Текст книги "Зал ожидания: две с половиной повести в карантине"

Глава 5

К школе, чадя, подъехал пикап с надписью «Буфет». С пассажирского сиденья слезла увесистая тетка и весело помахала всем троим рукой.

– Идрисов не у вас? – спросила она. – Машина опять сломалась чертова, опоздали, я боюсь, глава меня уроет.

– Антонина, ты куда, мать твою, заехала? – спросил капитан, отгоняя рукой сизый чад от двигателя. – Ты не видела, там кирпич?

– А кто заехал? – Буфетчица сделала удивленное лицо. – Ты глянь, начальник, кто за рулем. Хурали! Он не понимает, он таджик.

– Да по фигу мне, он кто. У нас выборы, праздник демократии, а вы на развалюхе грязной. Откуда я знаю, может, там бомба?.. Да заглуши ты свою керосинку-то! – добавил он для Хурали.

– Не могу, начальник. Заглохнет опять – не уеду.

– Что ты сидишь, террорист сирийский? – скомандовала ему Антонина. – Разгружай и отъезжай, куда тебе велят! Но ты мне тут еще понадобишься.

Хурали с готовностью выскочил, стал доставать из кузова лотки с пирожками, банки с соком, коробки и ставить все это рядом на землю.

– Отгоняй на хрен, а то сейчас оштрафую!

Таджик испуганно бросился в машину, и пикап уехал, выпустив облако сиреневого дыма.

– Эй ты, игил[4]4
  ИГИЛ – организация, запрещенная в РФ.


[Закрыть], как тебя!.. Назад сейчас беги… – крикнула ему вслед буфетчица и повернулась к троим: – Кушать надо работникам демократии, ну и выпить опять же после подсчета, как положено. Отпразднуем победу, дай ему Бог здоровья, главы рассейской нашей управы Рамиля! Вахитовича! Идрисова!!!

Захарченко вяло похлопал в ладоши.

– Он же Хоттабыч, – доверительно пояснила Антонина незнакомцам, – но в глаза ему так лучше не надо. Ну, раз Хурали прогнали, сами и тащите теперь в предбанник. Я ж баба.

Захарченко взял лоток с пирожками, понес. Подчинившись командирскому взгляду буфетчицы, взялись за коробки судья и Юнатов. Буфет Антонина решила организовать у входа, в пустующем сейчас гардеробе, на фоне вешалок с забытыми на крючках, как видно еще весной, мешками со сменкой – впрочем, их надежно охраняла от воров сварная, хотя и не достающая до потолка, покрашенная синей краской решетка.

«Раньше была деревянная, – отметил про себя судья. – Там еще маты лежали, и на них… Вот же преступность как увеличилась, что сварную пришлось устанавливать…»

– Так, стол, стулья тащи сюда, открывай… – распоряжалась Антонина. – А ты, мил человек, я тебя что-то раньше не видела, ты кто? Ты у меня пирожки-то не потыришь?

– Тихо-тихо, Антонина! – сказал Захарченко. – Это судья, его надо звать «ваша честь». А вот этот, второй, журналист из области.

– Чур меня! – сказала буфетчица. – А я чё, мне это на фиг не надо. У людей воскресенье, а я снова паши. Не бывает у них демократии без буфета. А я что наторгую тут, меня ведь еще и скидку обязали? И всем в оконцовке еще на халяву налей.

– Да уж, тут не наворуешь, – неосторожно заметил капитан.

– Это я-то ворую? – Антонина этого как будто только и ждала. – Я что, самая нечестная тут из вас? Ты иди вон, за ними лучше посмотри. Кто ворует… Страну разворовали всю! Ты как хочешь, а я за Носова проголосовала. Так и запиши в своем донесении: Агеева Антонина – экстремистка в Тудоеве! Только Носов не выиграет, а знаешь почему?.. А потому, что вы мой голос своруете! Вы! Все!

– Ладно-ладно, Антонина, ты чего, при людях-то…

Вернулся Хурали, тащил откуда-то пластиковые столы и стулья. За разговором Антонина ловко стелила клеенки, раскладывала пирожки и коржики, наливала в графины сок, на ходу преображая пустой по-летнему гардероб в довольно-таки привлекательное заведение. Заходили и выходили редкие избиратели, здоровались с ней, приценивались, но никто ничего так и не покупал.

– Нет, Антонина, ты не воровка и не экстремистка, – продолжил дискуссию Захарченко, надкусив пирожок и явно не собираясь за него платить. – Но ты их тоже пойми. Ты же сама по себе торгуешь, а некоторые на окладах сидят.

– А то я от главы не завишу, да и от тебя тоже, – возразила буфетчица. – Ты двадцать рубликов положь, кстати… Свобода от человека зависит. Надо за правду! Так, судья?

– Если бы еще знать, что это такое… – сказал вместо него Юнатов.

– Ладно, садитесь за стол, я вам за работу по стакану налью. Соку пока. Кому какой? Грушевый есть, есть томатный…

Переглянувшись, трое сели за стол, и Агеева поставила перед каждым стакан с соком. Шутя чокнулись, стали пить. За стеной на избирательном участке снова послышались крики, из-за стены они звучали невнятно, но все равно надо было контролировать – судья допил свой томатный залпом и стал нехотя подниматься.

– Сидите, я посмотрю, – сказал Захарченко. – Дочку вашу в обиду не дам, а с этой подружкой ее надо что-то делать.

Он ушел, а Юнатов решил кое-что повыпытывать у судьи:

– А дело-то по стекольному заводу уже у вас же, в областном?

– Если апелляцию подали, должны были передать, – ответил Дмитрий Петрович, хотя и не сразу. – И статейку вашу про стекольный завод в газете я тоже читал. Неглупо написано, но это взгляд журналиста, а не правоведа.

– Мне кажется, это взгляд с позиций здравого смысла. Затеев поднял завод, без него там были бы одни развалины, как везде. И его теперь за это в тюрьму? Хотел бы я знать, кто это дело заказал, но это потом будет понятно – посмотрим, чей будет завод.

– Кто заказал, это интересный вопрос, – сказал судья опять не сразу. – Но вы же, Петр Федорович, за свою статью тоже деньги получили?

– Я?!

– Да ладно. Получили, и притом копеечные, – дешево продаетесь. И так понятно, что статья заказная, но я еще случайно час назад ваш с Антоном разговор слышал, за деревом стоял, вы меня не видели. «Honesty is such a lovely…» Тьфу! «…lonely word».

– Ага, к вам тоже привязалась, вертится все время в голове? – спросил Юнатов. – Ну да. Но жить-то как-то надо. Это у вас оклад с надбавками. Вы на него, кстати, джип покупали?

– С этим у меня все в порядке, господин журналист, – ответил судья, теперь ни на секунду не задумавшись. – Жена – адвокат по арбитражным делам, гонорары у нее хорошие…

– Не ожидали, что здесь со старой знакомой столкнетесь?

– А вот это вы не трогайте, – жестко парировал Дмитрий Петрович. – Это личное. За это вам очень дорого придется заплатить.

– Да это я так, чисто для литературы, я же еще и писатель в душе…

Вернулся Захарченко, Юнатов попросил у него зажигалку и ушел на двор.

– Ну что там? – спросил судья. – Садитесь, капитан.

– Да ничего особенного, один хотел за жену проголосовать, она опять хай подняла.

– Ясно. А этот обиделся, что я его творчество не заценил, – сказал Дмитрий Петрович, кивнув в сторону ушедшего журналиста. – Вы его статью про стекольный завод читали?

– А как же! – сказал капитан, внимательно посмотрев на судью. – Это же муж нашей Елены Викторовны сидит, папа Антона, его тут каждая собака знает. Первая инстанция уже – чик, готово. Кого ж будут слушать, когда Следственный комитет. Тем более жену, которая тут детей музыке учит, что ли, будут слушать или меня, который тут вырос? Это ж из области пришел заказ – видно, кому-то банки и бутылки наши приглянулись. Статья сто пятьдесят девять УК РФ, мошенничество, типа. Вам ли не знать? А… не у вас ли это дело на столе-то?

– Разведали, из канцелярии, что ли, утекло? – усмехнулся Журков. – А для чего вы тогда разузнавали, раз все равно считаете, что нельзя помочь?

– Ну а сын у него, жена? – со вздохом сказал Захарченко. – Да и сам он мужик-то наш, вот бы его вместо Идрисова… Ну в лихие девяностые всякое могло быть. Тем более он там в то время был юристом. Но это же он все придумал про банки. Школу эту кто будет теперь ремонтировать? А церковь так и недоделанная стоит? А дорога?.. Областной банк, что ли? Все скоммуниздят – и в офшор. Не говоря уж про восемь лет, что вы ему выпишете. По первой инстанции там ведь девять было?

– Откуда же я знал, что это ее муж? У нее фамилия раньше другая была. В остальном без комментариев, – сказал судья. – У меня, кстати, приговор районного суда в багажнике в сумке лежит, копия. В пятницу как раз получил. Пойду почитаю, что ли…

Глава 6

На участке первая волна избирателей прошла, наступило затишье. Жужжала, пытаясь пробить головой стекло, крупная осенняя муха. Настя что-то писала в айпаде, остальные скучали. Они уже притерлись друг к другу, если между ними и оставалась враждебность, то такая – с ленцой. Даша достала вязанье.

– Это что будет? – с любопытством спросила Шитова.

– Чепчик. На зиму.

– Розовый… Для девочки.

– Ага…

– А что, чепчик в магазине нельзя купить? – спросил Антон.

– Мужик, не понимает… – сказала Шитова.

Вернулся, накурившись, Юнатов, сел рядом с остальными на скамейку, оперся спиной о стену – только Даша из уважения к своему положению сидела на стуле.

– Да какой он мужик, – сказала Лаптева. – Пьянь, мамку свою позорит только. Слышь, Антон, ты сам когда женишься-то?

– На ком? Девки из Тудоева все в город подались – кто замуж, а кто в проститутки, не знаю, кому из них веселей…

– Девочка – хорошо… – задумчиво сказала Лаптева. – А мальчишки, блин… Этот только в музыкальной школе тихий, благоговеет, а в обычной-то у него по поведению… Что у тебя по поведению, Артем?

– Мам, я теперь… – Он завертелся на табуретке, держась за штаны. – Хочу…

– Ну иди, чего ты дожидаешься-то?

– Да отпустите вы их совсем, – сказала, не поднимая головы, Настя.

– Может, правда, Елена Викторовна? – спросила Лаптева. – Нет же никого.

– Совсем нельзя, – сказала та, листая за столом какие-то ноты. – А если глава?.. Ладно, идите погуляйте. Только так, чтобы я крикнула – и вы сразу тут.

Дети радостно убежали.

– Вот когда моя вырастет, может, уже и не надо будет врать, – сказала Даша, мирно тренькая спицами.

– Мы, значит, врем и во всем виноваты, – сказала Елена Викторовна. – А вы, вот вы лично для этих детей что сделали? Не чепчик, а для этих вот детей, в Тудоеве?

– Ну не знаю… – сказала Даша. – Я тут сейчас что могу сделать? А вот папа, например, строил тут стекольный завод… В стройотряде. Давно, они еще с мамой не были знакомы. Я и не знала, он мне по дороге рассказал. Он тут, в этой школе, оказывается, рамы красил без денег…

– Ну! – сказала Лаптева. – Верю. При социализме-то оно так и было…

– Прям уж строил, – сказала директриса. – Наоборот, они корпус старый разваливали. Не старый. Построили, дурачье, а оказалось, что там зимой, как на улице…

– Вот те на! – вступил Антон и посмотрел на Юнатова. – Так он, выходит, немножко с нашего стекольного?

– Помолчи-ка, а? – цыкнула на него мать. – Ты тут пока еще не все понимаешь…

– Как будут звать-то, решили? – спросила Шитова, кивнув головой на Дашин живот.

– Пока это обсуждается, месяц еще впереди.

– По-русски хоть или как? – опять вступил Антон. – Вот ты – русская девушка и вяжешь по-русски, а ведь вы сюда приехали на американские деньги…

– Даша, не комментируем! – сказала Настя, не отрываясь от айпада.

– Блямба, дай послушать, – сказал Юнатов. – Интересно же.

– А что это вы ее называете Блямбой? – спросил Антон. – Это кличка агентурная?

– Это в школе кто-то придумал, – сказала Даша. – Настя, не помнишь кто?

– Не помню, – сказала Настя и явно соврала.

А еще про честность что-то!..

– Блямба и есть. Это что такое по-русски – шишка? На ровном месте, ага. Инородное тело. Опухоль, во, – сказал Антон и опять повернулся к Юнатову: – Подтверди, вы же там литературоведы, мать вашу… Вот ты, журналист, ты же тоже не на свои приехал? Но ты, я знаю на чьи, а эти двое на какие? Значит, на американские.

– Верно, и отец у нее американец, – сказала Даша. – Профессор в университете штата Массачусетс.

– У кого? – испуганно спросила Шитова.

Даша спицей показала на свой живот.

– Ах! – выдохнули Лаптева и Шитова в один голос.

– Вот, я же говорил! – сказал Антон. – Где же ты его подцепила?

– В Массачусетсе, натурально. Он у меня семинар вел.

– От так! Профессор со студенткой – опа! Америка, ха, почему нет? Деньги решают все, глобализация.

– Антон, оставь ее в покое, – сказала Елена Викторовна.

– В покое, да? – продолжал ерепениться Антон. – А они нас? Понаехали, профессорские подпевалы! И чему же ты там учишься, в Массачу… ну как его?

– Допустим, современной философии, – сказала Даша, мерно звеня спицами. – Например, Жан Бодрийяр, порядок симулякров. Первый порядок, это когда знак раскрывает смысл. Второй – это когда знак скрывает смысл. Улавливаешь? Третий прядок – когда симулякр скрывает, что за ним вообще нет никакого смысла. А есть еще четвертый порядок…

– И это как раз то, что у нас здесь, – подытожила Настя.

Ну что тут можно было возразить? Только звякали спицы, да Настя: тык-тык…

Заглянул Захарченко:

– Елена Викторовна, сейчас позвонили, глава объезжает.

Затеева, как бы очнувшись ото сна, бросилась к окну, крикнула:

– Ковалева! Маша!.. Артем!.. Черт, куда их унесло? – повернулась к Захарченко: – А ну, найди мне детей, быстро!

– Да они к речке пошли, куда ж еще, – предположила Лаптева. – Лишь бы в воду не полезли. Увижу, что голова мокрая, убью на фиг.

– Минуту, капитан! – крикнул, догоняя его, Юнатов. – Прикурить дайте, а то я свою зажигалку так и не нашел – в сумку сунул, наверное…

Юнатов вышел на крыльцо, закурил, отдал Захарченко зажигалку, и тот ушел за школу. Судья сидел в своем джипе сзади, где удобней расположиться с бумагами, – дверца была открыта – и листал пачку ксерокопий: прочел один лист и отложил рядом на сиденье.

– Знаете, чем журналистика отличается от литературы? – спросил Юнатов. Судья делал вид, что не слышит, читает. – В литературе все придумано, а в журналистике все правда. А в том, что вы читаете, правда и выдумка, я предполагаю, фифти-фифти.

Дмитрий Петрович поднял голову:

– Это случайно не по стекольному заводу?

– С какой стати мне это с вами обсуждать?

Выбежала Настя, кричала в телефон:

– Да, вбросы!.. Кое-что смогли, но они меня побаиваются, а у вас?.. Что?.. Кошмар!.. Сейчас выносную повезут, а я не могу даже с участка выскочить, пришлите нам кого-нибудь… Нет?.. Тогда придется Дашу отправить, но она неопытная…

– Неопытная на восьмом месяце, вы что, спятили?.. – Судья вылез из машины и силой отобрал у Насти телефон, нажал отбой – все это начинало его тоже бесить. – Хватит этих ваших казаков-разбойников. И ничего вы тут не добьетесь! Вы дети!..

– Все зло даже не от избиркомов, а от таких, как вы, кто все время повторяет, что ничего изменить нельзя, – сказала Настя холодно и отчетливо, забирая у него телефон.

Из-за школы вышел Захарченко, вел детей, держа их за руки, и видно было, что это ему нравилось, он просто сиял. Дети раскланялись с судьей и ушли внутрь школы.

– Вот и ты такой же была, когда первый раз пришла к нам в дом, – сказал судья Насте, проводив их глазами. – И я тебя тоже водил за ручку. А теперь ты себе позволяешь…

– Это был другой дом! И вы были другим, не тем, что вы сейчас!

– Ты!.. – завелся Дмитрий Петрович. – Ты даже с матерью своей не могла ужиться!

– Тоже такая же была, как вы, царство ей небесное.

– Ты только с собакой… – крикнул судья, но она уже убежала в школу.

Дмитрий Петрович схватился за сердце, пошел и сел в машину, стал озираться там на раскиданные по сиденью бумаги как бы в недоумении.

– Может, посмотреть в аптечке валидол? – сочувственно спросил Юнатов.

– Ничего, сейчас отпустит… – Он взял зачем-то лист, уставился, не видя его, на текст, приходил в себя. – Хорошая ведь девочка была…

– Она и сейчас хорошая, – сказал Юнатов. – Просто она по-другому не может, не обижайтесь на нее.

– За что? То есть почему? Зачем?

– Честность – она ни для чего. Она, наоборот, условие всего. Я думаю, все люди такими же рождаются, но потом большинство с этого съезжает. А есть, которые не съезжают. Не обижайтесь на нее…

– Зелена! – сказал судья уже спокойней. – Тоже станет как вы: за деньги все что изволите – когда поживет.

– Едва ли. Не успеет. Такие долго не живут…

Сказал и сам испугался. И судья почему-то испугался тоже. Но осмыслить сказанное они не успели: в школу, дико озираясь, перся какой-то мужик с похмелья.

– Там в буфете есть?.. Это… Ну…

– Есть, но она тебе не нальет, – сказал Юнатов. – Иди лучше дальше, там магазин.

Мужик, видно, не понял и, чуть не упав на ступенях, провалился в дверь школы. На подъезде, приближаясь, послышался рев мотоцикла.

Глава 7

В этом было нечто монументальное: прогрохотав оглушительно, мотоциклист встал, как памятник, перед клумбой. Приехавший заглушил мотор, пустив сизое облако, и такая же оглушительная наступила тишина. Все, кто был внутри, высыпали на ступени и встали, застыв, только похмельный мужик упал и уполз.

Байкер, продолжая сидеть верхом, снял шлем и куртку и оказался рыжим и патлатым, в клетчатой ковбойке. Он доброжелательно вертел головой в круглых очках.

– А вот и Эд, – сказал судья. – Его тут только не хватало.

– O! Hi, Judge! – обрадованно сказал Эд. – I’m looking for Daria, where is she?[5]5
  Привет, судья! Я ищу Дашу. Где она? (англ.)


[Закрыть]

Видимо, даже в очках он был еще и близорук.

– А ну-ка! – сказал Захарченко и потянулся к кобуре.

Эд, все еще держа коня между ног, с виноватой улыбкой поднял руки вверх. Даша, чуть переваливаясь, подошла к нему, и они дежурно поцеловались.

– Put your hands down[6]6
  Опусти руки (англ.).


[Закрыть], – сказала ему Даша и пояснила для остальных: – Это мой жених Эд, он профессор из города Бостона. Он мне звонил и спрашивал, где я, но я просила его не волноваться. Не представляю даже, как он нас тут нашел.

Эд подвязывал шлем справа к рулю, а второй на всякий случай и так уже висел слева.

– Мало ли, что профессор! – сказал Захарченко и перестал лапать кобуру, но далеко от нее руку не убирал. – А какого черта на кирпич – это же знак международный?

– You’ve passed a stop sign[7]7
  Ты проехал на запрещающий знак (англ.).


[Закрыть], – объяснила Даша.

– Oh, sorry, I didn’t notice…[8]8
  Извините, я не заметил (англ.).


[Закрыть]

– Сейчас будем разбираться, – сказал Захарченко. – Прошу, кто тут лишний, не мешать и вернуться на избирательный участок. Вот вы и вы, – он показал пальцем на Настю и Дашу. – Ну?! Мы тут без вас разберемся и составим протокол.

– Правда, девочки, идите, сядьте там, – сказал судья. – Даша, тебе нельзя нервничать.

– Ed, take both helmets when you go inside, – сказала Даша, – you can’t leave them here like this – someone will steal them[9]9
  Эд, забери с собой оба шлема, не оставляй их здесь – их украдут (англ.).


[Закрыть].

– Что еще за тайные переговоры? – грозно спросил Захарченко.

– Ничего, я только сказала ему, чтобы потом забрал с собой шлемы, а то их кто-нибудь с… ну, свистнет.

Затеева отечески обняла Дашу и Настю за плечи и увела – те подчинились, а за ними ушел и весь УИК, остались только завуч, не успевшая докурить очередную сигарету, и Антонина, которую все это очень развлекало, с таджиком.

– Может, обойдемся без протокола? – предложил судья. – Моя дочь выходит за него замуж в следующую субботу. Если не передумает – они все время ругаются. Впрочем, нет, не передумает, да так, пожалуй, и лучше.

– Ничего себе! – сказал капитан. – А если с ним что случится? Шутка ли, гражданин США в Тудоеве, мне как потом отчитываться за него?

Эд, ничего не понимая, вертел рыжей головой.

– Он ирландец, – объяснил судья. – Он ее ревнует ко всем, с кем она тут раньше была знакома, а она ему, видно, ничего не сказала – мы же в шесть утра уехали, он спал.

– А как же он тогда сюда добрался? А, профессор?..

Вспотевшим лицом Эда заинтересовался коровий шершень, тот отгонял его волосатой веснушчатой рукой, но все же, видимо, о смысле вопроса догадался.

– I have been driving for an hour around this delightful city, and I have only just seen your car at the bottom of this beautiful alley.

– Чего? – переспросил Захарченко и растерянно оглянулся, сообразив, что напрасно прогнал Дашу.

– Он говорит, что целый час катался по этому прекрасному городу и только вот сейчас увидел знакомую машину в конце аллеи, – перевел Хурали.

Все воззрились на таджика с куда большим изумлением, чем давеча на американца: это было, как если бы под тем заговорил мотоцикл. Курящая завуч замахала рукой – не заметила, как сигарета догорела и обожгла ей пальцы; она непроизвольно матюгнулась, и маленький Артем прыснул где-то возле ее живота.

– The officer says there’s a no-go sign. You need to move your bike and put it on. I left my car there, too, you’ll see my pickup[10]10
  Капитан говорит, что здесь запрещающий знак. Вам придется отогнать мотоцикл. Я тоже оставил свою машину вон там… Вы увидите мой пикап (англ.).


[Закрыть], – продолжал Хурали как ни в чем не бывало.

– Oh, of course! Tell the policeman that I just didn’t notice the sign because I was tired, and I’ll drive my bike away in a minute. I just want to talk to my pregnant wife first. Just a minute![11]11
  Конечно! Скажите полицейскому, что я просто не заметил знак, я устал. Я сейчас же отгоню мотоцикл. Но сначала я хочу поговорить с беременной женой. Всего минуту! (англ.)


[Закрыть]

– Можно ему сначала спросить кое-что у жены? – перевел Хурали.

Эд перекинул ногу и поставил мотоцикл на подножку. Улыбка его растянулась до ушей.

– Ты что, по-английски с ним разговариваешь? – недоверчиво спросила Антонина.

– Да, я учился, там… – сказал Хурали и снова повернулся к Эду: – Your wife is there, come on, I’ll take you…[12]12
  Ваша жена там! Идемте, я покажу (англ.).


[Закрыть]

Они ушли в школу, а Антонина торжествующе сказала Захарченко:

– Он по-английски! Ты понял, морда деревенская?!

– А я чё, я бы тоже, но у нас тут только музыкальная была…

– Dasha, why didn’t you tell me? How could you leave like that? I could hardly find you, I had to call all your friends, but I was afraid to start before ten, because it’s Sunday[13]13
  Даша, почему ты мне не сказала? Как ты могла вот так взять и уехать? Я еле нашел тебя, мне пришлось обзвонить всех твоих друзей, но я боялся начинать раньше десяти, потому что сегодня воскресенье (англ.).


[Закрыть], – говорил рыжий, подходя к невесте с двумя мотоциклетными шлемами в руках.

Та не отвечала, поджала губы, бренча спицами.

– Мать, ты слышишь? Американец! – сказал Антон. – Приехал! Сам! Профессор. Какой он, на хрен, профессор, в такой рванине! Врешь ты, Дарья, наверное.

– Отвяжись, – цыкнула на него подоспевшая Антонина. – Хурали, что они говорят?

Хурали, деликатно понижая голос, стал переводить для зрителей:

– Какой-то Федор ему подсказал, что она здесь, и он доехал по Гугл-карте.

– Finally, Fyodor told me that you went to the elections in this city of Tudoev. To Tu-doev, do I pronounce it correctly? I found it in a Google map, and here I am[14]14
  Наконец Федор сказал мне, что вы поехали на выборы сюда, в Тудоев. Ту-доев… правильно я произношу? Я нашел его на Гугл-карте, и вот я здесь (англ.).


[Закрыть], – сказал он торжественно и положил шлемы у ножек Дашиного стула.

– Are you sure now? Look around! Here you are jealous of me even to the telegraph pole![15]15
  Теперь убедился? Посмотри вокруг! Ты ревнуешь меня даже к телеграфному столбу! (англ.)


[Закрыть]

– Он ее ревнует даже к телеграфному столбу, – переводил Хурали, и все сочувственно закивали головами.

– Well, I’m sorry! What am I supposed to do now?[16]16
  Ну прости меня! Что же мне теперь делать? (англ.)


[Закрыть]

– I don’t know. Go back. If you can’t find your way, open a Google map[17]17
  Не знаю. Возвращайся назад. Если не сможешь найти дорогу, открой Гугл-карту (англ.).


[Закрыть].

– Поезжай назад, сам дурак.

– But I can’t leave you here like this! Is it safe? Fyodor told me that he also went as an observer and was almost beaten there[18]18
  Но я не могу уехать и оставить тебя здесь! Это не опасно? Федор сказал, что он тоже был наблюдателем и там его чуть не избили (англ.).


[Закрыть].

– Он говорит, что Федору в прошлый раз чуть не дали по шее, считает, что тут опасно…

– It’s not dangerous at all, but it’s very fun. – Даша подняла глаза от вязанья и сжалилась немного: – Okay, you can stay here. But you mustn’t interfere with anyone, especially me[19]19
  Совсем нет. Даже забавно. Ладно, можешь остаться. Но ты не должен никому мешать, особенно мне (англ.).


[Закрыть].

– Короче, она ему разрешила остаться, если он никому не будет мешать, – объяснил Хурали, деликатно взял Эда под руку и стал показывать ему участок.

Мальчик вдруг сам по себе начал играть на рояле, скрипка подхватила.

– Here they have booths, see, that’s if someone doesn’t want others to know who they voted for. These are… Урны… I don’t know how to say it in English…[20]20
  Вот тут кабинки, смотрите, это если кто-то не хочет, чтобы другие знали, за кого он голосовал. Вот это… Не знаю, как это по-английски… (англ.)


[Закрыть]

– Urns. These are ballot boxes. Now I begin to understand how democracy works in Russia. Thank you very much, what’s your name?[21]21
  Урны. Это урны для голосования. Теперь я начинаю понимать, как устроена демократия в России. Спасибо. Как вас зовут? (англ.)


[Закрыть]

– Huraly. I’m not from here, either[22]22
  Хурали. Я тоже нездешний (англ.).


[Закрыть].

– Товарищи, это что ж такое? – сказал Антон. – Он же потом все очернит. Где полиция?

Музыка оборвалась. Снаружи раздался вой сирены. Заглянул Захарченко.

– Атас! Глава едет!

– Марш! Марш!.. – крикнула Затеева детям.

Дети снова заиграли – марш, довольно стройно. Все расселись по местам, только Агеева, вытолкав туда же Хурали, убежала в буфет. В середине топтался и вертел головой ничего не понимающий профессор из штата Массачусетс.