Текст книги "Зал ожидания: две с половиной повести в карантине"

Глава 11

На избирательном участке повисла тишина: избирателей нет, сонно. Табурет возле рояля был пуст, часы показывали три. Затеева перебирала ноты, иногда что-то мыча под нос, как будто мелодию, завуч читала модный журнал, Лаптева и Шитова дремали, Даша вязала, тихонько тренькая спицами.

– Тихо как, – сказала Лаптева, не открывая глаз. – Как будто чего-то не хватает.

– Сама попросила детей отпустить, – ответила Шитова. – Сейчас он бы сыграл что-нибудь или просто на табуретке вертелся.

– Это Насти не хватает, – сказала Даша, не отрываясь от вязанья.

– Правда! – удивилась Лаптева. – Ведь какая же вредная зараза, а без нее как-то не то. Вот и Артем у меня такой же: как дома хулиганит, так чтоб ты сдох, а как папаша его забрал летом к себе в Херсон, так словно мне ногу или руку отрезали…

– Соскучились? – спросила завуч и перевернула страницу. – Она нам еще устроит, даст жару. Голоса до утра пересчитывать будем.

– Выходит, я совсем одна здесь? – спросила Даша. – А где папа, где Эд? А если вдруг?..

– Ну ладно, а мы на что? – проворчала Шитова. – Сроднились уже. Мы тебя бросим, что ли?

За окном раздался топот, будто шла рота и чуть ли не в ногу. Протопали в коридоре, и на участок ввалилась толпа молодых мужчин, одетых в одинаковые спортивные костюмы. Они рассыпались по четырем столам с буквами, показывали удостоверения и еще какие-то листки, расписывались в журналах, брали бюллетени и бежали к урнам.

– Это же карусель! – восхищенно сказала Даша, даже не делая попыток им помешать. – Мне Блямба рассказывала, но я сама не видела в прошлый раз…

Затеева уткнулась в ноты, Лаптева и Шитова тоже наблюдали безучастно.

«Мы спортсмены!..» – говорили некоторые из пришедших. А другие: «Мы в перерыве, у нас тренировка!.. Имеем право, мы не граждане, что ли?.. Мы по открепительным!»

– Где же Юнатов с его фотоаппаратом? – комментировала Даша. – Это просто восхитительно! Я обязательно вставлю это в свою диссертацию. Настоящий карнавал! Ладно, мы потом это где-нибудь в интернете найдем, попрошу Настю…

Проскрипела по гравию машина, и вошел Идрисов – на этот раз он приехал без сирены.

– Потанцуем с ними, товарищ глава?.. – спросила у него Даша. – Не догнали Настю с Эдом? Он у меня лихой байкер, вот уж ему будет что рассказать в университете…

Спортсмены докидали бюллетени, горка которых в урнах сразу заметно выросла, и так же толпой убежали, а за окном бег перешел в строевой топот.

– Про что вы спрашиваете, я не понял? – переспросил глава. – А, второй наблюдатель, да-да… Они сейчас, наверное, в ТИКе… А музыкантов домой уже отправили?

– Конечно, – сказала Агеева. – У них и в будни уроки до двух, сколько же можно?

– Это раньше, когда тут полсотни училось, можно было бы вторую смену прислать, – поддержала ее Шитова. – Так, Елена Викторовна?

Затеева молчала, будто не слышала, только мычала по нотам про себя.

– Товарищ директор! – строго сказал ей Идрисов. – Я вас попрошу с этого момента быть очень внимательной. Никто никуда не выходит с участка. Поступил сигнал, что возможны провокации. Никто. Никуда. Максимум в туалет. Там наружная камера все фиксирует…

Он повернулся и вышел. Захарченко ждал его снаружи.

– Звонили только что из управления, – доложил он. – Пути освободили, пассажирский продолжил движение, нагонит. Что с потерпевшей, пока неясно. Они привезли ее в больницу, будут оперировать. А пассажиров первых двух вагонов переписали, кто что видел, снимут потом показания с них и с машиниста. Думаю, что на вашу машину никто внимания не обратил, она была с другой стороны, но джип судьи, конечно, кто-нибудь сфоткал, к тому же там мотоцикл – номер-то у него есть, если и оторвался даже. Берите тогда уж командование на себя – что делать будем?

– Что-нибудь придумаем, – сказал глава. – И не в такие переделки попадали, меня вообще чуть не пристрелили два раза, один раз лет двадцать назад, по-моему, даже вы лично. А вон и судья идет, – добавил он, завидев того в конце аллеи. – Он умный…

Журков подошел, аккуратно неся ветровку в руке – рубашка его с одного боку была забрызгана кровью, пятна уже побурели, размазанная кровь была еще и на щеке.

– Вам умыться надо, там, в туалете, – сказал ему Захарченко. – Сразу направо и лучше на второй этаж, пока не увидел никто. И рубашку надо бы замыть. Антонина!

На его окрик из дверей вышла буфетчица, за ней маячил Хурали. Оба молча и испуганно смотрели на судью.

– Ну что уставились? – спросил у них Захарченко. – Агеева, рубаху судьи быстренько замыть надо, а он пока в куртке походит. Видишь, царапалась, пока мы ее ловили, эта… Эта… – Слово, как назвать теперь Настю, он не находил. – Ладно. Мыло же у тебя есть?

– Да что же, я царапин не видела? – сказала Антонина. – Это же не царапина была, а, Хурали?

– Так на войне только было, – сказал тот.

– У тебя с регистрацией как? – спросил Захарченко. – А то я тебя живо в спецприемник отправлю, будешь там языки осваивать, там с китайским у нас даже есть.

– Ладно, снимайте пока рубашку, – сказала Антонина Журкову. – Я сейчас быстро…

Он отошел к лимонно-розовым кустам, где были еще видны отпечатки протекторов его машины, и стянул рубаху, обнажив рыхлое незагорелое тело с седыми волосами на груди. Антонина уже вынесла из школы мокрую тряпку и хотела вытереть ему лицо, но он стеснялся и не дался, пока не надел голубую ветровку на голое тело и не застегнул ее доверху. Тряпка была далеко не стерильная, зато вид у него стал теперь снова приличный, хотя и встревоженный.

– Агеева, идите работайте, – скомандовал Идрисов и повернулся к судье: – Мы вот тут думаем, кто же это все сотворил-то, а?

– Не знаю, – хмуро сказал Журков. – Предварительное следствие – это не ко мне.

– А я думаю, американец, – сказал глава. – Больше некому. Возможно, капитан, вам придется даже его задержать. Повез ее, во-первых, без шлема, и сам без шлема – вон они там, возле стула вашей дочери лежат. Во-вторых, выскочил на пути, игнорируя шлагбаум и запрещающие сигналы. Вот и результат. Ведь так все было?

– Он без пяти минут муж моей дочери, – сказал судья. – И отец моей будущей внучки. Я надеюсь, что для них все кончится нормально.

– Понимаем, – сказал Идрисов. – Ну а кто тогда получается у нас на мотоцикле?

Судья молчал, глядя в сторону, хотя ответ был очевиден.

– Получается, что журналист, – подытожил Идрисов. – Его же пассажиры тоже видели. Как и рыжего, правильно?

– Ну да, – выдавил судья. – Все видели: он ее тащил.

– Но это, если вам удастся договориться с зятем, – сказал Идрисов. – Думаю, что он поймет. Накануне свадьбы-то. А то они не скоро уедут в свой Массачусетс. Сможете, я думаю, объяснить ему это через дочь?

– Я бы не хотел ее в это впутывать, – сказал судья. – Лучше через таджика.

– Ну это вам виднее, – сказал глава. – А дочь-то пойдите проведайте, а то она начинает беспокоиться. Хотя стойте – надо сначала рубашку надеть… Где там Антонина?

Захарченко ушел в школу искать буфетчицу с рубахой.

– Что вы дочери скажете? – спросил глава у судьи. – Давайте вместе подумаем, чтобы не было разнобоя. Я сказал, что они задержались в ТИКе. Так оно, наверное, лучше, так мы выиграем время, по крайней мере.

– Хорошо, – выдавил Журков.

Вышел Захарченко с замытой и мятой после выжимания рубашкой судьи. Тот отошел к кустам, снял ветровку, надел мокрую с одной стороны рубашку, поежился и снова куртку поверх. Повернулся и пошел в школу.

– Агеева! – крикнул глава.

Она вышла, руки в боки.

– Как для банкета-то, все готово?

– А что там готовить, – сказала она. – Водку недолго открыть, девушкам шампанское. Но все за счет района, не мое дело, как вы там это все списывать будете. Не нравится мне что-то вот это все…

– Разберемся, – сказал Идрисов. – И премию тебе в двойном размере. Ты пока вот что… Встань у дверей участка и никого оттуда не выпускай. Включая судью. Если будут базарить, скажешь – это мой приказ, террористическая угроза пришла, звонили. А Хурали чтобы тут наготове все время был. Понятно?

– Ничего не понятно, – сказала она, но пошла выполнять.

– Что, меняем вводные? – спросил Захарченко.

– Пожалуй, да. Нам этот судья не друг и не родственник, а американец тем более, за каким он сюда приперся? Будем говорить как было, всё, кроме Антона. Может, сам судья и был за рулем, как думаешь, а?

– Так лучше, – согласился Захарченко. – Врать меньше. Но судье на следствии поверят больше, чем вам. Тем более есть еще и журналист…

– Ну с этим-то я договорюсь, – сказал Идрисов. – Не все же только судьям врать… А вон и эти едут. Пойдем-ка встретим их на подъезде, подальше…

Взгляд у него, однако, был как у горца, орлиный: белый джип судьи он разглядел еще в центре города, у церкви на горке. Никто и не заметил когда, но солнце скрылось, и над городком теперь нависала тяжелая туча. Вдалеке прогрохотал гром, стало накрапывать, поднялся ветер, и завуч на избирательном участке изнутри плотно захлопнула окно.

Глава 12

Внутри на звук еще одной остановившейся в аллее поодаль машины никто не обратил внимания – все ждали раскатов грома и треска мотоцикла. На переднем левом крыле белого джипа черная царапина была видна отчетливо, но такая – даже крыло можно не менять, только подкрасить. Из джипа вышли Антон, Юнатов и Эд в разбитых очках, все в забрызганных кровью рубахах, а Эд еще и в оборванной до пупа.

– Юнатов, у вас в руках блестящий материал, это будет сенсация! – сказал журналисту глава. – Вы напишите про честную русскую девушку, которую повез на мотоцикле в ТИК этот отважный американец. Они ехали, чтобы сообщить о нарушениях на выборах, но, увы, без шлемов, так она торопилась выполнить свой долг. Американец нарушил правила еще раз, объехав шлагбаум, а на переезде не удержал равновесие, и они свалились под поезд. Хорошо еще, что вы с Антоном успели отвезти героиню в больницу – она осталась жива…

Эд порывался пройти в школу, но Захарченко его не пускал, а когда тот стал балаболить и махать руками, без разговоров достал макарова.

– Но он же… – начал было Антон, но глава коротко и больно дал ему под дых, и того тотчас согнуло пополам.

– Вы видели когда-нибудь тело человека, попавшего под поезд? – спросил Юнатов. – Мне когда-то пришлось такое снимать.

– Не беспокойтесь, мне многое случалось видеть. Но этот ваш материал должен появиться не раньше, чем завтра, мне не нужно такое в день выборов, тут и так каждый день что-нибудь в этом роде. А это был несчастный случай. Сколько денег вы хотите за вашу статью?

– Денег?! – тупо спросил Юнатов.

– Не тяните, у нас мало времени, сумму можем обсудить потом.

– Нет, – сказал Юнатов. – Так дело не пойдет.

– Задержите его, капитан, – скомандовал глава. – Мне кажется, это он был за рулем джипа, который на переезде зацепил мотоцикл. Пусть он пока посидит в гардеробе – там, за решеткой. Антон, поможешь капитану его конвоировать, возьмите у Агеевой замок и ключ и пришлите сюда Хурали, я поговорю с профессором.

Дождь припустил сильнее, но из стоявших в аллее никто не обращал на него внимания. Захарченко и Юнатов теперь смотрели друг на друга.

– Пошли, что ли, журналист, – сказал капитан и сделал ему какой-то неопределенный знак глазами. – Антон, американец на тебе, не пускай его пока, только берегись его правой.

– Да вы чего? – сказал Антон. – Да если бы не журналист, она бы вообще была мертва…

– И так было бы лучше, – сказал Идрисов. – Мертвые показаний не дают. Но она не могла видеть, кто был за рулем машины судьи. Камера у корреспондента разбита – жаль, конечно, но по свидетельским показаниям всю картину нетрудно восстановить. А мы видели, что за рулем был он. – Глава показал пальцем на Юнатова, но сам смотрел в это время на Антона. – Захарченко, отберите у него телефон, камеру можете оставить.

Антон молчал. Юнатов достал телефон, передал его капитану, сложил руки за спиной и направился к школе – камера с разбитым объективом сама по себе теперь болталась у него на груди, а Захарченко следовал чуть сзади. Понятливая Антонина уже держала замок от гардероба и ключ наготове. Хурали она сразу отправила наружу переводить.

– Как там Настя-то? – спросил Захарченко Юнатова, навешивая замок на петли снаружи.

– Ну вот хоть ты спросил, слава богу, – сказал из-за решетки Юнатов. – Будет жить, хотя и без левой кисти, с культей. Хирург там старый, опытный, а отрезать – это не обратно пришить.

– Ой, – сказала буфетчица. – Господи помилуй!..

– Да, хреново получилось, – сказал Захарченко. – Жалко ее. Да и тебя тоже, ты бы подумал, как выпутаться. Может, все-таки судья был за рулем, машина же его, и царапина вот она, на крыле?

– А что же ты тогда меня закрыл? – спросил Юнатов.

– Так глава пока так решил, – сказал капитан, поворачивая ключ.

– Он не будет главой! – сказал Юнатов и засмеялся: – Он проиграет эти выборы.

– Почему? – спросили Захарченко и Антонина хором.

– Потому что сейчас на все участки в городе повалят избиратели и все будут голосовать за Носова.

– Почему ты так решил?

– Потому что еще в больнице, пока мы ждали, что скажет хирург, я написал в телефоне заметку и отправил ее на все областные сайты, а Антон разослал ее здесь через социальные сети, и ее перепостил Носов, который сейчас бегает с этим по городу. Я написал, что ложь – это убийство, и оно здесь сегодня, считай, произошло, и эта кровь на твоем Хоттабыче, капитан.

– Сильный ход, – чуть подумав, сказал Захарченко. – Но это болото оторванной рукой не всколыхнуть. Тут такое и так каждый день почти. Я не знаю, что еще тут должно случиться, чтобы они наконец что-то поняли. Ну посмотрим. Так что ты посиди пока, фотоаппарат свой покрути – может, там карта памяти даже и цела осталась…

– Я тебе сейчас бутербродов с пирожками туда насую, – сказала Антонина. – Там у тебя, кстати, и водка есть, вон, смотри…

– Не надо, я не хочу, – мужественно отказался Юнатов, – хотя сейчас как раз здорово бы было себя подбодрить, конечно.

В школу ввалилась целая толпа молодежи, девушки некоторые с зонтами, а парни все промокшие, – оживленно что-то обсуждая про «переезд» и «убийство», прошли на избирательный участок.

А в аллее Идрисову, к которому присоединился Захарченко, предстояло теперь с помощью Хурали убедить американского профессора. Антон едва ли смог бы его удержать, но тот, видно, и сам не решался пока идти к невесте.

– Уважаемый гражданин Соединенных Штатов Эд, – начал глава. – Я знаю, что у вас скоро свадьба, и нам бы совсем не хотелось ее расстраивать. Однако по законам Российской Федерации вы совершили преступление, пусть неосторожное: вы поехали сами и повезли девушку на мотоцикле без шлемов, затем проигнорировали предупреждающие знаки и объехали шлагбаум, в результате чего девушка получила, насколько я пока знаю, тяжкие телесные повреждения. Вы должны быть привлечены к ответственности, с вами теперь будут разбираться следствие и суд.

Хурали переводил, Захарченко слушал мрачно, Антон настороженно.

– Yes, all this is true, I understand and am ready to take responsibility… – сказал Эд, повесив под дождем рыжую голову. – Let me go to my wife, I must tell her all this[30]30
  Да, все это правда, я понимаю… и готов отвечать… Разрешите мне увидеться с женой. Я должен все ей рассказать (англ.).


[Закрыть].

– Он во всем признается и просит пустить его к невесте, чтобы все ей рассказать.

– Минутку, – сказал Идрисов. – Теперь вопрос будет в том, что именно он расскажет – и ей, и на следствии. Ведь несчастья не случилось бы, если бы на переезде мотоцикл не зацепил джип, за рулем которого в это время находился господин Юнатов…

Эд переводил взгляд с одного на другого, силясь понять, о чем они говорят, – фамилия Юнатов была ему незнакома, но он уже почуял неладное.

– Хурали, переведи в точности, что я ему сейчас сказал. Ты запомнил?

– Да, конечно, начальник, – сказал Хурали и стал переводить: – They ask you to lie that the journalist was driving the jeep. Be careful and don’t believe a word this person says[31]31
  Они хотят, чтобы вы соврали, будто бы за рулем джипа был журналист. Будьте осторожны и не верьте ни одному слову этого человека (англ.).


[Закрыть].

Антон, конечно, английский учил неважно, но смысл понял. Он уже открыл было рот, но Эд опередил его:

– I didn’t see who was driving when the jeep bumped us at the crossing, but when we drove away from the school, it was him who was driving[32]32
  Я не видел, кто был за рулем, когда джип столкнулся с нами, но когда мы отъехали от школы, за рулем был он (англ.).


[Закрыть]. – Эд показал рукой на Антона.

– Он говорит, что от школы за рулем отъехал Антон.

– Допустим, так было. Но от вас требуется сказать только, что вы не знаете, кто был за рулем на переезде.

– No, it’s impossible, – сказал Эд. – I am, in fact, a citizen of the United States, and perjury is a serious crime in our country. But even regardless of the current legislation here and there, I will not lie, it can’t be done[33]33
  Нет, это невозможно. Я гражданин Соединенных Штатов, в нашей стране лжесвидетельство – это серьезное преступление. Но даже независимо от законодательства здесь и там, я не буду лгать, это невозможно (англ.).


[Закрыть].

– Он говорит, что не будет врать: в США лжесвидетельство – тяжкое преступление, это у них в крови, – перевел Хурали.

– Ну тогда ты пойдешь под суд, – сказал Идрисов Антону.

– А и пойду, – сказал Антон. – Но там уж я расскажу, кто настоящий преступник, который устроил весь этот шухер, – это ты!

Идрисов побледнел, а Эд изготовился перехватить его руку, которой тот сейчас снова ударил бы Антона, но тут мимо пошли – дождь как раз кончился – на избирательный участок люди, много людей, поток. Главу они как бы не замечали, кто-то специально его толкнул, так что от неожиданности Идрисов упал на мокрый песок. Поднялся, белея лицом, стал отряхивать руки и колени, и в это время у него зазвонил телефон.

– Что?.. Как?.. Сейчас приеду…

Он резко повернулся, пошел к своей машине и умчался под вой сирены и красные и синие всполохи, пролетевшие в сыром воздухе по деревьям аллеи.

Глава 13

На избирательном участке все переменилось: теперь люди шли сюда потоком, бывшие манекены ожили, работали быстро и четко, собирая подписи и раздавая бюллетени, а Лаптева и Шитова, здороваясь через одного, показывали, куда что надо опускать. Затеева смотрела на новую реальность со смешанным чувством, еще не понимая, что случилось и как к этому теперь отнестись, а на местах для наблюдателей остались только Даша на стуле и Журков рядом с ней на скамейке.

– Смотри, как они вдруг все поднялись, – сказала Даша с восхищением. – И ведь это не за главу. Вот это и есть настоящий карнавал – ты никогда не знаешь, чем все кончится. Наверное, они вернулись с шашлыков из-за дождя, а тут и Настя подняла бучу в ТИК. Как ты думаешь?

– Не знаю, – сказал судья. – И нам с тобой лучше бы отсюда уехать…

Прихрамывая на ту ногу, где на коленке была дырка на джинсах, вошел Эд и направился к Даше, а следом шли Агеева с Хурали. Даша, меняясь в лице, смотрела на жениха и спросила по-русски:

– Эд, что с твоими очками? Что с твоей рубашкой, почему она оборвана и в крови?

– Sorry?..[34]34
  Прости? (англ.)


[Закрыть]

Хурали стал переводить на автомате, но Эд и так уже как будто все понимал.

– Glasses? Oh yes, it’s there… it’s a pity, they were very good glasses. Two hundred dollars…[35]35
  Очки? Да, жалко, это были очень хорошие очки. Двести долларов… (англ.)


[Закрыть]

– Where is Nastya, Ed? What happened to Nastya?[36]36
  Где Настя, Эд? Что с Настей? (англ.)


[Закрыть]

– Что они говорят? – с беспокойством спросила Лаптева. – Эй, Хурали?

– Oh, Huraly! I’m glad you’re here. – Эд снял почти бесполезные теперь очки и тряс ими. – Don’t you know if I can buy a new pair of glasses somewhere in this town?[37]37
  Хурали! Рад, что вы здесь! Не знаете, где в этом городе можно купить очки? (англ.)


[Закрыть]

– Жалко очки, они двести долларов стоили, – перевел Хурали. – Он спрашивает, можно ли здесь где-нибудь купить новые.

– В торговом центре в воскресенье работает «Оптика», – сказала завуч. – Я один раз в субботу на дискотеке разбила и тыкалась, как крот, а там как раз купила.

Эд переводил взгляд с одной говорящей на другую, лишь бы не смотреть на Дашу. Та трогала пальцем ссадину у него на лбу, щупала разорванную рубашку, попыталась даже наклониться, чтобы исследовать дырку на колене.

– Да, точно, там работает, – сказала Затеева. – Какая у него близорукость?

– What kind of glasses do you need? How many diopters?[38]38
  Какие очки нужны? Сколько диоптрий? (англ.)


[Закрыть]

– Oh, minus five, Mr. Huraly. Can you go and buy it for me? I’ll give you money, how much? Any that will be, at least as hard as possible. Is that enough?[39]39
  Минус пять, мистер Хурали. Вы можете пойти и купить мне очки? Я дам деньги, сколько нужно? Любые, какие будут, сильные, насколько возможно. Этого хватит? (англ.)


[Закрыть] – Он уже совал ему пять тысяч.

– Where is Nastya, what about Nastya?![40]40
  Где Настя? Что с Настей? (англ.)


[Закрыть] – истерично крикнула Даша.

Хурали выхватил у Эда пятерку и убежал.

– Just don’t worry, you can’t worry in your condition. Do you remember if she’s left-handed?[41]41
  Только не волнуйся, тебе нельзя волноваться в твоем положении. Ты не помнишь, она не левша? (англ.)


[Закрыть] – осторожно спросил Эд.

– No, I didn’t notice, we sat on the same desk in literature class, she always wrote with her right hand… – Она повернулась к отцу: – Dad, what’s wrong with her? Why didn’t you tell me?[42]42
  Нет, не замечала. Мы сидели за одной партой на литературе, она всегда писала правой рукой… Папа, что с ней? Почему вы молчите? (англ.)


[Закрыть]

– She will be alive, but without her left hand, – сказал Эд, опускаясь перед ней на колени. – Honey, let’s get out of here…[43]43
  Она жива, но без левой руки. Дорогая, давай уедем отсюда (англ.).


[Закрыть]

– В конце концов, она сама во всем виновата, – сказал судья.

– О боже, из меня что-то течет!.. – пролепетала Даша почти неслышно.

Лаптева и Шитова бросились к ней.

– Ничего страшного, это воды, у тебя воды отходят, – сказала Лаптева. – У меня тоже так было с Артемом, прямо на работе в магазине… Но надо быстрей в больницу, скоро начнутся схватки.

– Я позвоню, – сказала Затеева, вскакивая. – Ирина Владимировна, главврач…

Журков и Эд уже вели Дашу к выходу – она была вся белая от страха, бормотала Настино имя на английский манер и шла еле-еле.

– Пусти, – сказала, отталкивая его, Лаптева Эду. – Мужикам там нечего делать, профессор. Все будет хорошо, жди здесь, я сама с ними поеду…

Провожая их до выхода из школы, за ними пошли все, кроме завуча и учительниц, потому что народ продолжал идти на участок плотным потоком. В вестибюле дорогу Эду преградила неумолимая Антонина, и все услышали только, как судья завел машину и она отъехала. Когда этот звук стих, а остался только шум шагов и говор избирателей, буфетчица, провожая их глазами, спросила Юнатова:

– Слышь, журналист, как тебя? Как пирожки? Еще свежие должны быть, я их полночи пекла.

– Очень вкусные, – сказал Юнатов из-за решетки. – Спасибо.

– Думаешь, Носов теперь наберет? – спросил у него Захарченко.

– Ну ты же сам видишь…

Мимо них на участок шел и шел народ. Новые избиратели отличались от прежних еще и тем, что подходили к буфету и даже что-то покупали: кто бутерброд, кто пирожок, кто стакан соку. Эд вертел патлатой головой и близоруко щурился, не в силах ни понять, что происходит, ни успокоиться.

– Там бутылка коньяка открытая, – сказала Антонина Юнатову, – просунь ее сюда, я профессору рюмку налью, ему сейчас нужно.

В самом деле, похолодало, и в мокрой рубашке Эда била крупная дрожь, ставшая особенно заметной, когда он принял у буфетчицы рюмку.

– Выпьем за твою дочь, – сказала Антонина. – Она вот-вот уже будет с нами, все будет хорошо, вот Хурали молился Аллаху за нее.

– Doch? – переспросил профессор. – Oh, yes, daughter. I think if God willing and everything goes well, we will call her Nastya…[44]44
  О да, дочка. Я думаю, если Бог даст и все обойдется, мы назовем ее Настей… (англ.)


[Закрыть]

– Они назовут ее Настей, – догадалась буфетчица.

Эд опрокинул рюмку в рот, вернул ее Антонине и перестал дрожать.

В школу в сопровождении целой свиты, размахивавшей триколорами и синими флагами с надписью «ЛДПР», вошел Носов – мужичок довольно плюгавый, но с лицом, приобретавшим на ходу начальствующее выражение. Те, которые в свите, стали без спросу хватать пирожки и жевать их – платить они явно не собирались, и Агеева выскочила перед прилавком загородить его своим телом, била наглецов по рукам:

– Захарченко! Это что, новая власть теперь такая будет?

– Я возмещу, – сказал Носов. – Сегодня праздник. Елена Викторовна, добрый вечер! Все ли у вас в порядке на участке, нет ли каких нарушений?

– Ура! – закричал Антон, выхватил у кого-то флаг и стал им размахивать. – Я так и знал, народ победит!

– Не рано ли вы празднуете победу? – спросила Затеева Носова.

– Это не победа, это разгром, – сказал Носов. – А школу вашу, Елена Викторовна, мы перепрофилируем в ПТУ при стекольном заводе – хватит учить русский народ всяким Моцартам, Чайковскому там, который, прости господи, вообще был педераст.

– Вы голосовать пришли? – спросила Затеева. – Так идите и голосуйте, а дальше посмотрим.

– Мне незачем голосовать за самого себя – за меня голосует народ!

Вбежал запыхавшийся Хурали с очками для Эда в бумажном пакете, передал их ему и испуганно оглядывался. Эд водрузил на нос очки, которые были ему маловаты, и теперь тоже, привыкая к линзам, пытался разобраться в массовой сцене.

– А вот таких, как этот, в Тудоеве больше не будет, – торжественно сказал Носов, показывая на Хурали.

– Мудак ты, вот что я тебе скажу, – сказала Антонина. – Эх, надо было все-таки за Хоттабыча голосовать.

– Тебя, – сказал Носов, показав на Антона пальцем, – мы сделаем главным редактором районной газеты. А пока мне надо объехать другие участки, а потом быть в ТИК.

– Понял? – сказал Антон через решетку Юнатову и взмахнул флагом ЛДПР. – Переезжай к нам в Тудоев, будешь моим заместителем, хорошую зарплату положу…

Толпа так же исчезла вслед за Носовым, как и появилась, и избиратели больше не шли – наверное, все уже проголосовали.

– Капитан, – сказал Юнатов. – Брось мне сюда через верх Настину сумку, она там, на скамейке. Там ее айпад, я пока погуглю кое-что, чтобы зря не терять время в застенках.

– Выходи, – сказал Захарченко, отпер замок и снял его с петель. – Я тебя освобождаю под свою ответственность. Сейчас голоса будем считать, а наблюдателей никого уже не осталось, кроме Шитовой, – ты у нас будешь гарантом. Только умыться не помешало бы тебе.

– А правда, – сказала завуч, как раз вышедшая покурить. – Уже без пяти восемь, пора закрывать участок. Вот какой день-то длинный получился – а все равно пролетел. Василий и ты, журналист, пошли покурим?..

Они вышли к клумбе, где уже стемнело, и дальше в аллее не было видно ни зги. Завуч затянулась, выпустила дым и стала смотреть на небо, которое прояснело, и на нем теперь высыпали по-осеннему яркие звезды. Она смотрела так внимательно и заинтересованно, что и двое других тоже задрали головы. Мгновенным росчерком пролетела и исчезла комета.

– Видели? – спросил Захарченко. – Дочка у нас родилась. Настя…