Текст книги "Золушка и ее команда"

Приблизившись, волшебница разглядела в мерцающей полусфере странное существо в переплетении сухожилий и мышц. Оно спало, свернувшись в позу эмбриона, а по вытянутому лицу пробегала довольная улыбка каждый раз, как тень поглощалась окружающим его сиянием.

Стоящая неподвижно фигура обернулась. Вита ожидала увидеть пугающее лицо призрака… но она знала этот взгляд! Она знала эти глаза цвета озёрного льды середины зимы!

– Гопотамкин, бог правопорядка… – прозвучал под сводами холодный голос архимагистра Никорин. – Скатий сын всё это время был жив!

* * *

– Да не писал я эту Аркаешеву записку! – покраснев от гнева, заорал его величество Ахфельшпроттен. – Я ж порталом ушёл, думал, наутро вернусь! А оно вон как вышло!

Йожевиж успокаивающе хлопнул его по плечу. Оба гнома стояли на ногах с той непередаваемой твёрдостью, какая бывает лишь у почтенных мастеров, приятно проведших время.

– Мне всё равно… – равнодушно сказала Руфусилья.

С того момента, как Йожевиж привёл нового друга на завтрак, рубака старательно смотрела в сторону. Лишь побелевшие на рукояти топора пальцы выдавали напряжение.

– Руф? – Тори обежала её, чтобы заглянуть в лицо. – Руф, прости его величество? Ну, правда, кто же знал, что он уходит так надолго и не сможет преодолеть завесу?

Сестра бросила на неё ненавидящий взгляд, развернулась и вышла.

– Обухом не огрела – и то радость! – фыркнула Тариша.

Знойные гномьи страсти не привлекали её так, как завтрак. Стол в общих чертогах был накрыт с присущим подгорным жителям радушием, и с него снова манили блюда, полные мяса. После вчерашних совместных ванн с Дикраем Денешем есть фарге хотелось ужасно. Однако причина голода была нерадостна. Как ни звали животные инстинкты, Виден считала себя в первую очередь разумным существом, поэтому без боя сдаваться на милость победителя не собиралась. В результате ванну вместе с оборотнем она приняла, спинку Рай ей потёр со всем тщанием, после чего огрёб по морде и ещё по заднице и ушёл обиженным, оставив распалённую яростью и неутолённой страстью фаргу в одиночестве наслаждаться воздушными пузырьками бассейна.

– Вот ведь ослица! – Торусилья с грохотом пнула стул, с которого встала. – Ахфель… То есть, ваше величество, мне так жаль…

Король тяжело опустился на скамью.

– Уважаемая Торусилья, в узком кругу зови меня, как и прежде! – сказал он и потянулся к блюду с жареным поросёнком. – Садитесь все, давайте наконец позавтракаем!

– Вам, может быть, пойти за ней? – выглянув из-за плеча Йожевижа, пискнула Виньо. – Попросить прощения… наедине?

– Плохо ты знаешь мою сеструху! – Тори раздражённо стукнула кувшином с пивом о свою чашу. – Она упрямая, как драгобужский пони! Рогом упрётся – с места не сдвинешь!

– У драгобужских пони есть рога? – заинтересовался Дробуш.

– Точно, уважаемая Тори! – приступая к трапезе, заметил король. Он был расстроен, но настолько отчаянно пытался это скрыть видимым спокойствием, что члены бригады единодушно решили ему подыграть. – Такие, как Руфусилья Аквилотская, к чувству идут долго, однако отдаются ему со всей жизненной страстью. Будь то любовь… или ненависть!

– Она вас не ненавидит, Ваше… Ахфель! – воскликнула младшая рубака. – Злится сильно!

– Мне от этого не легче! – буркнул король. Заметив стоящую у стены навытяжку Шушротту Кайдарацкую, с удивлением спросил: – Ты почему не ешь?

– В вашем присутствии… – дрожащим голосом начала та.

– Садись, – махнул он рукой, – у меня сегодня официальный выходной, посему я не король, а просто уважающий себя мастер. Кроме того, для тебя есть важное задание!

Вместо того чтобы присоединиться к компании за столом, Шуша вытянулась ещё сильнее и отрапортовала:

– Всё, что пожелает мой король!

– Вон ту девушку, – Ахфельшпроттен кивнул на Виньовинью, – следует подготовить к свадьбе согласно нашим традициям!

Гномелла, накладывающая в тарелку грибной салат, уронила и ложку, и посуду.

Его величество с деловым видом отставил поросёнка в сторону (блюдо тут же утянула Тариша Виден), откашлялся и произнёс строгим голосом:

– Согласно буллиту пятьсот шестьдесят седьмому Регламента поведения почтенных мастеров, я, сегодня утром поименованный уважаемым Йожевижем Агатским посажёным другом, при дорогих гостях и свидетелях сего разговора спрашиваю у тебя, Виньовинья, дочь почтенного Цехового старшины Виньогрета Охтинского, хранительница ключа от вашего с Йожевижем общего дома: готова ли ты выйти за него замуж здесь, в Круткольхе, в ближайшую подходящую по горному календарю дату?

Виньо перевела ошарашенный взгляд на Йожа. Тот пожал плечами, смущённо пробормотал:

– Выпили… поговорили…

– Да! – первым заорал Дикрай, вскакивая, хватая и кружа гномеллу.

– Да! – одними глазами улыбнулся Ягорай и переглянулся с Вирошем.

– Ну конечно, да! – фыркнула фарга.

– Без сомнения! – кивнул Варгас.

– Точно! – поддакнул Вырвиглот, в подтверждение слов стукнул по тарелке кулаком, отчего та рассыпалась в пыль.

Синих гор мастер, выбравшись из-за стола, опустился перед суженой на одно колено и умоляюще сказал:

– Прошу!

Дикрай осторожно поставил рыдающую Виньо рядом. Гномелла бросилась к Йожу, обняла за голову, прижала к себе.

– Я согласная! – заговорила она сквозь слёзы. – И будьте мне свидетелями, с рыданиями завязываю! Вот как замуж выйду, так и всё! Больше ни одной слезинки!

– Терпеть не могу алкоголь, но за это выпью! – блеснула глазами Тариша. – Налей мне, почтенная рубака, до краёв!

Торусилья накатила фарге пива, полюбовалась на пышную пену и подала ей чашу. Тариша действительно выпила – зажав нос пальцами одной руки и смешно дёргая ушами.

– Теперь можно и поесть! – довольный король сел на место. – А где?..

К сожалению, от поросёнка остались одни только кости.

* * *

Тому, кто этим утром увидел бы Ровиниана Фарованиэль Фирозо Кос Алкаслотля, показалось бы, что он любуется восходом солнца, стоя на террасе Цитадели. На самом деле его глаза не замечали ни солнца, ни линии горизонта. Сердце Владыки сверлила боль: он обещал жене заботиться об Аргониэль, однако дочь была похищена злодеями и сейчас находилась в плену у лималльских гномов. Письмо от короля Ахфельшпроттена, полученное с нарочным, немного успокаивало. «Аргониэль Ровинианиль Даирэа Кос Алкаслотль жива, однако сильно утомлена произошедшим. Она будет возвращена в Цитадель, как только почувствует себя лучше!» – писал хозяин Круткольха после всех положенных витиеватых слов вежливости. о похитителях он не упоминал, из чего следовало, что те не пережили нелегального перехода границы. Слово, данное гномом, нерушимо, Ровиниан знал это, но его смущало исчезновение вместе с беглецами гномеллы Кайдарацкой. Была ли она взята ими в заложники, как и несчастная Арго? Или ушла добровольно, намереваясь просто вернуться в родной город? Несмотря на множество вопросов, ответы не спешили появляться. Радовала лишь сообразительность старшего сына, задействовавшего ласурскую волшебницу в качестве источника постоянной энергии. Конечно, одной человечьей девушки было мало для того, чтобы пробудить спящих в подземелье Цитадели соотечественников, однако те, несомненно, выглядели лучше. На их лица возвращались краски жизни.

Ровиниан смотрел вдаль и думал, как было бы здорово найти и собрать на запретном уровне подземелья всех рокури аркаэлья Тикрея! Тогда, возможно, и Тириноиэль смогла бы проснуться! Он тосковал по ней. Многочисленные наложницы не заменяли жены. Они не умели так молчать, когда следовало, не смеялись звонко, как серебристый родник, не говорили настолько милые глупости. Всегда равнодушный к близости душ Владыка впервые почувствовал нечто подобное, когда встретил прекрасную эльфийку из рода Горних на одном из приёмов во дворце Мудрейшего. С тех пор в его жизни появился смысл, а Ровиниан полюбил тихие семейные вечера и страстные ночи, подаренные женой. Он и до сих пор предпочитал не вспоминать тот день, когда, вскрикнув, она опала на его руках, погрузившись в зачарованный сон. И вместе с ней уснула почти половина обитателей Цитадели. В других эльфийских родовых гнёздах произошло то же самое, но в гораздо меньших масштабах. Исследования, проводимые магами, ничего не дали. Возможно, Мудрейший что-то знал, а может быть, просто использовал возникшую у подданных необходимость в артефактах Вечной ночи, дабы держать древние рода в узде. Как бы то ни было, шестьдесят лет назад многие семьи Лималля лишились своих членов, а вызванное этим общее ослабление страны привело к ненавистному протекторату Крея, который тому удалось установить во время последней людской войны.

Владыка с удивлением посмотрел на свои пальцы, до боли вцепившиеся в парапет. Медленно поднял руки, глубоко вздохнул, успокаиваясь.

К зеленоглазой человеческой девушке у него не было жалости. Рано или поздно она истает под действием пропускаемой через себя Силы, превратившись в призрак. Мучительная смерть? о чём вы?! Безболезненное приятное небытие! Мало ли призраков живёт в Подземельях? Одним меньше, одним больше.

Ровиниан тосковал по жене…

* * *

Ники очнулась с громким всхлипом, будто с глубины выплыла. И обнаружила себя укутанной шкурами, а рядом – чашку с дымящимся морсом.

Бруттобрут сидел напротив – за костром, задумчиво помешивал ложкой в котле варево, распространяющее вкуснейший запах пшена и мяса.

– Сколько? – хрипло спросила Ники.

– Трое суток, – отвечал гном, не прерывая своего занятия. – Пейте!

Несмотря на бьющую архимагистра дрожь, она едва уловимо улыбнулась: Бруттобрут был неисправим! Послушно села и взяла чашку, наслаждаясь исходящим от неё теплом. Первый глоток горячего морса с мёдом действовал как живительный нектар.

Гном снял пробу, довольно крякнул и, шмякнув в глубокую миску каши, протянул её Ники.

– Я с тобой растолстею! – пробормотала та, однако миску взяла.

Дрожь постепенно сходила на нет, так же как и сухость в горле и ноющая боль в конечностях.

– Брут, я тебе не надоела? – спросила архимагистр, отведав каши. – Ну сколько можно со мной возиться?

– Двести шестьдесят пять лет, два месяца и пятнадцать дней! – отрапортовал гном, предварительно почесав бороду – должно быть, подсчитывал.

– И тебе ещё не хочется меня убить? – восхитилась Ники.

– Иногда, – серьёзно ответил Бруттобрут, – но тогда я вспоминаю Всхолмье…

– Прости! – помолчав, сказала архимагистр. Игривые нотки из её голоса исчезли. – Я тоже помню Всхолмье… И то поле… Не могу забыть! Столько лет прошло!

– Из всего моего рода Под Холмом никого не осталось, – спокойно сказал гном. – Да, я учился, как и подобает уважающему себя мастеру, и получил профессию в Драгобужье – по вашему настоянию, Ники. Но те гномы… Их больше, чем один… Мне тяжело смотреть на них. Мне, единственному гному Подхолмья. Я знаю ваш взгляд, архимагистр, тот, которым вы смотрите на обычных людей. Их – больше чем один! Вас…

Никорин невольно дёрнула ворот, будто тот душил её. Брут был прав. Как всегда.

* * *

Зрение вернулось не сразу: в сознании плясали огненные зарницы и сияли потоки Силы, то сплетаемой, то расплетаемой чужой волей.

Ярчайшая вспышка в конце битвы, подземный гул и раскалывающаяся земля, в трещинах, больше похожих на следы от когтей дикого зверя…

Вспыхнувшие факелами живые люди и крики боли…

Яростное рычание тех, кто потерял разум…

Вой и плач…

Просьбы о помощи…

Огонь…

Огонь…

Огонь…

Умирая, древний бог обращал всё живое в угли.

Ники потёрла веки тонкими пальцами и с трудом открыла глаза. Перед ней до горизонта раскинулось серо-седое поле пепла, из-под которого проглядывали обугленные человеческие останки. Нестерпимо воняло горелой плотью. Её, плоти, сгорело много – пепел и был прахом всех тех, кого Гересклей заманил в свои сети.

Прах взметнулся, выпустил из клубов серую фигуру, в которой Никорин с трудом узнала Ясина. Не в силах вымолвить ни слова, протянула к нему руки – не чаяла видеть живым любимого, ведь оба понимали, на что шли, вдвоём вставая в заслон. Зорель упал на колени перед ней, притянул к себе, сжал так крепко, что хрустнули рёбра. Оба молчали. Молчали, ощупывая друг друга, чтобы убедиться, что всё в порядке, молчали, поднимаясь, но продолжая держаться за руки, молчали, направляясь туда, где возвышался большой холм, под которым ещё могли остаться выжившие. Молчали и тогда, когда вошли в разрушенные каменные врата и увидели павших гномов, защищавших свой дом Под Холмом, их жён с луками и топориками в руках, их детей… Помощь опоздала – не осталось никого из древнего рода, всех вырезали одержимые, сожгли древние алтари, разрушили искусные скульптуры и механизмы. Драгоценные каменья и золото валялись прямо под ногами, греби лопатой – не хочу! Нападающим они были не нужны, они жаждали крови. Тупого, тотального уничтожения.

Ники ощущала сильные пальцы Ясина, сжимавшие её, и смотрела, смотрела, смотрела на мёртвые тела, грудой наваленные друг на друга. Гномы защищались мужественно, однако число одержимых Гересклеем к тому времени достигло уже сотен тысяч. Они не боялись смерти и боли не чувствовали!

– Мы с тобой убийцы, Ники, – горько произнёс Зорель. Тихие слова гулко отдались под высокими каменными сводами. – Таких убийц не видел Тикрей! На нашей совести тысячи… Не думал я, что за могущество платят ТАК!

Она развернула его к себе.

– Если бы они оказались за перевалом – одержимых считали бы миллионами! Правители Тикрея посмеялись над нами, сочтя шарлатанами! Архимагистры предпочли умыть руки – ведь в Золотых башнях так безопасно! У нас не было времени уговаривать каждого из них, просить о помощи! Мы сделали что могли!

Прижав Ники к себе, Ясин поцеловал её.

– Ты права! Идём наружу. Запечатаем вход, чтобы стервятники не слетелись. Пусть гномы мирно спят в своём доме, ставшем им последним пристанищем!

Они уже готовы были повернуть назад, как вдруг услышали звук, до того странный в этом полным смерти месте, что обоим стало не себе. «Хнык» – так он звучал.

Первой услышала Никорин. Сделала стойку, как гончая, на охоте почуявшая зайца.

– Что? – тут же подобравшись, спросил Зорель.

Но она уже метнулась на звук, вцепилась в лежащий на полу тяжёлый шкаф, пытаясь его поднять.

– Ники… – позвал Ясин, а когда она не обратила внимания, рявкнул: – Ник, мурена тебя поцелуй!

– Да, мой капитан! – опомнилась та.

Зорель только головой покачал и выпустил заклинание. Шкаф, став легче воздуха, поднялся и отплыл в сторону, рухнув где-то за их спинами. Под ним обнаружились двое – бородатый мощный гном и гномелла в синем платье. Оба склонились друг к другу, то ли пытаясь обняться на прощание, то ли что-то прикрыть. «Хнык» прозвучало громче. Дрожащими руками Никорин расцепила их последние объятия, чтобы обнаружить под телами… колыбель с младенцем. Увидев чужую тётю, тот насупил лохматые бровки.

– Что это? – растерянно сказал Ясин.

Ники бережно вытащила младенца из корзины.

– Это ребёнок, Ясин. Кажется… да, мальчик! Последний оставшийся в живых сын Подхолмья…

Зорель смотрел на любимую и не узнавал. Откуда эти нежные морщинки в уголках рта, этот тёплый свет в холодных глазах цвета озёрного льда, свет, которого не может быть у женщины, всегда относившейся к детям с опаской?

Ники подняла взгляд.

– Мы возьмём его с собой, Ясин, здесь он погибнет!

– Конечно, любимая, возьмём! Чтобы отдать первой попавшейся гномьей диаспоре!

С мгновение Ники смотрела на маленького гнома. Тот перестал хныкать и рассматривал её в ответ – серьёзно и сосредоточенно, будто понимал, о чём идёт речь. Глаза у него были круглые и коричневые, как орехи.

– Нет, любимый, – негромко сказала Никорин, – он станет моим воспитанником.

– Гномёнок? – изумился Зорель.

– Ребёнок! – укоризненно поправила она и совсем тихо довершила: – Других боги нам с тобой не дали!

* * *

Вителья Таркан ан Денец заплетала косы и любовалась своим отражением в зеркале. За прошедший, полный событиями год её красота расцвела. Слияние ласурской и крейской крови родителей дало необычное сочетание иссиня-чёрного цвета волос, смуглой кожи – и «кошачьих» зелёных глаз. Странно, раньше она никогда не задумывалась о собственной красоте, считая удовлетворение внешностью делом обычным. В зеркале неожиданно показалась архимагистр Никорин, стоящая за плечом, а затем Витино отражение начало меняться. Со всё возрастающим ужасом девушка смотрела, как темнеет её лицо, покрывается морщинами, будто печёное яблоко, как обвисает кожа, а волосы белеют. Спустя мгновение на неё смотрела дряхлая старуха с недобрыми огоньками в глазах, безбровая, с пальцами, скрюченными подагрой. А над ней парила чёрная крылатая тень, ровесница – Смерть.

Вителья вскрикнула… и проснулась.

В помещении, в котором она оказалась, не было стен. За огромными окнами плавали диковинные рыбы, шевелили усами и косили на неё разноцветными глазами. Волшебница не помнила, как очутилась здесь. В памяти ещё стояло лицо архимагистра – спокойное и холодное, но её безжизненный голос был слишком тих, чтобы Вита могла услышать сказанное.

Одна из рыб, вооружённая расплющенным огромным носом, вильнула всем телом и ударила по стеклу. Оно затрещало. Толща воды выгибала его внутрь, как выдавленный глаз. Вита невольно попятилась назад, зацепилась ногой за валяющиеся на полу рыбацкие сети и упала, хватая их скрюченными пальцами. Стекло с оглушительным треском лопнуло. Вода хлынула внутрь. Когда она полилась девушке в горло, та… вскрикнула и проснулась.

И опять…

И снова…

И ещё раз…

Кошмары не отпускали, передавая волшебницу друг другу, как переходящий приз. Сначала она пугалась, потом устала, а затем начала подмечать общие для всех сновидений черты и попыталась собрать их, как кусочки мозаики. В каждом сне она видела Ники, которая что-то говорила неслышимым голосом, и в каждом сне трогала, сплетала верёвки, ленты, ручейки, собственные волосы, но никак не могла понять: чего хочет от неё архимагистр, и как с желанием Никорин связаны плетения? Тогда она заставила себя в сновидениях, вложенных друг в друга, как искусные шары, что вытачивали крейские умельцы из слоновой кости, концентрироваться только на Ники, пытаясь прочитать по её губам слова. Удалось! «Единый» – поняла она. И ещё – «поток». А затем – «опасно». И, в конце концов, «не проснёшься». Теперь она отмахивалась от снов, как от назойливых мух, в дремотной дымке сознания поворачивая и рассматривая эти понятия и соотнося их с увиденным в кошмарах. Ники чего-то хотела от неё… Опасного, нет, смертельно опасного! А то, чего хотела Ники, – хотело мироздание, это Вителья Таркан ан Денец уже уяснила!

В каменной могиле было темно и холодно, и никто не видел, как подёргиваются исхудавшие от бесконечного сна пальцы, будто сплетая прочную нить. Нить из прошлого в будущее…

* * *

Зима постепенно сдавала позиции. На пляже таял снег, отступал неохотно, оставляя мёрзлые торосы, но песок уже выполз из-под белого одеяла, и над ним с криками носились носатые чайки. Бруни шла вдоль воды, иногда отступая от особенно наглых волн, и с улыбкой прислушивалась к детскому гомону. Вывезенные на пикник приютские дети шума издавали больше, чем все чайки и волны вместе взятые.

– Куда? – услышала она строгий оклик. – Назад! Назад, я сказал!

Смешной толстолапый щен, заливисто тявкая, нападал на прибой. Снисходительно ухмыляясь, Веслав Гроден поднял его на руки и отнёс к одному из костров, разложенных подальше от воды, где в котелках пузырилась и одурительно пахла густая каша с мясом и маслом, подогревался кисель из ягод, а на вертелах жарились птичьи тушки. Праздновать было что – первым указом, подписанным Его Высочеством Брунгильдой, Военный университет становился куратором столичных детских приютов.

Матушка развернулась и направилась к кострам. Дирижировали оркестром герцогиня рю Воронн и… мастер Понси Понсил собственной персоной. Последний, правда, сидел в кресле-качалке, укутанный по самые уши в плед из узаморской шерсти, однако смотрел строго, командовал громко. Раскрасневшиеся на свежем воздухе поварята и поварихи и даже Старшая королевская булочница раскладывали еду по тарелкам, разливали кисель по кружкам и раздавали маленьким гостям. Среди приютских встречались разные дети – открытые и буки, недоверчивые и смешливые, но в это утро, на этом берегу у всех, как оборотней, так и людей, глаза горели одинаковым светом радости.

Щен утёк от строгого «воспитателя» и снова рванул к воде. Спустя мгновение крупный чёрный зверь догнал его, аккуратно прихватил за шкирку и встряхнул – бережно, но чувствительно.

– Отпусти дитё, изверг! – закричал от костра Дрюня. – Оторвёшь ему что-нибудь, а у нас запасных частей нетути!

Чёрный волк выплюнул щенка, носом подтолкнул в сторону суши и, выразительно вывалив красный язык, посмотрел на шута.

– Безобразие! – завопил тот. – Маменька, он дразнится!

Смеющаяся Ванилла сунула мужу в руки кружку с киселём и ломоть хлеба.

Чуть в стороне фрейлины играли с девочками в догонялки. Подхватив пышные юбки, носились не хуже воспитанниц, пища, периодически оступаясь и падая на мокрый песок. Курсанты старших курсов университета, одетые в мундиры разных цветов, героически спешили дамам на помощь.

Матушка смотрела на это, как выразился Дрюня, «безобразие», а в её душе вырастало какое-то чувство, пушистое и лёгкое, как облачко. Она всегда считала своим призванием кормить людей. Кормить сытно и вкусно, видеть на их лицах довольные улыбки, слышать радостный писк детей, учуявших десерт. И вот – она снова занимается любимым делом, нехитрым образом делая счастливее их всех: и людей, и оборотней… Человеку так мало нужно для счастья: знать, что с близкими всё хорошо, и найти своё место в мире!

Она встретилась глазами с Её Светлостью рю Воронн, и та, тепло улыбнувшись, кивнула ей. Назначенная статс-дамой двора принцессы Фирона оказалась настоящим сокровищем: была молчалива, но понимала Бруни с полуслова, всегда оказывалась в нужном месте в нужное время, а главное, давала ненавязчивые, но очень полезные советы насчёт светской жизни и общения.

– А вот и они! – послышался знакомый голос. – Вас слышно аж в Вишенроге!

Матушка развернулась в изумлении. К ней шёл Кай, широко улыбаясь. Кай, который утром, глянув на заваленный бумагами стол, только головой покачал, узнав о первом из череды запланированных пикников.

Лихай Торхаш, издали поклонившись принцессе, окидывал пляж взором прищуренных жёлтых глаз, привычно проверяя, всё ли в порядке.

– Родная, я сбежал! – признался его высочество Аркей, обнимая Бруни и зарываясь лицом в её волосы. – Хочу свежего воздуха и киселя!

– Ну совершенно не королевские желания! – засмеялась она, отвечая на его поцелуй.

– О нет, нет! – раздался женский крик.

Кричала её высочество Оридана. Раскрасневшаяся на воздухе, она казалась бы красивой, если бы не выражение ужаса на лице.

– Коля! Коля упал в воду!

В прибое, отчаянно визжа, кувыркался одетый в меховой жилет поросёнок финки. Набегающая волна грозила утащить его на глубину.

Сразу несколько оборотней и людей бросились к воде, однако толстолапый щен, улизнувший от наблюдения, оказался первым – смешно переваливаясь, забежал в воду, ухватил поросёнка за ухо и потащил на песок. Визгом Коли можно было сбивать в полёте птиц.

Полковник Торхаш подобрал обоих, расцепил, встряхнул и, передав рыдающей принцессе её любимца, поднял щенка на уровень глаз.

– Он не обращается, – пояснила Бруни, обнимая Оридану, – так мне сказал лечащий врач.

Сильные пальцы Красного Лихо пробежали по телу щенка. Тот оскалил зубы и зарычал. Торхаш усмехнулся и оскалился в ответ. Коричневый с белой кисточкой хвостик, задрожав, забился под брюшко, однако его хозяин сдаваться не собирался и громко залаял.

– У него лапы были переломаны… – сообщил полковник, передавая щена подошедшему Весю. – Кости срослись, но боли остались. Пока это так – он не чувствует себя в безопасности, потому остаётся псом.

– Сколько годов? – вытирая слёзы, уточнила Оридана. – Собаку сколько?

– Человеческих два. Совсем несмышлёныш, – покачал головой Лихай.

– Упёртый он, – буркнул Весь, вытирающий щенка полотенцем, несмотря на протестующий скулёж.

– Дайте хорошку! – всхлипнув, заявила Оридана. – Она спасать моего Колю! Героиня!

Весь непочтительно прыснул, а Коля возмущённо хрюкнул – видимо, оттянутое щеном ухо давало о себе знать.

– Ваше высочество, он – хорошик! – засмеялся Аркей. – Мальчик!

– Как звать?

Принц вопросительно посмотрел на Бруни.

– Саник Дорош – это имя ему дали в приюте, клан неизвестен, – подсказала неслышно подошедшая герцогиня рю Воронн.

– Саня! Героинь! – воскликнула Оридана, умудрившись прижать к себе и щенка, и поросёнка.

Последний недовольно завозился, пихая новенького. Новенький оскалился и покосился на держащую его женщину. От той пахло едой, теплом и… одиночеством. Последнее Санику Дорошу было знакомо. Тихонько заскулив, он сунул морду принцессе в подмышку и затих.

* * *

Увидев подземное болото, мужская половина бригады дружно открыла рты.

– Хусним! Такого нетути даже в Синих горах! – воскликнул Йожевиж.

Пещера с грязевыми источниками, бьющими со дна, была огромной. Казалось, она тянется под всем Лималлем, заползая и под Крей, и когда-нибудь обе страны с грохотом рухнут в образованную ею гигантскую каверну, навсегда исчезнув с лица Тикрея.

– Мой отец любил говорить, что тектоника Лималля уникальна, – повернулся к ним его величество Ахфельшпроттен, – так оно и есть! Братья именно здесь создали первое, экспериментальное поселение гномов.

– Дык факт общеизвестный! – покивал Йожевиж. – Ото ж жаль, что я раньше у вас не бывал!

Издалека раздался рёв охотничьего рога. Маслянисто блестящая поверхность болота подозрительно качнулась.

– Внимание! – проревел король. – К свадебной охоте товсь!

– Товсь… товсь… товс… – послышалось отовсюду.

– Убить рылобита сложно! – напомнил Ахфель гостям. – Рубить можно только конечности и голову, остальное оружию не поддаётся.

– Жаль, уважаемая Руфусилья не слышит! – хохотнул Грой. – Она бы с вами не согласилась!

Король с иронией посмотрел на него, но ничего не сказал.

В это время от дальнего конца пещеры двинулись загонщики, издавая оглушительный грохот. Они били топориками о щиты, сковородками – о стены пещеры и собственные шеломы.

Вода вскипела. Круглые твари величиной с тазики различных размеров принялись выпрыгивать наружу, стремясь уйти от источников неприятного звука.

– Выровнять строй! – проревел его величество, надвигая на глаза защитный щиток шлема и поднимая впечатляющих размеров секиру. – Уважаемые гости, на всякий случай держитесь позади!

– Чего?! – возмутился Синих гор мастер. – Вообще-то это я тут жених! Так что двинься, Твоё Подгорное Величество, я рядом встану!

Барс за его спиной, брезгливо дрыгая лапами и чихая, отошёл подальше.

«Тазики» выскакивали из грязи всё ближе. Они казались странно знакомыми, пока Йожевиж не разглядел того, что совсем рядом шлёпнулся на камень. Круглое животное сверху и снизу покрывала мощная броня с наростами – из подобной были сделаны боевые доспехи жителей Круткольха! У рылобита оказались очень шустрые лапы, на которых существо приподнялось и вдруг с тонким писком бросилось на ближайшего к нему охотника, тыкая воздух узкой головой на длинной шее.

– Он ядовитый? – деловито уточнил Яго, становясь плечом к плечу с Йожевижем.

– Кто? – удивился тот.

– Реликт!

– Нет, но кусает! – заметил его величество и первым же взмахом секиры обезглавил летящую на него тварь.

Как оказалось, рылобиты не только кусались. Варгас получил удар в висок от запрыгнувшей на него животины, морда которой оканчивалась мощным костяным наростом, после чего отключился до самого окончания охоты. Бил рылобит прицельно, вполне оправдывая своё наименование.

Азарт охоты в конце концов захватил и Денеша. Оборотень расчихался ещё на подходе к болотной пещере, а внутри вообще ушёл с линии заслона, боясь испачкать лапы. Однако вскоре он, позабыв о комплексах, уже прыгал в грязи и с азартом ловил рылобитов зубами за длинные шеи, поочерёдно подтаскивая их то к Яго, то к Йожу, которые филигранными ударами рубили тварям головы.

Необычайно крупный рылобит вылетел из грязи, как заговорённый. От его удара о доспех его величества по пещере прошёл гул. Ахфельшпроттен не устоял на ногах и упал на спину. Секира была отброшена. Мышцы на руках короля вздулись, кожаные шипастые рукава куртки затрещали – он из последних сил сдерживал тварь, рвущуюся ударить его наростом в кадык или глаз. Подскочившие Йожевиж, Яго и Грой втроём стащили с него агрессора и прикончили.

– Мне нравится этот обычай – свадебная охота! – сказал Йожевиж, подавая его величеству руку и помогая подняться. – Жаль, свадьба в жизни гнома бывает один только раз!

– Ну, это если вы с почтенной Виньо не прибьёте друг друга в ходе семейных разборок! – ехидно заметил Вирош.

На лице Синих гор мастера появилось мечтательное выражение.

– Не завидуй, кошак! – ухмыльнулся он.

* * *

Клубы пара поднимались до самого потолка пещеры с купальнями. Бассейнов было пять, и в каждом вода была особого цвета – от глубоко-лазоревого до ярко-красного.

– А он красивый, этот король твой! – заметила фарга, нежась в водоёме канареечного цвета. – Жаль такого мужика отдавать абы кому!

– Я не брала, значит, и отдавать нечего! – буркнула почтенная Руфусилья Аквилотская, сидящая в небольшой ванне с водой изумрудного цвета и цепочкой пузырьков, яростно толкающих её тело, отчего внушительные, всплывшие на поверхность груди смешно подпрыгивали.

– Оставьте вы её в покое, пожалуйста! – попросила Виньовинья из ярко-красного бассейна. Вода в нём была горячей, и по лицу гномеллы тёк обильный пот, а рыжие волосы завились в смешные «бараньи» кудряшки. – Лучше скажите мне, когда эта нега уже кончится? Мне кажется, из меня вся вода вытопилась!

– Вместе с лишним весом, почтенная невеста! – заметила сидящая в углу, рядом с большими песочными часами, Шушротта Кайдарацкая, завёрнутая в лёгкий хитон. Перевернув часы, весь песок в которых ссыпался в нижнее отделение, она хлопнула в ладоши и приказала: – Четвёртая перемена вод!

– А сколько их всего? – простонала Торусилья. Выбравшаяся из голубого водоёма гномелла в подтёках лазоревого казалась русалкой-недоростком.

– Десять! – отрезала Шуша. – Дабы очистить тело от ядовитых компонент жизнедеятельности, а мысли – от праздности! Кто первым ступил в водоём? У кого уже четвёртый?

– У меня! – неохотно призналась Руфусилья.

– Вылазьте, почтенная рубака, и ложитесь на скамью! Теперь за дело примется Мускульная дева!

– Это ещё кто такая?

Несмотря на ворчание, старшая рубака из бассейна вылезла и, в чём была, легла на широкую каменную плиту, оказавшуюся тёплой. Лежать на ней было до того приятно, что веки Руфусильи начали смыкаться. Однако её внутренний воин не дремал и тут же вздёрнул тело на ноги, когда над ним нависла огромная фигура, сжимающая пудовые кулаки.