Текст книги "Золушка и ее команда"

– Бородатая мама моя! – пробормотал тролль, не без грусти вспомнив Йожевижа, и тут…

* * *

В придорожной харчевне воняло пригоревшим салом, кислым вином и отчего-то петрушкой. Угли в закопчённом очаге тихо тлели, и так же тихи были посетители, только что разражавшиеся громкими криками и аплодисментами. Представление бродячих комедиантов шло на ура – скучно ночевать на окраине дороги, направляясь из пункта А в пункт Б и не имея других развлечений, кроме выпивки.

Пока актёры переодевались ко второй части представления, почтенную публику развлекал новенький, который, честно говоря, сам от себя был в восторге! Он стоял рядом с очагом, наигрывая на старенькой, выданной магистром Иживолисом китаре, и самозабвенно пел один из сонетов Белого трувера, им самим переложенный на музыку:

 
Ну почему из тысяч взглядов томных
Ищу один, глубокий, тёмный, твой?
Ну почему я как юнец влюблённый,
А ты опять качаешь головой?
 
 
Смотрю на хрупкую фигурку умилённо,
Не замечая красоты иной,
Пишу сонеты, нежностью пленённый,
А ведь виски покрыты сединой!
 

Голос у Андрония рю Дюмемнона с детства был чистым и звонким, а сложные слова он, ясное дело, произносил без труда, не коверкая.

 
И сам себе смешным кажусь порою:
В душе весна, лишь снова встретил взгляд!
Я словно мальчик со своей любовью,
Нашёл тебя, и нет пути назад…
 
 
Но если ты негромко скажешь: «Да!» –
Моя любовь с тобою навсегда!
 

О любовных похождениях Одувана Узаморского в народе ходили легенды. Эта, о страсти уже убелённого сединами трувера к юной дочери вельможи, была одной из самых известных. Мэтр умер, так и не добившись любви неприступной девы, но на смертном одре повторяя её незабвенное имя.

Женщины, ехавшие с мужьями по делам, дружно сморкались в фартуки, суровые ласурские виноградари супили брови и подозрительно блестели глазами. Дрюне нравилось петь и нравилось, с какими лицами его слушают! За спиной будто выросли крылья, впервые он ощущал себя на своём месте, впервые видел, как кому-то нужно то, что самому ему даётся с лёгкостью и удовольствием!

Едва он закончил петь, из-за стойки, изображавшей кулисы, выбежала кривоногая забавная собачонка, неся в пасти потрёпанный шутовской колпак. Посетители с радостью бросали туда монеты – за искренние эмоции и хороший голос певуна мелочи было не жалко! Следом за собачонкой показалась прекрасная Аллилуиэль, урождённая эльфийская девственница, вынужденная бежать из родного дома, чтобы найти спасение от выгодного её отцу брака с гномьим князьком с непроизносимым именем. Она была высока, стройна, сияла юной красотой, затмевающей солнце, а острые, открытые высокой причёской ушки, кажущиеся полупрозрачными, привлекали внимание не менее, чем тяжёлые груди, тонкая талия и непередаваемо длинные ноги. На самом деле прекрасная эльфийка была урождённой гражданкой Ласурии, эльфов никогда не видела, однако с гномами выпивать случалось. Она и без наведённых магистром Иживолисом иллюзорных чар была хороша, груди, талия и ноги действительно заслуживали внимания, однако смуглое лицо, карие, насмешливые глаза и тяжёлая копна чёрных волос, спадающих на спину, эльфийке принадлежать никак не могли!

По сюжету Аллилуиэль, украденная злым троллем (это произошло до антракта), стеная в пещере, готовится к смерти, ибо честь не позволяет ей отдаться вонючему чудовищу в исполнении Гентукки (вонял мертвечиной тот, надо сказать, весьма достоверно). Подвергший её пытке голодом и жаждой мучитель приходит за ответом и, получив отказ, готовится убить невинную деву, а, возможно, надругаться над её трупом. И тут появляется прекрасный рыцарь на белом единороге. Роль белого единорога исполнял один из коней, везущих шарабан, вороной по кличке Галка – здесь Дрюня в полной мере оценил юмор магистра! Смирная животина преображалась в мифическое существо только при наличии достаточной высоты потолков в местах выступления. Поскольку в данном заведении высота позволяла, Дрюня с нетерпением ждал его появления – сценарий он уже знал наизусть, однако сам спектакль, как и почтенные гости, видел впервые.

Эльфийка упала у огня, выбрав наиболее эффектный ракурс освещения прелестей, заломила руки и нежным голоском, с придыханиями в соответствующих местах, зарыдала:

– О великий Меркабаракаль, бог эльфийских девственниц и девственников, за что мне такая злая участь быть распятой телом мерзкого чудовища, людоеда и мизантропа, тролля Гента Мёртвая голова! Отчего ты не блюдёшь самое святое, что есть у меня?

Актриса сделала картинную паузу, во время которой мужчины с удовольствием делились друг с другом вариантами наименования и местоположения этого «самого святого».

– Честь! – взвыла эльфийка. – Мою честь! Я сохраняла себя в чистоте, не допуская плотских помыслов и утех, я творила добрые дела во славу твою, а ты предал меня так жестоко! О, бедная я, несчастная дева, коей скоро придётся расстаться со смыслом своего девства, раздвинув ноги перед отвратительнейшим из отвратительных порождений земных недр!

– Внимай мне, дева! – раздался в ответ вой настолько ужасающий, что один из зрителей, дёрнув локтем, разлил на себя пиво, а другой упал со стула. – Ибо я говорю с тобой, твой бог Меркабаракаль! Моею волей ты так долго сохраняла себя в чистоте, я отводил от тебя жадные руки, жаждущие помять все аппетитные места твоего тела, но пришло время тебе отдать себя в жертву ради других девственных девушек нашего народа! Прими эту жертву с радостью, а уж мерзкий тролль постарается доставить себе удовольствие!

– Ах, я несчастная! – очень натурально зарыдала Алли, и зрительницы бурно поддержали её слезовыделением. – Но перед твоей волей я, покорная, склоняюсь с радостью!

Она встала с колен, и серебристая ткань платья с шелестом потекла вниз. Зал ахнул. Эльфийка казалась обнажённой, хотя на деле самые интересные места скрывали тонкие полоски ткани телесного цвета.

– Бери меня, поганая тварь! – закричала Алли, разрывая сердца слушателей отчаянием и многозначительно потрясая прелестями. – Бери, я твоя!

– Не слушай лукавый голос, честная дева! – громом загремело вдруг из-за двери.

В открывшуюся створку, деликатно поглядывая на столы, скакнул единорог, и он был прекрасен! Но ещё прекраснее был сидевший на нём рыцарь в сияющих доспехах, лицом подозрительно напоминающий наследного принца Редьярда. В руке юноша держал огненный меч, и как-то сразу было понятно, что он – посланец Богов, защищающий вдов, сирот и котиков от произвола злодеев любого пошиба.

Зрители пооткрывали рты. Женщины спешно поправляли причёски и декольте, мужчины надували грудь колесом и косились на рукава собственных одеяний, разыскивая в них бицепсы.

– Злодей, я знаю, это ты взываешь к несчастной Аллилуиэль, прикидываясь богом! – воскликнул рыцарь, потрясая мечом и мышцами. – Вызываю тебя на бой, поганое чудовище, проклятый еретик, нечестивое животное, отрыжка богов и крысиная харя!

Единорог, пользуясь случаем, торопливо сжёвывал хлеб из плетёнок на близстоящих столах. Захваченные представлением зрители на него внимания не обращали.

– А-а-а! – вздрогнули стены харчевни. – О-о-о! Э-э-э! Ты помешал мне, человечишка, и за это пойдёшь на студень!

В очаге пыхнуло пламя, и будто бы из него выпрыгнул к эльфийке зверски оскалившийся Гентукки. Артистический талант у него был – женщины закричали, а мужчины повскакивали со своих мест, схватив кто меч, кто дубину, кто вилку – кому что под руку попалось. И это при том, что на великана магистр не наложил ни чар, ни грима. Даже человеческие черепа, висевшие на его поясе, и те были настоящими – Дрюня успел узнать это во время вечерних привалов и долгих вкусных чаепитий у костра.

Схватив эльфийку за серебряную косу, Гентукки притянул её к себе, недвусмысленно потёршись внушительным гульфиком о её попку, и попытался поцеловать. Страшно закричав, та развернулась и огрела его сцепленными в замок руками по… Из-за разницы в росте удар попал троллю в грудь.

– А ты страстная! – облизнувшись, заявил тот. – Мне это нравится!

Между тем рыцарь красиво спешился и, подойдя к парочке, тыкнул в тролля мечом.

– Отпусти её, негодяй! Или…

– Или что? – поинтересовался тот, одной рукой удерживая несчастную девственницу за запястья, а другой шаря по её телу.

– Или ты погибнешь! – воскликнул юноша, бросаясь в бой.

Гентукки отшвырнул рыдающую эльфийку в сторону, и она приземлилась аккурат на колени самого богато одетого из гостей. Тот так обрадовался, что, забыв про бой, принялся утешать её бокалом вина. Его счастье, что он был без супруги! Остальные мужчины косились на счастливчика, как на злейшего врага.

В зале трактира то сверкали молнии, то темнело, и страшные тени с горящими глазами носились, истошно крича и таская со столов мясо, хлеб и овощи. Магистр Иживолис, если и был магом не сильным, в чём, правда, Дрюня сомневался с их первой встречи, иллюзии создавал первоклассные!

Бой между добром и злом окончился поражением последнего. Издав горестный вопль, пронзённый световым мечом тролль упал на колени перед разрумянившейся от вина эльфийкой и простонал:

– Ты будешь жалеть всю жизнь, что так и не узнала блаженства быть со мной!

– Умри молча и с достоинством! – посоветовал из-за его спины рыцарь.

– Блаженство? – заинтересовалась Аллилуэль. – Правда, что ли?

Гентукки принялся артистично расстёгивать ширинку.

Зрители издали вздох и дружно закашлялись. Как оказалось, дышать им было уже нечем, поскольку они всё время задерживали дыхание.

– Смотри и скорби! – взревел Гентукки… и «умер», так и не расстегнув последней пуговицы на штанах и не продемонстрировав инструмент, дарующий блаженство.

Зрительницы издали душераздирающий стон.

– Так будет с каждым, кто встанет на пути добра! – поставив на противника стройную ногу в ботфорте, сообщил рыцарь. – Ибо девственность, как и добро, есть величайшая драгоценность на свете, которая должна быть отдана лишь добровольно!

– Я согласна! – вскричала Аллилуэль, вскакивая с колен счастливчика и бросаясь к спасителю. – Ты прекрасен и мужественен, мой рыцарь! А любовь преодолевает все преграды! Молю тебя, преодолей мою!

Страстный поцелуй скрепил договор. Прекрасный юноша посадил прекрасную эльфийку на прекрасного, отяжелевшего от хлеба единорога и увёз из харчевни под бурные и продолжительные рыдания, смех и аплодисменты собравшихся.

– Порадовали так порадовали! – говорил хозяин харчевни, щедрой рукой бросая в колпак монеты. – Давно не получали такого удовольствия, правда, жена?

– Да-а-а! – отвечала дородная хозяйка, мечтательно туманясь очами и поглядывая на мужа с интересом, напомнившим Дрюне тролличий.

– Отужинайте за счёт заведения! – не замечая её пылких взглядов, пригласил тот. – Присаживайтесь за тот свободный столик, всё сделаем в лучшем виде!

Спустя некоторое время актёры были встречены бурей оваций и сытным ужином.

С Алли магистр чары снимать не стал – надо было поддерживать авторитет прекраснодевственной эльфийки, и она весь вечер притягивала взгляды мужчин. А женщины, к сожалению, остались без сладкого – юноша, исполняющий роль прекрасного смелого рыцаря, в харчевне не появился, и неудивительно, ведь его изображал сам мэтр Иживолис.

Отужинав, комедианты поспешили покинуть гостеприимный дом вместе с припасами, натасканными иллюзиями магистра во время представления. Конечно, после успеха спектакля никто не стал бы гнаться за ними из-за пары жареных поросят и нескольких краюх хлеба, но искушать судьбу таки не стоило.

– Знаешь, – признался Дрюня «троллю», сидя на козлах рядом с ним, – это было великолепно! Давно я не слышал такого восхитительного бреда!

Гентукки покосился на него и вздохнул невесело:

– Ничего ты не понимаешь, малыш, в истинном искусстве, как его понимает толпа…

* * *

Дикрай уже сделал два круга по оранжерее и каждый раз приводил спутников к одному и тому же месту, где между толстыми ветвями лиан виднелась шершавая поверхность камня. Останавливался, обнюхивал лианы, камень, землю и вновь принимался кружить.

– Да что с тобой такое, Рай? – рявкнул рю Воронн, потеряв терпение. – След потерял?

Барс обиженно рыкнул и потрусил прочь из оранжереи…

* * *

…И тут Дробуш Вырвиглот вдруг вспомнил о себе такое, отчего сразу стало жарко. Тролли тоже были доисторическими реликтами! А подобное подобному, как известно, вреда не приносит!

Коротко глянув на приближающихся с алчным блеском в глазах рубак, Вырвиглот одним гигантским прыжком пересёк грот и оказался у каменного столпа с возмутителем, а точнее, возбудителем спокойствия. С корнем выдрав грибец из трещины в камне, в которой тот рос, он… проглотил его.

Далёкий свет разума первым забрезжил во взглядах сестёр. Они изумлённо оглядели себя, потом того, к кому направлялись, остальных – и дружно принялись протирать глаза.

– Ой! – пискнула Виньовинья, упираясь руками в грудь Варгаса. – Мэтр, вы здорово меня целуете, но зачем вы меня здорово целуете?

– Пресвятые тапочки! – ахнул тот, отступив назад от гномеллы так быстро, что, споткнувшись, едва не упал.

– Мррр, мррр, мррр, – рефреном звучал мягкий рокот расслабившихся кошачьих.

А затем наступила глухая тишина – оборотни осознали, что все взгляды обращены на их весьма откровенные обтирания.

Спустя мгновение Вирош принял человеческий облик. Волосы его были взъерошены, глаза горели диким огнём, лицо выражало смятение.

– Я-а-а… э-э-э… – глубокомысленно заметил он.

– Вот меня угораздило! – высказалась фарга, тоже пришедшая в себя и сменившая ипостась. – Грой… прости!

Видно было, что простое слово «прости» далось ей с превеликим трудом, однако она не постыдилась произнести его на глазах у всех.

– И ты меня прости, сестра, – улыбнулся Вирош, – был не в себе! А где эта Аркаешева флора? Где гадский гриб?

Дробуш со скрипом почесал затылок.

– Полагаю, уже нигде, кроме меня! – сообщил он.

– Ты его скушал? – ахнула Виньо.

– Сожрал, – усмехнулась Тариша, – ну надо же!

– Употребил?! – восхитились сёстры.

– Неужели съел? – воскликнул Варгас. – Вот это здорово!

Тролль выглядел героем, который вернулся с войны в родное село, полное молодых девок.

– Едали мы эти кордыбанки… – смущённо проворчал он.

* * *

Проход перекрывала призрачная стена, издающая едва слышное гудение.

– Не трогай! – предупредил Яго, когда барс привёл их из оранжереи несколькими уровнями ниже. – Это может быть опасно!

Он посмотрел на бледную Аргониэль. Эльфийка, казалось, едва держалась на ногах и выглядела измученной.

– Почему мы не можем пройти дальше? – голос рю Воронна звучал хлёстко, бил, будто пощёчинами. – Отвечай!

– Никто не может пройти, кроме моего отца и брата, – сказала та, – я не знаю, что скрывается за щитом!

– Твой брат увёл сюда человеческую девушку! – раздался голос Дикрая. – Мы бы очень хотели знать, зачем?

– Я не знаю, я правда ничего не знаю! – закричала Арго, падая на пол и рыдая.

– Она не врёт, – оборотень посмотрел на Яго, – я чувствую лишь страх и отчаяние.

– И что нам теперь делать? – удивился молчащий доселе Йожевиж. – Интересно, нас уже хватились или ещё нет?

– Идти назад, – улыбнулся Рай, – к Виньо и остальным!

– Что? – осипшим от волнения голосом спросил гном.

– Я пытался дать вам понять, там, в оранжерее. Их следы исчезли перед каменной стеной, в то время как следы эльфа и Виты ведут сюда!

Синих гор мастер шагнул к огромному оборотню, взял его за ремень на брюках (выше не доставал) и без труда приподнял.

– Ты чего раньше молчал, снежная твоя образина? Чего сразу не сказал?

– Сам ты… – обиделся Денеш.

Рю Воронн вздёрнул эльфийку на ноги, однако она падала, цепляясь за него, как умирающий – за жизнь. Тогда он без лишних слов взвалил её на плечо и молча направился в обратный путь.

– Ты куда? – удивился Йожевиж, роняя Дикрая.

– Будем решать проблемы по мере их поступления, – не оборачиваясь, сказал Яго. – Я могу поверить в то, что Арго не может снять щит, поставленный отцом, но никогда не поверю, что она не сможет открыть потайной проход в оранжерее!

– А если не смогу? – прошептала та.

– Тогда ты умрёшь, – равнодушно ответил рю Воронн.

* * *

Архимагистр Никорин в предчувствия не верила, была бита жизнью и цинична, доверяя лишь собственным глазам и опыту. Но этой ночью, впрочем, как и многими другими, ей не спалось. Обычно в таких случаях следовало, возвращаясь тропой собственных рассуждений назад во времени, найти расстроившую мысль или воспоминание, и это помогало уснуть. Однако сегодня испытанный способ не помогал. И, как назло, Вирош был далеко!

Ники считала любовников (а за последние сотни лет тех было немало), потом вспоминала их отличительные черты, дурные привычки и приятные мелочи, ворочалась, ворчала, откровенно ругалась и в конце концов решила напиться. Она уже выставила на столик бутылку гномьего самогона и стопарик, когда вспомнила вдруг глуховатый голос отца: «Не стоит человеку пить в одиночестве, дочка! Пьющий в одиночку слаб, а слабых море не любит!»

Вздохнув, архимагистр отправилась в гардероб. Славную компанию всегда можно было найти в вишенрогских трактирах, а ночные грабители и хулиганы разного пошиба ей были не страшны.

Оказавшись на улице, Ники с удовольствием подышала морозным воздухом, уже не таким кусачим, как в начале зимы. Зима на побережье Тикрейского пролива вообще не отличалась длительностью и суровым характером, быстро сбегала севернее, в Узамор и Весеречье. Вот там она показывалась во всей красе, со снежными буранами, с трескучими морозами, с белыми полярными ночами, выкрашенными кистью северного сияния.

Ники медленно шла по улице, решая, в какую сторону направиться. Прислушивалась к себе, а услышала… Это походило на шум на краю сознания, который она слышала постоянно. Видимо, неизменно проистекающая через неё Сила давала подобный побочный эффект. Однако сейчас тональность изменилась. Ники вдруг зависла между секундами – ещё не здесь, но уже не там. Окружающие стены домов, фонари, снег – всё исчезло в огромном сером нечто, в котором ворочались, как медведи, разбуженные зимой, глянцевые течения. Видение длилось миг и исчезло, вызвав сильнейшее головокружение. Архимагистр с изумлением обнаружила себя сидящей в плавящемся от жара сугробе.

– Сахарные кости, что вы здесь делаете в такой час, Ваше Могущество? – раздался голос, который она меньше всего желала бы услышать.

Полковник Торхаш в один прыжок оказался рядом с ней и, хоть она и не просила о помощи, поднял ее на руки и вынес на очищенную от снега мостовую.

Ники молча смотрела на него, а перед глазами стояла увиденная в мороке картина, настолько глобальная, что необходимость выпить становилась настоятельной.

Наклонившись к ней, Лихай… укусил её за ухо.

Архимагистр от неожиданности заорала и размахнулась было дать наглецу пощёчину, но тонкое запястье оказалось накрепко зажатым стальными пальцами полковника.

– Рад видеть вас в здравом уме и доброй памяти, Ники, – серьёзно пояснил он, – выражение вашего лица меня напугало…

– Я сама испугана, – призналась она, ощущая, как её начинает бить мелкая дрожь, несмотря на постоянный самоподогрев, не дающий почувствовать мороз. – И мне нужно выпить! Да отпустите же меня, наконец, полковник, что вы вцепились?

– Боялся, что вы ушибёте руку о моё лицо, – усмехнулся Торхаш, отпуская её. – Я знаю заведение, где из-под полы торгуют до рассвета неплохой ласуровкой. Интересует?

Никорин, подняв брови, посмотрела на него.

– Вы же ярый защитник короны и её интересов, Лихай! И одобряете нарушение указа его величества? – К архимагистру постепенно возвращался обычный критический настрой. – Как не стыдно, ай-яй-яй!

– Ай-яй-яй следует говорить волшебницам, которые в одиночку, ночью, в центре города теряют над собой контроль! – отрезал Лихо. – Вы светились, Ники, пылали, как горящая головёшка! А если бы напугали кого-нибудь до смерти или подпалили дом?

– Да?! – изумилась та. – И вы подошли ко мне, невзирая на огонь?

Лихай передёрнул плечами и ответил холодно:

– Животные боятся огня, Ваше Могущество. Оборотни – не животные!

«Вот и поговорили!» – подумала Никорин и взяла полковника под руку, ощутив жар его тела.

– Ведите меня нарушать королевский указ, Лихай! – заявила она. – Нарушать правила вообще-то весело!

Тот покосился на неё и ничего не сказал.

Означенная забегаловка располагалась по иронии судьбы в квартале Пресвятых Башмаков, аккурат на одной площади с каким-то храмом, в подвале добротного двухэтажного домишки, который в этот поздний час казался спящим. На улицу изнутри не проникало ни звука.

– И как мы туда попадём? – удивилась Ники.

Торхаш, улыбнувшись, повёл её в арку между домами. Прижимая локоть к его крепкому телу, Никорин ощущала удовлетворение женщины, рядом с которой идёт настоящий мужчина. Некоторым этого чувства уже было достаточно, чтобы уснуть со счастливой улыбкой на устах. Но не ей.

Войдя в неприметную дверь и очутившись почти в полной темноте, они спустились на несколько ступенек, толкнули толстую дверь и вошли внутрь. Здесь пахло так, как пахнет обычно в заведениях подобного рода: крепким алкоголем, немытыми телами, кислятиной и грязными тряпками. Принюхавшись, Ники удовлетворённо улыбнулась. Атмосфера напомнила припортовые заведения, в которых любила проводить время команда её корабля.

Тусклые магические светильники освещали колченогие столы и табуреты, деревянные скамьи, на которых сиживал всякого рода сброд и сосредоточенно пил.

– Будет очень жаль, если вы сообщите об этом месте вашему другу, Его Светлости рю Виллю, – улыбнулся полковник, подводя Ники к свободному столику у дальней стены.

– Думаете, он о нём не знает? – парировала та, усаживаясь.

– Нет, – покачал головой оборотень, – иначе давно прикрыл бы эту лавочку, как конкурента своей «Чёрной каракатицы».

Ники захохотала.

– Трой монополизирует ласуровку?

– Тш-ш! – прижал палец к губам Лихо. – Это одна из страшных вишенрогских тайн!

Подошедший хозяин, низко кланяясь, поставил перед ними тарелку с жареными колбасками и капустой, стопки и штоф ласуровки. Разлил напиток. Ники схватила свою и выпила, не дожидаясь Лихая, чем заслужила от хозяина взгляд одновременно возмущённый и уважительный.

– Ещё! – приказала она, указывая на штоф.

Лихай молча отобрал у хозяина штоф и налил сам.

– Знаете, отчего его величество запретил ее? – поинтересовался он, поднимая свою стопку в приветственном жесте.

Ники покачала головой, отсалютовала ему и снова выпила. Тугая пружина внутри, в которую свилась после морока Сила, стала потихоньку разжиматься. Увиденное продолжало стоять перед глазами, но дрожи не вызывало, только раздражение от невозможности понять.

– Ласуровка быстро приводит в состояние опьянения, снимая внутренние запреты, – пояснил оборотень. – Причём действует одинаково на людей, на нас и на гномов. Во время войны её употребление вызывало мгновенные вспышки агрессии как на фронте, где она входила в солдатский паёк, так и в тылу, где ею свободно торговали все питейные заведения. Сначала его величество распорядился давать её солдатам только перед боем, а после и вовсе запретил.

– Я не знала! – воскликнула Ники и снова капризно ткнула в стопку тонким пальцем. – Ещё!

Лихай усмехнулся, разлил, однако Ники заметила, что себе он налил лишь половину.

– Хотите меня споить? – громко засмеялась она. У неё было ощущение, что смерть прошла совсем рядом.

Окружающие начали оглядываться – кроме неё, женщин в заведении не было.

– Пытаюсь рядом с вами сохранить трезвый рассудок, – ответил тот.

Ники знала о дурной привычке полковника говорить двусмысленностями, поэтому прямо посмотрела ему в глаза, ища в них вожделение. Желание, почувствованное тогда, на балу, охватило ее с новой силой, и она этому порадовалась: так отступала, бледнела страшная непонятная картина, всё ещё подвешенная в сознании на крепких ниточках памяти. В глубине зрачков Лихая мерцали огоньки, будто тлеющие угли, готовые вот-вот вспыхнуть жарким пламенем. И, демоны её побери, она не понимала: интересует она его как женщина или уже нет? Сидя напротив, они пожирали друг друга взглядами, и каждый пытался дать понять другому не то, что думал на самом деле. Видимо, выпито было ещё слишком мало…

Поединок взглядов оказался неожиданно прерван.

– Блондиночка, – навис над столом огромный кудлатый мужик, – а, блондиночка? Разрешите познакомиться?

Ники сморгнула. Злость на того, кто помешал занятию едва ли не более увлекательному, чем секс, мгновенно переросла в жгучую ярость, заставившую забыть о магии и вспомнить о кулаке. Архимагистр поднялась и со всего размаха заехала непутёвому ухажёру по уху.

– Не стоило этого делать, – вздохнул полковник, тоже вставая и оказываясь между ней и взревевшим от боли мужиком. – Советую вернуться на своё место, уважаемый, – обратился он к нему, – девушке вы неинтересны!

Говоря это, он лишь чуть передвинулся в сторону и сдвинул Ники… с траектории огромного кулака, летящего оборотню в голову. В следующее мгновение владелец кулака полетел в обратном направлении, а за ним, красиво вращаясь, спешил стул, который швырнула Никорин.

– У тебя слишком мало яиц, малыш, чтобы знакомиться со мной! – закричала она вслед летящим и развернулась к Лихо.

Тот смотрел на неё с восхищением – она раскраснелась, глаза горели, губы чуть припухли, ни следа не осталось от холодной красоты высокомерной язвительной магички! Перед ним стояла портовая девчонка, которая следовала зову сердца, не слушая доводов разума, ошибалась, падала, разбиваясь в кровь, и снова поднималась.

Между тем компании, на которую упал «ухажёр», стиль падения пришёлся не по вкусу, что они и высказали упавшему. Тот с аргументами не согласился, поскольку уже в воздухе понял, как несправедлива к нему реальность. В результате компания разлетелась по углам трактира, а стол отправился в обратную сторону в качестве подарка несговорчивой блондиночке.

Уже через несколько минут в трактире драка бурлила, как кипяток в котелке. С азартным «Хоу, красавчик!» архимагистр, забывшая, что она архимагистр, лупила по лицам, туловам и окорокам и ощущала какую-то дикую радость от того, что делает то, что хочет, и так, как хочет. Магией не пользовалась. Честно говоря, она о ней забыла, и это было здорово! Но ещё лучше было то, что ответных ударов почти не прилетало: полковник Торхаш прикрывал её, принимая на себя бо́льшую их часть, точнее, уклоняясь от большей части. Он двигался как-то неспешно, лениво, не столько нанося вред нападающим, сколько отбрасывая их в сторону. На полу рядом с ним лежали лишь самые дерзкие, которым короткое забытьё пошло бы на пользу. Когда драка достигла самого высокого градуса, а выражение удовлетворения на лице Ники сделало его сияющим, Лихай оттянул её от партнёра по спаррингу – плюгавого мужичонки, с азартом пытавшегося пнуть её короткой ножонкой, – забросил на плечо и, аккуратно обходя дерущихся, вынес наружу.

Очутившись на улице, архимагистр с наслаждением вдохнула свежего воздуха и вновь удивилась тишине – ни звука драки слышно не было. Извернувшись, скатилась с плеча оборотня, оглядела только что покинутый дом. Она давно с лёгкостью опознавала любую магию, не переходя на внутреннее зрение и не используя соответствующих заклинаний, вот и сейчас увидела – через стены и перекрытия – запрятанный под полом трактира артефакт безмолвия. Хитрый хозяин экономил на всём, кроме магического сопровождения бизнеса.

– Ты больная на всю голову, Ники, – сказал из-за её спины Лихай, – при таком архимагистре Ласурия в явной опасности!

Она резко развернулась и увидела, что полковник беззвучно хохочет, блестя в ночном сумраке глазами и зубами. Его всегда безупречная коса растрепалась, и он стащил с неё удерживающий ремешок, позволив волосам рассыпаться по плечам. Никорин даже замерла от восхищения, позабыв обидные слова. Волосы оборотня, тёмно-красные, чуть вьющиеся, кажущиеся драгоценным мехом, сзади спадали до пояса, спереди покрывали плечи и грудь богатым плащом. До них невозможно было не дотронуться, не запустить пальцы, не сжать их с силой и тоскливым желанием обладать – и этим великолепием, и его владельцем. И она потянулась, и запустила тонкие пальцы в тепло его меха, и уткнулась лицом ему куда-то за ухо, вдыхая одновременно тонкий и острый запах мужчины, даже не вспотевшего во время драки. Ощутила железные пальцы на своих бёдрах… Запрыгнула на него, обвив ногами и не зная, куда он несёт её, поддерживая, чтобы не сползла. Его горячие губы коснулись её шеи, спустились под воротник. Торхаш зарычал, дёрнул его зубами, мол, мешает, укусил драгоценную ношу в то место, где шея переходила в плечо.

Ники глаз так и не открыла. Не открыла, когда он, привалив её к холодной поверхности какой-то стены, принялся целовать – быстро, коротко, сильно, порыкивая от удовольствия, не открыла, когда горячие ладони отправились исследовать её тело, бесстыдно пробравшись под все интимные принадлежности туалета, не открыла, когда ощутила Торхаша в себе. Алкоголь, морозный воздух, выхваченная из небытия картина мироздания привели её в состояние такой эйфории, что она только тихонько улыбалась, постанывая от удовольствия. Бывшее для него страстью – напористой, горячей, – для неё оказалось негой, сладким блаженством, раз за разом уносившим на небеса. И когда последняя разрядка затрясла обоих, под закрытыми веками архимагистра снова появилось увиденное в мороке, ясное и понятное, как детский рисунок на песке!

Ники вскрикнула и широко раскрыла глаза. Ей срочно нужен был совет. Вот только посоветоваться было не с кем.

* * *

Варгас Серафин потерянно смотрел на окруживший их сплошной камень. Он с трудом сдерживал накатывающую панику – масса камня давила, не давая дышать, однако паниковал маг не от этого, а от невозможности помочь Вите. Хорошо, спутники не слышали, как он корит себя за то, что подпустил проклятого эльфа так близко к девушке! Держись она рядом с ним, с Варгасом, была бы здесь, а не там, неизвестно где! Вместе они бы придумали, как выбраться и вытащить из беды себя и друзей!

Он с глухой яростью ударил кулаком в стену, сбивая костяшки в кровь. Нет ему прощения! Ведь ждал же подвоха от остроухого, а тот обвёл их вокруг пальца, как детей!

– Тише-тише, – подошедшая Виньо, хоть и была сама подавлена донельзя, успокаивающе погладила его по плечу, – всё будет хорошо, вот увидите!

И поклонилась. Усмехнувшись, маг наклонился и, чмокнув её в щеку, прошептал:

– Вы тоже замечательно целуетесь, уважаемая Виньо!

Та вспыхнула, задрожала ресницами, бросила на него короткий взгляд и, пробормотав: «Меня Йож научил!», поспешила спрятаться за Таришу, которая изо всех сил сдерживала улыбку. Для оборотней человеческий шёпот проблемы не представлял.