Текст книги "Золушка и ее команда"

Рю Воронн остановился. Оглянулся. Зеленоглазый Дариан насмешливо улыбнулся ему, мерцая глазами в феерическом освещении, как шкодливый кот.

– Поторопись, человек, – позвала Арго, – я жду!

Он медленно двинулся за ней. На сердце будто положили гранитную плиту.

Ещё несколько витков коридоров, и эльфийка привела его в огромную пещеру, наполненную призрачным сиянием и совершенно реальными телами, застывшими на полу. Их было очень много – мужчин и женщин, даже несколько юных эльфов, едва вышедших из детского возраста.

Поражённый Ягорай остановился, оглядываясь. От неживой красоты лежащих становилось страшно.

Эльфийка, тихо ступая босыми ступнями по каменному полу, прошла вперёд. Опустилась на колени перед одним из тел. Ягорай, подойдя, понял с первого взгляда, кто перед ним, так они были похожи – Аргониэль и её мать.

Он присел рядом на корточки и шёпотом – говорить громко здесь казалось кощунством! – спросил:

– Что с ними случилось?

– Никто не знает, – горько ответила та. – Некоторые легли спать – и не проснулись. Кого-то недуг застал в движении – они упали и не поднялись, в то время как другие продолжали жить. Ты видишь здесь не мёртвых и не живых. Они словно занесли ногу через порог, но не сделали шаг. Но если их не кормить… они умрут совсем!

– Не кормить? – поразился Ягорай.

Случалось ему видеть поля, заваленные трупами, – на войне поле боя превращается для врагов в братскую могилу. Но там люди умирали навсегда, и зрелище это было неприглядным, однако привычным для тех, кто участвовал в Крейской войне. А здесь…

– Позволь, я покажу!

Эльфийка поднялась, встала позади и опустила ладони ему на глаза, скрывая сияние пещеры. Однако спустя мгновение оно проявилось вновь, но теперь в нём наблюдалась чёткая структура – голубые энергетические потоки, шедшие из дальнего конца зала, окружали лежащих, подпитывая их жизненные силы, не давая им сделать тот самый шаг через порог! Яго проследил взглядом за голубыми течениями, сходившимися к скульптуре какого-то нечеловеческого существа, у ног которого стояла округлая чаша. Свет кипел там, истекая потоками. Свет древнего и мощного магического артефакта!

Арго отняла руки и прошептала:

– Он иссякает… И когда волшебства в нём не останется – они умрут! Все до единого!

Она сдавленно всхлипнула и отвернулась. Рю Воронн, поднявшись, медленно пошёл вдоль рядов немёртвых, разглядывая умиротворённые лица. Казалось, они видели прекрасные сны, не подозревая, что небытие в спокойствии своём выглядит ужасающе. В сердце Яго не было жалости – не воин тот, кто жалеет врагов. Но ощущение неправильности происходящего сводило с ума. Так быть не должно! Живые – к живым! Мёртвые – к мёртвым! И никак иначе! Нежити нет места в мире, но если есть возможность их спасти…

Он резко развернулся и вернулся к Арго.

– Ты получишь договор и сможешь обменять его на артефакт! Даю слово!

Эльфийка посмотрела на него, будто не поверила услышанному.

– Идём, – Яго двинулся к входу, – ты обещала поговорить с отцом о нашем освобождении. После того как мы пройдём портал и окажемся в Ласурии, я скажу тебе, где спрятан документ.

– Но почему мы должны верить тебе?! – крикнула она ему в спину.

– Потому что я дал слово…

Он даже не обернулся.

* * *

В подземелье, куда привёл бригаду Дариан, холодно не было, но Виту отчего-то била нервная дрожь. Ей казалось, коснись она пальцем стены – и той не станет, как и всей цитадели. Охватившее ее ощущение могущества было знакомым, однако она не сразу вспомнила, где испытывала подобное. Эльф вдруг резко остановился на выходе из коридора. Любопытная Торусилья выглянула из-под его локтя, однако ничего не увидела, кроме быстро пересекавшей им дорогу прелестной эльфийки в голубом платье с золотым пояском. На талии самой Тори такой поясок лопнул бы в одно мгновение, и она грустно вздохнула – в детстве любила представлять себя эльфийской принцессой, лёгкой, стремительной, прекрасной. Вот как та, что сейчас пробежала мимо!

– Идёмте, – приказал Дариан, когда эльфийка скрылась в боковом проходе. – Как я уже говорил, для оранжерей нужны особые условия, которые можно создать только глубоко под землёй, установив специальное освещение и температуру. Почва Лималля плодородна от природы, богата микроэлементами…

– А почему? – встрял любопытный Дробуш.

Дариан снисходительно посмотрел на него.

– Вам, конечно, неизвестна история моей родины! Лималль находится в кратере гигантского вулкана, уснувшего ещё до периода Вечной ночи, поэтому здесь сохранились уникальные природные условия для флоры и фауны.

– Флора! – Вырвиглот указал на стену, где рос фиолетовый мох, а затем перевёл указующий перст на эльфа: – Фауна!

Скулы Дариана свело так, будто он съел нечто очень кислое.

Вита разговор не слушала, мысленно звала изо всех сил Кипиша, но божок не отзывался. Он подозрительно много молчал, едва они оказались в цитадели. Звала она его, поскольку поняла, что напоминает ей по ощущениям подземелье эльфов – ту самую пещеру, где они нашли Бога Хаоса! И аналогия тревожила.

– Вблизи тех растений, что я хочу показать вам, нельзя делать резких движений и громко разговаривать, – пояснял между тем Дариан.

– Нарушим особые условия? – понимающе спросил Вирош.

Эльф усмехнулся.

– Вы увидите реликты Тикрея, давно исчезнувшие с лица земли. Большинство из них является хищниками: некоторые реагируют на движение, другие – на звук. Одни имеют хватательные листья и корни, другие испускают ядовитый газ, третьи могут ослепить ярчайшей вспышкой, чтобы первые поймали вас и разделали… Останки дают прекрасный гумус!

Виньовинья взглянула на говорившего укоризненно. Ей и так было страшно, а чернушный юмор Дариана лишь усугублял нервозность.

Между тем свет изменился. Тёмно-фиолетовый расцветился всеми цветами радуги. Сияние плескало из пролома в стене, напоминающего изогнутый драконий зуб. Внутреннюю поверхность разлома усыпа́ли аметистовые друзы, похожие на сиреневых, ощетинившихся иглами ежей.

Дробуш повёл носом:

– Чем это пахнет?

Фарга чихнула, подтверждая оправданность вопроса.

– Органика, – пожал плечами эльф.

Вита увидела, как нахмурился Варгас. Чувство опасности стало острым, как укол впившейся в палец булавки.

Воздух за разломом был тяжёлым, наполненным горько-сладкими ароматами, от которых кружилась голова и подташнивало. Тариша демонстративно прикрыла нос рукавом. Виньо напряжённо оглядывалась – толстые мясистые стволы и листья разнообразных лиан, росших вдоль стен пещеры, её пугали.

Дариан вёл спутников дальше – мимо круглых кустов, источавших резкий эфирный запах, мимо других, цветы которых светились, будто волшебные. В середине небольшого ответвления пещеры, в каменном гроте, на постаменте, поросшем мхом, стоял гриб со шляпкой ярко-алого цвета. Из-за кружевной юбочки и прямой белой ножки его вполне можно было бы принять за обычный мухомор, однако точек на шляпке не наблюдалось, лишь смешной конус, похожий на верхушку ведьминской шляпы.

– Проходите, проходите, – эльф пропускал всех вперёд, остановившись с Витой у входа в своеобразный грот, – располагайтесь вокруг кордыбанки поудобнее, вы проведёте здесь немало времени…

Вита ощутила слабый укол и перевела удивлённый взгляд вниз – Дариан отводил руку, а из кожи на её запястье торчал маленький тёмный шип. Тем временем вход в пещеру с кордыбанкой быстро затягивался сияющей паутиной магического щита.

Последнее, ею услышанное, – рёв Дробуша, понявшего, что их провели, и спокойные слова Дариана Ровинианиль Тирэа Кос Алкаслотля:

– Чем громче вы будете звать на помощь, тем быстрее гриб начнёт источать феромоны… Желаю вам страстной смерти, дорогие гости, в объятиях друг друга! А кто кого будет обнимать – в данном случае абсолютно неважно!

* * *

Синих гор мастер выбил трубку о каблук и поднялся, поводя плечами.

– Чего-то на душе у меня неспокойно! – признался он оборотню, бесцельно гоняющему по столу неправдоподобно красивое яблоко.

Оно было круглое, малиново-красное и пахло так сладко, что сразу же вызывало мысли о яде.

– Есть такое дело, – буркнул Денеш. – И, веришь, у меня в голове только что кричал наш тролль. Нехорошо так кричал… отчаянно.

– Пойдём, что ли, пройдёмся? – нервно предложил Йожевиж. – Нет мочи больше взаперти сидеть и ждать Яго!

Оборотень уже поднимался с места, когда в комнату скользнула Шушротта Кайдарацкая. Плотно закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной, будто за ней гнались. Гномелла тяжело дышала, из косы торчали смешные кудряшки, а выражение лица было… непонятным.

– Прости, почтенный мастер, что врываюсь к тебе без стука, – поклонилась она, пытаясь отдышаться, – только мне бы пошептаться…

Лениво усмехнувшись, Дикрай снова опёрся о стол, чтобы встать, но подошедший сзади Йож положил ему на плечи тяжёлые ладони.

– Говори при нём, уважаемая Шуша, – сказал он, – от друзей у меня тайн нет!

Гномелла, с опаской поглядывая на здоровенного блондина, подошла к столу.

– Шла я нонче из оранжерей, что внизу, под корнями, – там у хозяев моих чудесные растения произрастают, и надобно из них иногда букетов набрать для украшения покоев. Как вдруг услышала голоса… Я, почтенный Йож, туточки давно уж работаю! Наших здесь, в Цитадели, пара десятков служит, и я всех знаю, как облупленных, голоса с лёгкостью издали отличу! А тут незнакомцы! Пошла я, значит, следом!

Йожевиж подался вперёд, потребовал неожиданно охрипшим голосом:

– Ну!

Шушротта вздохнула, потеребила кончик косы и тихо сказала:

– Я её сразу узнала, невесту твою наречённую! Как ты и рассказывал: маленькая, рыжая, голубоглазая… И с ней ещё две гномеллы, по виду рубаки, три человека, из них одна красивая девушка, такая черноволосая, на крейку похожа, и два оборотня – мужчина и женщина.

– Ну-у!.. – взревел Йож, одним прыжком перемахнув разделяющий их стол и едва не взяв гномеллу за грудки. – Что с ними?

Шуша, широко распахнув глаза, затараторила:

– Господин Дариан их на нижние уровни повёл… Туда, где всякая гадость ползучая растёт! Не к добру это!

В одно мгновение Дикрай оказался рядом с Йожем. Оба переглянулись.

– Значит, они все-таки пришли за нами! – прищурился оборотень. – о чём эльфы всё это время умалчивали!

– О чём умалчивали эльфы? – раздался звонкий девичий голос от входа.

На пороге стояли Ягорай и Аргониэль.

* * *

Щит стянул вход в грот и погас, приобретя вид серого камня. Не знай, что за ним, – не отличишь от стены!

– Ты… убил меня? – с трудом спросила Вителья.

Язык начал заплетаться, а колени – слабеть. Лишь зрение не пострадало – она видела всё отчётливо, даже отчётливее обычного! Видела уходящие вниз «кротовьи норы» ходов, видела лакуны пещер, многие с озёрами, полными то чёрной, то светящейся воды, видела пронизывающие камень мощные энергетические потоки, шедшие сверху, с поверхности. Мелкие свивались в средние, средние – в крупные, но все стремились на уровни, находящиеся гораздо ниже того, на котором находились они.

Дариан засмеялся и подхватил девушку на руки, будто она была пушинкой.

– Зачем же уничтожать одно из чудес света? – промурлыкал он и понёс её куда-то. – Подобное надо использовать… во благо!

Что-то в его голосе заставило волшебницу перевести взгляд со становящихся всё более густыми зарослей тикрейских реликтов на собеседника. Будь её воля, она бы отшатнулась и бросилась прочь от его жестокой и беспощадной гримасы, но тело не слушалось. В руках эльфа Вита болталась тряпичной куклой, которая только и могла, что поворачивать голову на звук.

– Я обещаю тебе сладкие сны, моя драгоценность, – шептал эльф ей на ухо, унося всё дальше от друзей, – не беспокойся ни о чём!

Вителье было очень страшно – гораздо страшнее, чем тогда, когда Кипиш поднимал их из пещеры-могильника через пласты земли, страшнее, чем в тронном зале, при появлении крейского посла, во всеуслышание объявившего её собственностью Самсана Данира ан Третока, но врождённая гордость не позволяла выказать истинные чувства. Волшебница вспомнила архимагистра Никорин и невольно примерила на себя её маску – насмешливого отрешённого спокойствия.

Шли долго. В каменных коридорах становилось темнее – фиолетовый мох здесь рос не в таком изобилии, как выше. Однако Вителья видела совсем другой свет и понимала: это место полно энергии, могущей к демонам разнести не только Цитадель, но и окружающую территорию.

Яд, видимо, продолжал действовать, потому что в глазах волшебницы темнело, а звуки – мягких шагов Дариана, капающей воды, подземного эха – становились тише. Вот звучание эха изменилось – эльф внёс её в огромную пещеру, стены и потолок терялись в темноте. Энергия сплеталась здесь в сияющий кокон, будто защищая нечто, лежащее в дальнем конце зала.

Девушка из последних сил старалась разобрать, что же там такое, но тут тьма полностью поглотила свет в её глазах. Остались лишь звуки и панический страх, который никак нельзя было показать!

Дариан аккуратно положил её на ласкающий мех – тот дарил заметное тепло, которое в холоде подземелья не было лишним. Прохладные губы эльфа коснулись её лба. По звукам она поняла, что он отошёл в сторону. Поверхность, на которой она лежала, дрогнула и начала куда-то опускаться. Ассоциация была однозначной – спуск в собственную могилу.

– Спи, рокури аркаэлья, – услышала она тихий голос, – сияй на благо Лималля!

И она послушно провалилась в сон.

* * *

Его величество Редьярд Третий никогда не был сентиментален. Охотничьи щенки вызывали умильную улыбку на лице короля гораздо чаще собственных сыновей. Но в последнее время прошлое постоянно стучалось в ворота его памяти, заставляло задумываться. Вот и сейчас король, не отвечая шуту, катал по тарелке кусок ветчины, свёрнутый в трубочку, и совсем не обращал внимания на звуковое сопровождение, трубными стонами выдаваемое вожделеющим ветчины волкодавом.

Дрюня друга и сюзерена не торопил. Знал: когда у Рэда такое спокойное выражение лица, лучше его не трогать, не мешать погружаться в глубины воспоминаний, перебирать их, как скупой – золотые.

– Рейвин… – медленно произнёс король, – ей следовало родиться мужчиной и стать святым отшельником, исцеляющим наложением рук и живущим в какой-нибудь пустоши. Иногда я завидовал силе её воли, но и у неё бывали минуты слабости!

О любой другой шут заметил бы, что не грех настоящему мужчине воспользоваться минутой слабости настоящей женщины, но о её величестве сказать подобное язык не поворачивался.

– Рейвин… – повторил Редьярд.

* * *

«Здесь сухой и горячий воздух, а вода ценится наравне с золотом и драгоценными камнями. Мужчины хвалятся друг перед другом своими источниками и жёнами. И не жалеют украшений ни на тех, ни на других. Женщины едва скрывают прелести кусками ткани, вовсе не похожими на платья. Чем красивее жена, тем больше она открыта глазам посторонних. Богатство в Крее – не порок, а предмет гордости. Дно бассейнов, в которые стекают источники, выкладывают богатой мозаикой, часто используя полудрагоценные камни… Иногда такой водоём – самое роскошное и комфортное место во всём доме.

Небо здесь блёкло-голубое, с нездоровой желтизной, будто больное, земля коричнево-жёлтая, пыльная, потрескавшаяся. Глаз радует немногое: зелёные оазисы вокруг источников, белые, ослепительно-белые стены домов, сине-жёлто-оранжевые плетёные циновки, которыми занавешивают двери и окна. Их же стелют на крыши, где предпочитает спать большинство крейцев. Признаюсь, я тоже перенял эту привычку. Ночью, лёжа на крыше своего дома, часами смотрю в небо и думаю о нас… о том, какими мы были бы счастливыми, если бы судьба распорядилась по-другому!

Винни, это моё первое и последнее письмо к тебе. Я держу данное слово и более не потревожу твой покой… Не знаю отчего, но сегодня меня перестала жечь, наконец, обида из-за того, что ты отослала меня сюда. Да, указ был подписан королём, однако его рукой именно ты выводила мою новую должность на листе. Ты всегда была умна, Винни, просто под крылом отца и под моей защитой это качество тебе не особенно требовалось. Оно проявилось в полной мере лишь в стенах ласурского каземата, в который превратился для нас обоих королевский дворец. Одной королевской подписью на указе ты убивала сразу двух полярных волков: отсылала прочь и меня, и… сама знаешь кого. Размышляй я тогда рационально, не мог бы не поразиться красоте подобного хода! Но тогда я не мог быть спокойным…

Я скучаю, Винни. Страшно скучаю по ощущению твоей шелковистой кожи на своих ладонях, по твоему запаху, по выражению глаз, всегда чуть отрешённому. Скучаю по вкусу твоих губ… Скучаю по всему тому, что не могло сбыться. Знаю, как глупо сожалеть о несбывшемся, но всегда буду сожалеть. Не так горько, когда мечта не сбывается, горько, когда держал её в руках, но сам выпустил, как птицу!

Догадываюсь, что в твоей жизни ничего не изменилось с моим отъездом. В моей… Есть женщина и ребёнок, которые раздражают, но о которых я обязан заботиться. Есть работа, которая спасает, не давая мне погрязнуть в воспоминаниях. И есть ночи под звёздным крейским небом, полные их… Я по-прежнему принадлежу тебе, Винни, моя королева! Ты это знаешь».

Каждое слово, не щадя сердца, выжигало на нём руну отчаяния. Её величество стояла у окна и смотрела на заснеженный дворцовый двор, и письма уже не было перед глазами – оно догорало в камине, издавая тонкий аромат умирающей любви. Но слова… слова, которыми он ранил, сам того не желая, тлели, не желая обращаться в пепел. Она заставила себя не вспоминать об Атроне, когда он отбыл в Крей, нагрузила себя делами так, что к вечеру с трудом добиралась до постели и засыпала, едва коснувшись головой подушки. Она не закрылась в раковине дворца, трясясь над своим горем и отторгая любое общение, – инспектировала больницы, приюты и школы, отданные мужем под её опеку, посещала далёкие обители и провинциальные города, встречалась с людьми, выслушивала просьбы, жалобы, мольбы и просто слезливые истории… Спустя три года после рождения Аркея неожиданно обнаружила в себе способности целительницы – накрыла ладонью царапину на руке сына, а когда отняла – там ничего не было! Напугавшись, вызвала к себе мэтра Жужина. Обследовав её, Ожин отрицательно покачал головой:

– Ваше величество, это не целительские способности в том виде, в котором они известны большинству. В вас заговорила кровь Ласурингов!

Она непонимающе смотрела на него.

– Возможность исцелять наложением рук была дана богами первым правителям Тикрея, – пояснил мэтр, – общий с его величеством наследник династии смешал вашу кровь, однако организму нужно было время привыкнуть к произошедшим изменениям, вот почему способность лечить проявилась только сейчас. Мои поздравления, ваше величество!

С этого момента личного времени в жизни королевы стало ещё меньше.

Редьярд Третий почти не пользовал свой дар. Лишь два раза в год, во время Великих праздников, к нему выстраивались очереди страждущих – такое существовало правило, поскольку целительская сила короля, хоть и была велика, подпитывалась его собственным здоровьем. Рейвин удавалось залечивать только куда меньшие раны, исцелять простые болезни, и на её здоровье это, как тогда казалось, не сказывалось. Поэтому каждый день, кроме тех, когда она была в отъездах, перед четвёртыми воротами дворца выстраивалась череда людей, жаждущих помощи. Впрочем, когда она уезжала, очереди просто выстраивались на пути следования её кортежа.

Такое существование, несмотря на ужасную, выматывающую усталость, казалось королеве спокойным и размеренным. Ежедневное повторение одних и тех же действий и жёсткий протокол давали силы жить дальше, дарили иллюзию того, что всё если не хорошо, то по крайней мере правильно. Но на поверку толстый лёд её спокойствия, подобный тому, что сковывал узаморские реки почти до дна, оказался ледком начала осени: тонким, хрупким, в паутинке трещин, а письмо – камнем, легко его разбившим.

Пока она читала, перед глазами проносились не крейские улицы, залитые солнцем, а белые небеса Узамора, под которыми Атрон целовал и ласкал её. Небеса, молчаливо слушавшие клятвы влюблённых. Да, они с Ронни, несомненно, могли бы быть счастливы, если бы…

В камине стрельнуло полено, и королева, вздрогнув, без сил опустила голову на сложенные на высоком подоконнике руки. Если бы она могла позволить себе слабость умереть, она сделала бы это, едва экипаж с рю Воронном покинул вишенрогские улицы. Однако дочь Ульверта Моринга себе не принадлежала.

По плечам протянуло холодом. Она резко обернулась и увидела стоящего на пороге мужа.

В его взгляде сквозила растерянность – впервые он застал момент, когда она предавалась отчаянию, позабыв про ледяную суть северянки.

– Рейвин… – король чуть склонил голову.

Она присела в реверансе, надеясь, что слёзы не заметны на мокрых щеках.

– Муж мой…

– Если ты занята, я зайду позже, – неожиданно для себя сказал его величество.

– Всё нормально, благодарю вас, – улыбнулась королева, – я слушаю.

А из головы короля улетучились все вопросы, которые он собирался задать супруге. В эту минуту, освещённая только пламенем из камина, бледная, с бессильно опущенными руками, она казалась хрупкой, как хрусталь. Да, Редьярд прекрасно знал, что дух её крепок, будто истинный радужник! Этот самый дух всё время мешал ему видеть в ней женщину, но в ту минуту женщины в Рейвин было больше, чем королевы, чем уроженки Севера, чем кого бы то ни было.

В несколько шагов он пересёк комнату и обнял жену. За подбородок поднял к себе её маленькое лицо, большим пальцем стёр слёзы, спросил:

– Вас кто-нибудь обидел, моя королева?

От его прикосновений она вначале сжалась, как пойманная в силок птица, но ответила быстро и взглянула испуганно, а значит, говорила правду:

– Только судьба, ваше величество!

Будь Редьярд пьян, он бы мгновенно взъярился на подобное заявление, но, к сожалению, он был трезв. И мог подписаться под каждым её словом.

– Знаешь, что мне в тебе нравится, Рейв, – он смотрел ей в глаза, – твоя честность. Ты – отличный деловой партнёр!

Она невольно улыбнулась. Ему показалось, или королева прижалась к его груди теснее? Погнутой ветром розе нужен каркас, иначе она сломается…

Прикрыв веки, король потянулся к её губам. Привиделось, будто оба застряли между секундами, как мотыльки в паутине. Огонь не трещал, в коридоре не слышалось голосов придворных… Время только для двоих. Для них двоих.

Рейвин вскинула голову, как олениха, спугнутая звуком охотничьего рога. И ткнулась губами в его губы. Для неё счастье навсегда осталось за чертой прошлого, но крупицы тепла были доступны и сейчас. Доступны и… неожиданно желанны!

Король подхватил жену на руки и понёс в спальню. Обоим нужна была передышка. Оба не знали, будут назавтра вспоминать произошедшее с благодарностью или постараются не вспоминать вообще.

В эту ночь Редьярд Третий был ненасытен как всегда. И как никогда – нежен.

* * *

Его величество швырнул замученную ветчину не менее измученному ожиданием псу и довершил:

– Вот так у нас и получился Колька! Этакое дитя теплоты, возникшей между двумя чужими людьми в середине зимы. Как бы там ни было, за ту ночь я благодарен Пресветлой!

Он посмотрел на шута.

– Придумал уже, как сына назовёшь?

– Думаешь, всё-таки будет сын? – тот бокалом отмахнулся от задумчивости, в которую ввёл его рассказ. – А супружница моя уверена, что дочь!

– Сын, – добродушно улыбнулся Редьярд. – Я знаю!

Дрюня расцвёл.

– Назвал бы Редьярдом, – хохотнул он, – да ты ж мне прикажешь голову отрубить!

– Прикажу, – покивал тот, отправляя в рот кусок сыра и пучок зелени.

– Поэтому придётся назвать поросёнка Людвином, – пожал плечами шут.

– Почему именно Людвином? – изумился король.

Дрюня разлил вино.

– Это долгая история, братец!

– Желаю! – заявил его величество. – Послушать! Не всё же мне исповедоваться?

* * *

Капля нечеловечески яркой, алой крови стекла по лезвию кинжала, который Ягорай рю Воронн держал у беззащитного горла Аргониэль. Та от боли кусала губы, но в глазах страха было больше, чем отчаяния, – она впервые видела, в каком неистовом бешенстве может пребывать человек, которому сообщили о том, что его женщина подвергается опасности.

– Или ты ведёшь нас вниз, за братом, или умираешь! – очень спокойно произнёс Яго, и от сочетания этого ненормального спокойствия, пугающей черноты в его глазах и той вспышки гнева, что она наблюдала только что, становилось ещё страшнее.

Арго всхлипнула и кивнула. Она могла бы использовать магию для защиты, но что-то ей подсказывало: сейчас человек будет быстрее и непредсказуемее. А кинжал у него очень остро заточен!

– Стойте! – воскликнула гномелла, когда все приготовились выходить. – Если мы вернёмся сюда после всего – нас убьют! И меня вместе с вами! Значит, надо взять вещи!

Синих гор мастер одобрительно хмыкнул – настоящий гномий склад ума у девчонки, о сковородке никогда не забудет!

Быстро подобрали вещмешки, а Шушротта покидала в них припасов со стола. И отправились за Аргониэль. Рю Воронн крепко прижимал эльфийку к себе, не отнимая кинжала от шеи. Лишь стёр рукавом куртки кровавую дорожку с её кожи, чтобы не бросалась в глаза.

То ли Богиня благоволила им, то ли Арго была всерьёз испугана за свою жизнь, но по пути из Цитадели в подземелья им никто не встретился. Едва оказавшись в подземных коридорах, эльфийка остановилась, нерешительно посмотрев на рю Воронна.

– В оранжерею! – на всякий случай спрятавшись за Йожевижа, подсказала Шушротта.

Яго молча посмотрел на Арго. Сейчас это нежное лицо не вызывало в нем ничего, кроме отвращения. Он словно обезумел, едва услышав рассказ гномеллы, а ведь чувствовал, что Вителья рядом, и опасность нависла над ней, страшная опасность из тех, фатальных! Всё это время в его сердце жила твёрдая уверенность, что всё будет хорошо, он со спутниками выберется из переделки, вернётся в Вишенрог и встретится с девушкой. И вот из-за нескольких слов эта уверенность разбилась, обернувшись изматывающей тревогой. Всегда спокойный и расчётливый Ягорай рю Воронн впервые потерял голову, позволив обуять себя кровожадному чувству мести.

Аргониэль повела спутников ниже. Фиолетовое свечение подземной растительности делало лицо Яго яростной маской, при взгляде на которое даже всегда невозмутимому и насмешливому Дикраю становилось не по себе.

– Интересно, как быстро нас хватятся? – пробурчал Синих гор мастер в бороду.

Гном прекрасно понимал, чем они рискуют. Стоит ввязаться в конфликт с эльфами и положить нескольких, как проблемы на политической арене Тикрея будут обеспечены. Впрочем, он не сомневался в том, что в конфликте они уже завязли по самые усы, а также в количестве потенциально погибших эльфов – стоило только взглянуть на рю Воронна.

Тяжёлый запах гумуса и растительных редкостей закружил головы вошедших, едва они оказались в пещерах, перетекающих друг в друга, как капли воды.

– Фееричненько! – пробормотал Дикрай, вертя головой во все стороны.

Его мощная фигура вдруг развеялась, истончилась, скрылась в туманной дымке. Спустя мгновение барс потеснил спутников в узком проходе между лианами.

Эльфийка остановилась.

– Что? – прорычал Яго.

– Я не знаю, куда Дариан повёл их! – пролепетала она.

Эльфы всегда относились к людям с высокомерием – ещё бы, жить на столько лет больше! Но очень сложно относиться к кому бы то ни было с высокомерием, когда кинжал ранит кожу на твоём горле и кровь тёплой струйкой стекает по шее. Твоя кровь. По твоей шее.

Барс широко раскрыл пасть – то ли зевнул, то ли усмехнулся, наклонил голову к земле, втянул воздух кожаными ноздрями и неспешно потрусил вперёд.

– За ним! – приказал рю Воронн.

* * *

Дробуш раз за разом бросался на стену с таким отчаянием, что в конце концов к нему присоединились Варгас и обе рубаки. Виньо, остановившись у стены, смотрела на них огромными глазами и, кажется, так была подавлена, что даже реветь не собралась. Тариша кружила по пещере, принюхиваясь и тихонько шипя от ярости. Лишь Грой, стоящий рядом с грибом, был относительно спокоен и даже будто бы что-то прикидывал, поглядывая то на кордыбанку, то на потолок, то на беснующихся спутников.

Созданная магическим щитом преграда, неотличимая от серого камня, оказалась неприступной. В слабом свечении пятен зеленоватой плесени, растущей на стенах, было видно, что она даже не вздрагивает, когда в неё бьются – кулаками, телами, топорами. От звона металла гудело в ушах. Глюкозимый грибец вдруг встрепенулся, будто спал крепким сном, и едва заметно засветился. Так горят в центре торфяных трясин болотные огоньки, те самые, что заманивают путников в самую глубь. Вирош поёжился… и шумно втянул носом воздух. Пахло чем-то неуловимым, то ли горьким, то ли сладким, и от запаха холодок пробегал вдоль спины, а жар, наоборот, опалял чресла.

Фарга резко остановилась. Хоть и была в человеческом обличье, низко зарычала. Глаза у неё горели оранжевым.

– Эй! – позвал спутников Грой. – Эй!

Голос его звучал подозрительно… не властно. Тариша сделала шаг к нему.

Опустившие топоры рубаки с изумлением посмотрели друг на друга. Варгас, с лица которого исчезли ярость и боль, развернулся и послал долгий взгляд прижавшейся к стене Виньо. Та… поправила причёску и покосилась на мага с интересом.

Между тем Грой сделал шаг назад – ровно настолько, насколько к нему приблизилась фарга, и выставил ладони.

– Нет, Тариша, – неуверенно произнёс он, – не я! Вспомни другой запах! Меня ты не хочешь!

Та вкрадчивым движением сильной женщины скользнула вперёд:

– Хочу, мой котик! Что я, сумасшедшая, что ли? Хочу так, что ноги дрожат!

И она вызывающе уперлась грудями в его выставленные ладони.

– Давай, кот, сделаем это! Перекидывайся, я хочу по-настоящему!

Вирош с ужасом смотрел на собственные руки, которые уже отправились шарить по телу фарги.

Между тем обе рубаки ласково взяли Вырвиглота под локотки.

– Слышь, парниша, а ты ничего так, силён! Мы, гномеллы, сильных мужиков знаешь как уважаем! Давай покажем как?

– Одурели? – справедливо поинтересовался тролль, пытаясь стряхнуть их с рук, как котят, повисших на рукавах. – Своих мужиков ищите, а я – ничейный!

– А Вита? – ухмыльнулась Руфусилья.

– Вита – это тепло в моём сердце, – нежно улыбнулся Дробуш, – она сделала меня живым! Да отстаньте от меня!

Гномеллы попытались повалить его на пол, однако он без труда отшвырнул их в дальний конец грота и огляделся.

У стены с жаром целовались Варгас и Виньо, у другой полосатая кошка и пятнистый кот почти заняли привычную кошачьим позу для совокупления, и – вот досада! – возвращались улетевшие было гномеллы, а на их лицах читалось суровое желание доказать упрямому мужику, чего стоят рубаки как сексуальные партнёрши!