Текст книги "Пение кузнечиков на ночной дороге"

2. КПП

Первый, кто встретился Вадиму, когда он приехал на работу на следующий день, был кабат – так называют офицера безопасности поселения – по имени Рони. С ним Вадим был в приятельских отношениях, хоть и немного его остерегался.

В принципе, коренные израильтяне – неплохие ребята, верные друзья, на которых можно всегда положиться, пусть и немного шумные и надоедливые, но не злопамятные и не мстительные. Даже если ты с ним наедине, всегда возникает ощущение большой компании, немного безалаберной и без остатка поглощающей тебя. Одно не совсем укладывается в наши головы, хотя, может быть, это и необходимо при сегодняшних реалиях: если дело касается службы или выполнения каких-то служебных обязанностей, то дружеские отношения отходят на задний план и начинается строгая вертикаль «начальник-подчинённый».

Сегодня Рони начальник, а Вадим подчинённый. Можно с кабатом сколько угодно смеяться, шутить, зубоскалить за чашкой кофе, но когда дело касается службы, Рони мгновенно превращается в жёсткого бескомпромиссного солдафона. Поначалу Вадима это удивляло и даже бесило, а теперь он воспринимал эти перемены с другом как что-то вполне обычное.

– Привет, – сказал Рони, вылезая из казённого автомобиля с мигалкой на крыше, – ну, как ты после вчерашнего? Говорят, ты герой, а полицейские записали убитого террориста на себя? Вот сукины сыны! Чужими руками жар загребают! Хочешь, я шум подниму, и всё сделаем, как положено?

– Не надо, – махнул рукой Вадим, – я сам согласился. Им это нужней для продвижений и наград, а мне – просто лишние хлопоты. Некуда мне медальки вешать…

– Ты знаком с этим Коби? Ну, с тем полицейским, на которого террориста записали.

– Откуда?

– А мне показалось, что вы друзья.

– Почему ты так решил?

– Просто он приезжал сегодня днём и искал тебя. Он даже сообразить не смог, что если ты работал вчера ночью, то, как минимум, приедешь сегодня вечером, не раньше.

– Что ему от меня нужно?

Как правило, если тебя разыскивает полицейский, с которым ты не знаком или знаком плохо, то ничего хорошего это не сулит. Но после того, что произошло вчера, Вадиму все эти полицейские и делишки, которые они проворачивают, стали безразличны.

Какая-то сосущая тоска и неожиданная усталость мгновенно навалились на него. Он даже покачнулся и опёрся рукой о стул, на который сгрузил свой рюкзак.

– Тебе плохо? – Рони настороженно разглядывал его. – Перенервничал вчера? Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Всё хорошо.

– Кстати, Коби оставил для тебя пакет. – Рони хитро усмехнулся и поманил к машине. – Пойдём, я тебе отдам.

Пакет оказался довольно увесистым, и Вадим сразу его открыл. В пакете лежали две бутылки водки «Финляндия», пачка с печеньем и какие-то консервы.

– Это тебя так Коби решил отблагодарить? – развеселился Рони. – Ох, он и жук!.. Только ты сегодня не пей, а то заснёшь и всю работу проспишь. Вот вернёшься домой…

И тут Вадим неожиданно разозлился. В глазах у него потемнело, а кулаки непроизвольно сжались. Схватив одну из бутылок, он с размаху швырнул её в ограду. Бутылка разбилась вдребезги, и запахло водкой.

– Ты с ума сошёл? – удивлённо пробормотал Рони и на всякий случай отошёл подальше. – Она же денег стоит!

– Хочешь, вторую тебе отдам? – выкрикнул Вадим, задыхаясь.

– Не надо. Это тебе подарили, а не мне. Можешь и её разбить, твоё право. – Рони отвернулся и пошёл к своей машине. – Только я бы этого не делал. Водка-то в чём виновата?

Наверняка он обиделся на этого странного «русского», которого, как ему казалось, знал вдоль и поперёк, а он способен вон на какие штуки! Да и как его понимать, если он то и дело жалуется на крохотную зарплату, которую ему платят в охранной компании, а сам ни с того ни с сего разбивает бутылку с водкой, которая стоит кучу денег! Подарили – будь благодарен, так нет же. Мало ему, что ли? Никакой логики в его поведении – психопат какой-то…

До утра Вадим просидел на своём пластиковом стуле почти неподвижно, зажав подаренный пакет между ног, изредка поглядывая на него и тут же отворачиваясь. Единственная мысль, которая печаталась в его мозгу раскалёнными буквами и всё никак не могла найти объяснение: «Человеческая жизнь, оказывается, стоит не больше двух бутылок водки!».

Так и не сделав за ночь ни одного обхода, он уехал домой, всю дорогу вжимая педаль газа до упора и матерясь на крутых поворотах.

От поселения до дома было сорок два километра, и если пробок на дороге и заторов на контрольно-пропускном пункте не возникало, то добирался минут за тридцать-сорок. И сегодня вроде бы ничто не предвещало задержек, однако за две машины до терминала с пограничниками очередь неожиданно застопорилась.

Рыжеволосая девчонка из пограничной полиции остановила автобус, набитый арабами с территорий, и потребовала всех выйти из машины для проверки. Обычно проверяют только удостоверения личности и разрешение на въезд за зелёную черту, разделяющую израильскую и палестинскую территории, но тут она, видимо, что-то заподозрила и подозвала двух коллег-пограничников в бронежилетах с автоматами. Издалека было видно, что вся эта троица – совсем молодые ребята, не очень уверенные в себе и откровенно побаивающиеся галдящих в автобусе арабов.

Водитель, смуглый высокий парень в куфие на шее, выскочил из автобуса и, размахивая руками, принялся кричать, что в любой арабе вам, евреям, мерещится террорист, а люди, сидящие в автобусе, просто строительные рабочие, и если они вовремя не приедут, то прораб всех их вышвырнет на улицу.

Девчонка робко повторила, что ей нужно проверить каждого из пассажиров и увидеть их разрешения на работу.

– Какие разрешения?! – ещё громче орал водитель. – Ты нормальная или нет?! Мы уже вторую неделю проезжаем без всяких разрешений, и нас ни разу не останавливали! Одна ты такая умная нашлась!

Девчонка отрицательно покачала головой и отошла, но шлагбаум, перегораживающий дорогу, так и не подняла. Вытащив рацию, она принялась куда-то звонить.

– Давай, зови сюда своего начальника! – наскакивал на неё водитель. – Пускай с тобой разбирается. Как с нас деньги брать, так он первый тут как тут, а как пропускать…

Слушать их перебранку Вадиму не хотелось, и он поднял стекло, потом включил приёмник с какой-то тягучей восточной музыкой. Но долго сидеть и наблюдать, как за стеклом мельтешат разгневанные арабы и порядком струхнувшие пограничники, он не мог. Тем более солнце уже поднялось, и в машине даже с включённым кондиционером стало душно. В других машинах, выстроившихся длинной вереницей, люди тоже вытирали лица салфетками и поглядывают на часы, а кое-кто уже нетерпеливо сигналил. Однако очередь у КПП по-прежнему не двигалась.

Наконец, ему это надоело. Он вышел из машины и пошёл к будке с пограничниками, где галдящая толпа арабов обступила девчонку и парней с автоматами. Протиснувшись к ним, Вадим громко поинтересовался:

– Почему стоим? Что им, – и он кивнул на арабов, – нужно сделать, чтобы машины могли проезжать?

– Всего лишь отъехать в сторону и дождаться, пока наше начальство приедет.

– А они не хотят?

– Говорят, что торопятся.

Вадим медленно повернулся к шофёру и тихо, но внятно произнёс:

– Слушай, ты! Тебе ясно сказали подождать. Почему ты не отгоняешь машину в сторону? Ты плохо иврит понимаешь?

– Это я не понимаю?! – обиделся араб. – А ты, русский, хорошо понимаешь?! И вообще, шёл бы ты отсюда подальше! Кто тебя звал сюда из твоей России?!

Русский акцент Вадима он, конечно же, уловил сразу, и это распалило его ещё больше.

В принципе, Вадим редко заводился, когда какое-нибудь быдло ставил ему в укор русское происхождение, но сегодня был не тот случай. Уж, кому-кому, а этому малограмотному чумазому водиле стоило бы промолчать. Левой рукой схватив его за воротник рубахи, а правой потянувшись к кобуре с пистолетом, Вадим медленно прошипел:

– Ещё раз повтори, что ты сказал…

– Руки убери! – взвыл водитель. – Ты у меня за это в тюрьму сядешь! Тебя твои же евреи за рукоприкладство посадят!

Самое неприятное, что девочка-пограничница вдруг встала на сторону араба:

– Отпустите его, пожалуйста! У вас будут проблемы! Сейчас же сядьте в машину и не мешайте нам работать!

Вадим с сожалением отпустил араба и, смачно плюнув на асфальт, вернулся к своей машине.

– Я тебя, охранник, запомнил! – орал ему вслед водитель. – Мы с тобой ещё встретимся…

А к КПП тем временем уже подъехали две полицейские машины с работающими мигалками, и расшумевшиеся арабы мигом успокоились. Они быстро сели в свой автобус, и последним залез водитель, всё ещё косящийся злым ненавидящим взглядом на Вадима. Спустя минуту автобус съехал на боковую полосу, освобождая основную дорогу, и его обступили полицейские.

Когда Вадим проезжал мимо девушки и её напарников, один из них махнул ему рукой и показал большой палец. Вадим отвернулся и сделал вид, что не заметил.

Оставшуюся часть дороги до дома он проехал без приключений. Единственное, что почему-то засело у него в голове, это слова водителя-араба о каких-то деньгах, которые якобы заплачены полицейскому начальству за то, чтобы этих рабочих пропускали за зелёную черту, не проверяя на КПП. Это, конечно, не его дело, но в голове всё равно никак не укладывалось.

Громкие слова о патриотизме и борьбе с терроризмом, отчёты об успешных полицейских и армейских операциях по поимке нелегалов – где это всё, если можно так просто и незамысловато решать вопросы о проникновении на территорию Израиля без документов? Интересно, сколько стоит провезти одного человека? Наверное, меньше, чем стоимость двух бутылок водки…

Словам, сорвавшимся с языка взбешённого водителя-араба, Вадим почему-то сразу и безоговорочно поверил. Невозможно такое придумать или соврать.

А верить этому ой как не хотелось…

3. Авария

Несколько дней после этого, в общем-то, заурядного происшествия прошли спокойно. Вадим ездил через КПП на работу и возвращался домой, махал рукой очередной смене, дежурившей на посту, но знакомой девчонки-пограничницы больше не встретил. Может, её отстранили от работы, а может, просто не попадал в её смену. Да и раздумывать об этом инциденте больше не хотелось, потому что в голове по-прежнему крутились мысли о застреленном в поселении террористе.

Да и террорист ли он был? Насколько известно со слов Рони, никакого оружия или пояса смертника при убитом не нашли. Вполне вероятно, что это был просто психически нездоровый человек, который полез в поселение, сам того не осознавая, а его застрелили, ни в чём не разобравшись. Точнее, не застрелили – он, Вадим, застрелил. Хотя… кто заставлял этого психа лезть в поселение да ещё искусно обходить при этом армейские патрули на въезде и охранные системы на заборах? Тут задумаешься.

Вадиму даже снилось иногда по ночам, как к нему, сидящему на посту, снова приезжают полицейские, сообщают о проникшем террористе, но каждый раз эта история заканчивается как-то иначе. То этот парень в белой рубахе целым и невредимым уходит, и о нём больше ничего не слышно. То его удаётся задержать, и выясняется, что это действительно психически нездоровый человек. То его только подстреливают и берут живым… И в каждом сне Вадим как бы оказывался в стороне. Но подлая память каждый раз не к месту воспроизводила, как он ловит на мушку белое пятно рубахи, нажимает курок, и через мгновенье тело безвольно повисает на сетке ограды. А ведь так хотелось остаться только сторонним наблюдателем…

По утрам он просыпался с тяжёлой головой. Будто пьянствовал накануне, и хмель ещё не выветрился. То, что с ним творится что-то непонятное, сразу заметила Фаина, его жена, но ни на какие её вопросы Вадим не отвечал. Да и что он мог ответить? Не рассказывать же о том, что произошло в поселении! Когда об этом происшествии передали в новостях, то сказали всего лишь про полицейского, ликвидировавшего террориста. На вопрос жены, далеко ли это поселение от того, в котором он работает, Вадим поспешно закивал головой и ни в какие подробности вдаваться не стал. А то непременно наговорил бы лишнего.

Однако какие-то смутные подозрения всё равно одолевали Фаину. Каждый раз теперь, собирая мужа на работу, она поглядывала на него тревожным взглядом, но благоразумно помалкивала, зная, что Вадим в гневе может нагрубить, а настроение у него в последнее время хуже некуда. Может, сильно устаёт на работе, а может, с начальством не ладит?

Вадим уже и сам был не рад своему нынешнему состоянию. Раньше ему нравилось работать по ночам. С двенадцати до восьми поселение словно вымирало. Все спали, и никто его не тревожил. Где-то часов с шести он открывал ворота, чтобы выпустить машины тех, кто уезжал на работу, и только в это время был относительно занят. Всё же остальное время читал книги, слушал радио, наблюдал за рассветами. Десятиминутные обходы каждый час, ясное дело, не в счёт.

Теперь же что-то безвозвратно ушло. Книги так и оставались непрочитанными в рюкзаке около стула, приёмник раздражал своими резкими звуками, даже робкие рассветные лучи из-за холмов, которые он так любил прежде, больше его не радовали. Он и на месте усидеть не мог – что-то толкало его, он подхватывался и бродил до конца работы затравленным зверем вдоль ограды.

Думать о застреленном террористе не хотелось, и он пытался запретить себе это, отвлечься какими-то другими мыслями, но ничего не получалось. Рука постоянно натыкалась пистолет, висящий на боку, и он отдёргивал её, словно обжигался. Каждый раз после этого какая-то горечь появлялась во рту. Он сплёвывал липкую густую слюну и чувствовал себя сдувшимся воздушным шариком, который уже никогда не надуть.

Периодически к нему наведывался Рони, и Вадим через силу смеялся его шуткам, угощал сигаретами, пил за компанию кофе, но каждую минуту ловил себя на мысли, что с нетерпением ждёт его ухода, потому что пуще смерти боялся, как бы тот ни вспомнил историю с террористом. А Рони, как назло, только и говорил об этом, словно иных тем для них не существовало.

Вадим уже понимал, что пока не ответит на вопросы, тяжёлым грузом висящие над ним, он не успокоится. Ну, убил террориста, – это, по сути дела, входило в прямые обязанности охранника, – что с того? Естественно, ничего в этом приятного нет, но мог ли он поступить иначе? Вряд ли. Не убил бы – кто знает, сколько бед причинил бы этот араб… Может, виной всему эти две проклятые бутылки водки, подаренные полицейским? Так ведь одну он расколотил в сердцах, а вторая до сих пор стоит в пакете дома. Каждый раз, когда он натыкается взглядом на этот пакет, и без того плохое настроение портится ещё больше. Нервы совсем никуда…

Изредка Вадим работал не в ночь, а после обеда. Тогда он приезжал в поселение к четырём часам дня, а уезжал в полночь. Послеобеденная смена пролетала быстрее – всегда вокруг были люди, отвлекавшие разговорами, и это, наверное, совсем неплохо, хоть и не всегда помогало избавиться от мучительных раздумий.

Вот и сегодня он работал с четырёх. Перед самым окончанием работы всех, кто передвигался по дорогам в районе поселения, предупредили, что местные арабы кидают камни в автомобили. Это не первый случай, и полиция, конечно, пыталась задержать мальчишек-камнеметателей из окрестных деревень, да разве за ними угонишься?

Вадим прикинул, что сорок два километра до города это, конечно, приличное расстояние, но, с другой стороны, с ним никогда на дороге не происходило никаких происшествий. И на сей раз пронесёт. Может, он и в самом деле счастливчик. Правда, сегодня атаковали проезжавшие машины уже дважды, и одна женщина серьёзно ранена. А неделю назад какой-то смельчак из поселенцев, не взирая на жёсткий запрет применять оружие, открыл огонь из машины по камнеметателям, однако никто не пострадал – ни он, ни мальчишки… Наверное, стрелял в воздух, чтобы отпугнуть, но Вадим не такой мямля – если уж стрелять, то на поражение. Когда жизнь человеческая стоит две бутылки водки, чего мелочиться? Арабы совершенно справедливо считают «русских» жестокими, не такими, как коренные израильтяне, так что не будем их разочаровывать…

Выехал он из поселения уже в первом часу ночи. Вокруг было тихо, да и машин на шоссе почти нет. Нужно быть полным идиотом, чтобы сидеть ночью где-нибудь на верхушке холма, нависающего над дорогой, и ждать, пока кто-то проедет. Вадим спокойно ехал по ровной, как скатерть, трассе, освещённой редкими фонарями, и без интереса поглядывал по сторонам, где прячущиеся между холмов арабские деревеньки почти не мигали огоньками. Там спать ложатся рано, едва начинает темнеть. От души отлегло – видно, паршивцы-камнеметатели устали от своей подлой работы и спали, набираясь сил для завтрашних гадостей.

Привычно оглядывая холмы, между которыми петляла трасса, Вадим раздумывал о том, как несправедливо устроена жизнь. Люди не устают враждовать друг с другом, а причин для вражды, по сути дела, нет. Землю никак не поделить? Да её, если разобраться, на всех хватит даже на таком маленьком пятачке, как Израиль! Политики искусственно нагнетают в своих народах ненависть к инородцам? Да, они во многом виноваты, но причина-то не в них, а опять же в нашем глубинном неприятии чужака. Природой в нас заложено любить своих и не доверять чужим. Политики лишь проводники наших предрассудков… Если бы люди сами, без чьей-то подсказки, научились ставить себя на место соседа, смотреть на мир его глазами, ходить его путями, торить дорожки друг к другу… Все эти мысли далеко не новые, тысячу раз проговорённые и, увы, несбыточные. Вряд ли кто-то воспринимает их сегодня серьёзно.

В дальнем свете фар Вадим то и дело различал впереди на чистом полотне шоссе набросанные камни – следы дневных каменных атак. Приходилось аккуратно объезжать их и только сплёвывать от досады, что всё опять останется безнаказанным.

К середине дороги холмы стали выше, верхушки их ощерились острыми скалами, и шоссе заструилось причудливым серпантином. Здесь надо смотреть в оба, потому что один неверный поворот руля, и можно попасть в аварию безо всяких засевших среди скал врагов.

Впереди, на одном из поворотов Вадим краем глаза заметил стоящий на обочине тёмный покосившийся минибус с потушенными фарами.

– Какой придурок оставил его здесь?! – выругался он и прикусил губу. – И где он сам? В стороне отливает? Как он не понимает, что кто-то может запросто врезаться в него в темноте!

И словно отвечая на его вопрос, фары минибуса вдруг вспыхнули, а сам минибус прытко рванул к нему навстречу, пересекая разделительную полосу и натужно скрипя тормозами.

– Ну, ты, брат, совсем идиот! – сжал зубы Вадим и изо всех сил крутанул руль, уклоняясь от лобового удара.

Кто там за рулём, он не видел, потому что всё происходило настолько стремительно, что ни о чём подумать времени не оставалось. Обогнуть летящий на него минибус он ещё смог, но сбросить скорость уже не удалось, и машина юзом съехала в кювет, ткнулась колёсами в камни и, разбрасывая дорожный гравий, медленно перевернулась один раз, потом второй, а дальше, уже беспрепятственно покатилась вниз по склону к сухому дну пересохшего пустынного ручья.

Поначалу Вадим заслонялся правой рукой от лобового стекла, мгновенно превратившегося в растрескавшуюся стеклянную ткань, накрывшую его с головой, а левой рукой пытался удержать уже бесполезное рулевое колесо, неожиданно сложившееся в восьмёрку и легко выдернувшее его кисть из запястья. Боли сперва не было, и он лишь с каким-то обострённым любопытством наблюдал, как постепенно, словно в замедленном кино, преображается салон его старенькой «мицубиши» – изгибается, покрываясь причудливыми трещинами, приборная панель и из неё выползают щупальцами разноцветные провода и приборы. Неприятно заныло плечо, но он на него даже не обратил внимания.

Рыжий пыльный гравий и чёрное небо, усеянное звёздами, несколько раз поменялись местами, а потом всё остановилось – небо вернулось на своё место, а гравий, залепивший растрескавшееся стекло, просочился мелкой горячей пылью, от которой Вадим принялся кашлять и чихать.

Качнувшись несколько раз, машина замерла неподвижно, уткнувшись продавленным бампером в огромный, выступающий из земли валун. И сразу наступила тишина, вернее, Вадим оглох на мгновенье, потом снова стал слышать, как двигатель продолжает работать и из висящего на проводах приёмника, не переставая, льётся музыка. А ещё он услышал стрекотание кузнечиков, на которое раньше просто не обратил бы внимание. Этот звук напомнил ему далёкое детство, когда он лежал в траве и слушал тишину, но почему это вспомнилось лишь сейчас…

Он пошевелился и вдруг почувствовал неимоверную тяжесть в груди. Вырванная приборная панель вдавила его в кресло, а из-за неё выглядывал въехавший в салон пыльный двигатель машины. Правая нога плотно зажата им, а левую руку с неестественно вывернутой кистью всё никак не удавалось вытащить из покорёженного рулевого колеса.

– Вот и приплыл! – пробормотал Вадим и не узнал своего голоса. – Это ж надо так…

Рядом с машиной мелькнула какая-то неясная тень, и Вадим повёл за ней взглядом. Человек? Пришёл на помощь? Что же он медлит? Надо бы его окрикнуть, да только нет сил кричать. Дотянуться бы до двери, чтобы опустить стекло…

Тень мелькнула и больше не появлялась. И только сейчас пришла настоящая боль. Вадим покосился на изувеченную левую руку и попробовал пошевелить пальцами. Слепящая вспышка боли резанула по глазам, и он даже зажмурился. Правой рукой он с трудом нашарил переговорное устройство, висящее на плече, но оно оказалось раздавленным, и только острые пластиковые осколки ссыпались в ладонь. Скрипя зубами, он протиснул руку в боковой карман куртки и вытянул чудом сохранившийся сотовый телефон. Из последних сил набрав номер полиции, он принялся ждать, пока на смену длинным до бесконечности гудкам придёт чей-то живой голос. И тут же подумал, что полиция в эти места почти не приезжает – только пограничники. Не дождавшись ответа полиции, он позвонил начальнику охранной конторы, в которой работал, и всё тем же тонким и срывающимся голосом попросил помощи.

Растекающаяся по телу плотными горячими волнами боль мешала говорить, но он говорил что-то почти бессвязное и очень боялся, что если разговор закончится, то оборвётся и какая-то тонкая нить, связывающая его с миром, в котором по-прежнему всё спокойно, а главное, в нём нет этой доводящей до безумия боли.

Когда телефон, наконец, выскользнул из безвольно разжавшейся руки, он впал в какое-то странное беспамятство. Нет, он не потерял сознание, просто оцепенел. В этом состоянии боль не так грызла руку и грудь. Краем глаза он видел камни и небо за стеклом, но дышать с каждым разом становилось всё труднее. Казалось, приборная панель всё глубже и глубже врезается в грудь, отчего тело начинает неметь и холодеть. Боль в вывернутой левой руке он почти не замечал.

И вдруг ему стало до слёз обидно из-за того, что он сейчас такой беспомощный и жалкий. Даже из машины выбраться не может без посторонней помощи… Когда же кто-нибудь придёт на помощь и избавит его от этого стыда?

Стоило, наверное, позвонить Фаине, но он не захотел её беспокоить. Завтра ей на работу, пускай выспится. Всё равно она ничем ему сейчас не поможет. А завтра и так всё узнает…

Вадим не сразу заметил, как появились люди. Они спускались откуда-то сверху, наверное, от дороги. Потом на нём скрестились фары нескольких машин, и чей-то спокойный и уверенный голос спросил:

– Как себя чувствуешь, парень?

Что происходило дальше, запомнилось смутно. Всё сложилось в странную и непонятную мозаику, которая никак не выстраивалась в стройную картинку. Люди в военной форме и жёлтых накидках службы спасения пытались извлечь его из машины, но это долго не удавалось. Потом какими-то ломами и приспособлениями они выломали жалобно скрипевшие покосившиеся двери, приподняли въехавший в салон двигатель и сантиметр за сантиметром вытянули его наружу. Лежать на жёстких брезентовых носилках оказалось ещё мучительней, чем сидеть в раздавленном автомобильном кресле. Но и тогда Вадим не отключился до конца от боли и потери крови. Он лишь безразлично следил, как эти люди суетятся вокруг него, накладывают шины на вывернутую левую руку и правую ногу с окровавленной костлявой кашей вместо коленки, надевают на шею жёсткий пластмассовый воротник, не дающий шевелить головой, то и дело втыкают в бедро и плечо одноразовые шприцы с болеутоляющим. А какая-то юная девица в армейской форме уже сидит на корточках рядом с ним, теребит за края одежды и непрерывно повторяет:

– Как твоё имя? Какой у тебя номер удостоверения личности? Не молчи, говори что-нибудь…

И хоть после уколов боль была уже не такой острой, а холодным инородным телом притаилась в груди и животе, Вадим вяло отталкивал руки девчонки и хрипло шептал:

– Не бойся, не вырублюсь. Я держусь… Только отстань от меня!

Он запомнил, как его нещадно трясло в армейской скорой помощи всю дорогу до города, а потом уже на пороге приёмного покоя больницы чьи-то руки перекладывали его из брезентовых носилок на блестящую медицинскую каталку. Последнее, что осталось в памяти, это мелькающие нал головой матово сияющие белые плафоны на потолке, когда его везли из приёмного покоя в операционную по бесконечным больничным коридорам. И над всем этим победно и уверенно грохотал неумолчный и оглушающий треск ночных кузнечиков…