Текст книги "Приговоренные"

4. Отец

Светило солнце. Горели маки. И от гранатников быстрым шагом к нему шел отец. Теперь он его видел целиком. Ничто не затеняло его лица. Оказывается, в лицо он знал отца давно. По портретам в им написанных монографиях и по учебным видеолентам, что имелись в библиотеке Резиденции. Тогда Пытливый не мог и предположить, что этот суровый на вид человек со спокойным взглядом умных глаз, выдающийся ученый ВКМ – его отец. Даже Чаруша этого не знала. Да и откуда ей, скромной модельерше, живущей в заботах о сыне, о хлебе насущном и интересами своей профессии, знать было об этом. О Строптивом, конечно, слышала, но никак не могла увязать это имя с отцом их ребенка. Со своей первой и последней любовью. Она знала его под другим именем и в другой жизни. И если бы хоть раз по видеокристаллу, где чуть ли не каждый день вещались научно-популярные передачи, ей пришлось бы увидеть планету Земля и работавшего там легендарного ученого Строптивого, она бы, вероятно, все вспомнила.

«Вряд ли», – усомнился Озаренный, когда Кроткий, после просмотра Чарушей и Пытливым фотографий, высказал ту же самую мысль.

Кроткий спорить не стал. А Верный сказал, что Он, имея в виду Всевышнего, наверняка основательно замутил ей память, запрограммировав ее включение на встрече с ними.

Верный оказался прав. Так оно и получилось. Чаруша – вспомнила, а Пытливый стал знать отца в лицо. Трудно было поверить. И тогда было трудно и сейчас, когда он живой, чуть вразвалочку шел к нему, наверняка зная к кому спешит.

– Что с тобой, сынок? – спрашивает он, усаживаясь рядом.

– Папа… – не то спросил, не то простонал Пытливый.

– Я, родной мой. Я… – пряча глаза и привлекая сына к себе, с дрожью в голосе говорит он. Я знал тебя всегда. Я видел тебя… Он меня наказал, но не так жестоко, как кому-то кажется… Я выполняю другие, не менее важные Его задания. Я занят по макушку. Мне интересно… И Всевышний также любит меня, как и раньше, сынок. Сейчас Он заставил меня оторваться от неотложных дел и прибыть сюда. К тебе…

– Жалеешь? – спросил Пытливый.

– Теперь уже нет, – искренне ответил Строптивый. – А маму видел?

– Я сразу к тебе.

– Надо было сначала к ней, – сказал он.

Строптивый не возражал. Вместо этого он уверенно сказал, что они: и Чаруша, и Пытля, и он скоро будут вместе.

Строптивый, крепко прижав к плечу сына, не без ноток радости в голосе повторил:

– Понимаешь, мальчик мой, вместе…

Пытле было хорошо. Он смежил веки и, обняв отца за плечи, притих, с упоением слушая гулкие удары очень родного ему мужественного сердца. И этот гудящий на весь горный кряж басовитый гонг отцовского сердца и его ровное мощное дыхание действовали на Пытливого лучше всяких успокоительных снадобий. Теперь он не один. За него есть кому вступиться. С ним – отец. И какой! Сам Строптивый. Фаворит Всевышнего…

Он снова почувствовал себя маленьким. И снова спазм сдавил горло. И из глаз опять потекли горячие струйки слез.

– Да что с тобой, сынок? – настойчиво, с проникновенной участливостью поинтересовался отец. – Меня отчисляют.

Как ни неприятно это было услышать, Строптивый все-таки облегченно вздохнул. Он полагал, что хуже.

Для Пытливого случившееся воспринималось страшной трагедией… Для Строптивого – нисколечко. Правда, Высшую Школу Удостоенных, действующую при Всевышнем, он не кончал. Он учился, и неплохо, в Альфийском университете, тоже считавшемся в ВКМ престижным. И это ему не помешало добиться успехов. В одной из экспедиций Всевышний, как говорится, положил на него глаз. Строптивый, конечно, об этом не знал. Он продолжал с упоением и рьяно работать. Добросовестно писал отчеты. Публиковал на их основе научные статьи. В тридцать восемь лет выдал монографию, в которой детально исследовал возможность создания других Вселенных, дабы сократить срок пребывания в летаргии душ, подолгу ожидающих в шлюзах своей очереди жить, а потому теряющих качество программ, заложенных в них Службой Всевышнего…

За этот труд Строптивый получил высокое звание ученого Удостоенного первой категории с присвоением ему права ношения двухъярусного Нимба. Среди молодых ученых ВКМ у него появилось много сторонников.

Молодые стали теснить «старичков», которые, по правде говоря, и не пытались вставлять им палки в колеса. Напротив, завидовали их свежему и острому взгляду на привычные им вещи… Именно в те времена Строптивый сблизился с Озаренным, Верным и Кротким… В тридцать девять лет Всевышний поручил ему организовать экспедицию по созданию и обустройству Вселенных Шестого Луча ВКМ. И Строптивый позвал к себе под знамена своих единомышленников. И Озаренный, Верный и Кроткий охотно отозвались… А сколько тогда им было лет?.. Одним словом, мальчишки…

А Пытле сейчас сколько? Сорок три года. Самый цвет молодости. Хорошо, что произошло это с ним сейчас. Крепче станет. Помудреет. Хуже, когда все идет без сучка и задоринки. Испытания либо ломают, либо творят человека. Пытля еще не понимает этого. Для него происшедшее – конец света. Но оно его не сломит. Это ясно уже теперь. Он не стал ныть да хныкать прилюдно, чтобы разжалобить и вымолить снисхождения. Знает – виноват и готов отвечать.

Парень крепок уж тем, что предпочел уединиться. Собраться с мыслями. Проанализировать и свой поступок, и тактику своих действий. А слезы – это ерунда. Кто в свой судный час не захотел бы припасть к матери или отцу и исповедаться? Нет таких! Разве те, кто не имел их. Таким потяжелей. И хорошо, если такой верует в Бога. И хорошо, если он знает дорогу в храм… А с Пытлей – Бог и его родители.

Он звал мать и думал не о себе, а о ней. Как больно ударит его беда по несчастной женщине. Она всю жизнь мечтала дать сыну блестящее образование. Чтобы он стал как отец – сподвижником Самого Всевышнего. Это единственное, что оставалось в ее памяти о муже… И посвятила всю себя сыну и светлой памяти любимого человека.

Скудные ее заработки уходили на начальное образование мальчика. А тот особого рвения к учебе не проявлял. Сколько раз она плакала после бесед с педагогами, настоятельно советовавшими ей перевести сына из их дорогостоящего и авторитетного учебного заведения, куда она его поместила, в заведение попроще. Чаруша однако, гнула свое. И непоседливое чадо ее средненько, но окончило десять классов. Для учебы в институте, даже в их нестоличном городишке, требовалось средств побольше. Пытля пошел работать. И вот тут у него нежданно-негаданно вспыхнуло острое желание учиться. Неуемная страсть знать, что делают эти важные мэтры, у которых он работал вроде мальчика на побегушках.

Вот когда Чаруша увидела в сыне то, что ей хотелось видеть, – алчную, просто сумсашедшую страсть к знаниям. Он не знал вечеринок. Он копался в книгах, влезая в них по уши. Не вылазил из лаборатории, помогая научным сотрудникам во всем, о чем бы они его ни попросили. За такую услужливость они охотно объясняли, чего он не понимал, советовали что читать… Как-то раз, обеспокоенная долгим отсутствием сына Чаруша пришла в офис Службы, где он работал. Как ей было приятно узнать, что ее мальчик за полтора года долужился до старшего лаборанта, а руководитель сектора, седовласый профессор сказал:

– Ваш мальчик даровитый. Ему надо учиться дальше. Очень может быть, что Служба возьмет на себя финансирование его учебы.

Слова эти звучали для нее сладостней самой задушевной песни.

Спустя год Пытливый стал студентом местного университета. Факультет он выбрал не простой – Технология обустройства Миров. Или кратко ТОМ. Ему в ту пору стукнул двадцать первый год. В двадцать пять он окончил университет с золотой медалью. Медаль имела большой вес. Ею награждали не решением местного университетского руководства, а решением Жюри Ученого Совета планеты. Потому она имела высокий статус и давала своему обладателю немало льгот. От права выбора места работы – практика или наука – до права поступления в ВШУ без обязательной пятилетней отработки.

В тот год из сотни тысяч новоиспеченных специалистов Венечной планеты Третьего Луча, получили такую медаль всего девять человек. Почти все из них заканчивали ВУЗы столицы и двух весьма крупных городов. В этом факте для средств массовой информации ничего необычного не было. Сенсация заключалась в другом. Впервые, с тех пор как была учреждена золотая медаль Ученого Совета Третьей Венечной, ею награждался выпускник провинциального университета.

С легкой руки журналистов городишко, о котором мало кто знал, стал притчей во языцех, а университет упоминался в перечне самых серьезных учебных заведений и стал высоко котироваться у юных соискателей основательных знаний.

Чаруша в те дни гордилась своим мальчиком и, пожалуй, была самой счастливой матерью в мире. Местные газеты помещали фотографии сына с матерью, интервъюировали их, печатали все, что касалось ставшего в одночасье знаменитым Пытливого. Но более всего Чаруша поражалась публикациям бесед и видеопередачам, где учителя начального учебного заведения, которые некогда хаяли мальчика, теперь наперебой расхваливали своего питомца, выпячивая свою роль в его блестящем успехе. Чаруша возмущалась:

– Вот вруны!

Пытливый, успокаивая ее, не без юмора заметил:

– Вруны, да не совсем. Они считают, что их ложь имеет педагогические цели…

А пару месяцев спустя, когда ажиотаж вокруг Пытливого заметно поутих, новая сенсация, связанная с его именем потрясла городишко и эхом пронеслась по всей планете… Самая солидная на ВКМ газета «Канун» в корреспонденции, озаглавленной «Шаг к Олимпу», рассказала читателям, как в нынешнем году проходил прием в Школу Всевышнего. В том материале целый абзац был посвящен Пытливому.

«…Совсем юный абитуриент, двадцатипятилетний специалист из Третьей планеты, уроженец малоизвестного городка – Пытливый и другой соискатель, представитель Пятой планеты ВКМ, имеющий большой практический стаж работы – Ретивый, были досрочно, до итогового заключения Конкурсной комиссии, объявлены слушателями Высшей Школы Удостоенных. Они единственные, кто получил предельно высокую, десятибалльную оценку по самому важному и последнему экзамену – тесту, разработанному Советом Избранных ВКМ. И по условиям, независимо от количества баллов, набранных за предыдущие испытания, они досрочно становятся слушателями с правом выбора любого из факультетов Школы…»

Пытливый не знал об этой публикации. Вырезку «Кануна», с жирно обведенным абзацем, ему переслала мама.

Строптивый все это знал. Правда, узнал сравнительно недавно. Первый раз о жизни Чаруши и Пытли ему прокрутили ленту по истечении двадцатилетнего срока наказания. А потом показывали через каждые пять лет.

Сначала он очень жалел, что все это время не был с ними. А потом решил, нет худа без добра. И наказание Строптивый, как раньше, уже не считал за беду. Оно обернулось ему благом. Ведь он занимался любимой работой. И черной. И белой. Работал неистово, забывая все и вся. Не будь этого срока он так бы и продолжал витать в лучах Всевышнего. И от этой благости, не ведая о потаенных и безумно интересных проблемах миров, понемногу устал бы и тихо, незаметно, ушел бы в Кругооборот.

А главное, во всем этом, думал Строптивый, есть и положительная сторона. Будь Пытля под его опекой, он мог бы стать размазней. Но сейчас надо его поддержать.

Только как? Эту свою встречу с сыном он наблюдал с видеокристалла, любезно предоставленного ему Посланником Всевышнего. Там, в Резиденции, с Пытливым беседовал конечно же он. Только что. Где-то с час назад. Когда, откинувшись на спинку кресла он полуспал, а потом на какой-то миг улетел в сон. И вот-на тебе! Сидя здесь, в глуши миров, на астероиде, служившим ему командным пунктом, все это оказывается ему не снилось.

И теперь, до крови покусывая губы, он неотрывно смотрел на экран. На свою совсем не привидившуюся первую встречу с сыном.

…– За что все-таки тебя отчисляют? – интересуется Двойник.

– За обман… За подлог.

– Ты виноват в этом?

– Виноват.

– Да-а-а, – протянул фантом Строптивый. – Расскажи все по порядку. Потом будем решать.

Глава пятая

1. Обман

Все произошло на Земле. Во время экспедиции. Точней, после месячного пребывания там. Из Резиденции пришла телеграмма.

«Триумвирату. Слушателям ВШУ.

Напоминаем, срок сдачи плановой курсовой работы истекает накануне вашего возвращения. Продления срока не будет. Рекомендуется написать ее в условиях командировки и заблаговременно выслать в адрес Школы. С пожеланием успехов. Ментор».

Время было. Его было более чем достаточно. Ровно месяц. Успеется, подумал он, услышав текст телеграммы, зачитанной Озаренным. Сейчас не до курсовой. Он кое-что нащупал. И вот-вот выйдет на стремнину. Она подхватит его, а дальше дело техники. Вынесет.

Пытливый, как ищейка, уже знал, что идет по следу. Но по тому ли? Чтобы убедиться в этом и с полным основанием заявить:

«Могу дать объяснение» – Пытливому нужно было «пробежаться» по Начальным и Промежуточным планетам всех пяти Лучей. Понаблюдать. Замерить. По возможности проэкспериментировать. Потом все сравнить, проанализировать и… поставить точку. Позарез требовалось полтора месяца. Месяц есть. Не хватает всего десяти-пятнадцати дней. Надо их выклянчить. А тут некстати курсовая…

– На две недели отменяю ежедневные представления отчетов и командировки за пределы Земли, – объявил Озаренный и, выдержав паузу, добавил:

– То и другое будет разрешено тем, кто сдаст мне курсовую.

– Как же так?! – невольно вырвалось у Пытливого.

Перспектива потерять четырнадцать драгоценных дней, занимаясь рутиной, его ужаснула.

Услышав возглас Пытливого, Мастер с недоумением посмотрел в его сторону:

– Не понял?

Надо было отвечать. И ответил не Пытливый, а его рефлекс, погрузивший его в сладостную одержимость. Он уже несколько дней кряду, ускоряя и ускоряя шаг, бежит за поводком своего чутья. Попробуй останови охотника в эту минуту. Ни он, ни его пес не услышат окрика. Инстинкт выше разума. Он делает его невменяемым. Одержимым. Внутри словно все вибрирует и гонит и гонит вперед. До дичи. До венца… Нет, сбиваться с пути нельзя. И Пытливый кричит:

– Она у меня почти готова. Я написал ее еще в Резиденции. Осталось дописать заключение…

– Почти, – усмехнулся Озаренный, – это почти, а не курсовая. Принесешь – проси что хочешь.

– Завтра, к вечеру, – пообещал Пытливый.

Слово свое он сдержал… И сделал это просто. Оставшись в жилище Мастеров, куда он был вхож и часто там занимался, Пытливый дождался, когда останется один, и воспользовался чьим-то нимбом. Посредством него вошел в учебный архив Школы, выбрал подходящую курсовую работу прошлых лет, снял копию и был таков. Потрудиться пришлось лишь на замене титульного листа.

Сделал, отдал и забыл. Его ждала настоящая работа. И его больше ничего не интересовало…

– Но ты же обманул и моих ребят! Своих дядьев! – возмутился Строптивый.

– Это больше всего меня и казнит. Я тогда об этом не думал. Мне нужно было время. Я не мог отвлечься.

– Да-а-а, – опять протянул Строптивый. – Они-то тебя простят. Поймут… – вороша волосы сына, Строптивый задумался.

Они все: и он, и Озаренный, и Кроткий, и Верный – в принципе очень похожи. Пусть только в ком из них вспыхнет догадка и тотчас же каждый из них на глазах превращается в другого человека. Становится немного безрассудным…

Может, это и нехорошо. Но не будь таких моментов творческого умопомрачения, жизнь для них потеряла бы всякий смысл. Сколько раз он замечал это за собой и за друзьями.

– Ну хорошо, Пытля, – нарушил он молчание, – ответь:

– Стоил ли подлог свеч?

– А как же! – встрепенулся Пытливый. – Я докумекал! Я нашел!

И все. Парня нельзя было узнать. Он забыл о своих горестях. Он снова окунулся в пережитый им творческий процесс. Глаза горели. И хотя они в упор смотрели на Строптивого, они его не видели. Они блуждали в его умозрении. И снова шли по следу.

2. Начало начал

Камея ждала его на том же самом месте, где недавно им пела земляночка.

– Наконец-таки! – заметив Пытливого, не без укоризны воскликнула она. – Я собиралсь уходить.

Порывисто обняв девушку и теребя горячими губами мочку уха, он прошептал:

– Я побывал дома… С мамой.

– Как это?!

– С их нимбом… Они сами захотели повидаться с мамой.

– Почему?

– Видишь ли, они, оказывается, давным-давно знали моих родителей. В молодости были очень дружны, а потом…

Пытливый умолк. Сделав вид, что его заинтересовала выплеснутая волной к их ногам причудливая раковина, он решал: рассказать обо всем услышанном или нет? Очень хотелось. Его просто распирало от радости и гордости. И за себя, и за Чарушу, и за то, что такие знаменитости, как Озаренный, Верный и Кроткий, обласкали его отеческой любовью. Подумать только! Легендарный, великий Строптивый – его отец… Верилось и не верилось. Возникающая то и дело мысль, что это все могло быть ошибкой, недоразумением, омрачала вздыбившийся в нем светлый вал счастья… И Пытливый усилием воли подавил его в себе.

«Чего кичиться? Потом скажу,» – решил он. И, положив поднятую раковину рядом, сказал:

– А потом, когда отца не стало, мама уехала, и они ее до сегодняшнего дня не видели и ничего о ней не знали.

– Значит, и тебя не видели и не знали? – спросила Камея.

– И меня, – подтвердил Пытливый. – Первый раз – сегодня.

– Как так? – всплеснула руками она. – Как вдруг они могли узнать, что ты сын друзей их молодости?

– По этой родинке. Оказывается, у отца точно такая же и на том же самом месте. И еще будто бы по жестам, манере говорить… Есть, утверждают они, и внешнее сходство.

– Невероятно! Хотя родинка аргумент сильный, – проговорила девушка.

– Невероятно, – соглашается он. – Тут что-то не так. Очевидно, память об утраченном друге ввела их в заблуждение. Потом прояснится.

– Так оно и есть, – уверенно произносит она. – Главное ты побывал с мамой… Кстати, как она?

– Хорошо. Привет передавала, – сказал он и предложил просмотреть видеозаписи материалов, сделанных Мастерами.

Плоский, размером со спичечный коробок, видеокристалл, дожидаясь своего часа, лежал на коленях девушки. Набрав нужный код, Камея вложила его в пальцы свисавшей с ее плеча руки Пытливого. Особой энергии кристаллу не требовалось. Всего лишь ток человеческого тепла. Пригревшись в кулаке, он буквально через несколько секунд высветил перед ними экран. Видимо, тело Пытливого в этот момент генерировало мощную энергию. «Реакция от встречи с матерью,» – заключила Камея.

На экране замелькала бесконечная вереница эпизодов из жизни Хомо Сапиенсов Земли, свидетельствующая больше об их неразумности нежели о наличии разума. И чуть ли не по каждому из эпизодов Мастера вели разбор: «Почему?» да «Что побуждало?» Приходили к тому или иному выводу. Находили причины. Десятки причин. Казалось, таких серьезных, что дальше некуда. Мастера ломали головы над ними. В конце концов находили решения. И причины, естественно, устранялись. Но разумные продолжали вести себя не по-разумному… И поиски начинались заново…

За пологом серо и сыро. В палатке холодновато. А Камея лучится теплом и краснощекой бодростью.

– Ты проспал сорок дней и сорок ночей, – смеется она.

– То, что нужно. Восемь часов, – отвечает он, стараясь дотянуться до девушки.

– По ВКМ. А на Земле уже осень.

– Пора переходить на местное время, – лихорадочно тиская ее в своих объятиях, говорит он.

– Пошли побегаем, – зовет она.

– Сейчас, – говорит он, целуя ее в губы.

– Потом, – отстраняется Камея.

Натягивая на себя спортивный костюм, он поинтересовался, как оказался здесь.

– Все тот же нимб, милый. Без него я разве дотащила бы тебя? Ты так крепко спал. Как младенец…

Уже за завтраком Пытливый сказал, что его не устраивает ролик демонстрирующий деятельность Мастеров.

– Это их идеи и их работа.

– Но он много дает, – возразила Камея.

– Не отрицаю. Зная их тупики, мы не пойдем в них…

И вообще не пойдем по их гипотезам. Нам нужны свои.

– Что предлагаешь?

– Достать первичные материалы. Всю объективку, зафиксированную аппаратурой. Танцевать надо от нее.

– Со дня появления Хомо Сапиенса на Земле? – не без иронии спросила Камея.

– Разумеется, – не замечая ее насмешки сказал он. – Может, ты объяснишь, как они тут объявились?

– Пожалуйста. Открой учебник…

– Спасибо. Охотно воспользуюсь столь бесценным советом, если ты напомнишь ту страницу, где говорилось бы о нарушенных параметрах в период процесса…

– Разве они были? – удивилась она.

– А ты уверена, что их не было?

Камея пожала плечами.

– Давай попробуем на зуб и это. Мало ли что?..

Я пошел в грот…

Выслушав просьбу практиканта, Озаренный изумился:

– Пытля, сынок, да никак ты задался целью провести ревизию?

– Не ревизию… Хочу пойти от истока…

Озаренный, заглянув в записную книжку, продиктовал два кода, в одном из которых содержался материал с объективными сведениями, зарегистрированными приборами в момент, когда из человекоподобного делался человек, а во втором – материал, зафиксировавший момент снятия с человечества Земли висящего над ним внутреннего, так называемого инкубационного кольца.

– Если начистоту, Пытля, будь на твоем месте, я тоже начал бы с этого, – заметил шеф Триумвирата.

– Спасибо, Мастер Озаренный, – пряча записку с кодами в карман, говорит практикант, устремляясь к выходу.

– Дерзай, сынок! – кричит тот ему вдогонку.

Моросило. Изредка срывалась моряна. Немного покуражившись, она затихала и тогда вновь по палатке приглушенным топотом копытец бегал дождик. Слушать его топоток над собой и работать – одно удовольствие. В палатке тепло, сухо, светло.

Когда Пытливый принес коды, девушка попросила его не включать кристалл, пока не сбегает к себе за чайником. Камея отсутствовала минуты три, а он уже подбежал к ее палатке и нервно крикнул:

– Ну что ты копаешься? Я лопаюсь от нетерпения.

Камея звонко рассмеялась.

– Дурачок, надень нимб. Тогда тебе не будет казаться, что я запропастилась на три часа.

– Ах, и в самом деле. Прости… Пошли.

Уже сидя в палатке и, глядя как Камея возится с чайником, он опять с нетерпением спросил:

– Ну что включать?

– Включай… Только не забудь нимб. Иначе ты ничего не увидишь и ничего не поймешь, – напомнила девушка.

– Камеюшка, я просто потерял голову.

– Знаю, – тихо произнесла она. – Ты стал карабкаться. И потому нервничаешь.

– Так оно и есть… Начал… Перед нами сотни тропинок. Нужна же всего одна. Какая из них?.. Я ее узнаю сразу. С нее будет видна макушка горы, – жарко шепчет он ей в ухо.

Экран вспыхнул. Потом потемнел. В самой середочке черноты появилась, размером с острие иглы, пронзительно яркая точка. Медленно наплывая, она превращалась в эллипсовидное ядренное зерно, источающее голубое сияние. Описав дугу, «зернышко» упало вниз, ближе к левому краю, и замерло. И тут же все темное поле экрана покрылось тысячью остро сверкающих точек. Мелкие и неподвижно светящиеся, они напоминали проколы в черной бумаге, что держат над лампочкой. Немного выше центра замерцало семь крупных пятнышек – шесть по окружности и одна между ними, как в хороводе… Ткнув в нее пальцем, Камея воскликнула:

– Резиденция!

Пытливый промолчал. Он понял – демонстрируется схема устройства Великого Круга Миров.

Потом на экране осталось только голубое яичко планеты. Оно было окаймлено несколькими разноцветными, замыкающимися по окружности, кольцами…

Голос за кадром:

«Перед вами два кольца, в которые оправлена планета. Одно большое, другое – поменьше, над самой поверхностью Земли.

Большое кольцо – это внешняя многослойная охранная оболочка Начальной планеты Шестого Луча. Без нее Земля беспомощней новорожденного. Кольцо обладает высокой степенью прочности. Прорвавшееся сквозь его слои инородное тело, каким бы сильным оно ни было, не сможет составить опасности планете. Ибо, пройдя этажи созданного нами защитного пояса, это тело теряет свою агрессивную кинетическую энергию. А если космический вторженец будет маломощен, он сгорит без остатка, не достигнув поверхности Земли… Защитная оболочка исключительно эластична и имеет способность к саморегенерации. То есть, свои прорехи штопает сама…

Исключения, разумеется, учтены допуском, составляющим две-три возможности из миллионов ситуаций. Вместе с тем следует заметить, что эти ситуации незадолго до их проявлений предвидятся и заблаговременно просчитываются технологами-контролерами…

Как ни парадоксально прозвучит, все же скажем: угроза разрушения спасительной для Земли охранной оболочки извне менее вероятна, нежели опасность, которая может исходить от самих землян, от их неразумной деятельности…»

– Затребуй биохимические и физические характеристики структур слоев кольца, – попросила Камея.

Судя по выброшенным видеокристаллом данным, «многослойка» кольца на 90 процентов представляла из себя сложное и весьма остроумное соединение биохимических элементов. И всего 10 процентов приходилось на ее механические свойства. Верней, не на свойства в буквальном их понимании, а всего-навсего на один параметр – эластику.

Пытливый хмыкнул.

– Что тебя смущает? – поинтересовалвсь Камея.

– Щит на то и щит, чтобы обладать твердостью. Какая без нее польза?

– Вот тут ты ошибаешься, – возразила девушка. – Целесообразность конструкции на грани немыслимого. Механизированность сделала бы ее тяжеловесной, громоздкой, да вдобавок снабдила бы такой неминуемой болезнью, как усталость. И в один из нехороших дней вся конструкция могла бы рухнуть и на карте ВКМ не стало бы этого милого голубого гусиного яичка. Кроме того от частых метеоритных бомбардировок приходилось бы регулярно заменять в ней те или иные части… А тут она легка, воздушна. Свалиться на Землю при всем своем желании не сможет. Если что разрушит основу структуры ее элементы рассеются в пространстве и все. И потом, обратите внимание, каждый из этажей оболочки имеет свой химический состав элементов, которые при ударе мгновенно вступят в реакцию с веществами, что могут содержаться в любом атакующем предмете. Биологическая сцепка элементов в конструкции позволяет каждому из слоев оболочки регенерироваться и делает щит эластичным. Любой самый дебелый болид или обезумевшая комета, столкнувшись с охранным кольцом должны будут пройти упругость защитных слоев, биохимическое содержание которых в это время станет жечь, плавить, растворять, дробить и разрывать их смертоносную для планеты массу.

– Так-то оно так, Камеюшка. А если это не удар, а пассивное проникновение? Не атака, а внедрение.

Камея задумалась. Резон в этом возражении был.

– Полагаю, – не сдавалась она, – химическая среда растворит любого из агентов. Впрочем, попросим кристалл выдать данные на поведение конструкции в случае пассивного проникновения.

Пытливый уже это делал без ее просьбы. Экран погас, а секунду спустя высветил одну строчку: «Экспериментов не проводилось.»

– Вот как?! – победоносно взглянув на девушку, не без подначки заметил Пытливый.

– Значит, не посчитали нужным, – спокойно отреагировала Камея. – Ведь все очевидно.

– Ой ли!? – протянул практикант.

Сомнения Пытливого передались и ей.

– А что если эта деталь имеет какое-то отношение к происходящему здесь?

– Все может быть, – сказал Пытливый, прислушиваясь к себе.

Нет, внутри не залихорадило. Не отозвалось. Чутье молчало. Значит тропа не та. Но запомнить ее надо.

– Надо ею заняться, – с энтузиазмом предлагает Камея.

– Думаю, не стоит. Не вижу перспективы.

– Почему? А если это вирус? – выпаливает она.

– Это, конечно, идея, – соглашается он. – Но я не уверен, что она приведет нас к цели. В ней нет основательности.

– Да ты знаешь, что такое вирусология?! Что такое вирус? Как он может воздействовать на живую особь?

– Под основательностью, – примирительным тоном говорит Пытливый, – я имел в виду основу, на которой можно выстроить убедительную концепцию, объясняющую поведение землян. Возможно, я не прав.

– Не возможно, а точно не прав. И если не возражаешь я займусь этой идеей сама.

– Пожалуйста. Тебе и карты в руки. Это очень близко к твоей специальности. Вы же – и медики, и врачеватели, и химики, и… психики, – рассмеялся практикант.

– Ты сам психик, а мы специалисты по психиатрии, – шутливо стукнув его по плечу, она предложила смотреть запись дальше.

Наконец экран стал показывать то, чего он давно ждал. Над самой планетой, под охранной многослойной оболочкой, замигала опоясывающая всю Землю бледно-розовая лента.

Комментатор вещал:

«…Этот симпатичный поясок – Силовое Одухотворяющее и Инкубационное Кольцо, – новое слово инженерной мысли в технологии создания миров. Он был изобретен и впервые применен именно здесь, на планете Земля. И просуществовал две тысячи лет или немногим более двадцати лет по времени ВКМ…

Слова „впервые“, „уникальный“, „единственный“ часто будут встречаться в моем лексиконе на протяжении всего рассказа о планете землян…

Здесь, впервые за всю историю создания Начальных планет ВКМ, внешний облик разумного существа был сотворен не по эскизам искусных ваятелей Службы Всевышнего, а из имеющегося в Земной природе и хорошо адаптированного животного вида – обезьяны. Что правда, то правда сама обезьяна была создана по рисункам ваятелей, но до Человека, образ которого мы ныне видим, ей было далеко.

Перед Службами Всевышнего встала проблема, как провести процесс массового одухотворения.

Чего не было никогда. Ни в одной из Начальных планет пяти других Лучей. Возникли непростые задачи. Как одновременно и по всей Земле провести эту отнюдь не простую операцию и как подстраховаться от естественных и непредсказуемых реакций существ, резко и враз перешедших от животного ощущения и видения мира к разумному? Ведь иное Пространство-Времени, другие образы и восприятия близких окрестностей и небесных светил, иные осязания, потребности, уровень жизненных отношений между собой. Одним словом, чужой мир. Все-все будет не так, как было, к чему привыкли…

Вот тогда-то группа ученых во главе с выдающимся исследователем и технологом миров ныне Верховным Координатором Служб Всевышнего Проницательным разработала оригинальное устройство, получившее название Силовое Одухотворяющее Кольцо. Позже, после принципиальных нововведений в его конструкцию, которые были предложены известным ученым Строптивым, оно получило новое имя – Силовое Одухотворяющее и Защитно-Инкубационное Кольцо, или сокращенно СОЗИК.

Теперь помимо основной функции – одухотворяющей – оно могло и выполняло другие жизненно важные действия в отношении новоявленных разумных особей. Регулировала климат и до минимума смягчала воздействие на землян космических процессов. Над поясом могли бушевать ураганы, магнитные бури, проходить активные солнечные процессы, звездные трагедии, а у новорожденных это не ощущалось. Вобщем обеспечивался инкубационный режим обитания.