Текст книги "Приговоренные"

2. Подарок Ведуна

Ведуна нигде не было. Ни у овчарни, ни у ворот дома… Опять улетел, горестно вздохнула она. И на глаза накатились слезы.

– Тебе грустно, милая? – обдав ее ушко теплым дыханием спросил он.

– О, Боги! Ты – здесь?..

– А как же?

– Колдун несносный! Куда ты исчез? – залившись счастливым смехом прозвенела она.

– Я не хотел, чтобы брат видел мою слабость. Мою любовь… Он бы догадался.

– Ну и пусть, – сказала она.

Строптивый промолчал.

– Смотри, Чаруша, – под нами город. Вот дворец Навуходоносора. А вот в инее знаменитые висячие сады.

– Я – лечу! Я лечу! – восторженно кричит она.

– Куда хочешь, Чаруша?

– Хочу увидеть все-все. Всю Землю.

– Значит, на Луну, – говорит он.

– На Луну? – переспрашивает она.

– Лучше всего она видна именно оттуда.

– А страны… А чудеса…

Это – потом. Я все тебе покажу. Ты как страницы книги перелистаешь всю планету…

Она не спросила, что такое «книга». И что означает слово «планета» – тоже не спросила. Неизвестно откуда, но она знала их значения.

Находясь рядом с ним, она все понимала. И все вспоминала. Только откуда?.. Впрочем, этим вопросом она не задавалась.

– Землю надо смотреть пядь за пядью. Смакуя. Наслаждаясь.

И Чаруша первая из людей увидела Землю. Всю. Целиком. Голубой, красивый шарик. И, завороженная, она любовалась им с Луны. А на Луне – ни деревца, ни живой твари, ни ветерка. Ямы, косые желтые скалы. Но как легко было там. И как было чудно…

А когда они возвращались, Ведун сделал ветер. И ветер задул их следы. Он сказал, что если этого не сделать, то через много тысяч лет, когда земляне научатся летать и прилетят на Луну, они удивятся, обнаружив здесь их следы.

… Опустились, когда солнце пошло на закат.

– Чаруша, я хочу сделать тебе подарок. Платье, – сказал он.

– Ты что?! – замахала она руками. – Родители как увидят вместе с ним прогонят меня со двора. У меня их достаточно. Правда, милый.

– Они на него даже не обратят внимания, – настаивал Ведун. – Оно точь-в-точь такое, какие ты носишь. Но оно не простое. Ты всегда будь в нем. Даже когда спишь.

– Зачем? – спросила девушка.

Привлекая ее к себе, Строптивый сказал:

– Чаруша, я не хочу, чтобы ты постарела… Это долго объяснять. Но поверь мне. Так нужно… Если ты не станешь его носить, то через полгода, наших полгода, – он показал в небо, – я останусь таким, какой я есть, а ты превратишься в шестидесятипятилетнюю старушку… Возможно, на первых порах тебе в нем будет неуютно… Но ты привыкнешь. У тебя на глазах твои сверстники превратятся в старые развалины, а ты будешь все так же свежа, красива и любима мной.

– Нет! Нет! Так несправедливо. Не по-людски, – отпрянула она от подарка.

– Может быть, – не стал спорить он. – Но я люблю тебя. Такой Чаруши в моем мире – нет… А ты… – он запнулся. – Ты любишь меня?

– Не знаю… Наверное… Ты для меня такой родной…

– Я хочу тебя в жены, – сказал он.

– Прямо так сразу, – невпопад пролепетала она.

– Можно не сразу, – засмеялся Ведун. – Но, пока ты не решишь, одевайся в мои платья.

– О, Ведун, – застонала Чаруша. – Ты мне даришь молодость… А во мне – нет радости.

– Почему?

– А буду ли я счастлива?

– Будешь. Я все сделаю для этого, – самоуверенно заявил Строптивый.

– Ты всего лишь Ведун, мой милый, – сказала она и побежала домой.

Как он был самонадеян! И как была права она, непостижимым чутьем проникнув в свое и его недалекое будущее, думал он, вспоминая день за днем их шальной и безбрежной любви. Но Бог свидетель, он делал все, чтобы она была счастлива. Он показал ей мир. И как он был горд собой, когда в радуге брызг, зависнув над Великим водопадом Земли, Чаруша сквозь вселенский грохот воды прокричала:

– Я счастлива, Ведун.

Она любила Ведуна до беспамятства. И потому слушала его. И одевала его платья. И настало время, оно спасло ее.

3. Слоны подземелья

… Третий день в недрах что-то гудело, топталось и недовольно ворчало. Земля покачивалась, как вода в до краев наполненном ведре. С ней вместе покачивалась их лачуга и все их небольшое поселение, состоящее из ста сорока дворов.

«У слонов спины чешутся, – объяснял ей брат. – Немного потрутся и успокоятся. Все будет хорошо. Не бойся».

«Я не боюсь», – выдавив из себя бодрую улыбку, сказала Ева.

И хотя она знала, что слоны, на которых держится Земля, в конце концов утихомирятся, на душе все равно было тревожно. И жутко было. Наверное, не от этого зловещего покачивания, а потому что до сих пор нет родителей. Без них ей так неуютно. Адаму тоже страшно. Он делает вид, что ему все нипочем. Он тоже ждет их…

Пошла двенадцатая ночь, как родители уехали в Вавилон, на ярмарку. Нагрузили повозку горшками, амфорами и кувшинами, что сделали за последний месяц, и укатили. Обещали вернуться через семь ночей, а их все нет да нет. Брат уверял, что сегодня они приедут обязательно. И Ева то и дело выбегала за ворота. Выглядывала их.

Дорога едва виднеется. На ней – никого. По пустырю ветер мечет странные тени. Воют сбежавшие от людских жилищ собаки. Вздыбив шерсть, несутся, жутко мяукая, кошки. В стойлах бьют копытами и дико ржут лошади. По швам трещит сарай, где, бодая стены, мычат коровы. Отчаянно, пытаясь вырваться из загонов, верещат овцы, да козы. В курятнике невообразимый гвалт…

Вся живность словно взбесилась. Кругом истошный визг, выворачивающий душу вой и вопли… Еву охватывает жуткий страх. Она забивается в угол. Ей холодно. Кожа покрывается пупырышками…

Ева снова выглядывает наружу. По мглистому проселку ковыляет повозка. В силуэтах людских фигурок она узнает отца с матерью. Выбиваясь из сил, они тащат под уздцы упирающихся и взбрыкивающих лошадей. Она бросается в дом, чтобы сообщить об этом Адаму. Брата в комнате нет. По открытому люку, ведущему в подвал, она догадывается – спустился за вином.

«Адам, наши едут. Надо помочь», – кричит она в проем погреба и снова стремглав выбегает наружу.

Ева вприпрыжку бежит на дорогу. Навстречу родителям. Помочь им. Резкий порыв ветра, по-разбойничьи гикнув, бросает в нее, вперемешку с песком и мелкими камушками, связку веток с растерзанных им деревьев. Ева падает. В плече резкая боль. Стальной обруч давит грудь и горло. Из широко открытого рта вместо крика вырывается жалкий писк. Превозмогая боль, она поднимается.

Повозка почти рядом. Ева видит маму. Ее лицо в кровь иссечено несущимся по ветру острым песком. Лица отца она не видит. Набычившись, он толкает кузов повозки вперед. И тут позади него, глухо взорвавшись, разверзывается каменистая твердь. Повозка вместе с лошадьми и родителями срываются в дымный зев расступившегося проселка…

Земля вздыбливается и волной, самой настоящей высокой волной, катится в сторону Евы. Вот она поднимает ее на горб, и почти тотчас же сбрасывает под ноги другой, уже вставшей на дыбы, волны. Она поднимает Еву и, кувыркая вместе с массой земли, несет назад, к поселению… Платье, подарок Ведуна, разбрасывая зеленые искры, рвется по швам.

– Ведун! Миленький, где ты?! Помоги!..

Бесновато пляшущий и визжащий ветер вдруг смолкает. Словно испугался этих слов. Но это было какое-то мгновение. А потом еще безумней затопал, завыл, завертелся и поднял кучу песка. Чаруша еще видит, как поперек поселка, треснув, земля расступается и высокая зыбь смахивает в разинутую пасть недр все что в нем имелось… Но не видит уже, как земляной вал, перемоловший в чреве своем городище, вскидывает ее на загривок, а потом бросает под ноги другим, набегавшим. И тут большая птица с явными человеческими очертаниями подхватывает гибнущую за талию и взмывает вверх…

То был Мастер Верный.

4. Роковая встреча

Верный в лаборатории оставался один. Товарищи два дня как улетели на ВКМ, на доклад к Верховному Координатору.

Приборы еще утром показали сейсмическую опасность. Спустившись к соседям, он предупредил их о надвигающейся катастрофе и постарался внушить им животный страх. Но люди есть люди. Они животные по биологии, но не по разуму. Не в ладах у них одно с другим. У разума есть могучий аргумент: «Авось, обойдется». Тем более у них крепкие, по их понятиям, дома. И как бросить хозяйство? Куда податься? И все-таки повозок пять-шесть ушло. Уходили под смех и улюлюкание оставшихся сородичей.

Светопреставление началось поздним вечером. Верный смотрел кристалл с прямой трансляцией концерта из ВКМ и одним глазом следил за индикатором сейсмоаппаратуры. Кристалл, вмонтированный в них, добросовестно записывал шумы сдвигающихся пластов недр… И вдруг сквозь треск и грохот разломов он явственно услышал душераздирающий человеческий вопль. Он был слаб, но четок. Кричала женщина.

«Ведун, милый! Где ты?! Помоги!..»

Верный аж подпрыгнул. На их волне призывный голос гибнущего человека. «Значит, наша!.. Быть того не может!..» – молнией промелькнуло в нем, но быстрее молнии сработал инстинкт – «Спаси!» И Мастер ринулся в кромешную мглу катастрофы… Уже выхватив девушку из под набегающего на нее земляного вала, он понял причину, почему их аппаратура запеленговала ее. Секрет таился в надетом на нее платье, которое по швам было прострочено нитью времени. И, очевидно, когда оно рвалось, нити замкнулись на волнах их времени. И счастье ее, что она крикнула именно в этот момент.

«Но кто, красавица, дал тебе это платье?» – глядя на неподвижно лежавшую девушку, спросил он, и сам же, прикрикнув на себя, ответил:

– Кто?! Кто?!.. Кто-то из наших.

Оказав ей первую помощь, он, надев нимб, материализовался на ВКМ. И опять ей повезло. Ребята только-только вышли от Верховного Координатора.

– Строптивый, – тихо позвал он.

– Что случилось, Верный? – всполошился шеф.

Взяв его под руку, Верный отошел с ним в глубь залы. И коротко рассказал о случившемся.

– Где она? – спросил Строптивый.

Верный показал. А затем, взглянув на шефа, сразу же отвел глаза. Никогда, даже в экстремальных переделках, в каких им приходилось бывать, он не видел Строптивого до неузнаваемости изменившимся в лице. Он прямо-таки заиндевел.

– Продержи ее до нас, брат… Кроткий сейчас осмотрит ее и проконсультирует тебя.

Верный все понял. Строптивый ничего не стал ему объяснять. И не стал ни о чем просить, мол, никому не говори и так далее. Это было лишнее.

Очнулась Чаруша в незнакомой комнате, освещенной чуть подсиненным мягким мерцающим светом. Было по-утреннему светло и свежо, хотя окна были плотно задрапированы декоративной тканью.

– Где я? – спросила она.

Клевавший носом Кроткий встрепенулся. Наклонившись к ней и встретившись с осмысленным взглядом девушки, он сказал:

– Ну здравствуй, Чаруша. Добро пожаловать снова в мир землян.

– А-а-а, – протянула она, – лекарь… Томный.

– Я – томный? – переспросил он.

Чаруша закрыла и открыла глаза.

– Почему же? – поинтересовался он.

– Глаза у тебя томные… Ты живешь и печалишься, – улыбнулась она.

– Ну спасибо тебе. Теперь и я имею земную кличку, – искренне поблагодарил он девушку.

– Где я? – снова спросила она.

– У Ведуна, – как бы между прочим ответил он.

И Чаруша заплакала. Она вспомнила все, что с ней произошло. И снова видела она, как в раскрытое чрево недр падали отец, повозка с лошадьми и мама.

– А что с Адамом?

– Адама тоже нет, – прямо ответил Кроткий. – Но он тебе здорово помог.

– Как?

– Расскажу завтра, – пообещал он.

– Я теперь совсем одна, – всхлипнула Чаруша.

– Успокойся… Тебе хорошо… У тебя ничего не болит… Через денька два ты встанешь на ноги… Спи!

Взмахнув над ее лицом ладонью, он вышел. Больной больше ничего не угрожало. Она проснется часов через восемь. За это время и он успеет выспаться. Но прежде чем лечь, он связался со Строптивым, сообщив, что его пациентка пошла на поправку и что он с ней раговаривал.

– Спасибо, брат, – прозвучало в эфире. – Ложись. Я скоро буду.

– Кстати, Ведун, у меня теперь тоже есть кличка, – похвастался он. – Она дала. Назвала Томным.

– Как?! Как?! – вмешался стоявший рядом со Строптивым Багровый Бык.

– Томный, – не без гордости повторил Кроткий.

– Не в бровь, а в глаз, – резюмировал Озаренный.

Прежде чем лечь, Кроткий снова прошел к ней в спальню. Чаруша крепко спала. И видела сны. Она всхлипывала.

«Бедняжка, – возвратившись к себе, подумал Томный, – у ней теперь здесь, на Земле, никого нет. Кроме Ведуна и нас».

Если бы Адаму не размозжило череп, его можно было бы спасти. Но, увы! Могучий организм парня боролся до последнего. И тем не менее он помог сестре. Его ребрышки хорошо вживились в переломанные конечности сестры. Хотя, если по-правде, не помогли бы ей Адамовы ребрышки, не привези они с собой из ВКМ в достаточном количестве плазмы, печень и левой почки. Печень была порвана, а почку словно кто сорвал, как ягодку с куста.

Тут честь и хвала Верному. Не покажи он ее вовремя, никакая трансплантация не помогла бы… И Кроткий не заметил, как провалился в сон.

Чаруша полюбилась друзьям. Каждый пытался чем-нибудь да угодить ей. Откровенно обижались, если кому-то она уделяла больше внимания. Правда, Ведуна это не касалось… А однажды, когда их никого не было, прибрав в доме, Чаруша вышла погулять. И на ветке дуба, свисавшего к самому крыльцу, она увидела белого-белого как снег и как снег искрящегося на солнце сокола. За это время, что Чаруша жила у мастеров, она привыкла к разным диковинным странностям. Но белый сокол. Такое чудо. И от огней, переливающихся в его перьях, у ней закружилась голова.

– Как зовут тебя, девица? – спросил Сокол.

– Ева.

– Кто ты Ева?

– Жена Ведуна, дивный Сокол.

А потом кружение в голове прошло. На ветке никакой птицы не было и в помине.

«Опять кто-нибудь из ребят разыграл меня», – подумала Чаруша и забыла об этой роковой в своей судьбе встрече…

Глава одиннадцатая

1. Посланник

– Мастер, вы спите? – спросил вошедший к нему, в комнату отдыха, дежурный.

Никакого желания откликаться у Строптивого не было. Ему привиделся сын. И видел он его как наяву. Даже чувствовал он голову на своем плече. А ладонь как это ни казалось странным, продолжала ощущать жестковатые волосы юноши… Они о чем-то долго-долго говорили. Строптивый, кажется, успокаивал его. Успокаивал и восхищался. Хвалил за что-то и подбадривал.

Полулежа в кресле он так глубоко и с таким наслаждением окунулся в эту встречу, что выплывать из этого полусна и лишать себя столь сладостных минут удовольствия, не так уж часто выпадающих на его долю, не хотелось.

– Мастер! – настойчиво окликал дежурный.

«Раз настаивает – значит, что-то безотлагательное», – резонно заключил Строптивый и открыл глаза.

– Я весь внимание, – прохрипел он.

– К вам посланник Всевышнего.

«Ого!» – воскликнул он про себя, а вслух, как можно сдержанней, спросил:

– Где он?

– Ждет в вашем рабочем кабинете.

– Я сейчас буду. Пойди доложи.

Вместо того чтобы повернуться и выйти, дежурный сделал шаг вперед и доверительно прошептал:

– Мастер, это – Вэкос Проницательный.

– Вот как! – удивился Строптивый и поспешил к себе в кабинет.

«Странно, – подумал он, – с чего бы ему представляться Посланником?»

То был действительно Вэкос. Подчеркнуто официален и, как показалось Строптивому, немного торжественен. В обычно бесстрастных глазах его совсем по необычному сквозило открытое дружелюбие.

– Я уполномочен Всевышним особо поздравить вас с успешным окончанием работы и пригласить в Его Резиденцию. Я уполномочен объявить вам, что за проявленные высокую дисциплинированность, самоотверженность и терпение, добросовестность и мужество, вы досрочно, с этой минуты, освобождены от наказания. Обвинения в отношении вас теряют всякую силу, и вы назначаетесь первым заместителем Верховного Координатора служб ВКМ…

Руки Строптивого впились в подлокотник кресла. По щекам заходили желваки. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не вскочить и не орать от радости на все миры. Подавив в себе шквал безудержного ликования, он срывающимся голосом сказал:

– Повтори, Проницательный.

И Посланник слово в слово повторил и добавил:

– От себя скажу, должность моего первого заместителя учреждена тем же Его Указом.

– Значит, я твой заместитель? – деланно буднично, словно речь шла о погоде, спросил Строптивый.

– Нет. Ты Первый заместитель, – в том же ключе прозвучал ответ.

Наконец Строптивый широко улыбнулся.

– Я не знаю, как вести себя в таких случаях, – откровенно сказал он.

– Естественно, – посочувствовал Посланник, – такой случай выпадает раз в жизни и одному на миллиарды душ.

– Может… – начал было Строптивый, но Верховный Координатор властным жестом руки остановил его.

– Я не закончил, Мастер.

– Извини, – насторожился Строптивый.

– Я уполномочен также передать тебе этот видеокристалл и после его просмотра обсудить и принять решение с учетом полученных от Всевышнего рекомендаций.

Принимая кристалл, он спросил:

– Что в нем? В двух словах.

– Посмотри и послушай, – посоветовал Вэкос. – Уверен, тебе будет интересно.

– Неужели на свете есть нечто интересней той новости, что ты принес мне?

– Все относительно, – многозначительно усмехнулся Посланник. – Дело в том, что Всевышний встречался с твоим сыном.

Строптивый напрягся.

– Всевышний спроецировал перед ним тебя…

Строптивый вспомнил о своем недавном видении и поспешно взялся за кристалл. Вспыхнул экран.

– Они встретились в горах, где Всевышний отдыхал, – объяснил Вэкос.

– Он вызвал Пытливого туда? – удивился Строптивый.

– Нет. Оказалось, то место для уединения облюбовал себе и твой сын. Пытливый прилетел туда в крайне расстроенных чувствах. Чтобы отвлечься…

– Понял, – остановил его Строптивый.

И тут Мастер увидел себя, идущим от куста гранатника в сторону объятого благостными думами величественного Кедра, стоявшего над пропастью в роскошном ковре маков и созерцающего творение рук своих…

Стоя у экрана, Строптивый машинально склоняет перед Ним голову…

В изножии Кедра серым комочком, при черной печали, сидит ни о чем не догадывающийся Пытливый. Он видит отца и улыбка светлой надежды смахивает с его лица темные тени грусти…

Он сидит доверчиво прижавшись к Строптивому и знает, что отец поймет его, защитит, не даст в обиду. Но все, что он говорит ему, – не исповедь самооправдания, а обстоятельный анализ проведенного им исследования…

Строптивый в течение часа, не отрываясь смотрит на «свою» беседу с сыном. Вэкос что-то пытается сказать ему, но он машет рукой. Просит не мешать…

Строптивый на экране задает сыну те же вопросы и также сопереживает с ним, как это делал бы Строптивый, находящийся сейчас на полигоне. С одной лишь существенной разницей…

Каждое слово, произносимое тем Строптивым, было не словом, а многомерным и одушевленным понятием. Это даже были не слова. Нет, это вовсе были не слова. То были мысли, рождающие их. То были чувства, берущие за душу.

То был серебряный перезвон четок. То была разверзшая тайна тайн. И была в них пронзительная ясность значений. И скорбь была. И был восторг. И была непрошеная слеза. В них были сон и явь. И хрустальный смех младенца…

То говорил Всевышний…

2. Грани страсти

…Сын запрыгивает во флаер. Экран гаснет. И Мастер какие-то мгновения смотрит в пустоту.

«Подумать только… Этот парень – мой сын», – говорит про себя Строптивый.

Словно прочитав его мысли и возвращая ученого в реальную обстановку, Посланник произносит:

– Похож.

– Да, Вэкос, – пряча увлажненные глаза, глухо отзывается он. – Родинка точь-в-точь моя. Ребята узнали его по ней.

А затем, вскинув голову, горячо прошептал:

– Спасибо, Всевышний… За него и за нее – спасибо.

– Разве дело в родинке? – не соглашается Вэкос и не без резона замечает:

– Вы одного поля времени.

– Правда, здорово он это нашел? – по-ребячьи пылко реагирует Строптивый.

– Он у нас молодец! В папу, – говорит Посланник.

Фраза «в папу» произнесена была с явным подтекстом.

– Не совсем в папу, – поняв его намек, протестует Строптивый. – Я обманул, спятив от страсти. А он – во имя науки.

– Та же страсть. Грань иная, – мягко возражает Вэкос и, поразмыслив, добавляет:

– Молодец, однако, он в другом… Мальчик сумел разгадать секрет Земного бедлама. Ключ от него действительно лежит в сюртуке у Времени. Конечно же, время. Конечно же, этот тихий невидимка посеял хаос среди землян. Признаться, весь замысел Всевышнего держался на нем. На его неизвестных мужам ВКМ функциях.

– Ни я, ни мои ребята тоже не знали об этом, – обронил Строптивый.

– Да, вы не знали. Но, согласись, у твоих ребят был шанс самим дойти до всего. Он ведь их не торопил.

Явно раздосадованный упущенной возможностью открыть одну из тайн мироздания, которая казалась сейчас такой очевидной, он стукнул себя по лбу.

– Как это было просто.

– Было… было… было… – несколько раз повторил Посланник.

– Господи! Мои ребята мучались над каждой мантией, над каждым кодом. Изощрялись над ними, как заплечных дел мастера. Лишь бы добиться той кондиции индивидуальности, какая им была нужна, которая работала бы на замысел Всевышнего. А, оказывается, мы не так ее делали. Теперь все, как говорится…

– Ничего не все!.. И не теперь, – перебил Вэкос. – Замысел остается. Его не трогаем… Завтра мы все обсудим. Всевышний созвал аэропаг.

Строптивый понял суть дела. Из Начальных других пяти Лучей идет поток душ не лучшей кондиции. О чем свидетельствует зафиксированная серия эксцессов, никак не вяжущаяся с нормами жизни на ВКМ. И причина, значит, в том, что на Начальных планетах, созданных до Земли, параметр времени в разумных особях был учтен. А конечным результатом этого стали те самые пресловутые очаги негатива, которые проявлялись повсеместно. По всем Венечным. А вот на шестой Венечной, как показали наблюдения, такого не наблюдалось… Так что Земля нужна такой, какая она есть.

И Строптивый снова подумал о сыне: «Какой он, однако, молодец. Разгадать хитроумную ловушку самого Всевышнего».

– Вэкос, неужели его осудят! – с тревогой за сына и не без ноток просительности произнес он.

– Предварительное слушание дела состоялось. Пять месяцев ссылки на Землю. Без кругооборота. Пусть проводит в жизнь одну из своих рекомендаций… Мягче, как сказал Всевышний, нельзя. Насколько я понял, Пытливый должен быть подальше от ВКМ. Цель: до поры до времени не придавать широкой огласке его открытие. Чтобы в идущих из ВКМ в Кругооборот и направляемых на Землю не возникло недовольства.

– Ты сказал о каких-то его рекомендациях. Ты что имел в виду? – спросил Строптивый.

– Их у него несколько. И весьма интересных… Между прочим, одну из причин чрезмерного обострения отношений между землянами Пытливый видит в разбросанности по хроноспиралям отраженных контактных точек людских субстанций. Он предлагает их скучивать с Земли.

– Это, может, и удастся. Но оно мало что даст, – разводит руками Мастер.

– Немного, конечно, – согласился Вэкос и, по-доброму, усмехнувшись юдобавил:

– Пусть дерзает! С нашего мальчика на Земле начнется Великое переселение народов. Он на себе испытает, как велико значение Личного поля времени в жизни человека. Будет понимать и хотеть и будет не мочь изменить себя.

– То есть?

– Одно его «Я» будет хотеть добра, любви и покоя, а другое – реальное, с вдохновенной страстью будет продолжать делать обратное. Сеять смерть, ненависть и жаждать крови… Слышать, да не так. Видеть, да не то. Хотеть, да не мочь. Таков физический эффект Личного поля времени. Самое типичное его проявление. В конце концов поймет, в чем заблуждался.

– Кстати, Вэкос, у Пытли, сына моего, есть девушка. У них любовь…

Посланник расхохотался.

– Строптивый был бы не Строптивым, если бы не задал этого вопроса… Это все-таки будет наказание в форме служебной командировки. И потом пять месяцев по ВКМ – сущий пустяк в сравнении с пятьюдесятью годами.

– Не правда ли? – заглядывая в глаза Мастеру, спрашивает Проницательный.

– Не говори, – вздыхает Строптивый, – пять месяцев – ерунда.

– Но ты меня не дослушал, – возвращаясь к прерванному разговору, говорит Посланник. – Пытливый считает, что на землян можно влиять и другими методами. Дать им религию. Веру в Господа нашего. Кстати, к такому же выводу пришли и твои друзья. И пришли они к нему независимо друг от друга…

– Вера в лучшее, – сказал Строптивый, – фактор существенный. Но разница в восприятиях и в понимании может исказить самую лучшую из религий.

– Вот именно, дорогой мой. Вот это-то и будет предметом обсуждения аэропага… Всевышний считает, что после процесса Великого переселения народов, которое начнется с твоего сына, на Землю следует послать Будду. Им станет Озаренный. Он даст землянам буддизм. Затем явится Кроткий. Его нарекут сыном Божьим – Иисусом Христом. Люди Начальной планеты шестого Луча получат от него в дар Христианство. Вслед за Иисусом придет Магомет. Им будет Верный. Он осенит человечество Земли полумесяцем Ислама. Они будут уходить один за другим приблизительно через каждые пять лет по времени ВКМ.

– Вэкос, а я? – с настороженностью спрашивает Строптивый.

– Я понял тебя. Выбор на них пал не случайно. Это их предложения. Их видение вероисповеданий… Что касается тебя. Ты нужен Ему здесь. И ты уже определен. На первых порах подключишься к созданию седьмого и восьмого Лучей. А совсем скоро займешь мое место. Я устал, дорогой. И ухожу в Кругооборот. Об этом я тоже уполномочен сообщить тебе…

Строптивого словно оглушило.

– Почему, Проницательный?! – спросил он.

– Устал я, право. Очень устал… Ну хватит! Кроме этой новости, остальное мы должны сообщить аэропагу и настаивать на их признании…

– Все! Пора! – решительно поднявшись, Верховный Координатор пошел к выходу.