Текст книги "Приговоренные"

2. Куpаж

Он требует пособия с коротким названием «Время». На экране вызванная им книга. По команде оператора дисплей раскрывает ее на последней странице – «Содержание». Пытливому нужна четвертая глава – «Время, как основополагающий фактор Кругооборота разумной жизни.» Он не собирался читать ее заново. Ему нужна была итоговая ее часть, где без лишних слов, лаконично, излагались выводы… Страница 292-я.

…«Итак, – лихорадочно пропуская ненужные пункты, стал читать он, – мы с вами определились в следующем:

первое. Время не абстрактное понятие, а весьма сложный и очень чуткий живой организм;

второе. Во вневременьи жизнь Хомо Сапиенса и любой одушевленной твари невозможна;

третье. Время состоит из составных частей, каждая из которых имеет свой участок, свое Пространство и находится в прямой зависимости от деятельности главного их органа – от Абсолютного Пространства-Времени. Последний осуществляет функции, во многом схожие с функциями сердечной деятельности Хомо Сапиенсов…;

пятое. Абсолютное Пространство-Времени, как главный орган, регулирует периоды сжатия и расжатия спиралей Общих Пространств-Времени всех шести Лучей, а те, в свою очередь, воздействуют на спирали Планетных Пространств-Времени;

шестое. Через Абсолют времени осуществляется влияние ВКМ на природу планет вообще, и Хомо Сапиенсов в частности;

седьмое. Субстанция мыслящего, не облеченная в мантию /кокон/ ткани Времени, не может дать разумной особи, не будет иметь программы собственной жизнедеятельности и не сможет осуществлять полет по Кругообороту по причине отсутствия в нем лоцмана, то есть той самой ткани времени, что сориентирована на Планетное и Лучевое Пространство Времени того или иного Луча…;

девятое. Хомо Сапиенс связан с Пространством Времени, как младенец с матерью пуповиной. Чтобы составить себе зримый образ колонии обитания мыслящих существ на планетах всех Лучей, достаточно представить виноградную гроздь…»

Дальше Пытливый читать не стал. Если бы сейчас кто спросил его, что он ищет, Пытливый вряд ли дал бы вразумительный ответ. Он еще этого не знал. Хотя нечто смутное уже маячило перед ним. Но по возникшим, едва улавливаемым контурам дать ему четкое название было выше его сил. Назвать не мог, а близость чувствовал. Огня не видел, а жар, исходящий от него, уже жег…

Если и есть ответ на загадку глобального бедлама в сообществе землян, размышлял Пытливый, то он может крыться в среде Пространства Времени. И совсем не потому, что в этой плоскости никто не пытался посмотреть на проблему, а потому, что она, как на нее ни взгляни, упирается во взаимодействие биогенетической структуры землян с Пространством-Времени.

И что-то внутри его екает. По телу легким ознобом пробегает дрожь. «Неужели?» – спрашивает он себя. Так обычно ему дает знать о себе чутье. Так начинается кураж.

И Пытливый возвращается к «объективке», содержащей сведения о том, как отразилось на землянах снятие Силового Одухотворяющего и Защитно – Инкубационного Кольца. Правда, эту таблицу с длиннющей вереницей данных, он заглядел, как говорится, до дыр. Но, если начистоту, изучал он ее в целом без избирательности, надеясь в этой пресловутой таблице обнаружить какую-либо подсказку к решению задачи.

Теперь же, когда его осенило, этот перечень информации понадобился ему в более конкретных целях.

– Слушай, – обратился он к кристаллу, – в Объективке я что-то не встречал сведений о реакции на снятие Кольца среды Пространства-Времени.

«Это во втором разделе Таблицы, – бесстрастно отреагировал кристалл. – Пожалуйста!»

И тут на дисплее появилась запись повергшая Пытливого в шок. Ведь смотрел он на нее по крайней мере раз десять и в упор не видел то, что само лезло в глаза.

Видеокристалл долго мешкал, разбираясь со своей памятью и, наконец, выдал следующую запись:

«…Состояние Пространства-Времени: В норме. Отклонений нет. Функции стабильны. Незначительный всплеск, зарегистрированный в момент снятия СОЗИК, носил характер эпизода…»

– Значит, был всплеск, – глядя перед собой, с сардонической ухмылкой произносит Пытливый и тут же запрашивает:

– Отмечалось ли подобное при обустройстве Начальных планет на пяти других Лучах?

«Прецедентов не было, – скрипит кристалл. – На Начальных планетах других Лучей СОЗИК не применялся. Советую обратиться в архив».

Всплеск, как ни крути, думал Пытливый, не комариный укус. Его мог вызвать достаточно мощный удар. И источником его, кроме самого тока времени, ничего быть не могло.

Ткань Времени слишком непростое соединение. Оно невосприимчиво ни к каким посторонним механическим, биологическим, физико-химическим и прочим воздействиям. Любой из видов Пространства-Времени реагирует только на идентичный или однородный с ним материал…

Мог ли такой материал содержаться в Земле?

Снова запрос:

«– Имелись ли в недрах, либо на поверхности Земли какие-нибудь минеральные или иные природные, либо искусственные соединения, способные повлиять на Спираль Пространства-Времени?»

Видеокристалл отозвался мгновенно:

«Не имелись».

– Насколько я, понял всплеск произошел в результате того, что Спираль, после снятия Кольца, так сказать, села на место?

«Совершенно верно».

«Неубедительно», – подумал Пытливый и решил зайти с другого бока.

– Что могло вызвать всплеск в Пространстве-Времени помимо этого?

«Только привнесенный фактор,» – последовал ответ.

Немного поразмыслив, Пытливый решился задать провокационный вопрос:

– По какой причине материал Времени поставлялся на планету?

«Подобной информацией не располагаю. Обращайтесь в Архив», – незамедлительно и коротко отозвался кристалл.

3. Много голов, да мало умов

Пытливый откинул голову. Он устал. Шутка ли, шестой час кряду, без перерыва, он истязал и себя, и кристалл. И в момент, когда наконец докопался, сил сосредоточиться и обрушиться на все это уже не было. Пытливый отложил кристалл и поднялся из-за стола. Надо было отдохнуть. Отвлечься. И он вышел из палатки.

Оловянная монетка солнца быстро взбиралась к зениту. Косматыми хлопьями падал с неба снег. Ни ветерка. Тихо. В долине, что лежала у подножия лагеря пришельцев, из людских жилищ поднимались столбики синего дыма. Набрав в грудь приятно пощипывающего морозца, Пытливый взмыл в воздух. Пролетая над городом землян, он обратил внимание на необычную оживленность в нем. Со всех концов к его центру стекались группы вооруженных людей.

«Опять война, – поморщился Пытливый. – Теперь-то за что и с кем?»

Он опустился во двор большого дома. Жители называли его царским дворцом. Не всякая птица без особого дозволения могла осмелиться перевести здесь дух. Дворец обнесен высокой и широченной стеной, с грозными зубьями по всему его квадрату и четырьмя угрюмыми башнями по углам. Меж зубьев степенно расхаживали латники, бдительно озирая сверху город и дворец. У коновязи топталось с десяток богато убранных лошадей.

«Генералитет съехался», – догадался Пытливый.

Ему захотелось послушать, о чем они там говорят. Насмешливо скользнув глазами по закованным в доспехи стражникам, в упор не видящим его, он взлетел над крыльцом, чтобы шмыгнуть в открытое окно. И хорошо не успел. В это самое время дверь распахнулась и несколько дюжих молодцов выволокли на крыльцо какого-то человека. Добротные одежды, выдававшие в нем знатного горожанина, порваны. Лицо разбито в кровь. Один из воинов пнул его, и тело бедняги по ступенькам скатилось вниз.

– На площадь! Казнить при всем воинстве. Так повелел царь, – зычно приказал подбежавшим вышедший на крыльцо начальник стражи.

Ведро студеной воды привело лежащего в чувство. С трудом, путаясь в лоскутах изодранного платья, он поднялся на ноги. И в этот самый момент в дверях, со свитой, появился царь.

– Убрать с моих глаз этого предателя! – истошно завопил он.

Ватага стражников лихо бросилась выполнять царскую волю. Проворно скрутила руки и потащила к воротам. Обреченный, давясь собственной кровью и раскрошившимися зубами, обернувшись к царю, крикнул:

– Царь! Тебе к лицу визжать по-шакальи.

Удар горожанина был прямо-таки душесокрушаемым. Посильнее всех полученных им убойных тумаков. Задохнувшись от злобы, царь схватил кнут и бросился на обидчика. Удержали сановники, мол, что марать руки. Приговоренный хохотал. Хотя ему было не до смеха. А царь, оборвав изрыгаемую им площадную брань, закричал:

– Головы ему не сечь. Залить поганую глотку свинцом!

Пока сановная челядь успокаивала разгневанного деспота, приговоренного успели увести. Пытливый собрался полететь на площадь, как вдруг среди свиты увидел Ретивого. Тот его тоже заметил и помахал рукой.

– Кто этот человек? И что здесь произошло?

– Тот человек? – раздумчиво переспросил Ретивый.

– Самый разумный из всех здесь присутствующих. Он придворный философ. Учил этого многомнящего о себе деспота уму-разуму. Да тут дело безнадежное. Хоть всю мудрость Вселенных запихай в них – не поможет. Какой-то надлом в их психике. Никак не могу уловить. Как будто бы рядом, а не дается.

Пытливый понял, что мучает однокашника. Он тоже чувствует себя рядом с разгадкой. А она, дрянь эдакая, мелькнет и тут же пропадает. Вот и пошел Ретивый за ней по людям.

– Давно ты здесь? – спросил Пытливый.

– С утра.

– Так что натворил тот бедолага?

– Ничего дурного. Произнес на рыночной площади речь, – ответил Ретивый.

И он коротко рассказал, что произошло. Оказывается, философ уговаривал людей не выступать в поход. Говорил, что война, на которую они собираются, им не нужна. И вообще все войны бессмысленны, потому что приносят много горя. И тем, на кого нападают, и самим нападающим.

– Надо жить в мире с собой и со своими соседями, – кричал он в толпу. – Мы же люди! У каждого из нас на плечах голова. Мы все хотим дышать, пить, есть… Зачем же друг друга лишать жизни? Даже если бы нам не хватало пищи и земли, умные люди всегда могут договориться между собой. Потесниться. Все уладить миром. Худшей подлости, чем война быть не может… Кому она нужна?.. Тебе?.. – обращался он в толпу. – Или тебе?..

– Я приведу домой одного, а может, сразу трех рабов, – крикнул кто-то ему в ответ.

– А если тебя убьют? И ты никогда не увидишь свое дитя, этого солнца. Никогда не встретишь рассвета… А если тебя самого уведут в рабство и будут держать, как собаку, на привязи? И голодным псом, с выжженным на теле тавром, ты запоешь по-другому. Ты будешь жалостливо ныть: «Меня сделали рабом, но человеком-то я остался!..» А если ты потеряешь глаз, руки или ноги? Кто станет кормить твою семью? Кому ты сам нужен будешь?.. Пойми, проливший кровь себе подобного становится жестокосердечным. У него пропадает всякая жалость ко всему живому. Он превращается в зверя…

Я прошу вас, люди, не ходите на раззор!..

– Не тех упрашиваешь, философ. Скажи царю, – крикнул один из торговцев.

– Я сейчас пойду к нему, – пообещал оратор. – Но ты ошибаешься, говоря, что я не тех упрашиваю. Если каждый из вас скажет: «Нет!» – войны не будет. Вообще войн не будет.

4. Спасенный философ

– И философ пришел во дворец, – продолжал Ретивый. – А там шел военный совет. Обсуждалась операция агрессии. Деспоту, кстати, уже доложили о демарше его придворного мудреца. Он был взбешен. Но, когда тот вошел в комнату, царь не стал перебивать стратега, объявлявшего план налета. Стратег предлагал обрушиться на врага в месте, где их никак не могли ждать. Пройти к ним в тыл через горный перевал. Кто-то из военачальников резонно заметил, что на переходе армия может потерять сотни людей и лошадей. На что стратег заявил, что потерять две-три сотни людей во имя победы – сущий пустяк…

Царь державно кивнул в поддержку стратега. И тут вступил философ…

Он говорил покруче, чем на рыночной площади…

– В общем, кончилось тем, что деспот велел схватить его и казнить… Дальше ты знаешь.

– А что? Излагал он все здраво. Как положено нормальному Хомо Сапиенсу, – проговорил Пытливый.

– Беда, мой друг, в том, что большинство из них не приемлет здравого смысла.

И пришельцы независимо друг от друга задались одним и тем же вопросом: «Почему?» И ни тот, и ни другой не могли на него ответить. И от бессилия они злились на себя. Первым нарушил затянувшееся молчание Ретивый.

– Спасем мудреца?

– Непременно, – отзывается Пытливый. – Но тут нужен специалист.

– Остались считанные секунды, – напоминает Ретивый.

– Успеем, – успокоил он товарища. – Я вызываю Камею. Она отменный врач и химик.

– Согласен. Спеши, – торопит Ретивый.

Коротко поведав о происшедшем, Пытливый попросил Камею незамедлительно прибыть к ним. Камея объявилась на рынке в самый разгар события. Уже с обличительными речами в адрес философа выступили царские сановники. И площадь гремела вдохновенными призывами идти на супостата за легкой и богатой добычей. Один из воинов, запрыгнув на дощатое возвышение, по-сумасшедшему заорал:

– В поход! В поход!.. Изменнику – смерть!

Воинство, запрудившее площадь, взорвалось дикими криками. Все и вся было охвачено безумством. Люди бесновались. Они жаждали крови. «Смерть врагам!.. Смерть изменнику!..» – вопили они на разные голоса…

…И тогда выступил вперед деспот. И наступила тишина. И в этой тишине прозвучал сначала голос мудреца. Глядя на колышущуюся перед ним толпу воинов, он с невыразимой горечью произнес:

– Как много голов и как мало ума.

Царь нашел в себе силы равнодушно махнуть в его сторону рукой.

– Мои непобедимые львы! Я мог бы отдать его вам на растерзание. Но вы привыкли рвать тела врагов своих в открытом бою. И делаете это лучше всех. Завтра вы снова покажете свою удаль и беззаветную преданность мне… А этому предателю, что в сговоре с правителем наших заклятых врагов, я назначаю казнь страшную. Зальем его поганую глотку расплавленным свинцом…

И снова площадь огласилась диким ревом ликования.

Камея уже стояла возле поверженного наземь философа. Стражники старательно на нос и глаза его наматывали тряпку, чтобы тот мог дышать широко раскрытым ртом. Палач щедро зачерпнул ковшом кипящий «напиток». Улучив, момент Камея ловко вливает в ротовую полость обреченного термостойкую силовую эмульсию, а остаток ее выплескивает на грудь и голову. Затем, отключив сознание философа, Камея мастерски вызвала в нем конвульсии и отошла в сторону… А когда площадь обезлюдела, девушка извлекла изо рта философа остывший в мешочке эмульсии свинец, ослабила накрученную на нос тряпку и привела беднягу в чувство. Глубоко вздохнув, тот стал прислушиваться к себе. Камея осторожно вошла в его сознание.

– Мудрец, – сказала она, – сейчас за тобой придут твои близкие. Старайся не подавать признаков жизни. Я тебе помогу… Этой же ночью, не мешкая, бегите из города.

– Кто ты? – спросил философ.

Камея ласково улыбнулась и, ни слова не говоря, покинула его.

Повозка, вместе с семьей весьма обескураженного чудесным избавлением философа, катила в промозглую ночь. Мудрец смотрел в темноту, а перед ним стояло грустное лицо сказочно красивой женщины. Его спасительницы.

– Бегут, надеясь прибиться к людям получше. А надежд никаких. Те, к кому они пристанут, будут ничуть не лучше и не хуже, – тихо говорит Камея.

– Да-а-а, – тянет Пытливый, – твоя правда.

– Ничего, – успокаивает Ретивый, – приспособится. Станет как все. Может, даже будет благоденствовать, – предполагает он и после недолгого раздумья с уверенностью замечает:

– Но вряд ли будет счастлив. Его разумность не даст ему удовлетворения ни собой, ни жизнью.

Глава седьмая

1. Странный всплеск

Пытливый поднял голову. Отец слушал его с интересом. Не перебивал и не торопил. Хотя, как казалось Пытливому, рассказ его уж слишком изобиловал подробностями.

– Не надоело?

– С чего ты взял? – вопросом на вопрос ответил Строптивый.

– Так вот, в тот день я крикнул: «Эврика!» Мне он запомнится на всю жизнь.

Строптивый с недоумением посмотрел на сына. Пытливый понял.

– «Эврика!» – это модное теперь между нами слово. Мы его завезли оттуда. С Земли. Оно означает: «Меня осенило!» или «Я нашел!» – объяснил он.

Пытливый допустил небольшую неточность. «Эврика!» он не прокричал, а прошептал. И произошло это не днем, а ночью. Не замечая того, он бегал по палатке как зверь, которого посадили в клеть. Догадка вертелась по над самым надбровьем. Он чувствовал касание ее крылышек. Он едва не выл от бессилия ухватить вертлявую. Чертовка то показывалась, то бесследно исчезала. Он пыхтел, стонал и каждое «почему?», прокрутив в мозгах, скрепя сердце вынужден был отбрасывать от себя.

Этот коварный всплеск Времени. Если ко всему этому делу все-таки имелся ключ, то он лежал именно здесь. Так утверждало чутье. А логика – молчала. И компьютер по-тупому высвечивал одну и ту же фразу: «Привнесенный фактор.»

«Кто привносил?.. По какой причине?.. Какую преследовал цель?.. Каким образом?.. Кто разрешил?..»

Пытливый с ненавистью посмотрел на кристалл. Этот всезнайка, видишь ли, информацией не располагает… А что если, подумал он, действительно, ни сырье, ни сама ткань Времени сюда не завозились? Ни в каких видах и ни под какими предлогами…

«Как это ни под какими предлогами?!» – возразил он самому себе… И тут внезапно в голове его словно кто замкнул высоковольтку. Он замер, а гортань сипло выдула: «Эврика!»

Он поймал. Он держал ее в руках. И это было то, что надо. Пытливый судорожно глотнул воздуха. «Привнесенный фактор» – ничто иное, как сам Хомо Сапиенс. Его первооснова, облеченная в ткань времени. Только с ней здесь работали. Только ее вживляли. Она-то и среагировала на снятие Кольца. Каждая из первооснов в отдельности, конечно, не представляла серьезной силы, но, помноженная на массу, сложилась в достаточно мощный энергетический кулачок, чтобы поколебать спираль Пространства-Времени. Пусть не сокрушительно. Пусть в пределах нормы…

А насколько она, эта встряска, могла отразиться на землянине? И как? Очень возможно, что норма, установленная там, на ВКМ, не такая уж норма для человека Земли.

Все. Здесь, на Земле, ему больше делать нечего. Ему нужна была Резиденция. Нужен был Центральный Архив ВКМ. Благо дело, под рукой есть трехъярусный нимб. И не один, а сразу три. Мастера позволяли пользоваться ими, если кому из практикантов необходимо было проверить ту или иную гипотезу.

Нужные материалы лежали так, словно давно дожидались своего хозяина. Готовенькими. Разложенными аккуратно по ячейкам. Впрочем, будь на месте Пытливого кто другой, они, эти кристаллики, с записанными на них информациями, лежали бы точно так же. Архив есть архив. Здесь порядок четкий. И все располагает к работе. Просторно. Мебели немного. Шкафы-хранилища да столы со стульями. И стоят они таким образом, что имитируют схему шестилучевой системы ВКМ.

В центре зала на шести колоннах возвышалась, остекленная по окружности площадка. Она напоминала аквариум. Ее, кстати так и называли. Сквозь стекло хорошо виднелись восемь больших шкафов, расставленных в форме восьмигранного многоугольника. Это был оперативный, то есть «сиюминутный», архив Резиденции. Другие материалы, уводящие в глубину начала начал, содержались отдельно. Но до них Пытливому дела не было.

Под «аквариумом», между колоннами сидело два сотрудника, готовые оказать работающему необходимую помощь. Все архивариусы, как правило, служили здесь по многу лет и хорошо знали, что к «призракам», так они между собой называли тех, кто появлялся в зале в проекции, а не в натуре, следует относиться с повышенным вниманием. Выдавать любые, какие они потребуют, материалы. Позволялось даже допускать их без особого на то разрешения к святая святых – кристаллам оперативного архива Резиденции. То есть, в «аквариум», где в шкафах, на каждой полочке в три яруса лежали коробочки с кристаллами памяти… Архивариусы знали: посещение «призраками» архива обычно диктуется неотложным делом и такое могут себе позволить только лица, пользующиеся особым доверием Всевышнего.

– Что вам угодно? – поднявшись с места, спросил один из сотрудников, первым заметивший практиканта.

Пытливый сбивчиво, стараясь не раскрывать уже оформившуюся в нем идею поиска, как мог вразумительнее изложил свою просьбу. Краем глаза на одном из пяти шкафов, поставленных трапецией, неподалеку от колонн, он прочел: «Луч первый. Материалы Альфы Венечной.»

– Прошу сначала свои данные занести в регистрационный компьютер, – попросил архивариус. – Нимб не мой, – предупредил его слушатель.

– Не имеет значения. Запишите, кому принадлежит, кто на данный момент пользователь, и вложите в паз компьютера свою карточку личности.

Пытливый все сделал в точности, как он велел.

«Проходите. Успехов в работе», – бесстрастно проговорил компьютер.

На контрольной планшетке архивариусов загорелись выданные компьютером-регистратором несколько строчек. В нем мигало первое слово – «Идентификация», – остальные светились ровно:

«Владелец нимба первой категории – доктор Озаренный. Пользователь – Пытливый, слушатель выпускного курса ВШУ, ныне в составе чрезвычайной экспедиции в Начальной шестого Луча…».