Текст книги "Месть невидимки"

Главка одиннадцатая
Срочный вызов

Шел первый час ночи. Кружилась голова, и липли друг к другу веки. Эти рауты с пустыми разговорами и спасительными от них напитками надоели ему до чертиков. Он стягивал с себя одежду, как кожу, и бросал куда попадя. Скорей бы в постель. Скорей бы уснуть. А чтобы никому не вздумалось разбудить его с предложением скоротать ночку у стойки за пустой болтовней, он отключил мобильный телефон, а аппарат внутренней связи сунул под подушку. Наверняка этот приставучий и бесцеремонный психиатр из Хьюстона захочет достать его и здесь…

«Теперь не достанет», – укрывшись с головой одеялом, с облегчением вздохнул он.

Сон сморил его сразу. Но охмелевший мозг не отпускал его в глубокое забытье. Он и во сне никак не мог отвязаться от назойливого хьюстонца. Его фермерская привычка разговаривая тыкать в плечо или в грудь страсть как раздражали его. Он несколько раз, выхватывая из кстати подставленного официантом подноса бокал с напитком, ускользал от него. Но хьюстонец опять и опять настигал его и тыкал его то в плечо, то в грудь.

«Смотри ты, – в полудреме говорил он себе, – его ручища не дают покоя и во сне». Потом он сообразил, что его действительно толкают в плечо. И причем бесцеремонно.

– Сэр… Сэр… – раздавалось над его ухом. – Просыпайтесь…

Он открыл глаза. Над ним склонилось лицо незнакомого человека.

– Кто вы? Как вы здесь оказались? – не совсем проснувшись, спросил он.

Доктор Маккормак, я сотрудник ЦРУ, – назвался незнакомец. – Вас просит к себе Дэнис Кесслер… Срочно. Очень срочно.

– Где он?

– У себя.

– Как же я могу прямо сейчас? – удивился Маккормак.

– Нас ждет вертолет, – успокоил незнакомец.

– А что случилось? Что за спешка?

– Не знаю, сэр. Мне приказано немедленно доставить Вас…

– Который час?

– Без четверти два.

Он спал час с небольшим. Неужели нельзя было подождать до завтра? Маккормак хотел сказать это, но раздумал. Шеф ЦРУ по пустякам беспокоить не станет. Значит, нужно. И наверное – по поводу Караева. Другого повода звать его в столь поздний час не было.

Одно из трех: либо ему стало доподлинно известно, что Майклу удалось встретиться со своим Президентом и получить добро на исследования, что исключало его приезд в Америку; либо профессор Караев попросил через посольство политического убежища; либо с ним произошла какая-то неприятность. А может, не то, не другое и не третье… Но в том, что вызов был связан именно с Майклом, Маккормак нисколько не сомневался.

Без двух минут четыре Эм вместе с сопровождающим вошел в приемную Кесслера. Дежурный тотчас же доложил об их приходе. Через пару минут дверь распахнулась, и из кабинета, оживленно беседуя, вышли человек пять бодрячков. «Ну и ну, – удивился Маккормак, – за окном тьма тьмущая, вот-вот начнет светать, а они – как огурчики с грядки: сна ни в одном глазу.»

– Проходите, сэр, – пригласил дежурный.

Одетый с иголочки, Дэнис выглядел точно так же, как те бодрячки. И, казалось, был в отличном расположении духа. Сразу же вслед Маккормаку в кабинет внесли поднос с великолепно пахнущим кофе.

– Думаю, не откажешься, Эм, – крепко пожав руку, кивнул он на кофейный сервиз.

– Спрашиваешь… Иначе засну, как лошадь – стоя…

– Не заснешь, – пообещал Кесслер, усаживаясь за журнальный столик и, дождавшись, когда за человеком, принесшим кофе, закроется дверь, добавил:

– Сон как рукой снимет. Почище кофе.

– С Майклом что случилось? – предположил он.

– Не случилось, а произошло, – горестно вздохнув, Дэнис протянул ему лист бумаги. – Читай…

Совершенно секретно

ФЕРТИ – БОССУ

Сэр, нарушая субординацию, вынужден выйти на Вас, поскольку чрезвычайное происшествие, случившееся несколько часов тому назад в Баку, имеет непосредственное отношение к профессору Микаилу Караеву, которым Вы интересуетесь.

Сегодня в 11 часов 10 минут он, по заверению моего источника, совершил попытку покушения на Президента Азербайджана. Несмотря на усиленную охрану Президентского Дворца, Караев каким-то невероятным образом сумел пройти на этаж, где размещается кабинет Главы государства и, минуя докладчика, незаметно проник в него…

Президент в это время только пришел на работу и прошел в комнату отдыха, чтобы раздеться. Телохранители, вышедшие из комнаты, лицом к лицу столкнулись с человеком, увешанным проводами… Он пытался дергать их. Охрана сразу поняла, что перед ними «камикадзе», готовый взорвать себя и Главу государства.

По словам источника, этим «камикадзе» оказался доктор психиатрии Микаил Караев. В автомобиле марки ВАЗ-2106, принадлежавшем Караеву, припаркованном к комендатуре президентской резиденции, сотрудники спецслужбы обнаружили электронный аппарат, который, судя по мигающим лампочкам, находился в рабочем режиме. От него шла проводка в багажник, забитый взрывными пакетами. Аппарат был сработан непрофессионально, топорно и потому обезвредить его большого труда не представило.

Жестоко избитый охраной Президента, профессор помещен в тюремный лазарет Министерства национальной безопасности. Есть предположение, что Караев может не выжить, т. к. врачи подозревают у него смертельную травму – слом основания черепа.

В 20.00 о происшествии объявят официально – по местному телевидению. И в это же время в конференц-зале Президентского Дворца состоится пресс-конференция.

Ферти

– Ложь! Ложь! – выкрикнул Маккормак.

– Это факты, – негромко возразил Кесслер.

– Лживые факты, Дэнис! – с немой мольбой не верить написанному Маккормак заглядывал в бесстрастные глаза друга.

– Это – эмоции, Эм, – гнул свое Кесслер.

– Да, эмоции, – немного помолчав, согласился профессор.

– Первый факт, – не слушая Маккормака, продолжал Кесслер. – Майкла застали и взяли в кабинете Президента. Второй. Он проник туда незаконно. Третий. На нём висели странные провода, возможно, соединенные с бомбой. Он на глазах у охраны дергал их. И последний. Обнаруженное в его машине функционирующее электронное устройство, связанное со взрывчаткой. Оно могло поднять в воздух всю президентскую резиденцию.

Кесслер выдержал паузу, пристально посмотрел на собеседника и добавил:

– Такова объективная картина.

– Теперь послушай меня, Дэнис, – поборов в себе гнев, угрюмо произнес Маккормак.

Тот кивнул, мол, валяй.

– Первое. Майкл прошел через все кордоны президентского Дворца, будучи невидимым. Второе. Провода, о которых говорится в донесении, ничто иное как контур, завязанный не на бомбу, а на то самое электронное устройство, что находилось в его автомобиле… Третье. Он, если можно так сказать, внезапно материализовался, то есть стал доступен обычному зрению, потому что переступил радиус действия своего функционирующего в машине прибора. Заступил за черту 25 метров. Такова граница действия его аппарата. Растерявшись, Майкл стал дергать провода… И последнее…

В это время дверь отворилась, и Кесслер резко и недовольно повернулся навстречу непрошеному дежурному.

– Сэр, факс из Баку, – упредил он огонь грозного шефа. – Вы просили, если таковой придет, передать его незамедлительно и лично Вам, даже если Вы будете находиться в Белом доме.

Дэнис, проворно выхватив послание, по профессиональному, почти в один мимолетный взгляд, «съел» все его содержимое от первой до последней строчки. Лицо не дрогнуло ни единым мускулом. Он о чем-то раздумывал. Вероятно, колебался дать или не дать прочесть это сообщение Маккормаку.

– Что там?.. Если не секрет…

– Хорошо… Прочти, – решился Кесслер.

Совершенно секретно

ФЕРТИ – БОССУ

Сэр, только что от источника получено следующее сообщение.

Наряд МНБ, возглавляемый начальником следственного управления, производил в квартире Караева обыск и проводил допрос Марголис Инны Борисовны, жены Караева. В процессе допроса Марголис была изнасилована и по недосмотру наряда выбросилась с балкона седьмого этажа. Смерть наступила мгновенно. Обыск ничего практически не дал. В протоколе, однако, указали, будто бы в ванной комнате в упаковке стирального порошка группа обыска обнаружила аммонал. Источник утверждает, что означенная пачка аммонала была подложена самими сотрудниками спец. службы.

Что касается Караева, источник передал уточненные данные. Он действительно в тяжелом состоянии. Диагноз – слом основания черепа – не подтвердился. У него сотрясение мозга средней тяжести, поломаны нос, ребра и повреждена челюсть.

Ферти

– Ужас… – вырвалось из побелевших губ Маккормака.

– Центурионы выслуживались, – глядя в пространство, объяснил Кесслер…

– Но не так же, Дэнис…

– Восток – штука изощренная.

– Черт возьми, какая это трагедия для Майкла, – не слушая друга, качал головой Маккормак.

– Вряд ли у него будет возможность почувствовать ее, – заметил Дэнис.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Маккормак.

– Останется ли он сам в живых… Вот вопрос, – сказал Кесслер.

– Надо помочь ему, Дэнис. Ты представляешь, что вместе с ним канет в Лету? – схватив за руку друга, спросил он.

– Надо, конечно… Кстати, перечисляя доводы в пользу Майкла, ты сказал: «И последнее…» и нас перебили. Что ты имел в виду? – поинтересовался Дэнис.

– Ах, да… Никакого смысла убивать Президента у него не было. Он шел к нему рассказать о своем изобретении… И вот видишь, что произошло. Майкл, как чувствовал… За пару дней до этого он прислал мне факс…

– Этот? – Кесслер небрежно вытащил из-под пепельницы бумагу, лежавшую там с самого начала их разговора.

Дорогой Эм! Сегодня или завтра – признаться, никак не могу решиться – собираюсь нанести визит Президенту. Инна – против. Говорит, что собиралась вручить ему письмо, и ей сломали руку, а мне непременно снесут башку.

Я считаю, все-таки попытку сделать следует. Чтобы потом, если я перееду к Вам, меня всю жизнь не казнила совесть. Дескать, поступил как предатель.

Эм, дорогой, если что со мной случится, знай, мой прибор, каким я пользуюсь, – в клинике (он, к сожалению, маломощный), а чертежи той конструкции, посредством которой я намереваюсь пройти к нему, а также выкладки, расчеты и все записи будут находиться у моего молодого друга, в преданности которого я нисколько не сомневаюсь. Зовут его Азизов Эльдар Башир оглы. Внизу отдельно пишу два его телефонных номера. Один – в селении Маштаги, где расположена моя клиника, другой – в городе. По ним найти его не составит труда. Я его о тебе предупреждал… И он знает тебя по фотографии, где мы снялись с тобой в Кливлендском отеле Риц-Карлтон. Она у тебя есть тоже.

Надеюсь тем не менее, что мое рандеву пройдет успешно. Тогда я приглашу тебя сюда создавать наш уникальный Научный Центр.

Крепко жму руку.

Караев

– Откуда это у тебя, Дэнис? – изумился Маккормак.

– Ты плохо знаешь моих ребят, – усмехнулся Кесслер.

– Да плевать, знаю или не знаю. Сейчас надо что-то делать… Ты же босс могущественной фирмы. Его надо оттуда вытащить.

– Это-то я и хотел обсудить с тобой, – пропуская мимо ушей заискивающий эпитет в адрес своей фирмы, поддержал Кесслер.

– Не обсуждать надо, а действовать.

– Сейчас, – расхаживая по кабинету с чашкой кофе, рассуждал Дэнис, – в свете последнего донесения это стало очевидным… Однако, как ни крути, мы вряд ли сможем справиться с этой задачей. Одной нашей фирме такое не по плечу…

– А кому по плечу? – перебил Маккормак.

– Кому? – лукаво глядя на друга, переспросил шеф ЦРУ. – Я отвечу. Тебе. И только тебе. Естественно, с нашей помощью… Кстати, что это за фотография, о которой пишет Майкл?

– Неужели твои ребята не знают? – съехидничал профессор.

Дэнис покачал головой. А Маккормак, изобразив хитрющую мину, сказал:

– Секрет фирмы.

И друзья рассмеялись.

… Они в тот вечер были в подпитии. Он и Майкл. И у обоих было по-юношески озорное настроение. Они в открытую, никого не стесняясь, дурачились, а Майкл даже пытался кое-с кем побросаться кулаками. Самым настоящим образом задирался…

Маккормак не останавливал своего нового друга. И не потому что умел драться и мог постоять за себя и за него. Просто… странная штука эта русская водка. Так и тянет на подвиги.

По выходу из ресторана они было сцепились с тремя довольно развязными и, как им казалось, самодовольными парнями. Помешала бдительная охрана. Растащила. Эм, помнится, тогда кричал и вышибалам, и тем «наглым» парням:

– Вы не знаете, с кем связались! Он – чеченец. Он вывернет вас наизнанку!..

Самое смешное, как отреагировал на угрозу Эма Майкл. Он вдруг отпустил вышибалу и, повернувшись к Маккормаку, спросил:

– Кто чеченец?.. Я чеченец?..

– Да какая разница, кто ты… Главное – ты мой друг.

И они, обнявшись, пошли по холлу и у бассейна с фонтаном столкнулись с фотографом, предложившим им сняться. И они сфотографировались. Майкл сделал рожки из двух пальцев Эму, а Эм – ему…

Эту-то карточку Маккормак протянул Азизову, стоявшему на пороге своего маштагинского дома и подозрительно оглядывавшему и его, и сопровождающего Эма – Ферти. Выражение сухости и недоверия на лице молодого человека сменилось благосклонностью.

– Вы господин… То есть, профессор из Америки? – спросил Эльдар.

Эмори растерянно посмотрел на Ферти. Из всего сказанного он понял лишь искаженное незнакомым наречием слово «Америка».

– Да, господин Азизов, это профессор Маккормак из США. А я его переводчик, Том Ферти.

Пока они втроем сидели за чайным столом, заставленным восточными сладостями, Сафура укладывала в ящик оставленные у них Караевым вещи.

– Это она была больна? – понизив голос до шепота, поинтересовался Маккормак.

Ферти перевел и, к сожалению, громко. Маккормак толкнул его в ногу, прошипев:

– Тише.

– Да, господин профессор, – весело отозвалась Сафура. – Теперь мне это кажется дурным сном. И кажется, что было не со мной.

– Ну и хорошо. Дай Бог вам здоровья, – пожелал Маккормак.

– Дай Бог здоровья Микаилу Расуловичу… Дай Бог, чтобы он скорее вышел… оттуда… Нашли тоже мне террориста! Они там с ума посходили. Их самих надо всех в психушку. У них мания преследования. На каждом шагу им мерещатся люди, готовые убить их…

– Значит, есть за что, – буркнул Азизов.

Ферти перевел разговор на другую тему, а потом они собрались уходить. Азизов провожал их до машины. Здесь Ферти вытащил конверт и протянул его Эльдару.

– Что здесь? – спросил тот.

– Деньги. Двадцать пять тысяч долларов, – сказал Ферти, усаживаясь за руль.

– Не понял, – растерянно уставился он на переводчика, пытаясь вернуть вложенный ему в руки пакет.

– Как же так?! – обомлел Ферти, призывая на помощь Маккормака.

Догадавшись, в чем дело, Эм поднял руку, требуя внимания.

– Молодой человек, – насупился он, – эти деньги не наши. Мы их передаем вам по распоряжению профессора Караева. Их следует передать Елене Марковне. Она нуждается очень. Похороны дочери… Поминки… Внук… – перечислял американец.

– И посоветуйте ей связаться с доктором Маккормаком, – вмешался Ферти, протягивая ему визитную карточку, на которой он черкнул номер телефона.

– Непременно передайте. Мы будет ждать ее звонка.

Главка двенадцатая
«И благословил бог седьмый день…»

Гулкие чугунные сумерки… Изнуряющая тошнота… И вязкие, желтые валы… Качка выворачивает наизнанку. Мозг взрывается болью. А его, как чурку, то подбрасывает высоко вверх, то кидает вниз…

Ему бы отдышаться. Ему бы под ноги землю… А он мотается в какой-то пучине ядовитых сумерек… И этот оглушительный морской прибой. Он бьет его о скалы, и все головой…

«Она сейчас расколется», – думает он и от жуткого страха изо всех сил пытается размежить вцепившиеся друг в друга ресницы…

И он это делает. И видит веер солнечных лучей, пробивающихся сквозь металлические жалюзи. И пришло к нему самоощущение и осмысление себя. И он увидел пронзенный этими лучами серый силуэт.

Грубо раздирая мозг, по ушам ударил раздавшийся сверху голос:

– Очухался наконец-таки.

– Слава Богу! На седьмой день, – помахав над его лицом ладонью, подтвердила женщина.

Ее голос приятен для слуха. Теплый, надежный и полный сочувствия. Звучал он тоже сверху, но с другой стороны. И шел он от силуэта, одетого в белый халат.

– Надо же, на седьмой день, – повторил белый силуэт.

И Караев отреагировал на «День седьмой». Это Инна читает ему Ветхий Завет.

«Я же помню его наизусть», – вспомнил он.

– «И благословил Бог седьмый день, и освятил его»… произносит он.

– Что? – склонились к нему белые очертания. – Что вы сказали, профессор?

А разве он что говорил? В башке – деревенская кузница. Мозг раскален докрасна. И по нему наотмашь – молотом. Дышать нечем. И он снова сваливается в мглистое бездонье. В изнеможении барахтается в нем. А потом неведомая сила, подхватив, выносит его в коридор, по обеим сторонам которого до ломоты в глазах сверкают фонари. Это тоннель. И он в «мерседесе». Рядом с ним Диана. По сказочному пахнут ее волосы. Прохладные, длинные пальцы пробегают по лбу. Он млеет от их прикосновения и головой зарывается в ароматные кружева ее роскошного платья.

– Убийца ты мой, – щекочет губами она ухо.

К ним оборачивается шофер. Он с вывороченной челюстью. По щеке струйкой стекает один глаз. Другим, выскочившим, как суслик из норки, изумленно смотрит на елозающую по кружевам Дианиной груди Микину голову…

Мика узнает его. Это – Доди… Мика заглядывает в лицо Диане. Ну конечно же, это Инна. И он в восторге. И очень встревожен. Над ее зрачками, вместо привычных искорок, вьются, махая крылышками, два зеленых мотылька. Нет, не мотыльки, приглядевшись определяет он. То две зеленые мухи. Он брезгливо отгоняет их. И они улетают, держа в своих ворсинистых лапках синие жемчужинки Инниных глаз…

Аль-Фаяд смеется. Он отпускает руль и не смотрит на дорогу. И «мерседес» врезается в стену. Он не слышит взрыва и не чувствует удара. Но фейерверк… Волшебный фейерверк с тенями аль-Фаяда, Дианы и Инны. Они держат Инну за руки и, ликуя, бегут вперед, в мрачное беспросветие…

«Туда нельзя!» – хочет крикнуть он и не может…

И все вдруг гаснет. И он один. Перед ним мерцает свет пасмурного дня. И он карабкается к нему…

Потом он видит перед собой Маккормака. Тот ему что-то обещает и успокаивает. Но то было в бреду…

…Маккормак пришел к нему гораздо позже. На исходе второй недели. Раньше не мог. Ничего не получалось с аппаратом. Ведь он в физике был полным нулем, а тут, мать ее, сплошь электроника. Платы, терристоры… В общем, жуть. Ему первый раз в жизни пришлось взять в руки паяльник. И он прожег себе руку: не с того конца взялся…

И как бы ему ни хотелось, пришлось-таки обратиться за помощью к Кесслеру. Дэнис отреагировал, как иллюзионист. Вечером того же дня в его распоряжение прибыла девушка-очкарик, больше похожая на подростка. На спину ей давил рюкзак, каким обычно пользуются любители походов на природу.

– Я Джилл Бери, – покраснев до ушей, представилась она. – Мне велено немедленно явиться к вам.

– Кто велел? – уставившись на девицу, спросил Маккормак.

– Не знаю, – захлопала ресницами Джилл. – Команда поступила из Вашингтона.

– Вы кто по специальности? – проворчал он.

– Инженер по электронному оборудованию.

– То, что нужно, – все так же холодновато отметил он и, чуть помедлив, добавил:

– Когда можете приступить к работе?

– Если позволите, прямо сейчас, – округлив глазенки, она всем своим несуразным видом давала понять: «Вопрос дурацкий».

Маккормак пододвинул к ней чертежи с караевскими записями и указаниями. Но прежде чем дать команду приступать, счел необходимым предупредить:

– Девочка, – строго наказывал он, – все, что вы будете здесь собирать и делать, должны знать только вы и я. Никто другой. Никто!

– Окей, сэр! – живо согласилась Джилл.

Эта скоропалительная готовность показалась Маккормаку легкомысленной.

«Тоже мне, – пенял он про себя Кесслеру, – прислал бы сюда еще мальчонку из детсада»…

Девочка оказалась феноменальным экземпляром. Работала как заводная. Он даже не слышал ее голоса. Изредка, изучая очередной чертеж и водя по нему пальчиком, она восхищенно, самой себе, говорила: «Остроумное решение…» или «Великолепно!..» И лишь в самом конце, где-то дней через пять, она выдала несколько пространных фраз.

– Готово, сэр, – доложила она и тут же, посматривая со стороны на сотворенное ее хрупкими ручонками устройство, добавила:

– Конструкция прямо-таки не по-человечески гениальная. Ее функции, вероятно, связаны с пространственностью. Не так ли, сэр?

Эм предпочел отмолчаться. Когда начались испытания и она увидела все своими глазами, ее восторгу не было предела.

– Фантастика, сэр! – пищала она. – Фантастика!.. Поздравляю!

– Не меня надо поздравлять. Моего друга – профессора Караева. Он родитель этого чуда.

– А где он сам, сэр?

– Где? – раздумчиво протянул Маккормак. – В каземате КГБ.

От неожиданности Джилл плюхнулась на стул.

– Что он такое натворил?

– Не он натворил, а с ним сотворили. И ты, девочка, собрала этот прибор для того, чтобы мы смогли вызволить его оттуда…

После такой работы и успешных испытаний Маккормак разрешил ей называть себя Эмом. Потом он рассказал о своей идее, как увеличить поле действия прибора. Уловила она с ходу, а вот сделала не сразу. Помучилась девочка. Зато получилось то, что надо, и надежно. Радиус действия устройства с приставкой, какую Джилл по сути придумала сама – он это понимал – составлял 274 метра… И пришла пора приступить к операции.

После первого сеанса «посещения» друга Маккормак вернулся в дурном расположении духа. Караева практически не лечили. Прикладывали на лоб грелку с холодной водой из морозильника и три раза в день давался верошпирон. Вот и все лечение. Медикаменты отсутствовали. Даже не было гемодиализа. И кормили два раза в день чем-то несъедобным.

– А что вы хотите, господин профессор? Во всех бакинских больницах такая картина. Это в столице, а представьте, что творится в сельских районах, – успокаивал его Ферти.

– Ни мне, ни тем более ему от этого не легче, – кипятился Маккормак.

– Ничего не поделаешь…

– Поделаешь, – упрямо и зло процедил он. – Я сам буду его лечить.

И он сделал это. Дело пошло на поправку. Через две недели они свободно общались между собой, хотя при враче Караев мастерски симулировал сильное недомогание. Едва шевелил губами и тяжко стонал, когда – будто по неосторожности – резко двигал челюстью.

– Подследственный, – докладывала врач Худиеву, – говорить в принципе может, но слишком сильны и ярко выражены остаточные явления черепно-мозговой травмы.

– В чем они проявляются? – полюбопытствовал следователь.

– Он не в состоянии сосредоточиться на теме разговора. Заговаривается. Ему чудятся голоса. И с ними, несуществующими, он ведет беседы. Главное – на английском языке. Не осознавая того, даже при нас. Сбивается с одной мысли на другую. Несет чушь. И у него, по всей видимости, нарушен вестибулярный аппарат. Стоять на ногах и держать голову ему трудновато…

– Притворяется, негодяй! – не верит Худиев.

– Не думаю, Эльхан мялим, – возражает врач.

– Оттого, что не думаешь, потому и не можешь лечить, – грубо оборвал он ее.

– Не надо было так увечить человека, господин полковник, – с достоинством произнесла врач.

– Не тебе указывать! – рыкнул он и, закругляя разговор, объявил:

– На следующей неделе переводим его в камеру… Министр настаивает… Так что успей за это время подлатать его…

– Он сам этого хочет, – направляясь к двери, говорит женщина.

– Кстати, – вспомнив что-то, бросает он вслед, – в туалет Караев ходит под себя или все-таки поднимается?

– Сегодня первый раз пошел сам. С большим трудом… Он старается…

– Кто подносит ему утку и убирает? – интересуется Худиев.

– Наши санитарки.

– За красивые глазки? – занудничает следователь.

– Почему же?.. Им за это хорошо заплатила теща… Да и нас она снабдила самыми лучшими и в большом количестве медикаментами. Некоторые из них я впервые увидела в глаза.

– Любопытно… Любопытно… А мне все кому не лень говорят, что он бессребреник, нищий… – произносит полковник и, немного помолчав, спрашивает:

– О смерти жены, надеюсь, не проговорились?

– Как можно?! – возмутилась врач.

Худиев знал – не проговорились. Спросил так, на всякий случай.

– Ну, хорошо, иди, – махнул он рукой.

– Микаил Расулович, – наклонившись к Караеву, лежащему с открытыми глазами и чему-то улыбающемуся, обратилась врач, – вы меня слышите?

Караев, продолжая улыбаться, закрыл и открыл глаза.

– На следующей неделе вас переводят в камеру, – выговаривая каждое слово громко, раздельно и внятно, сообщила она. – Вы меня поняли?

Караев снова открыл и закрыл глаза.

– Вот и хорошо. Будьте молодцом. Постарайтесь поправиться…

– Слышал, Эм? – дождавшись, когда врач прикроет за собой дверь, спросил он. – Надо спешить.

Ответа не последовало. Эм после первой опростоволоски никогда в голос не отвечал. И без нужды старался не показываться. Ферти и Джилл строго-настрого предупредили Маккормака о том, что во всех палатах лазарета обязательно имеются скрытые видеокамеры.

…В первый день он чуть было не влип. От полноты распиравших его чувств он отключил контур. Хотелось обнять истощенного, избитого и беспомощно лежащего перед ним друга. Хорошо, вовремя спохватился. Еще бы секунда – и он оказался бы в лапах двух громил, вбежавших в палату… А минуту спустя здесь толпилось еще человек шесть во главе с полковником Худиевым.

Те двое объявили тревогу – проникновение чужого. Все здание МНБ со всем его личным составом стояло на ушах. Такой степени тревога – гром среди ясного неба…

Маккормаку повезло. Видео было включено на обозрение, а не на запись.

Палату обыскали по всем правилам. Каждый дюйм. Заглянули под кровать, стянули с больного одеяло, заглянули под подушку, пихнули ногой утку…

– А ну дыхни! – потребовал Худиев, подозрительно глядя на одного из тех, кто уверял и божился, что собственными глазами видел на экране постороннего человека.

Тот послушно раскрыв рот, дыхнул в лицо полковнику запахом гнилых зубов, курева и спиртного.

– Да вы, старлей, пьяны! – И отвесил пощечину.

– Виноват, господин полковник! – опустив руки по швам, гаркнул старший лейтенант. – Я за обедом стакан пива выпил.

– Этот стакан поставил весь личный состав с ног на голову. Идиот!

С той самой опростоволоски Караев с Маккормаком общались с величайшей осторожностью. Караев мог позволить себе говорить вслух. Это вводило в заблуждение и слухачей, и врачей. Видящие и слушающие его уверяли начальство, что у подследственного поехала крыша. В подаваемых ими рапортах утверждалось:

…«Наблюдаемый слышит голоса, с ними разговаривает, часто хватается за блокнот и старается записать в нем что-то, а затем прячет его под кровать. Блокнот проверялся. В нем сплошные чистые листы. Было замечено, подследственный пишет в нем шариковой ручкой, в стержне которой отсутствует паста…»

Их донесения совпадали с информацией медицинского персонала. Последние формулировали поведение больного на профессиональном уровне – «посттравматическое нарушение психики», «стойкий галлюцинаторный синдром»…

Эмори вел себя как рыба. Даже лучше. Та хоть разевает рот, а этот всегда с замкнутыми губами… Приходя в палату, Эм, как правило, располагался у изголовья Майкла и как раз с той стороны, откуда висевший в углу объектив не просматривал нижнюю часть помещения.

Если ему что хотелось сказать, он писал, а «с поехавшей крышей» Майкл спокойно читал. А то, что операторы слежения не могли обнаружить в блокноте ни одной записи – это элементарно. Ферти писал ручкой, чьи чернила через минуту исчезали. Если Майкл не успевал прочитать, он, ничего не боясь, переспрашивал вслух: «Не расслышал вас. Повторите» или «Не понял…»… Это означало просьбу написать заново. И блокнот исчезал под кровать.

Операторам, наблюдавшим за Караевым, и в голову не могло прийти такое. А за ним смотрело три пары глаз и слушало три пары ушей. К двум технарям-операторам подсадили переводчика. Ведь профессор вел диалог с Голосом не на азербайджанском и не на русском языках, а на чистейшем английском.

– Ну, ответишь ты мне или нет? Ты слышал? – капризно проканючил Караев, опуская руку на пол за блокнотом.

«Слышал. Джилл и так торопится. Второй аппарат будет готов к субботе. На сто процентов будет готов».

– Ну, вот и отлично! – улыбаясь, облегченно вздыхает он. – Значит, проводишь меня. Устроишь…