Текст книги "От хлора и фосгена до «Новичка». История советского химического оружия"

3.3. Битва за мышьяк

Судьба серы неотделима от судьбы мышьяка. Без мышьяка немыслимо обеспечение выпуска не только люизита, но также адамсита, дифенилхлорарсина, дифенилцианарсина, дика, пфификуса [74]. Независимость от зарубежных поставок мышьяка, который импортировался на рубеже 20–30-х гг., достигалась очень драматично. Это была длительная и методичная осада.

Еще в октябре 1925 г. в одном из первых докладов Я. М. Фишман, только что возглавивший вновь созданное ВОХИМУ, потребовал «указать ВСНХ на необходимость неограниченно максимального усиления добычи мышьяка». Дальше все покатилось по этой колее. Так, в сентябре 1927 г. армия озаботила сектор обороны Госплана тем, что имеется разрыв в производстве мышьяка (0,8 тыс. т/год вместо необходимых 3,5 тыс. т). В октябре армия поставила в моботделе НКФ вопрос «о необходимости накопления мобилизационного запаса мышьяка». В январе 1928 г. химико-научная секция «общественного» ОСОАВИАХИМа вдруг заинтересовалась «необходимостью дооборудования Кочкарского рудника» (нынешний город-завод Пласт, Челябинская обл.). В апреле ВОХИМУ обратил внимание РВС на «отсутствие обеспечения заявки НКВМ мышьяком, о необходимости развертывания работ и использования Кагызманских месторождений» (это уже был мышьяк дружественной Турции). В июле армия указала МПУ на проблему «критического положения с производством мышьяка в связи с затоплением шахты на Кочкарском месторождении». В ноябре армия напомнила моботделу Главхима о необходимости предусмотреть накопление мобзапаса мышьяка и серы. В декабре 1928 г. этим же вопросом армия озаботила экономическое управление ОГПУ. В 1929 г. «мышьяковая осада» продолжилась. В январе ВОХИМУ вновь информировало экономическое управление ОГПУ, что добыча мышьяка не производится (после таких толчков дела пошли уже двойной тягой: ВОХИМУ-ОГПУ). В марте на совещании в МПУ «ВОХИМУ вновь констатировал необеспеченность мобзаявки серой, мышьяком». Эта же необеспеченность по сере и мышьяку констатировалась в августе в письме из Штаба армии и РВС в адрес начальника Главхима. В начале октября военные химики информировали сектор обороны Госплана «об отсутствии мероприятий по разработке мышьяка на Кочкаре и Кагызмане и об отсутствии обеспечения мобзаявки». А в конце ноября «на заседании секции обороны Комитета по химизации при СНК был поставлен в полном объеме вопрос о добыче мышьяка. Констатировано полное отсутствие мероприятий по развертыванию добычи мышьяка и разведке новых мышьяковых месторождений…»

И 1930 г. был богат событиями. На заседании РЗ СТО СССР 11 марта 1930 г. было принято решение не только по хлору, но и «О расширении добычи мышьяка». Постановлением РЗ СТО было предложено ВСНХ «увеличить ввоз импортного мышьяка до норм, обеспечивающих минимальную потребность НКВМ». «Потребность» же НКВМ была прозрачна: выпуск адамсита, дифенилхлорарсина, дифенилцианарсина и люизита. Одновременно ВСНХ обязали «представить в РЗ план работ по разведке, добыче и переработке мышьяка». Президиум ВСНХ отреагировал через два дня, приняв решение «по вопросу о разведочных работах по мышьяку, добычи и производства мышьяка и производства белого мышьяка и мышьяковистых препаратов». Именно тогда все мышьяковые вопросы приравняли к оборонным и выделили в составе Союззолота отдельное мышьяковое управление [383]. Рассмотрение «мышьяковой» проблематики продолжилось на заседании СТО 23 июня 1930 г., закончившемся принятием постановления РЗ СТО «О расширении добычи мышьяка» за подписью А. И. Рыкова. В представленной записке заместитель председателя РВС СССР И. П. Уборевич сообщил потребность НКВМ в белом мышьяке на первую пятилетку – 8 тыс. т. В записке указывалось также на необходимость «в срочном порядке расследовать весь мышьяковый вопрос как по линии ложной информации Цветметзолота о запасах мышьяка, так и по линии преступной затяжки с концессией на Кагызманское месторождение». Было решено организовать производство белого мышьяка в районе Керчи на базе руд Кагызманского месторождения и завершить возведение заводов мышьяковых солей в Щелкове (Московская обл.) и в Константиновке (Украина) [383].

Однако дела с мышьяковым импортом разворачивались неоднозначно. В начале 1930 г. к турецкому (Кагызманскому) мышьяку, к которому Красная армия разворачивала страну, прибавился персидский. Данные о месторождении в Персии появились в январе, а к осени уже было закуплено два вагона руды, отправленных в Кочкарь для обжига. Впрочем, в следующем году дела с мышьяком начали поворачиваться в иную сторону. 1 августа 1931 г. СТО СССР принял решение об отказе от импортной зависимости по сере и мышьяку. И 25 августа появился приказ по ВСНХ, которым планировалось обеспечить получение в 1931 г. 1000 т белого мышьяка из своих источников (в 1930 г. только в Кочкаре получили 500 т). Одновременно начальнику металлургического сектора было предписано опробовать на мышьяк в 1931 г. все эксплуатируемые и разведываемые месторождения черных и цветных металлов, а в 1932 г. – построить установку по улавливанию мышьяка из отходящих газов [384].

Вскоре ранг документов усилиями армии был повышен. Решением от 14 октября 1931 г. [71] СТО СССР постановил обеспечить выпуск в 1931 г. советского (не импортного) белого мышьяка 1 тыс. т (в 1932 г. – уже 5,5 тыс. т), а также усилить темпы разведки мышьяковых месторождений по Нерчинскому, Такелийскому и другим районам. Следующим постановлением СТО от 4 июля 1932 г. [393] было решено не позже октября 1932 г. ввести в строй обогатительные фабрики (Дарасунскую, Южно-Покровскую, Запокровскую и Джульфинскую), а также закончить в 1932 г. организацию Ангарского завода.

Рассмотрим далее, как виделась вся эта мышьяковая активность на рубеже 1932–1933 гг., когда появились первые результаты борьбы за мышьяк в первой советской пятилетке [385].

Имелось уже 4 завода по выпуску белого мышьяка (окиси As₂O₃).

Кочкарский завод (город-завод Пласт, Челябинская обл.; расположен в 30 км от железнодорожной ветки Челябинск – Троицк) в 1932 г. добыл 800 т попутного белого мышьяка, образующегося в процессе переработки на золото арсенопиритов золото-рудных месторождений Кочкарского рудника. На 1933 г. планировали 1 тыс. т, фактически добыли 644,6 т [385].

Джетыгарский завод (Джетыгара, Кустанайская обл., Казахстан) в печи обжига произвел в 1932 г. 60 т белого мышьяка. На следующий год планировалось удвоение, но произвели 90 т. Здесь эксплуатировалась система золоторудных жил в гранитном массиве, причем запасы попутного мышьяка составляли 8 тыс. т. Сдерживало отсутствие железной дороги (до ближайшей станции Бреды было 70 км), однако потом ветка была подведена [385].

Лухумский завод (Лухуми, Грузия; Рачинское рудоуправление) был пущен в конце 1932 г. и потому произвел к концу года лишь 15 т белого мышьяка обжигом достаточно богатых руд. На 1933 г. планировали выдачу 125 т, однако фактически выпустили 25,6 т. Успех омрачался тем, что само месторождение находилось в труднодоступной горной местности (ближе к Военно-осетинской дороге, подальше от Кутаиси и его ветки железной дороги) [385].

Дарасунский завод (Дарасун, Читинская обл.) путем обжига руд с Покровско-Южного месторождения (Нерчинск) произвел в 1932 г. 200 т белого мышьяка. В 1933 г. планировался выпуск 300 т (фактически – 189,3 т), а потом – с пуском обогатительной фабрики (пока руды «обогащали» ручным способом) – довести выпуск до 2,5 тыс. т белого мышьяка в год. Впрочем, близость границы с «недружественной» Маньчжурией снижала радость энтузиастов.

Это препятствие преодолевалось тем, что обжиг нерчинских руд (после их обогащения на месте) планировали на гиганте мышьяковой промышленности – «Ангарском металлургическом заводе по производству мышьяка» (нынешний г. Свирск, Иркутская обл.; современное название завода – «Востсибэлемент»). Обжиг должны были начать еще в 1933 г., и план на тот год составлял 200 т белого мышьяка (плановая мощность завода составляла 3 тыс. т /год). Во всяком случае, именно таково было требование постановления СНК СССР № 1592 от 28 июля 1933 г. Фактически, однако, завод пустили лишь в мае 1934 г., причем немедленно встал вопрос о переходе на новую рудную базу (с тем чтобы использовать планировавшуюся Берикульскую обогатительную фабрику). На этом боевом посту мышьяковый завод в Свирске простоял до 1949 г., после чего встал в резерв, где и простоял под недреманным оком Советской армии до ее (Советской армии) конца. В новой России о том заводе просто забыли. Равно как и о запасах мышьяка, находившихся на его территории [385].

Помимо пущенных заводов мышьяка, в зиму 1932–1933 гг. шли работы по пуску в эксплуатацию ряда новых месторождений. Мышьяковый завод на основе золотомышьякового месторождения Берикуль (Кемеровская обл.; 70 км к югу от ст. Тяжинский) предполагали ввести в строй в конце 1933 г. с планом на год примерно 150 т и с большими перспективами. Завод в Такели (Ленинабадская обл., Таджикистан) также планировали пустить в 1933 г. (выпуск 150 т; мощность – 1000 т). В 85 км от Ташкента и в 12 км от ветки железной дороги находится месторождение в Бурчмулле, однако извлекать мышьяк из высокоокисленных руд обжигом было невозможно, так что пришлось искать иное решение (рафинирование). А еще обсуждалось месторождение в Джульфе (Нахичеванская республика, Азербайджан), где запасы мышьяка тогда оценивались в 5700 т (при среднем содержании мышьяка 6 %) [385].

Впрочем, поскольку в природе мышьяк чаще встречается не в виде самостоятельных рудных тел промышленного значения, а как сопутствующий элемент в рудах других металлов, то добычу мышьяка на рубеже первой и второй пятилеток мыслили как попутный продукт при добыче других металлов из отходящих газов обжиговых печей. В этом смысле перспективным считался Карабашский медеплавильный комбинат (Челябинская обл.), где запасы попутного газового мышьяка исчислялись тогда в 40 тыс. т и где пуск цеха газового мышьяка в 1932 г. не состоялся. Несколько меньшие запасы мышьяка рассматривались в связи с работой Калатинского медеплавильного завода (это уже Кировград, Свердловская обл.). А еще обсуждалась возможность улавливания мышьяка в связи с разработкой месторождения бурых железняков в районе Керчи. Рассматривалось и несколько других вариантов [385].

Впрочем, и в 1934 г. армия была не удовлетворена темпами развития промышленности мышьяка. Во всяком случае, на тот момент ей по-прежнему виделось отставание (промышленность мышьяка оставляла «в случае войны потребности… народного хозяйства почти без удовлетворения») [385].

В целом нажим армии не мог не увенчаться «успехами» на фронте битвы за мышьяк. Приведем динамику выпуска мышьяка в первые годы II пятилетки, причем в первые кварталы, когда выпуск продукции обычно наименьший. Так вот, если в I квартале 1935 г. по всей мышьяковой промышленности было произведено 631,6 т мышьяка, то в I квартале 1936 г. – уже 1073,8 т (в том числе на Кочкарском заводе – 237 т, на Карабашском – 46 т, на Ангарском – 458 т, в Бурчмуллинском рудоуправлении – 81 т, в Такелийском – 26 т, в Джульфинском – 32 т, в Рачинском (Лухуми) – 47,6 т, в Дарасуне – 130 т, в Джетыгаре – 49,3 т).

Советская индустрия не могла не «сдаться» на милость армии. Так было закреплено «мышьяковое» направление промышленности, хотя тогда стране оно не было нужно, за исключением обеспечения потребности армии в ОВ.

В заключение назовем те девять заводов, которые к началу войны наладили снабжение страны белым мышьяком для обеспечения военного выпуска люизита и других ОВ на основе мышьяка: Карабашский, Рачинский, Бурчмуллинский, Цанский, Ново-Троицкий, Ангарский, Дарасунский, Джетыгарский, Такелийский. Эти производства оставались в мобилизационном резерве страны и множество лет после войны [431, 432]. Пригодилось «мышьяковое» направление промышленности лишь через полвека бессмысленных затрат, в эпоху расцвета полупроводниковой техники, одним из принципиальных элементов которой оказался арсенид галлия.

Не будет лишним напомнить также и то, что секрет индустрии мышьяка оставался государственной тайной высшего уровня последующие десятилетия. Настолько серьезной, что даже в 1994 г. химический генерал Ю. В. Тарасевич нашел возможным солгать всей стране, что в России мышьяк «не добывается» [19].

3.4. Общая инфраструктура химической войны

Конечно, химией азота и хлора, серы и мышьяка нужды советской индустрии химической войны не исчерпывались. Понадобилось также и освоение промышленной химии ряда других элементов, например, алюминия, а потом – фосфора и фтора. Кроме того, пришлось осваивать органические производства, не всегда необходимые в мирной жизни, например, большую гамму спиртов, хотя людские потребности во многом исчерпывались лишь этиловым спиртом. Однако на самом деле вопрос стоял еще шире. В частности, в одном из служебных писем 1926 г., адресованных ВОХИМУ, были обобщены данные о» добыче и производстве сырьевых продуктов, потребных для ОВ» [404].

Обращаясь к элементам, достаточно привести лишь один пример. Мало кому известно, что к развитию советской алюминиевой индустрии приложили руку не только летчики первых советских лет, но и военные химики – без хлористого алюминия, служившего катализатором при синтезе хлорацетофенона, производство ОВ никак не вытанцовывалось [377]. И поначалу хлористый алюминий разрушенной стране тоже приходилось импортировать. Однако постановлением СТО от 14 октября 1931 г. ВСНХ было поручено организовать не позднее 1 января 1932 г. производство хлористого алюминия на мощность 1000 т/год [71]. А в следующем постановлении от 4 июля 1932 г. был определен и завод в Москве, где к декабрю 1932 г. намечалось завершить создание опытной установки по выпуску хлористого алюминия [393]. Именно это производство, организованное на Угрешском химзаводе (заводе № 93), и обеспечивало выпуск этим же заводом основного массива предвоенного хлорацетофенона [404].

Однако и этого было недостаточно. В рамках обеспечения масштабного выпуска ОВ сырьем промышленности нужна была все новая и новая продукция: спирты, древесный уголь, карбид кальция, калийная селитра, крахмал, нашатырь и тальк для выпуска ЯД-шашек [404] и т. д.

Обращаясь к производству спиртов, отметим, что оно было налажено в СССР в 30-х гг. в первую очередь благодаря недюжинной «химической» активности руководства Красной армии.

Этиловый (винный) спирт (этанол) был необходим при производстве иприта Левенштейна как источник этилена. Поэтому на этот счет было выпущено специальное постановление политбюро ЦК ВКП(б) от 17 сентября 1930 г. («Ввиду явного недостатка водки как в городе, так и в деревне, роста в связи с этим очередей и спекуляции, предложить СНК СССР принять необходимые меры к скорейшему увеличению выпуска водки. Возложить на т. Рыкова личное наблюдение за выполнением настоящего постановления»). Вот так под видом обычной водки «рыковки» несколько спиртовых заводов были специально нацелены на обеспечение сырьем выпуска производств иприта (Дашухинский спиртзавод – для химзавода № 91 в Сталинграде, Куйбышевский спиртзавод – для химзавода № 102 в Чапаевске) [404]. Естественно, этиловый спирт поступил в номенклатуру госрезерва, а широким народным массам стал известен по линии «наркомовских 100 граммов» времен войны (с 25 ноября 1942 г. «по 100 г водки на человека в сутки» выдавалось «подразделениям, ведущим непосредственные боевые действия и находящимся в окопах на передовых позициях»).

Метиловый спирт (метанол) был необходим для обеспечения выпуска дифосгена на основе фосгена. Поэтому постановлением СТО СССР от 4 июля 1932 г. было намечено закончить летом следующего года строительство завода метанола на химическом комбинате в Бобриках. А до того армия была вынуждена запасать вместо метилового спирта «хвостовые погоны» («аллиловое масло») лесохимического производства [393]. В общем, именно специально созданное производство на Сталиногорском химкомбинате до самой войны обеспечивало потребности в метаноле дифосгеновых производств в Чапаевске и Дзержинске [404]. В первый год Великой Отечественной войны химкомбинат был разрушен, однако вопрос о его восстановлении встал сразу после окончания битвы под Москвой, и в марте 1942 г. ГОКО принял постановление о воссоздании производств метанола, хлора и т. д. Цех метанола возобновил выпуск с 31 июля 1942 г. [720].

Налаживание в Ленинграде в 1934 г. выпуска пропилового спирта было обосновано необходимостью производства пропилового иприта (иприта В. С. Зайкова), который в смеси с обычным (этиловым) ипритом Левенштейна обеспечивал незамерзаемость этого СОВ. Мотив был стандартный: ОКДВА нуждалась в незамерзающем иприте, чтобы противостоять японской армии, которая будто бы имела запасы СОВ для реализации своих «агрессивных действий» в зимние месяцы. А в первые месяцы Отечественной войны на заводе № 96 был реконструирован цех по выпуску изопропилового спирта [720].

Производства изопропилового [445], изобутилового [203] и пинаколилового [721] спиртов стали особенно актуальными уже после войны, когда потребовалось обеспечить промышленный выпуск ФОВ – зарина, советского V-газа и зомана.

Разумеется, запасы этих спиртов находились в государственном резерве многие годы. Расстаться с ним государство решилось лишь в начале XXI века.

В табл. 5 приведены данные 1938 [404] и 1948 [431] гг., демонстрирующие потребности советской индустрии ОВ первого поколения в сырье. Следует подчеркнуть, что эти данные в немалой степени отличаются от расчетов ВОХИМУ, выполненных в 1926 г. [404].

Карбид кальция, необходимый для выпуска люизита, в предвоенные годы поступал с химкомбината им. С. М. Кирова в Ереване [720] и со специализированного завода химоружия – Чернореченского завода (ЧХЗ) в Дзержинске [404]. В годы войны к ним добавились новое производство на Березниковском содовом заводе, а также третья печь на ЧХЗ [720]. Заодно обеспечивались сварочные работы в различных отраслях народного хозяйства. Калийная селитра, необходимая для обеспечения выпуска ЯД-шашек ЯМ-11 и ЯМ-21 на заводе № 12 в г. Электросталь, поступала из г. Березники [404]. А заодно советское сельское хозяйство получало калийные удобрения. Бензол и антрацен, которые были необходимы для обеспечения выпуска хлорацетофенона и шашек ЯМ-11, поступали из недр коксохимии [404], обеспечивая дополнительный стимул для ее развития.

Табл.5. Сырье и материалы, использовавшиеся при производстве советских отравляющих веществ [404, 431]

Добавим, что в 1930-е гг. активно развивалась и промышленность фосфорных веществ. В качестве предлога называли фосфорные удобрения, реальной целью было снабжение армии зажигательными составами на основе фосфора. А вот для производств химоружия это направление пригодилось в конце войны [428, 442], когда начались работы по созданию смертельных ОВ второго поколения на основе фосфора, а также такого ОВ, как фосфористый водород [197].

В целом Красная армия добилась своего: хлор, сера, мышьяк и алюминий стали массовыми продуктами поднимавшейся с колен химической индустрии [74]. А к концу 30-х гг. дошло дело и до создания промышленности сурьмы (химического аналога мышьяка) [195], на основе которой также были созданы ОВ, которые претендовали на отдельное место в боевом строю. Не обошлось и без селенового направления, поскольку были проведены опыты по созданию иприта на основе аналога серы – селена. Разумеется, после столь гипертрофированного интереса армии к хлору, сере, спиртам, карбиду кальция, хлористому алюминию эти продукты стали общеупотребительными. А вот мышьяк и поныне власти частенько стараются держать в сфере тайн и секретов.

Помимо создания новых направлений в химической промышленности, ориентированных на обслуживание химической войны, армия стремилась также милитаризовать множество других направлений жизни страны. В частности, работы с ОВ были немыслимы без привлечения различных машиностроительных заводов. Речь идет о производствах, где создавались устройства для обращения с ОВ и в мирных, и в боевых условиях – цистернах, разливочных станциях, боевых химических машинах и, конечно, химических боеприпасах.

В большом постановлении СТО СССР от 14 октября 1931 г. [71], посвященном делам науки и промышленности химической войны, специальным разделом было решено создать индустрию специальной тары, поскольку из-за ее отсутствия, по существу, могли быть заблокированы все операции по хранению и транспортировке ОВ, в частности с ипритом. В развитие этого постановлением СТО СССР от 11 мая 1932 г. на НКТП и НКПС было возложено создание к 1 ноября 1932 г. парка 50-тонных ж/д цистерн (500 шт.) для перевозки жидких «спецгрузов». В 1933 г. постановлением от 23 июня 1933 г. было дано задание о строительстве к 1 января 1934 г. 200 автоцистерн емкостью 5 т. А постановлением СТО от 11 июля 1933 г. было решено построить в ОКДВА емкости на 1000 т ОВ и наполнить их ипритом в целях создания мобилизационного резерва по этому важнейшему, как считала армия, ОВ.

В общем, уже летом 1933 г. Ростокинский завод (Москва) сдавал приемке первые «5 автоцистерн чемоданной формы на шасси ЯГ-5» [103]. Именно с тех чемоданных и цилиндрических автоцистерн 1933 г. началась эпоха устройств для перевозки иприта и других СОВ, которые поначалу назывались БХМ-1, а потом скрывались под мирным именем как машины класса АРС. На «гражданке» на них перевозили бензин и тому подобные грузы. А еще поливали улицы. Теми же делами занимался также завод «Промет» в Ленинграде, где перед войной создавались и машина для заражения БХМ-1, и ранцевый прибор для заражения с добавочным давлением. А в КБ на заводе «Компрессор» (Москва) трудились над модернизацией БХМ, созданием ж/д БХМ, проектированием химизированного танка, конструированием ж/д цистерны для перевозки ОВ, проектированием химической аппаратуры для мотоциклов и т. д. и т. п. [103].

В широко известном ЦАГИ в предвоенные годы усовершенствовали конструкцию ВАПов, создавали наливные станции – базы для авиачастей, а к 1 сентября 1932 г. должны были даже создать специализированный самолет химического нападения («химический боевик»). И многие разработки этого и других КБ в дальнейшем переходили в производства.

Среди производителей боеприпасов укажем, в частности, московские заводы № 145 (химические авиабомбы, ВАП-500, УХАП-500, ампульные кассеты АК-1 и АК-2) и № 261 (разливочные станции), относившиеся к системе НКАП. В изготовлении технических устройств, в частности ВАП-4, ВАП-6 и НПЗ-3, активно участвовал также завод «Вулкан» (Ленинград) из системы НКСМ. Имели соответствующие производственные мощности таганрогский завод «Красный котельщик» (ХАБ-200) и завод «Красный Аксай» в Ростове-на-Дону (ХАБ-25, КРАБ-25). Очень активен был и поныне остается многоликий московский завод № 67 (бывший ремонтный артиллерийский завод «Мастяжарт», впоследствии ГСКБ-47, он же – нынешнее ГНПП «ФГУП Базальт»). По его линии проходили авиабомбы ХАБ-500 и ХАБ-200, прибор заражения НПЗ-2, ампула АЖ-2, способ одновременного поджига ЯД-шашек и т. д. [560]. А в послевоенные годы через бывший завод № 67 проходили современные химические боеприпасы кассетного типа [440]. Подчеркнем, что делать качественные боеприпасы для химоружия – дело очень непростое. Во всяком случае, в послевоенные годы пришлось внимательно отнестись к проблеме капиллярных дефектов химических боеприпасов (трещины, свищи и т. д.): ответственность за это нес механический завод-изготовитель [722]. А было их немало – Донецкий завод точного машиностроения, Алексинский механический завод, Ижевский завод «Нефтемаш» и многие-многие другие [119, 449]. Табл. 6 дает представление о том, к чему пришла промышленность на этом направлении инфраструктурного развития на рубеже пятилеток [414].

Табл. 6. Изготовление химического оружия в СССР в 1932–1934 гг. [414]

Итог таков. Армейский «нажим на промышленность для обеспечения строительства военно-химических заводов» (именно это словосочетание было использовано Я. М. Фишманом в одном из писем М. Н. Тухачевскому) увенчался успехом. Хотя не обходилось и без издержек. Во всяком случае, поток инициатив Я. М. Фишмана был таков, что на одном из его писем заместитель наркома М. Н. Тухачевский написал в марте 1934 г. не очень деловую резолюцию «Тов. Фишман, вы пишете невероятное количество бумаг. Прошу придумать иной порядок». Скорее всего любя. Просто у начальника вооружений Красной армии голова болела за все: танки и самолеты, пушки и крейсера. А тут еще и химия. Впрочем, накал «химического» напора с тех пор не изменился.

Подводя итог этого раздела, мы вынуждены констатировать, что советская индустрия химической войны иной раз задавала излишне серьезное развитие ряду других направлений промышленности, которые в отсутствие требований армии могли не получить столь гипертрофированного развития. В условиях страны с не самой мощной экономикой это было накладно. Поэтому не мог не встать вопрос о возникновении противоположной тенденции: использовании некоторого оборудования химической войны для чего-то более полезного, чем нахождение в засаде в ожидании большой химической войны. Ясно, что держать фактически в бездействии гигантские мобилизационные мощности по выпуску ОВ было не под силу даже тоталитарному государству, ограбившему в ходе «коллективизации» и «индустриализации» без всякого стеснения все население страны.

В связи с подготовкой второй пятилетки 1933–1937 гг. встал вопрос о так называемой ассимиляции – использовании мобилизационных мощностей для временного выпуска не ОВ, а мирной продукции. В частности, в случае ипритных цехов, нацеленных на выпуск иприта Левенштейна (их мощность на 1.1.1933 г. составляла 26 тыс. т/год), можно было использовать этилен и хлор для получения не иприта, а дихлорэтана – ценного по тем временам растворителя (он мог быть использован на пороховых и лакокрасочных заводах вместо бензина). Причем осуществлять это можно было в обычных ипритных реакторах. Таким образом, должно было быть задействовано все оборудование ипритных цехов, за исключением оборудования для синтеза хлорсеры. Опыты, обосновывающие эту идею, были выполнены в конце 1932 г. на московском химзаводе № 1 (№ 51), а сферой реализации могли стать заводы Москвы, Чапаевска и Сталинграда [410]. И цех № 4 завода в Чапаевске действительно выпускал дихлорэтан [392].

В 1939 г. проблема ассимиляции обсуждалась уже в связи с выпуском люизита – много более дорогого ОВ. Речь шла об использовании карбида кальция для производства не люизита, а хлористого винила (при производстве люизита хлористый винил образуется как побочный продукт, а в мирное время можно получить его также и как целевой продукт). Хлористый винил мог быть применен при изготовлении пластмасс для граммофонных пластинок, что, в свою очередь, освобождало страну от импортной зависимости. Речь шла о том, что люизитные цеха, которые в 1940–1941 гг. должны были вступить в строй, могли бы быть одновременно оборудованы на мирное дело.

В 1940 г. все эти усилия получили необходимый толчок. Ипритные и люизитные цеха заводов в Дзержинске, Чапаевске, Сталинграде и Березниках были нацелены на выпуск поливинилхлорида. Фосгеновые цеха в Чапаевске, Дзержинске и Рубежном попытались ориентировать на производство уксусного ангидрида, а дифосгеновый цех в Чапаевске – на выпуск хлористого метила, необходимого при выпуске пластмасс. Даже хлорацетофеноновый цех завода № 93 (Москва) был ориентирован на выпуск розового масла [410].

Закончилось все это ничем: вскоре началась война, в ходе которой те мощности были изношены на выпуске так и не понадобившихся ОВ. Лишь цех синильной кислоты на заводе № 148 (Дзержинск) удалось перед войной использовать на выпуске органического стекла для военной авиации. В общем, после войны все установки по выпуску ОВ уже не были годны ни на что.