Текст книги "Есть, господин президент!"

Глава двадцать пятая
Макс вместо Макса (Яна)

На месте двух длинных глубоких царапин теперь красовалась узкая вертикальная полоска пластыря. При некотором напряжении фантазии можно было подумать, что лицо пострадало во время бритья.

– Это было обязательно? – с грустью спросил Макс, поглядев в настольное зеркало на себя и на свою левую щеку.

– Обязательно! – отрубила я и припечатала ладонью. – Для человека, который врал мне с самого начала, ты дешево отделался.

– Яна, дорогая, пойми, – уныло проговорил Макс, – я тебе ведь уже тысячу раз объяснял: про Кессельштейн – это была не ложь.

– Ax, не ложь? И что же это, по-твоему? Сказка братьев Гримм?

– Легенда. Прикрытие. Камуфляж. – Макс тронул пальцем пластырь и сморщился. – Ведомство у нас такое, секретное. Ты сама видела, даже его отца не известили, чтобы не возникло утечек… Кто же думал, что их герцог именно сейчас заедет в Москву? Служба протокола нас информирует день в день, как и остальных. Если бы мы хоть вчера знали, мы этого Юргена Кунце успели бы перехватить и тихо перенаправить в наш госпиталь, к сыну…

– ..а капитан ФСБ Макс Лаптев смог бы и дальше канифолить мозги глупой девушке Яне, – прокурорским тоном продолжила я. – Ты соврал мне в главном! Ты сказал, что ты не шпион.

– Яна, я тебе не врал, я ведь на самом деле не шпион, – стал выкручиваться этот проныра. – Шпионы – это не мы, это бывшее ПГУ, то есть внешняя разведка… И если бы я, предположим, даже был шпионом, нашим Джеймсом Бондом, я ведь, учти, шпионил не за тобой. Ты ведь, наоборот, считалась моя помощница и соратница.

– Ну спасибо, обрадовал! – фыркнула я. – Прогресс. Значит, я произведена в девушки Джеймса Бонда. Правда, в урезанном варианте, без романтических отношений… Да-да-да, не смотри на меня так скорбно, теперь я знаю: у тебя есть жена, дочка, теща с тестем… Тебе трудно было сразу сказать, что ты женат?

– Но ведь настоящий Макс Кунце не женат, – вздохнул Лаптев. – Нельзя было отклоняться от легенды. Я и так дважды нарушил инструкцию – и сегодня, когда мы ездили на Петровку, к Сереже Некрасову, и особенно вчера – когда вызвал оперативную бригаду под видом байкеров. Помнишь? За тебя, между прочим, испугался…

– А когда ты нанимал меня, ты, значит, за меня не пугался? Совесть у него все-таки была. Стыдливо кашлянув, Макс признал:

– Тут я лопухнулся, целиком моя вина. Мы-то думали, ситуация под контролем. Кто мог знать, что в Москве они быстро перейдут к силовым действиям? Когда каша заварилась, я ведь, честное слово, сперва грешил на твоих ресторанных жлобов. Это уж потом, когда ты свастику разглядела, я понял, что они – мои подопечные.

– Ну очень сложно было догадаться! – съязвила я. – Настоящий Макс Кунце по вине этих гадов получает три перелома, чуть не расшибается насмерть, а вам все трын-трава. Ваши умные головы, конечно же, решили, что за ним гналась безобидная тимуровская команда с самыми добрыми намерениями – типа перевести его через дорогу, натаскать воды, наколоть дров?

– Яна, мы были в курсе, что они никакие не тимуровцы, – терпеливо ответил Лаптев, – но надеялись, что они не полезут на рожон. Эти молодчики ведь, строго говоря, и на Кунце в Смоленске не нападали. Они просто вели его… Ну как бы изложить попроще? Короче, это была крайне непрофессиональная слежка. Даже Макс-Йозеф ее заметил, еще до Бреста, и дважды легко уходил в отрыв. Он и третий раз, в Смоленске, от них оторвался, но затем свалял дурака. На наших дорогах не стоит разгоняться до двухсот даже в сухую погоду, а уж в дождь… Понимаешь?

– Про аварию понимаю, а про нацистов – еще нет. Они что, все малость того? – Я покрутила пальцем у виска. – Или у них на почве любви к их дохлому фюреру развилась поголовная близорукость? Разве трудно было заметить, что до Смоленска на «кавасаки» ехал один человек, а после – уже совсем другой?

– Без шлема они его практически не видели, в том-то и фокус, – объяснил Макс, – а так, навскидку, мы с тезкой примерно похожи, у нас даже размеры одежды и обуви совпадают… Тут, Яна, очень многое удачно сошлось, и самое ценное – они не знали, насколько серьезно Кунце пострадал, когда отрывался от них в Смоленске. Он вроде бы полежал в больнице с неделю, подлечился, выписался и отправился дальше. Только это уже был я.

А настоящего Кунце за день до того по-тихому перевезли в Подмосковье.

– Фантастическая у вас контора, – заметила я. – Нет, правда, Макс. Никто не знает, чем вы занимаетесь и зачем все это надо нормальным людям. Чуть что, вас фигу дозовешься, а когда можно огород не городить, вы развиваете сумасшедшую деятельность. Столько мороки из-за нескольких иностранных отморозков!

– Яночка, все намного сложнее, – качнул головой Лаптев. – Они отморозки, да. Натюрлих, как сказал бы мой тезка Макс. Однако дело не только в них. Подробностей я тебе, извини, всех разглашать не стану, но, прикинь сама, история выходит очень странная. Ни австрийская секретная полиция, ни их соседи – немцы, чехи, итальянцы, швейцарцы – никто понятия не имеет, кому понадобилось грабить неофициальный музей Гитлера в Линце.

– Чего ж тут беспокоиться? – удивилась я. – Радоваться надо. Наверняка у ублюдков какие-то внутренние разборки между собой, и пусть себе грызут друг друга. А музейчик тот я бы вообще сожгла.

– Заведение мерзопакостное, слов нет, – согласился Макс, – но, говорят, более-менее тихое, без претензий на Четвертый Рейх. Три жалких комнатенки, дюжина пыльных витрин, а подлинников в экспозиции – только два: его золотой партийный значок и та самая страница на латыни, недавнее их приобретение. Если бы сперли значок, было бы хоть понятно, но кому нужен бумажный лист? В общем, все это сильно смахивало на чью-то большую провокацию, как будто кто-то хотел поставить на уши всех европейских наци – причем затея отчасти удалась…

Макс замолчал и опять потрогал пальцем пластырь на щеке.

– А что дальше? – нетерпеливо спросила я.

– А дальше ты сама знаешь. «Мерседес» в Кессельштейне. Труп без документов. Листок в кармане пиджака. Случайно подворачивается умник Макс-Йозеф Кунце, который решает, что листок стоит дорого, а вся книга еще дороже. Он садится на мотоцикл – и в Москву.

– И он все вот так взял и рассказал ФСБ? – не поверила я. – Про Парацельса, про свои библиотечные изыскания? Сам раскололся? Добровольно? Ой, Макс, я чувствую, ты опять темнишь…

– Сам и добровольно, – усмехнулся Лаптев. – Почти. У нашей конторы на Западе очень плохая репутация, и порой это приносит пользу. Тем более, когда имеешь дело с любителями. Тебе надо сурово прищуриться, вытянуть палец, сказать: «Кей-Джи-Би!» – и зарубежный клиент, дрожа от страха, начинает говорить. Словом, через неделю я выучил всю его историческую ерунду насчет «Магнус Либер Кулинариус», которую будто бы можно найти в Москве, и…

– Ничего не понимаю, – приостановила я его взмахом руки. – Макс, извини, я сегодня тупа. Давай-ка еще раз с предыдущей цифры. Если вы считали все ерундой и никакой книги в Москве нет, зачем нанимать меня для ее поисков? Вам деньги некуда девать?

– Это не мы хотели нанять тебя, а подлинный Макс Кунце, – напомнил мне Лаптев. – Это его была идея – искать манускрипт. Это он, а не я выловил тебя из Интернета, так что мне оставалось просто следовать его плану. Была, правда, одна загвоздка: я не знаю немецкого. Но ведь и ты его не знаешь, верно? Кунце с тобой все равно собирался общаться по-русски. Поэтому здесь у меня сложностей не было. Легкий акцент, пара немецких словечек – и я уже из Кессельштейна… А вот с книгой, тут, Яна, наоборот, – дело оказалось сложнее, чем я думал. То есть вначале все выглядело проще простого, а потом начало запутываться…

Макс сделал долгую паузу. На его лбу выступил целый горный массив из морщинок и мелких складок, отчего вид у капитана сразу стал озадаченный и забавный – как у молодого ученого тюленя.

– Что в чем запуталось? – Я невежливо ткнула тюленя в бок. – Раз начал, то уж договаривай, не тяни резину. Ты хочешь сказать, что сперва в историю с книгой не верил, а затем вдруг поверил?

Мой тычок вывел его из ступора. Пришлось Максу договаривать.

– Не то чтобы я совсем поверил, – медленно подбирая слова, сказал он, – но… Видишь ли, Яна, нападение на Окрошкина плохо вписывается в общую картину. Что-то не сходится. Какое-то звено мы упустили… И потом еще эти пирожные, по древнему рецепту Парацельса… Ты ведь тоже заметила, как они подействовали на твою кошку? На самом деле ты же Пулю не дрессировала?

– Ни секунды! – открестилась я. – С какой стати мне мучить родную кису? Мы же не в цирке. Пульхерия знает, где ее чашка и где туалет – и все, хватит с нее цивилизации.

– Именно так я и подумал. – Лаптев кивнул. – Мне все больше кажется, что мой тезка Кунце сам кое-что не знает о той чертовой книге. Или забыл мне рассказать… а может, просто побоялся, что я его приму за психа. Жаль, не удастся допросить его еще раз. Сейчас уж, наверное, папа грузит его в санитарный самолет – долечиваться на родине. Подальше от Лубянки. Хорошо еще, старик Кунце не поднял скандала – чтоб не осложнять наших дипотношений в день первого визита их герцога в Москву… Впрочем, для тебя это все неважно. Ты ведь теперь тоже свободна.

Макс вытащил из кожаной сумки пачку тысячерублевых купюр, перетянутых резинкой, калькулятор и две бумажки, смахивающие на ведомости. Деловито понажимал кнопочки. Что-то вписал в одну из бумажек. Отсчитал часть купюр, освободив их из-под резинки. А затем пододвинул мне деньги, ведомости и шариковую ручку.

– Распишись здесь и здесь. – Лаптев дважды показал пальцем. – Сначала за твой гонорар, я пересчитал евро в рубли по курсу. Три дня твоей работы оплачены, как договаривались… А сейчас вот тут поставь автограф – насчет ответственности за неразглашение. Извини, Яночка, это наша стандартная форма, не я ее придумал…

Я без колебаний расписалась, где надо, добросовестно пересчитала банкноты, сложила их в сумочку и с улыбкой сказала Максу:

– Мерси. Люблю аккуратность в бухгалтерии. Надеюсь, ваша контора и дальше не кинет меня при финансовых расчетах. Ссоры со мной из-за денег – самое противное, учти на будущее… Ладно, пора собираться. Ты не забыл, что мы сегодня едем в больницу к Адаму Васильевичу?

Лаптев захлопал глазами. Лицо его перестало быть озадаченным и сделалось очумелым. Ура-ура. Думаю, я смогла наконец взять у капитана маленький реванш за три дня его непрерывной лжи.

– В каком смысле «дальше»? – изумленно выдохнул он. – Что значит «на будущее» и «едем»? Погоди, Яна, что-то я в толк не возьму. Ты же сама мне только что… Ты… Ты… Ты это серьезно? Ты хочешь мне сказать, что передумала? Что все-таки не отказываешься с нами работать? Уже зная, что я не мирный Макс Кунце из Кессельштейна, а скверный Макс Лаптев из ФСБ?

– Ничего я не передумала, – тоном гордой леди Гамильтон объявила я. – С чего ты, собственно, взял, что я вообще хотела отказаться от работы? У меня и в мыслях такого никогда не было. Ну да, Кунце меня устраивал больше, чем ты в обнимку с вашим железным Феликсом. Но я, в отличие от некоторых, не привыкла менять решений. Я не бросаю начатое на полдороге. И уж тем более сейчас, когда пострадал Окрошкин – скорее всего, из-за нас…

На одураченного Лаптева приятно было смотреть: хоть мелкий и символический, а все-таки праздничек для моего самолюбия.

– Так чего же ты мне целый час закатывала тут истерику? – с обидой спросил он. – Зачем тогда в щеку вцепилась, как кошка?

– Одно другому не мешает, – любезно ответила я ему. – Терпи, казак. Во-первых, у меня принцип – не оставлять вранье безнаказанным. Во-вторых, я дама чувствительная и мне тоже нужна разрядка. Ну и психология играет какую-никакую роль. Это в-третьих. Чем сильнее ваш брат ощущает вину, тем легче вас обламывать. Неужели твоя жена этим не пользуется? Да если бы не моя буйная истерика, ты бы мне и половины из всего не рассказал. Что, нет? Напрягись и прояви честность. Рассказал бы? А? Макс в задумчивости почесал затылок.

– Бог его знает, – честно признался он. – По обстоятельствам, Яна. Может, и умолчал бы кое о чем, но для твоей же собственной пользы. Вот, допустим, на столбе написано: «Не влезай – убьет!». Ты же послушаешься? Именно. И в нашем деле – то же самое. Безопаснее для здоровья в некоторые вещи не влезать.

– Но ведь я уже влезла, – напомнила я Лаптеву. – Поздняк метаться, дорогуша, я давно на столбе. Так что для безопасности моего здоровья можешь мне выдать из казны не слишком боевое оружие. Не огнестрельное, упаси боже, а что-нибудь легонькое, вроде полицейского шокера. Я бы захватила из дома свой, но он последнее время барахлит, не держит заряд. Да ты не бойся, Макс, я с ним хорошо умею управляться.

– Этого-то я как раз и боюсь, – пробормотал Лаптев, уже в который раз машинально касаясь пластыря на щеке…

Полчаса спустя я – приглаженная, надушенная, в полной боевой раскраске и с сумочкой наперевес – стояла у дверей лифта на седьмом и ждала Макса. Тот запаздывал; наверное, все пытался сложить из кожаной куртки и джинсов строгий вечерний костюм. Компанию мне пока составлял загорелый господин импортного вида, одетый со вкусом, но без глупых модельных изысков. Подобным сухопарым седым элегантным крепышам можно дать от пятидесяти до семидесяти. Приблизительно так я всегда представляла себе тигра Большого Бизнеса откуда-нибудь из джунглей Уолл-стрит.

Ни Макс, ни лифт не спешили приходить. Тем временем тигр с Уолл-стрит вел себя все более загадочно. Сперва он просто вытягивал шею и задирал голову, глядя на потолок. Затем начал еще опасливо прислушался. Я было решила, что он хочет заранее уловить звуки опускающейся кабины, но вскоре смекнула: его беспокоит тяжелое ритмичное громыханье с восьмого этажа. Я-то сама уже притерпелась к этим звукам, зная их происхождение.

– «Доктор Вернер», – сказала я вслух. – Потолок не обвалится.

– Сорри, мэм? – У тигра Большого Бизнеса оказался твердый американский выговор. – Вам нужен доктор? Я не доктор.

По-русски американец говорил правильно, но с натугой.

– Да не вы доктор, а они, – указала я на потолок. – Так эта рок-группа называется, «Доктор Вернер». Нэйм у них такой, я уж не знаю, почему. Наши соседи сверху три дня уже празднуют под музыку. Это журналисты, я случайно знаю одного из них.

– Вы живете здесь? – Теперь американец заинтересовался уже не потолком, а мною. – Вы местный житель?

– Как бы да, – ответила я, прикидывая, считать ли постояльцев отеля местными жителями. Или он подразумевал Москву в целом?

– Вери гуд, – почему-то обрадовался собеседник и внезапно подмигнул мне. – Хорошо!

Он достал из бумажника визитку, что-то черкнул на обратной стороне, всунул мне в руку этот твердый картонный прямоугольник и, махнув рукой, запрыгнул в подошедшую, наконец, кабину лифта. С мелодичным звяком лифт отправился вниз.

Я не стала продираться сквозь латиницу на главной стороне визитки, а сразу перешла к посланию на обороте. Оно было крайне лаконичным, словно шифровка. Три знака, шесть цифр: «№ 702, $250». Ясно, кого он подразумевал под «местными жителями»…

– Долго же ты собирался, – укорила я Макса, который возник у лифта две минуты спустя. – И, между прочим, самое интересное упустил. Один американец, с нашего этажа, сулил мне за красивые глаза двести пятьдесят баксов. Думаешь, надо согласиться?

– По-моему, это демпинг, – хмыкнул Лаптев. – Не соглашайся меньше, чем за пятьсот с предоплатой… О, вот и лифт пришел.

В кабине, кроме нас, оказались еще две скучные тетки, и развить свою идею мне удалось только в вестибюле первого этажа.

– А давай я еще пятьсот возьму с вашей конторы? – предложила я. – Буду Матой Хари на службе ФСБ. Нет, ты прикинь, дельце-то взаимовыгодное. Судя по его хитрым глазам, тип этот наверняка разведчик. Я его заманю, подпою и раскручу на пару тайн. А в нужный момент – бац! – являешься ты в черном плаще, припираешь его к стенке и вербуешь тепленьким. Он становится двойным агентом, а тебя повышают до майора. Классно я придумала?

– У тебя, Яна, какие-то голливудские представления о ФСБ, – огорчился Лаптев. Он распахнул передо мной дверь, и мы вышли из отеля на улицу. – Вербовать всех приезжих с хитрыми глазами – эдак нам никакого бюджета не хватит. Да и времена уже не те. Раньше, возможно, каждый пятый приезжий из Штатов и был как-то связан с разведкой, а теперь хорошо, если каждый сотый. Стало быть, для этого американца, пообещавшего тебе двести баксов…

– Двести пятьдесят, – обиженно поправила я.

– Двести пятьдесят, конечно, извини… так вот, вероятность его службы в ЦРУ ныне составляет меньше одного процента.

Холодные цифры остудили мою богатую фантазию, но мне все еще хотелось законопатить в злодеи этого сукина сына. Он ведь имел наглость принять меня – меня! – за гостиничную шлюху.

Пока Макс выводил мотоцикл со стоянки, я творчески переработала прежнюю идею и выдала ему новый, улучшенный, вариант.

– Ладно, – сказала я, – пускай он не цэрэушник, тебе видней. Но что, если этот тихий американец и есть таинственный

Заказчик? Ну тот, что нанял покойника из «мерседеса» украсть страницу? Представь, он нарочно поселяется в том же отеле, что и Кунце… то есть он думает, что ты Кунце… держит его, в смысле, тебя, в смысле, нас двоих под наблюдением. И смирненько ждет. Как паук. Если нам везет и мы находим книгу Парацельса, он забирает весь джекпот. Если нет, он забирает хотя бы страницу…

Макс подал мне мотоциклетный шлем и снисходительно улыбнулся:

– Законы конспирации, Яночка, едины – что в Америке, что в России. Ну как законы Ома или правило буравчика. Настоящий Заказчик никогда не поселится с исполнителем в одной гостинице, и уж тем более на одном этаже. Он за километр должен нас обойти – лишь бы себя не выдать, лишь бы не засветиться рядом с нами. И раз тот американец попытался тебя, как говорится, «склеить», это в его пользу. Вернее, в пользу того, что он ни при чем… Ну садись, поехали. Сама же меня торопила.

Нацепив шлем, я уселась за кожаной спиной Макса. Мотор взревел.

– А женская интуиция? – Я использовала последний довод. – Ее не проведешь. Она мне подсказывает, что американец очень даже при чем!

Над моим ухом в шлеме послышалось ироническое хмыканье:

– Тысяча извинений, Яночка, но твоя женская интуиция три дня преспокойно молчала, пока ты считала меня Максом-Иозефом Кунце.

Вот зараза! Мотоцикл уже выехал на набережную и набрал приличную скорость, так что я не могла хорошенько пихнуть локтем эту подлую черную спину, не опасаясь вызвать дорожную аварию…

Центральная клиническая больница Медицинского центра Управления делами Президента Российской Федерации – а для краткости Кремлевка – располагается на западе Москвы и занимает гектаров двести, если не больше. С одной стороны весь массив окаймляет Рублевское шоссе, с другой – улица маршала Тимошенко, а с двух остальных – почти настоящий лес. Растительности, впрочем, вольготно и на самой территории «Кремлевки»: как ни старались люди привести каждое деревцо и каждый кустик к общему знаменателю ландшафтного дизайна, все было напрасно. Сил, воли или просто денег для обустройства здешней буйной флоры явно не хватает. Человек кое-как забирал у природы квадратные метры, но не километры. Белые, кремовые и светло-серые больничные корпуса припаркованы по всей зеленой зоне на значительном отдалении друг от друга и часто без видимых номерных знаков. К счастью, Рашид Харисович вчера нарисовал мне схему – куда двигаться сначала, куда потом и где искать его корпус 23-Б.

Вначале, правда, вышла легкая заминка – в Бюро пропусков. Мне сразу выдали две лиловые бумажки с голограммами, а вот Макса как иностранного подданного мурыжили минут сорок. Не без любопытства я следила за схваткой фальшивого Кунце с нашей больничной бюрократией и все гадала, не нарушит ли Лаптев маскировку, не высунет ли из какого-нибудь потайного карманчика краешек чекистской ксивы-вездехода. Однако Макс героически снес придирки, получил отдельный пропуск для себя и отдельный для «кавасаки». Впервые я порадовалась, что у нас мото, а не авто. Машина без спецномеров, флажков и мигалок застревала бы здесь у каждого КПП; на двух же колесах мы легко проскакивали между деревьями, срезали углы и объезжали посты. К стеклянным дверям корпуса 23-Б мы подкатили слегка поцарапанными, но бодрыми.

Удача нам сопутствовала еще минут десять-двенадцать. Все преграды между нами и Окрошкиным мы с Максом одолевали без проблем. Одна из вахтерш за полтинник согласилась приглядеть за мотоциклом, а другая – всего за стольник – забыла, что приемные часы уже закончились. Четверо охранников, проверив наши пропуска, легко допустили нас к лифту Сам лифт тоже не заставил себя долго ждать. В вестибюле девятого этажа оказалось всего два охранника, и среди них – ни одного, кто стал бы приставать к Максу с глупыми вопросами по поводу гражданства. На этаже мы не заблудились, потому что здесь было всего две «люксовые» палаты и на двери первой же я увидела надпись «А Окрошкин» – отчего-то без точки после инициала. Я велела Максу постоять в коридоре, приоткрыла дверь… И тут нашему везению пришел конец.

Адам Васильевич был не один. Его вообще не было видно за чужими спинами. Всю просторную одноместную палату заполняли суетливые силуэты в бело-зеленых халатах и марлевых масках. В воздухе пахло эфиром и висело неуловимое напряжение, какое бывает перед самым началом грозы: гром еще не грянул, дождь не хлынул, но вот-вот. Крайний из халатов повернулся на шум, шикнул на меня, а другой – тот, который был дальше от дверей, махнул повежливее, но тоже нетерпеливо. Мол, быстро закройте дверь и ждите.

Минут через двадцать из палаты вышел врач. Он стянул с лица маску и оказался Рашидом Харисовичем Дамаевым.

– Ну что? Ну как Адам Васильевич? Жив? – накинулась я на него.

– Тише, Яна, ради бога, – задушенным голосом попросил врач. – Не наседайте на меня так, вы прямо как ваш папа… Жив он, жив, хотя состояние его, конечно, оставляет желать… А главное, с утра все вроде устаканилось, и анализы были неплохие, и пульс, и температура. Но буквально час назад все как будто взорвалось и понеслось, мы чудом его стабилизировали. Судя по сетчатке, у него ко всему еще и микроинсульт. Сейчас он в искусственной коме, завтра мы его подержим на седативах, на анестетиках и, если с давлением – кровяным, внутричерепным – все останется без изменений, будем осторожно выводить. В любом случае, Яночка, – пока никаких посещений, и думать про это забудьте. Кома есть кома. Он все равно нас не слышит и не видит…

В полном раздрызге чувств я попрощалась с Дамаевым и двинулась обратно. Тактичный Макс отстал на несколько шагов, чтобы не нарушить моих переживаний. Но в больничных коридорах, даже самых элитных, фиг организуешь одиночество! На пути к лифту я едва не столкнулась с тремя господами, деловито шагавшими мне навстречу. Точнее, господином я бы назвала лишь одного из троицы – молодого, стройного, довольно симпатичного на вид. Двое остальных – значительно старше, мордатее и коренастее – выглядели сущими шкафами из мореного дуба: внутренние ящики этих шкафов одинаково оттопыривались слева, на уровне сердца. На всякий случай я оглянулась посмотреть, куда они пошли, и не без облегчения увидела, что все трое направились в палату напротив.

Едва Макс присоединился ко мне на площадке у лифта, я шепнула:

– Не нравится мне здешняя публика. Ты видел, каких два бандюги тут запросто прошли? А у дверей палаты Окрошкина, между прочим, ни охраны, ни милиции.

– Это ФСО, – сказал Лаптев. – Бывшее ГУО.

– А по-русски тебе трудно сказать? – тихо возмутилась я. – Что еще за ГУО? Группа Умственно Отсталых?

– ГУО – это сокращенно Главное управление охраны, – спокойно растолковал мне Макс. – Так раньше называлась ФСО, Федеральная служба охраны. Я просто знаю тех двух ребят, которых ты приняла за бандюг. Мы когда-то давно вместе работали, еще в ФСК, а потом их обоих забрали в ГУО – охранять разных шишек из АП… ну то есть из Администрации президента.

– Ненавижу эти сокращения, – заявила я Максу, сердитая на весь мир, – напридумывали их на наши головы, чтоб только воду замутить. Скоро вместо нормальных слов одни только дурацкие аббревиатуры останутся. ФСБ, ЦКБ, ГУО, ЗАО, ФИО, АО, а венец всему – ООО. То ли крик восторга, то ли сортир с одним лишним очком, то ли Общество Онанимных Олкоголиков…

И тут в моих мозгах что-то щелкнуло. Так у меня бывает с детства: я могу тупо глазеть на ребус или головоломку и так, и эдак, чувствуя себя темной беспросветной дурой. А потом вдруг на меня в один миг нисходит просветление – словно яркую переводную картинку кто-то освобождает от тусклой бумажной подложки.

Нечто подобное произошло и теперь. Телефонный треп, надпись на дверях больничного «люкса», пустая болтовня о сокращениях – все это сплелось вместе, перекрутилось, сжалось, потрескалось и распалось. Из шелухи выпало чистое голое семечко разгадки.

– Макс, – вкрадчиво спросила я, – а когда ты, например, видишь слово «АО», то о чем сразу думаешь?

– Это очевидно, – ответил Лаптев. – Любой нормальный человек знает, что АО – это акционерное общество.

– Точно! – воскликнула я. – Ты нормальный. И Вадик Кусин нормальный. Поэтому он тоже подумал про акционерное общество. А это Адам Окрошкин, его вензель! Это же он мне письмо прислал!