Текст книги "Есть, господин президент!"

Потому что едва я сел в кресло, как задребезжал главнейший аппарат в моем кабинете – белый, с золотой нашлепкой герба.

– Доброе утро, Павел Петрович, – сказал я в белую трубку.

– Доброе утро, Ваня, – ответил президент. Тон у него был озабоченный, я это мигом заметил и напрягся. – Вы не знаете, что происходит с вашим шефом? Сперва я получаю с фельдъегерской почтой его просьбу об отпуске, а через несколько часов – факс с просьбой считать ту просьбу недействительной и другой факс с загадочными намеками насчет вас… Будто вы, Ваня, извините, его заворожили… околдовали… Что-то в этом духе. Я понимаю, у него с вами сложные отношения, но все это странно, вы не находите? Я привык, что Глава моей Администрации – человек серьезный, иногда и чрезмерно, а таких вот сказок Шахерезады я от него никак не ожидал…

– Вчера я действительно имел с ним беседу. Короткую. – Я говорил медленно, стараясь загнать каждый шар слова именно в предназначенную ему лузу. – Я бы пока воздержался говорить о психическом расстройстве. Однако, не скрою, мне он показался сильно утомленным. По-моему, он переработал. Хороший отпуск ему уж точно не повредит – и отдохнуть, и нервы подлечить.

Надеюсь, словосочетание «психическое расстройство» я ввернул удачно: вроде бы и опроверг, но вроде бы и не до конца.

– Вот и мне кажется, что он устал, – задумчиво произнес Павел Петрович. – Но, согласитесь, это какой-то удивительный случай, экзотический. Все эти слова о колдовстве, о ворожбе… Однажды в Мексике мне тоже встретился один эль марьячи, то есть гитарист, и вот он… Хотя ладно, Ваня, это уже не по теме… Простите, что я вас дернул с утра пораньше. Удачно вам поработать.

Есть, господин президент! – как обычно, мысленно подвел я черту под разговором с главой государства. Самым неприятным фактом была скорость, с какой мой шеф оклемался и уже допетрил, что к его временному помутнению я каким-то боком причастен. Правда, оба его факса – невероятная глупость, это он сплоховал от внезапности, но очкастый бобрик тоже не пацан и быстро учится.

Значит, мне надо срочно играть на опережение. Люфт у меня небольшой. Если через сутки я не получу хоть одно «заряженное» пирожное, будет худо. Что делать? Мчаться напролом – вообще-то не мой профиль. Обычно я не доверяю прямым автобанам, предпочитая объездные пути: на очевидной трассе опасностей не в пример больше. Но раз тебя загоняют в цейтнот, тебе уже не до хитрых загогулин. Только вперед! Пора брать на абордаж эту самую кондитерскую. А там уж по ходу разбираться, что к чему.

– Софья Андреевна, – спросил я по селектору. – Погодин с Органоном еще не у меня в приемной?

– Сию секунду вошли, – доложила секретарша. – Запускать?

– Запускайте, и побыстрее.

Всего пару минут назад я бы не удержался от грандиознейшей выволочки. Но к чему теперь арт-подготовка? Этих учить уже некогда и бесполезно. Пушечному мясу стратегия не нужна.

– Процесс пошел, – торжественно объявил я двум придуркам, едва они вошли и расселись. – Наш план вступает в новую фазу.

Я поднатужился и мобилизовал внутри себя наличные запасы самого кондового, самого замшелого канцелярита. Пронеси, Господи!

– Помните, я вам уже говорил о неких транснациональных силах, посягающих на государственные приоритеты нашей державы? – Чурбаки слов-дров складывались в тяжелые поленницы предложений, как будто я сразу набело строил передовицу для центрального органа партии «Любимая страна». – Всего полчаса назад из источников в компетентных ведомствах мне стало известно, что на днях будет сделана попытка похитить и вывезти за рубеж рецепт известного вам кулинарного шедевра. Поскольку тут замешаны высокопоставленные особы с диппаспортами, наши госорганы, увы, не могут вмешаться должным образом. А вот вы – организация общественная. Вы можете поработать для Отчизны. Готовы?

Два моих китайских болванчика дружно закивали головами.

– Отлично, – продолжил я. – Я в вас не ошибся. Благодаря вам мы получим возможность сделать первый ход. Вызовите еще нескольких товарищей по партии и отправляйтесь на Шаболовку. Ваша задача – проникнуть в помещение и произвести выемку. Ищите записи кулинарных рецептов – современные не трогайте, только старинные. На латинском, но можно и на русском тоже. Ищите книги, свитки, папирусы, берестяные грамоты и тэ дэ. Найденное – в мой кабинет. Здесь самое надежное место… Вопросы есть?

При всей тупости обоих гавриков вопрос номер один напрашивался сам собой. Интересно, который из двух вылезет с ним первым? Ставлю на Органона. Ну точно, он: вот уже разевает пасть.

– Иван Николаевич, – спросил юный придурок, – а если эти Черкашины не дадут нам произвести выемку? Ну вроде как они окажутся не очень патриоты… С этими слепыми-то что делать?

Глава двадцать девятая
Сияющие доспехи (Яна)

Говорил же мне Макс, думала я, не в силах даже шевельнутся. Предупреждал же меня. Советовал мне: не спеши, Яночка, успеем, потерпи до завтра. С утра, говорил он, возьмемся вдвоем – и все будет. И я, конечно, кивала, а про себя твердила: нет-нет-нет, я хочу сейчас! Быстрей-быстрей, в одиночку – чтобы и мед мне, и сгущенка мне, и можно без хлеба. Решила сделать по-своему. Ждать не пожелала, а если уж честно, захотелось дуре блеснуть своим талантом. Показать, что и она кое-что умеет. Преподнести этому чекисту наглядный сюрприз. Чтоб он еще только глаза продрал у себя номере, а книга Парацельса – вот-с, пожалте, дело сделано, и Яна Ефимовна Штейн со скромненьким видом шаркает ножкой…

А что в результате? Даже не облом. Хуже: катастрофа.

Самое главное, план мой выглядел безупречным. Разведки уже не требуется, рекогносцировка не нужна, что ж еще? Кому, как не мне, знать на «пятерку» географию духана «Сулико»? Я ведь, пока готовилась к военной акции под кодовым названием «Вареный лук», каждый свой шаг заранее обдумала, рассчитала и проверила. Дверной замок, дверь, кухня, ширина коридора, высота косяков, размер чуланчика – все, что у господина Кочеткова имелось в логове, было и у меня в голове. Я могла ориентироваться на ощупь, на слух, на запах. Одной, правда, детальки в общей мозаике я тогда еще не знала. Не додумалась, что пухлый макулатурный том, обернутый в дряхлую газету и мирно пылящийся в кладовке на пачке старых «Огоньков», когда-нибудь может понадобиться. Оттого-то и приходится мне наступать вторично в туже реку. Ирония судьбы: три дня назад я могла бы захватить книгу с собой без малейших усилий – легким движением большого и указательного пальцев.

Ночную вылазку на территорию врага я предполагала начать в три пополуночи, а завершить не позднее пяти утра. Притом, что немалую часть времени я отводила на неторопливую пешую прогулку по Крымскому мосту и Крымскому валу, от нашего «Хилтона», что на Пречистенской набережной, – вплоть до самой Большой Якиманки.

Поначалу все у меня складывалось наилучшим образом. Из отеля я выпорхнула никем не замеченной. Хотя ментовско-журналистский загул на восьмом все еще по инерции продолжался, в холле первого этажа мне не попалось ни единой физиономии, трезвой или пьяной. На темных пустынных улицах ко мне ни разу не прицепились липучие нимфоманы; проходя мимо круглосуточного ларька у «Октябрьской», я дешево сторговала маленький фонарик и легко отбоярилась от попытки заодно всучить мне – «всего за полцены, девушка! ночные скидки!» – диск с новым патриотическим блокбастером «Русь выходит на тропу». Нет уж, обойдусь: я и сама вышла на тропу.

Духан «Сулико» никуда не сбежал, я обнаружила его на том же месте. Правда, теперешний фасад смотрелся похуже, чем раньше, зато получше, чем на фото в «Свободной милицейской». Осколки с асфальта вымели, сам асфальт подлатали, щербины в кирпичной кладке замазали. Если бы не наглухо заколоченная витрина, здание выглядело почти целым. Росписи в духе Пиросмани на дверях остались неизменными, а металлические баки во дворике за аркой были, как всегда, наполнены мусором до краев. Обычная картинка.

Более всего я опасалась, что за прошедшие дни хозяин догадается сменить замок или навесить сигнализацию. Фигу, ничуть не бывало! Я подсветила дверь фонариком: ни новой проводки, ни свежих шляпок болтов не наблюдалось. Видимо, господин Кочетков решил, что стерва, провокаторша и ядовитая сколопендра Яна просочилась в его владения сквозь канализацию. Так что трюк с перочинным ножиком мне удался сегодня так же легко и непринужденно, как и в предыдущий мой визит вежливости.

Помещение было темным и необитаемым. Пахло чем-то кислым и несъедобным – плиту здесь наверняка не разжигали с тех самых пор. Слегка подсвечивая себе под ноги фонариком, я прошла по коридорчику от кухни, сделала положенное число шагов и ощупала стену: эге, дверь чуланчика на месте, замка как не было, так и нет. От-кры-ва-ем со скрипом. А внутри у нас… внутри у нас…

Я направила фонарик на пол, где лежала стопа журналов.

Вернее сказать, раньше лежала. Поскольку сейчас на этом полу не было ничего. Ничего? Да-да, ничего! Предчувствие тебя, Яночка, обмануло, зато зрение лгать не пожелало. Не было здесь ни «Огоньков», ни кресла-хромоножки, ни – что больше всего скверно! – книги, обернутой в газету. Был один деревянный пол, были четыре голые стены с выцветшими квадратами на драных обоях.

Чертов Кочетков зачистил чуланчик! Он исполнил мою рекомендацию как раз тогда, когда я мысленно заклинала, чтобы ей не следовал.

Неужели все пропало? Не может быть! Не верю! Будь я хотя бы чуть-чуть поменьше настроена на легкую победу, поражение не вывело бы меня из равновесия так сильно. Чувства мои изо всех сил сопротивлялись увиденному. Я до того отчетливо помнила весь, до последней паутины, здешний хлам, что взяла фонарик в зубы, вступила внутрь каморки и ощупала воздух. Ладони обхватили ту же пустоту, которую я видела. Два моих чувства из пяти совпали.

Мне следовало тотчас же выскочить во двор и распотрошить баки: вдруг содержимое кладовки еще здесь? Однако от отчаяния на меня напал приступ невероятной тупости: я ничего не сообразила и никуда не выскочила, а зачем-то принялась лихорадочно шарить по всем закоулкам духана – возможно, надеялась, что хозяин просто перетащил мусор с одного места на другое. Сжимая фонарик в руке, я прочесала банкетный зал, все шкафы в кухне, коридор вдоль и поперек, кабинет хозяина, снова зал, еще раз коридор и дошла уже до полнейшего маразма – полезла проверять кухонные котлы.

За этим идиотским занятием меня и застукал господин Кочетков.

Над ухом громко щелкнуло, стало очень светло и больно глазам. И сейчас же среди кухонной утвари разнеслось удивленно-ликующее:

– Твою мать! Кого я ви-и-и-и-жу! Ты-ы-ы?!

Не успев опомниться, я была выдернута мощным рывком за руку из кухни. Переброшена, словно теннисный воланчик, в банкетный зал. Посажена на ближайший стул. Придавлена к спинке пудовой медвежьей лапой. Ради такого случая хозяин духана «Сулико» временно забыл о природной скаредности и устроил в мою честь настоящую иллюминацию из двух люстр и трех бра.

– Яна Штейн, ахх-ре-неть! Собственной персоной! – Квадратная морда господина Кочеткова сама светилась не хуже люстры. Сроду бы не поверила, что одним своим видом могу доставить так много счастья такому плохому человеку. – Ну и ну! Ну ваще! Я-то, понимаешь, просто заглянул проведать, не упер ли кто чего, а тут у меня, наоборот, прибавленьице имущества! Ну не ожидал, удивила ты меня, честное слово! Это ж не просто подарок, а всем подаркам подарок! Я-то, значицца, все ломал голову: где ты, дрянь, можешь затаиться? А ты-то вот так вот взяла и своими ножками притопала. Добровольно. Прямо сюда. Ко мне в гости. Грандиозно!

Каждое слово хозяин «Сулико» сопровождал взмахом свободной руки, и я понадеялась, что в радостном порыве он вот-вот утеряет бдительность, взмахнув заодно и второй рукой. Но уж нет! Егор Семенович Кочетков, однажды упустивший Яну с места преступления, был не настроен повторять прежние ошибки. Держал он меня крепко.

– Соскучилась? – ласково вопрошал он. – Нет, ничего пока не говори, дай я лучше сам угадаю: ты что-нибудь здесь в прошлый раз потеряла? Колечко? Сережку? А-а-а! Хрустальную туфельку!

От восторга хозяин сделался разговорчив и щедр: он даже бесплатно выдавал мне шутки собственного сочинения.

– Я тебе устрою прынца, Золушка ты наша, – говорил он. Ладонь его все моталась над моей головой, словно пухлый розовый маятник. Туда-сюда, туда-сюда. – Я тебе, хорошая ты моя, устрою такого прынца, что будешь довольна. Ты меня, жаба подколодная, с таким человеком поссорила, но ты меня с ним и помиришь, зуб даю!

Толстая розовая пятерня маятника над головой сжалась в могучий стенобитный шар, пикирующий на меня. Я стиснула зубы, готовясь к удару по темечку – возможно, самому последнему в моей недолгой жизни. Но чудо! Смертельного удара не последовало: шар-кулак опять сделался ладонью и пролетел на бреющем мимо моей макушки.

– О-о-ох, как бы я тебя хотел придавить! – простонал господин Кочетков. – На кусочки разрезать… нашинковать… пропустить через мясорубку… Но ты не бойся, я тебя без надобности и пальцем не трону: пусть это удовольствие получит Гуля. Он-то думает, что я тебя выдумал для отмазки, а я ему – пожалуйста, Юрий Валентиныч! – вот она, та самая Яна Штейн, делайте с ней что хотите. – Хозяин «Сулико» скосил глаза на свой золотой браслет. – Сейчас рано, мы с тобой еще немного поболтаем, а через час можно будет выехать. Я тебя лично доставлю к нему на Николину Гору… Слушай, а зачем ты сюда-то пришла? Меня прям любопытство разбирает. Ну не молчи, скажи чего-нибудь.

– Ты бы меня отпустил, Егор Семенович. – Я изо всех сил старалась, чтобы голос мой не задрожал. – Для твоей же пользы. Сейчас я, поимей в виду работаю на очень больших людей. Они знают, где я. Сделаешь мне плохо – тебе же будет хуже втройне.

– Больших людей? – улыбаясь, переспросил господин Кочетков, и я поняла, что он мне нисколечки не поверил. – А я, значиц-ца, маленький? Нет, ты погляди на меня: я маленький? – Он опять превратил свободную ладонь в шар и поднес его к самому моему носу. – Это, по-твоему, что, маленький кулак?.. И-и-эх, Яна Ефимовна, смешная ты тетка. Даже жалко, что наша дружба так быстро закончилась. Ты мне, помнится, много всяких советов надавала, и были среди них полезные, врать не буду. Насчет цен, скажем, все по делу, надо снижать, факт… И про чулан тоже в точку – вчера только разгрузил я его от всякого сора, теперь оборудую, бухгалтерию туда посажу, удобно… А сегодня, чтоб ты знала, я и замок наружный сменю, а то там разные ко мне шастают без спросу… Только вот сегодняшним твоим советом я уж не воспользуюсь, ха-ха-ха: не отпущу я тебя. Ишь, чего захотела…

Господина Кочеткова несло. Слова вылетали из него в невероятном количестве и, поскольку я молчала, безответно повисали в воздухе клубами мошкары. Минут через двадцать над моей головой стало черным-черно от его злобной радости, нервного возбуждения, самодовольства – хоть вентилятором эдакую тучу разгоняй. Уже на пятой или шестой минуте словесной атаки я перестала воспринимать смысл сказанного, а только с ленивым любопытством смотрела на: 1) дырку рта, которая то открывалась, то закрывалась; 2) его мясистое ухо, которое во время разговора забавно шевелилось; 3) очередную каплю пота, которая медленно набухала на его носу, отделялась от стартовой площадки и отправлялась в полет вниз.

Рот открыт – ухо двинулось – капля собралась. Рот закрыт – ухо замерло – капля пошла. Рот снова открыт – ухо опять шевельнулось – капля уже в полете. Рот, ухо, капля. Раз за разом. Пот испаряется на полу и опять образуется на носу. Круговорот воды в природе – как в учебнике природоведения.

Наблюдая за природой в лице господина Кочеткова, я одновременно думала о том, какая набитая дура я, и о том, как башковит и смекалист капитан Макс Лаптев – настолько башковит и настолько смекалист, что он, быть может, сообразит вдруг проснуться на пару часов раньше обычного, первым делом ткнуться в мой номер и, не достучавшись, сразу все понять, оседлать японскую тарахтелку, на скорости примчаться сюда и за секунду до рокового исхода успеть протаранить двери. Бух-бах-бац – господин Кочетков повержен, а я свободна. Мысленно я отпраздновала победу добра над козлом и мысленно же поглумилась над горе-спецом по киднеппингу Измаилом Петровичем Кравченко: он-то говорил, что избавление в последний момент случается лишь в кино…

Тяжелая медвежья лапа хозяина «Сулико» встряхнула меня за плечо, и я очнулась от сладких мечтаний. По ту сторону заколоченной витрины уже кряхтя просыпалась Москва. На Большой Якиманке вовсю рычали утренние легковушки и грузовики, но долгожданного тарахтения «кавасаки» слышно не было. Я печально уставилась на входную дверь, в которую никто ради меня не спешил вламываться.

– Все, Яна Ефимовна, время вышло, поехали, – сказал господин Кочетков. – И лучше бы тебе сейчас не трепыхаться, а то мне придется помять твой фейс. Этого же тебе не нужно, правда? Хрен его знает, какое у Гули настроение. Вдруг хорошее? А может, он тебя возьмет и, ха-ха, помилует? – Проследив за моим взглядом, владелец духана добавил: – Сама видишь, твои большие люди за тобой не пришли. Никому, кроме меня, ты не нужна.

И едва он вымолвил «не нужна», как дверь загрохотала от ударов. Кочетковская лапа на моем плече дрогнула. Я воспряла духом: Макс!

– Эй, чего надо? Мы пока не работаем, ремонт, убирайтесь! – не выпуская меня, сердито проорал мой тюремщик в сторону запертой двери. – Слышали, кому говорю? Закрыто! Через неделю приходите!

– Ко-ко-ко… – донеслось из-за двери громовое кудахтанье. Это был определенно не капитан Лаптев. Казалось, с улицы к нам пытается пробиться огромная злобная курица.

Курица? Отлично! Вэлкам! Сейчас я согласна на несушку-великана, утку-мутанта и саму Годзиллу. Любое промедленье для меня счастью подобно. Кто бы ни был снаружи, он лучше того, который внутри. Если хозяин «Сулико» ненароком прогневал какую-нибудь адскую тварь, я сегодня готова заключить перемирие хоть с преисподней.

Наружное кудахтанье озадачило владельца духана. Несколько мгновений он раздумывал: как ему спровадить упрямую курицу, одновременно удерживая Яну Штейн? Поскольку дверь он перетащить не мог, пришлось перетаскивать меня. Одну руку он оставил на моем плече, а другой легко сдвинул стул вместе со мной поближе ко входу. А затем уж приоткрыл дверь сантиментов на двадцать.

Этого хватило, чтобы к нам просунулись древко самого настоящего копья и край натуральных рыцарских доспехов.

Не поручусь за их сиянье, но свет здешних люстр и бра в них отразился без обмана. Рыцарь?! Тут? Ни-че-го себе примочка!

Мой тюремщик, тоже удивленный, невольно попятился от входа, увлекая за собой и стул, и меня, вжатую в сиденье.

– Ко-ко-ко-чет-ков!! – Дверь от удара распахнулась настежь. Копье, латы, щит, меч и шлем с пегим плюмажем проникли в зал раньше человека, который всю эту немаленькую груду серебристого металла нес в руках. Да, пожалуй, никакие латы не налезли бы на эти огромные плечищи. – Тыс-тыс-тыскотина, па-па-пачему сра-сра-зу неот-неот-кры-ва-ешь? Забу-бу-бу-рел? Ли-ли-цензия на-на-доела? Раз-раз-вели т-тут в-в-се сре-сре-дне-дневе-ковье, н-нах! Тур-туристы ж-ж-ж… ж-ж-жа-лу-луются! Бы-бы-стро та-та-щи сю-сю-да в-в-всю рух-рух-рух-лядь – вро-вро-де в-в-вот эт-той из «Ста-ста-ро-го за-за-мка»! Об-об-об-разец, н-нах!

– Олег Игоревич! Я… Я… Пять минут… – Позиция у господина Кочеткова была до крайности неудачной. Ему требовалось и меня не упустить, и вошедшего не огорчить. Задачка не для его мозгов.

– Ка-ка-ка-кие, н-нах, пя-пя-пя-пять? – Гость гневно загремел доспехами. – Т-т-ты у-у-у м-ме-ня ч-ч-что, а-а-а-дин т-т-тут?!

Олега Манцова из мэрии я узнала с первой секунды: всех больших местных боссов, завязанных на общепит, я стараюсь отслеживать хотя бы по газетам, Интернету или ТВ – как-никак, моя сфера. Однако ни телеящик, ни фото в Сети не могли передать подлинных габаритов главы Департамента потребительского рынка, услуг и так далее. Я знала, что он большой человек, но не подозревала, каком он большой! Рядом с ним хозяин духана «Сулико» – сам мужчина крупноформатный – выглядел плюгавым плюшевым медвежонком.

– Г-г-где в-в-вся рух-рух-рух-рух… – Голос Олега Игоревича из просто раздраженного сделался угрожающим. Каждое новое его слово все сильнее рассыпалось на звуки, далеко отстоящие друг от друга и связанные лишь натужным сопением гостя. – …лядь?!

Я в упор не понимала, при чем здесь какие-то туристы с их жалобами. Мне вообразить было трудно, кто и зачем накрутил на сотню оборотов хвост главе Департамента. У меня даже в голове не укладывалось, какого рожна Манцов раскулачил бедного рыцаря из ресторана «Старый замок», для чего приперся в духан «Сулико» ни свет ни заря и почему вообще носится по городским кабакам, как наскипидаренный, собирая этот несчастный металлолом.

Однако мне, в принципе, без разницы, у кого из чиновников и на какой почве едет чердак. Их тараканы – их личное богатство. Рассказы знакомых рестораторов помогли мне узнать о великане главное: он славится скверным и вспыльчивым характером. Тем более сейчас он, по всем признакам, на боевом взводе.

Сумею ли я взорвать эту мегатонную бомбу под своим мучителем? Легко. Уж видно, у господина Кочеткова на роду написано дважды споткнуться на той же самой кочке по имени Яна Штейн.

– Ми-и-илый! – жеманно протянула я, обращаясь к хозяину «Сулико». И приласкала медвежью лапу, которая по-прежнему сдавливала мое плечо. – Это тот самый заика-придурок из мэрии, которого ты так смешно передразниваешь? Ко-ко-ко-ко…

Слов «придурок» и «заика» я могла не произносить. Хватило бы и одного глумливого кудахтанья.

Окажись тут сэр Ланцелот или сэр Галахад, они бы потратили еще минуту на формулу вызова, а в исполнении заики Олега Игоревича вызов на поединок мог бы и вовсе растянулся на полчаса. Однако сэр Манцов, не отягощенный рыцарством, болтать не стал и со всей мощи обломал древко копья о квадратную башку сэра Кочеткова.

Есть! Я завизжала погромче, вывернулась из-под ослабевшей ладони духанщика и обратилась в бегство. Бежала я, само собой, по уже накатанной дорожке: через зал наискосок, сквозь ряды столиков, в угловую дверь подсобки, по коридору налево, мимо зачищенного чулана, мимо кухни с ее неживыми запахами – и во дворик.

Мне даже не пришлось по пути оглядываться: громкие звуки позади были красноречивее любой картинки. Оскорбленный гигант лупил медведя за хамство – кстати, за мое. Теперь, весело подумала я на бегу, хозяину «Сулико» не позавидуешь. Те, кто ссорятся и с мафией, и с мэрией одновременно, уж точно в Москве не жильцы.

Рано я веселилась. Убежать-то я убежала, а что дальше?

Во дворике меня подстерег второй за утро провал. Да какой капитальный! Я аж застонала от обиды: мусорные баки, полные до краев еще два часа назад, теперь были пусты. Все до одного – семь штук! Пока негодяй держал меня в плену, сюда, как назло, успела подъехать дежурная мусорка и спокойно собрать на корню весь урожай здешнего хлама. За что же мне такое наказанье? А?

Сквозь арку я выскочила на улицу, глянула вправо-влево, рванула к перекрестку, остановилась, развернулась на пятке на все 360 градусов, но даже следа мусоровоза не заметила ни впереди, ни позади. Зато, вообразите, увидела вдруг серебристый «кавасаки», на бешеной скорости приближающийся со стороны Крымского вала.

Противно взвизгнув шинами об асфальт, мотоцикл тормознул рядом со мной. Макс соскочил с сиденья, содрал шлем, торопливо оглядел меня сверху донизу и облегченно выдохнул, на глазок не обнаружив видимых повреждений – типа дырки в плече или оторванной головы.

– Яна, ты в порядке? – на всякий случай спросил он. – А то я проснулся пораньше, смотрю, тебя нет, и подумал…

– Не в порядке! – Я не дала ему договорить. – То есть я в порядке, а он нет. Он уехал! Макс, вспомни, тебе он не попался?

– Кто, Кочетков? – не понял растерявшийся Лаптев.

– Да при чем здесь Кочетков, тупица? – Я сердито притопнула ногой. – Забудь о нем. Мусоровоз! Вспоминай скорей: тебе, когда ты ехал от набережной, мусоровоз навстречу не попадался?

Макс наморщил лоб:

– Вроде попадался.

– Вроде или точно? – вцепилась я в него. – Думай быстрей, не тяни! У тебя зрительная память или решето? Видел или нет?

– Точно видел, – понукаемый мной, признался Макс и выдал мне кучу ценных сведений. – Минут двадцать назад проехал, оранжевый, с вмятиной на бампере, в номере есть, по-моему, две восьмерки. А что? Надо организовать погоню?

– Фиг уже догонишь, – замотала головой я, – сейчас слишком рано, пробок нет. Одна надежда – перехватить его на месте, если у них очередь на разгрузку. Не помнишь, где ближайшая свалка?

– Официальная, кажется, в «Салазьево», – ответил Лаптев, – это прямо за МКАД, если нам ехать по Профсоюзной и потом…

– Знаю я, где это место, – вновь перебила я Макса, – не трудись объяснять. Может, я и загоняюсь иногда, но дебилизмом не страдаю. Ну чего ты встал столбом, давай мой шлем и поехали скорее! Я тебе по дороге тако-о-ое расскажу, ты обалдеешь…

Мусорный полигон «Салазьево» образовался на юго-западе столицы лет, наверное, двадцать пять тому назад. Его рост по горизонтали все эти годы сдерживался бетонной оградой, а вот путь вверх был открыт. За два с половиной десятилетия холмик бытовых отходов превратился во внушительную гору, которая теперь угрожающе нависала над ближайшим поселком с гадким названием Мосрентген.

Когда я в позапрошлом году была в Мосрентгене у школьной подруги Машки Ткачевой, гора уже достигала метров восьмидесяти в высоту. Сейчас она, по-моему, доросла до сотни и стала похожа на вулкан Везувий в масштабе 1:10. Водители оранжевых жуков-мусоровозов, уплатив дань здешним камуфляжникам, преодолевали узкую горловину ворот в заборе, по серпантину взбирались к вершине и исчезали в широком кратере. За двадцать пять лет, прикинула я, внутри этой самодельной горы наверняка скопилось столько опасной мерзости, что однажды вдруг вулкан может заработать: взорвется и исторгнет из себя все свое вонючее содержимое. Тогда-то беспечные москвичи сильно позавидуют жителям древней Помпеи.

Мы с Максом проехали по обочине вдоль длинной цепочки оранжевых ЗИЛов, выстроившихся к воротам, но машина с двумя восьмерками и вмятиной на бампере нам так и не попалась на глаза: должно быть, сегодня очередь двигалась шустро, и наш мусоровоз уже потрюхал к вершине вулкана с очередным приношением. Нам оставалось проникнуть на полигон, самим заехать в гору и поискать на месте.

Законный путь мы отвергли – даже не стали делать попыток протиснуться в «Салазьево» сквозь главный вход, а сразу поехали вдоль периметра бетонного забора, уповая на изобретательность русского гения. И как в воду глядели! Неприступный монолит ограды таковым оставался недолго. Уже метрах в двухстах от ворот между двумя плитами обнаружился аккуратный зазор, достаточный и для прохода человека, и для проезда мотоцикла. Через грязный ров, окружающий забор, кто-то заботливо проложил крепкие деревянные мостки. Не хватало только таблички «Входить здесь».

Даже для японского моточуда дорога в здешнюю высь стала делом непростым: «кавасаки» преодолевал метр за метром, обиженно фырча, а Макс ежеминутно сигналил, чтобы не задеть кого-то из аборигенов. Народ расступался перед нами без злобы и без особого интереса: на конкурентов мы не были похожи, а всякой экзотики здесь и так хватало. То и дело попадались фигуры, одетые в самые неожиданные шмотки – от потрепанных летных комбинезонов до почти новеньких на вид костюмов, только сшитых по моде наших прадедушек. Жизнь кипела странная, но бурная. На мусоре отдыхали и работали, его плющили и рыхлили, из него прямо на месте делали живые деньги. Уворачиваясь от рычащих бульдозеров, жители свалки вдумчиво перелопачивали свежие кучи и по-сорочьи копались в их содержимом, выхватывая что-нибудь блестящее. Тут же в шалашах, покрытых термопленкой, деловитые приемщики отсыпали страждущим тусклую желтенькую мелочь в обмен на баночно-бутылочную тару.

Особой популярностью пользовались новоприбывшие машины: за ними бежали всей толпой от самых ворот, их обступали в кольцо, на них запрыгивали, как на крыши теплушек в фильмах о гражданской войне, – и даже водители смирялись с этим неизбежным злом.

– Смотри, Яна! Кажется, вот он едет, наш броневик. – В голосе Макса я не почувствовала особой радости.

Оранжевый ЗИЛок слева был, похоже, именно тем, за которым мы охотились от самой Большой Якиманки. Бампер с вмятиной, две восьмерки на номерном знаке и – ни малейшего интереса со стороны местных. Оно и понятно: машина возвращалась обратно после разгрузки, а потому, разумеется, была пуста. Мы опоздали.

– Что будем делать? – Макс затормозил, и мы обозрели горизонт.

От края до края, с севера на юг и с запада на восток мир вокруг был заполнен остатками жизнедеятельности московской цивилизации – ошметками, объедками и обрывками. Мы могли кататься по этому кладбищу отходов хоть до ночи, или до утра, или до конца недели – и все равно не найти предмет примерно тридцати сантиметров в длину и пятнадцати в ширину. Нам оставалось два варианта на выбор. Первый – броситься от тоски с размаха в жерло кратера, второй – вернуться не солоно хлебавши, навсегда поставив крест на Парацельсе и его вкладе в мировое искусство еды.

– Ну что, значит, домой? – вздохнул разочарованный Лаптев.

– Выходит, домой… Э, нет, Макс, погоди-ка!

У самой вершины, на границе между мусором и небом, мне внезапно почудилось какое-то необычное людское шевеление. Сняв шлем, я приставила ладонь ко лбу козырьком, чтоб лучше видеть. И поняла: великодушная судьба подарила нам с барского плеча еще один шанс.

Неподалеку от кратера, левее пирамидок из древних автопокрышек и правее озерца битума, был выстроен ряд фанерных ящиков в форме длинного стола или прилавка. Под присмотром двух милиционеров здешняя публика с явной неохотой складывала сюда все найденные на свалке книги – и тонкие брошюры, и увесистые фолианты. Оба стража порядка сами производили отбор. Вглядевшись, я была поражена: из стопок выкидывались прочь относительно новые и приличные на вид издания, зато старые грязные книги, порой уже лишь отдаленно похожие на книги, бережно складировались.

– Что это там у вас? – спросил Макс у проходящего аборигена. Одетый во фрак поверх тельняшки, в галифе и валенки с галошами, тот волок на себе слегка обугленный по краям рулон мануфактуры.

– Взбесились менты, – ответил абориген, сердито сплевывая. – Нам на свалке только мусоров не хватало! Уже второй день они тут шастают, людям спокойно работать не дают… Чит-татели, блин!