Текст книги "Счастливчик (сборник)"

Глава XXXI

Но не так-то легко удержать поток разом нахлынувшего веселья. И в классе продолжается невероятная возня.

Теперь героем минуты является Янко.

Янко великолепно умеет плясать свой малороссийский гопак. И сейчас непреодолимое желание протанцевать его неожиданно охватывает Янко. Ивась вылетает на середину класса, подбоченивается и искрящимся взглядом обводит товарищей.

– Кто хочет изображать оркестр? – выкрикивает он звонко.

О, желающих слишком много!

Калмык в одну секунду извлекает из кармана старую, с поломанными зубцами, гребенку, прикрывает ее бумажкой и начинает выводить на ней душераздирающую мелодию.

– Это из оперы «Не тяни кота за хвост», – предупредительно поясняет он товарищам.

Все хохочут.

Подгурин берет жестяной пенал и водит им по металлической линейке. Получается режущий звук, точно где-то пилят дрова.

– Скрипка – первый сорт! – заявляет самодовольно Подгурин.

Счастливчику хочется тоже изображать музыканта. Он еще не может отделаться от охватившего его веселья. Но где же взять инструмент? К счастью, выручает его Костя Гарцев. В учебном столе Скопидома бог весть откуда оказалась между прочим мусором какая-то старая труба, не то игрушечная подзорная, не то настоящая от маленького самовара… Не все ли равно? Раз есть инструмент, кому какое дело до того, что он из себя представляет.

– Труби! – неожиданно вдохновляется Костя и передает трубу Счастливчику.

Тот жадно приставляет ее ко рту…

Гребенка, визг линейки и труба – о, что за ужасная, потрясающая сердце музыка! Под эту музыку Ивась пляшет гопак, напевая во весь голос мотив его, помимо оригинального оркестра.

Ивась пляшет прекрасно. Точно маленький дух, носится он по середине класса.

Его ноги отбивают изумительно быстро мелкую дробь. Его щеки пылают алым румянцем, его глаза вдохновенно горят. Кудри так и вьются вдоль разгоревшегося личика.

Ивась – настоящий красавец и такой ловкий, такой быстрый, такой грациозный!

Мальчики аплодируют Ивасю.

– Браво! Браво, Ивась! Бис! Бис!

А гребенка звенит, линейка пищит и труба трубит на всю гимназию. И сердце Счастливчика трубит заодно с трубою. Что бы выкинуть еще такое особенное, чтобы и самому, и другим весело стало!

Ивась пускается вприсядку, откидывая ноги вправо и влево, припевая и пристукивая каблуками.

– Гоп, мои гречаныки, гоп, мои билы! – выкрикивает Ивась.

Счастливчик не помнит себя от восторга и бросается вприсядку рядом с Ивасем, не переставая, однако, трубить в свою ужасную трубу.

Теперь пляшут двое: Ивась и Счастливчик. Ивась – хорошо, искусно, красиво и ловко, Счастливчик – как резвящийся лягушонок, смешно и потешно шлепаясь каждую минуту на пол при дружном хохоте зрителей.

Неожиданно смолкает гребенка, перестают пилить линейка и пенал. Хохот тоже смолкает вдруг неожиданно, как по команде. На лицах мальчиков смущение и испуг.

На пороге класса стоит Петр Петрович и сердито кричит кому-то:

– Очень хорошо! Прекрасно! За историю единица, а ему и горя мало! Что с тобой сделалось, а?

Счастливчик смотрит на классного наставника таким взглядом, точно это не классный наставник, а бенгальский тигр, который вот-вот сейчас проглотит его. От смущения и испуга Счастливчик продолжает трубить. Ужасные звуки вылетают точно сами собою из злополучной трубы помимо всякого желания Счастливчика.

Ах, эта ужасная труба совсем не знает приличий!

– Это еще что за дерзость! – кричит Петр Петрович и, выхватив злополучную трубу, бросает ее на пол. – Оставайтесь на два часа после уроков, Раев, Янко, Подгурин и Бурьянов! – строгим голосом говорит он.

Счастливчик совсем опешил.

Что же это такое! Что за несчастный день сегодня!

Ах ты господи! Противная труба!

Глава XXXII

Счастливчик наказан впервые в жизни.

Подгурин, Бурьянов и Янко уже и счет потеряли тем разам, когда они оставались в гимназии после уроков. Им как будто даже нисколько это не неприятно: порешили играть в перышки, а то и выспаться под скамейкой.

Ровно в половине третьего первый класс расходится по домам.

– Где Голубин? – произносит тревожным голосом Дедушка, заглядывая в лица своих воспитанников.

– Голубина нет, он ушел домой! – отвечает равнодушно чей-то голос.

– Нет, он не ушел. Его мать пришла за ним. Где же Голубин?

– Да, где же Голубин?

– Братцы, да мы его с самой большой перемены не видели. С двенадцати часов. Где же он, правда?

Это говорит Помидор Иванович, и голос его вздрагивает от волнения.

– Да, не видели! Аля, Голубин, Голубчик, где ты, откликнись!

Вдруг Счастливчик как встрепанный вскакивает со своего места.

– Боже мой! Господи! Да ведь Голубин в плену! Он заперт в сарае! Ах! Я запер его тогда еще, во время игры! – кричит он звенящим от волнения голосом. – Что я наделал?! Что я наделал?!..

И не слушая ни классного наставника, ни воспитателя, Кира выбегает из класса и по коридору, лестнице, через сени спешит на гимназический двор. Сердце его стучит как молот, так громко и сильно, что даже как будто слышно его биение. Внезапно перед мысленным взором мальчика предстает образ худенького, слабенького Голубина, смотревшего на него испуганно-смущенными глазами, когда он тащил его в сарай. И он все-таки втащил его туда, втащил, втолкнул и запер… Запер и забыл выпустить… О, недобрый, нехороший Счастливчик! О, злое маленькое сердце!

Забыть хрупкого, болезненного мальчика в холодном сыром сарае для дров, да еще в одной куртке!..

Замирая от ужаса, взволнованный, потрясенный, Счастливчик бросается туда.

Что это? Сарай открыт! Дверь его настежь!

– Где Аля? Где Голубин? – кричит в отчаянии Счастливчик, увидя дворника, подметающего двор.

Молодой, глуповатый на вид парень улыбается.

– Товарища изволите искать, барин? – говорит он, широко ухмыляясь всем своим простодушным лицом. – Нет их, тю-тю, пропали!

– Как пропали? – широко раскрывает испуганные глаза Счастливчик, и лицо его делается белым как полотно.

– Да так, – ухмыляется парень и добродушно смеется. – Пропал, вот и все. Ид у, эта, я полчаса назад в сарай, вижу – барчонок лежит, продрогший у дров-то, скорчившись, весь посинелый и слезки на щеках. Видать, плакали… Лежит и спит…

– Посинелый… слезки… спит… – растерянно повторяет Счастливчик и весь дрожит, как в лихорадке.

– Я его будить… Он, сердешный, на головку жалится. Головка, вишь, у него заболела… Надо думать, заболит! Два часа дрыхнуть в холодном сарае…

– Ах! – роняет Счастливчик, и зубы его стучат, и весь он трепещет, как былинка от бури. – Господи! Куда же вы его дели? – стоном срывается с его похолодевших губ.

– Домой отправил. Взял и отвел домой. А мамаши его не было, значит: за ним чтобы идти, из дому вышли. И не знают мамаша, что болен их сынок.

– Болен? – глухо вскрикивает Счастливчик, и точно невидимые когти разрывают его сердце на десятки кусков.

– Горячий… известно болен! Как до постельки добрался, так и повалился навзничь, а сам-то синий, ровно мертвец, – предупредительно докладывает парень.

– Синий, ровно мертвец! – эхом отзывается в груди Счастливчика, и, не помня себя, он кидается в класс.

Все разошлись по домам. Гимназия опустела. Только трое из «мелочи» играют в перышки на задней скамейке.

– Ну что, нашли Голубина? – осведомляется Янко, и тревожно поблескивают его хохлацкие глаза.

– Нашли… болен дома… из-за меня болен Голубин, – едва находит в себе силы ответить Счастливчик, падает на скамейку и рыдает на весь класс.

Глава XXXIII

Внизу в швейцарской происходит другого рода история. Monsieur Диро ка к ни в чем не бывало приехал, ничего не подозревая, за Счастливчиком, и вдруг…

– Они наказаны. Их не пускают, – объявляет ему швейцар.

Счастливчик наказан? О, этого не может быть! Это какое-то недоразумение. Маленький Счастливчик не может быть наказан. Это какая-то чепуха!

Monsieur Диро говорит на своем французско-русском, непонятном, как китайский язык, наречии. Швейцар возражает по-русски, и оба волнуются, не понимая друг друга.

К счастью, в швейцарскую входит классный наставник и на вопрос взволнованного гувернера предупредительно поясняет, что ученик Раев получил единицу, плясал и трубил в классе и за все это оставлен в гимназии на два лишние часа.

Monsieur Диро ужасно удивлен.

– О, – лепечет он чуть внятно, – такий малют, такий хорошая мальчугашик, и вдруг единишка и трюба!.. Не понимай! О, как это шесток! Как шесток таково наказаль!

Но еще больше волнуются дома, когда в обычное время возвращения из гимназии не видно знакомых санок, запряженных Разгуляем. Бабушка, всегда поджидающая у окна своего любимца, приходит в невероятное волнение.

– Няня! Няня! Поезжай в гимназию узнать, что случилось с Кирой и monsieur Диро… Да бери извозчика, няня, и скорее, скорее!

Няня охает, ворчит, надевает свою допотопную, на лисьем меху, шубу и едет.

Проходит еще полчаса томительного ожидания. Ни няни, ни Счастливчика, ни monsieur Диро не видно на горизонте.

Бабушка в отчаянии.

– Аврора Васильевна! Ради бога, отправляйтесь туда узнать, в чем дело, что случилось, – умоляет бабушка Лялину и Симочкину гувернантку.

Аврора Васильевна любезно соглашается исполнить бабушкино желание и уезжает.

Еще полчаса. Никого нет. Напряжение достигает ужасных размеров.

Попадается на глаза Франц. И Франца тоже командируют в гимназию. В доме остаются только повар, горничная и судомойка на кухне. Бабушка, Ляля и Симочка в окнах. Все трое прильнули к стеклам, все трое, не отрываясь, смотрят на улицу. Лица у всех напряженно бледные, глаза затуманены. В мыслях целый рой самых невероятных предположений: «Переходил через улиц у, попал под трамвай… Лежит в больнице… А то в гимназии расшибли его насмерть, или… или…»

– Нет, сил больше не хватает у меня ждать так… Девочки, поеду и я! – неожиданно вырывается из груди бабушки, и она начинает суетливо собираться в гимназию.

– Везут! Везут! – в ту же минуту радостно вскрикивает Симочка и хлопает в ладоши.

С быстротою молоденькой девочки бабушка бросается на свой наблюдательный пост у окна.

– Вот он! Вот он наконец! Милый, милый Счастливчик!

Monsieur Диро и Аврора Васильевна сидят в санях. Между ними Кира. Лицо его мрачно, уныло, веки красны и вспухли от слез.

За Андроном едет извозчик с няней и Францем. Они точно Счастливчиковы телохранители, точно почетная свита маленького принца.

Но маленький принц на себя не похож сегодня. Счастливчик медленно поднимается по лестнице, с убитым видом входит в залу и замирает в объятиях бабушки.

Несколько минут ничего не слышно, только рыдания, одни рыдания… Плачет бабушка, плачет Ляля, плачет няня, плачет Симочка.

Monsieur Диро и Аврора Васильевна рассказывают все. Таким образом узнается и про единиц у, и про гопак, и про трубу, и про наказание.

Единица!..

Бабушка смотрит так огорченно, как будто единица получена ею самою. Ляля печально покачивает черненькой головкой.

– Ах, Счастливчик! Как это могло случиться?

Счастливчик кажется очень смущенным и угрюмым. Но не единица и не наказание его мучат, нет! Совсем, совсем другое! Там, через несколько улиц, лежит больной Голубин, маленький А ля, заболевший по его вине. Сердце Счастливчика сжимается больно-больно, и слезы застилают мгновенно его огромные глаза.

– Бабушка! Аля Голубин болен. Пусти меня к Але, – шепчет Кира, пряча на груди Валентины Павловны свое заплаканное лицо.

– Что? Что такое? Голубин болен? Ты хочешь к нему? Но, дитя мое, у него может быть заразная болезнь: корь, скарлатина, свинка, дифтерит, – в ужасе перечисляет бабушка.

– Круп[17]17
  Круп – здесь: острое воспаление гортани, вызывающее удушье.


[Закрыть], тиф, рожа[18]18
  Ро́жа – здесь: заразная болезнь, сопровождающаяся острым воспалением кожи.


[Закрыть]! – вторит ей с неменьшим ужасом Ляля.

– Или еще хуже – холера! – заключает няня.

И все хором, в три голоса, восклицают:

– Нет-нет, ты не пойдешь туда!

Что-то необъяснимое происходит в ту же минуту со Счастливчиком. Добрый и кроткий по природе, он мгновенно делается злым.

Там болен, может быть, даже умирает, по его, Счастливчика, вине бедный маленький Аля, а его не пускают к нему! О, этого не может перенести Счастливчик. Недобрые огоньки зажигаются в глазах Киры. Брови хмурятся, лицо делается упрямым и капризным. Совсем не узнать теперь его хорошенького милого лица.

– А я все-таки пойду! – неожиданно выпаливает Счастливчик.

На лицах присутствующих ужас.

Гром небесный, неожиданно разражающийся в облаках, не мог бы произвести большего переполоха.

С минуту все молчат. У всех растерянные лица.

Потом бабушка говорит первая. В ее голосе укор. В глазах слезы.

– Дитя мое! Счастливчик! Подумай только, что ты сказал!

– Кира, Кира, – лепечет перепуганная Ляля, – опомнись! Папа и мама все это видят с небес!

– Батюшка мой! – стонет няня, разводя руками.

Все напрасно. Счастливчик остается при своем.

Его глаза блестят, щеки горят, губы дрожат, и он кричит так громко, точно вокруг него стоят глухие:

– А я все-таки пойду! Непременно пойду! Аля болен! Голубин болен!.. Из-за меня, поймите, из-за меня!.. Пойду! Пойду! И… и если удерживать станете, никого не буду любить!

Последние слова Счастливчик выкрикивает на всю квартиру и, схватившись за голову, мчится к себе.

Через минуту в детской слышно щелканье затворившейся задвижки. Это Счастливчик запер свою дверь на крючок.

– Что делать? Что делать? Точно подменили мальчика!.. – в отчаянии ломает руки бабушка.

– Заперся, – шепчет Ляля.

– И обедать не спросил! – вторит Симочка.

– Пойти туда разве, к нему? – предлагает няня.

– Я пойду! – вызывается Ляля и, трепещущая, взволнованная, направляется к детской на своих костылях.

Глава XXXIV

– Тук! Тук!

Ни звука.

– Счастливчик! Отвори, миленький! Ляля пришла! – И милый голосок Ляли звучит трогательной нежностью.

Молчание.

– Отвори, Счастливчик!

Никакого звука за дверью.

Только Коко беспокоится в клетке и сердито свистит:

– Фю-фю-фю!

Ляля делает паузу.

– Счастливчик, – продолжает она после минутного раздумья, – не огорчай нас всех… Пожалей бабушку… Выйди обедать, Счастливчик. Головка у тебя заболит, родной. Слышишь меня, Кирочка?

Кирочка слышит, но молчит. Ему бесконечно жаль Лялю. По ее голосу он слышит, что она плачет. Так бы и распахнул дверь и кинулся к Ляле и расцеловал ее! Но мгновенно выплывает перед ним образ больного Али… Счастливчик вздрагивает, весь загорается негодованием и шепчет, ударяя кулачком по столу:

– Не пускают к нему, к больному не пускают! Никого не люблю! Никого вас не надо!

И прибавляет громким голосом:

– Уйдите все, никого не надо! Никого не хочу!

– Счастливчик! Счастливчик! – рыдает у двери Ляля.

Но Счастливчик ничего не слышит больше, затыкает уши и бросается головой в подушку… Его сердце, как пойманная птичка, так и бьется, так и бьется в груди…

* * *

Ночь. Лампада мирно озаряет маленькую чистенькую белую комнатку с тюлевыми занавесками.

В комнате две кровати. Одна большая – нянина, в которой крепко, с полуоткрытым ртом, храпит Степановна, утомившаяся за день. В другой, узенькой и белой, лежит Симочка. Симочка не спит. Под подушкой у Симочки целая кладовая. Там лежат два яблока, плитка шоколада и четыре леденца. Пятый леденец во рту у Симочки. Симочка сосет леденец и думает о Счастливчике: «Что с ним такое? Какой он сердитый был сегодня! Ах! К себе никого не пустил, обед ему носил Франц в детскую, и даже Лялю, милую, кроткую Лялю, заставил плакать!»

Симочка недоумевает и ест леденцы, потом шоколад и яблоки, свою обычную порцию за день. Симочка – лакомка: она терпеть не может есть на глазах у всех и понемножку. Куда лучше сделать запас и уничтожить его вечером на ночь, сразу, втихомолку наслаждаясь и смакуя каждый кусочек. Если бы только знала Аврора Васильевна, ах, попало бы Симочке!

Чу! В коридоре скрипят половицы. Не Аврора ли Васильевна!

Симочка сует свои сокровища под подушку, плотно жмурит глаза и делает невинное спящее лицо.

Дверь раскрывается… Это что такое?

На пороге Счастливчик.

– Счастливчик! – замирая от изумления, тихо роняет Симочка.

– Тс! Тс! Ради бога, тише, разбудишь няню! – шепчет Счастливчик и на цыпочках подходит к Симочкиной кроватке.

– Что такое? Что случилось, Счастливчик?

Яблоки, шоколад, леденцы – все забыто мигом. Си-мочка сидит на кровати и горящими любопытством глазами впивается в своего названого брата.

Счастливчик опускается рядом. Он грустен и взволнован. Его личико бледно, глаза распухли от слез.

– Ты меня очень любишь, Симочка? – без всяких обиняков спрашивает Счастливчик.

– Как перед Богом, Счастливчик! – горячо срывается с уст Симочки.

Она говорит правду. Больше всего в мире она любит Счастливчика, потом уже бабушку с Лялей, няню, леденцы и шоколад.

Лицо Киры принимает торжественное выражение.

– И ты принесешь мне какую бы я ни попросил жертву?

– Ну конечно, Счастливчик. А что?

Глаза Симочки с жадным вниманием впиваются в Киру.

Кира приближает губы к Симочкиному левому уху и шепчет:

– Аля болен… Ты понимаешь, болен… из-за меня… Была война… Он пленник, и я его взял в плен и запер в сарай от дров, холодный, пустой… Запер и забыл… Он был в одной куртке… А я про него забыл… Три часа не вспоминал… Дворник его нашел… Аля был синий… холодный, понимаешь, как мертвец… А потом горячий и больной. Из-за меня больной, понимаешь? Я его должен видеть, должен!.. И пойду… Пусть не пускают, а я пойду… Я придумал, слушай: завтра не ехать в гимназию нельзя и не навестить Алю тоже нельзя… Так вот что… Ты утром наденешь мой гимназический костюм, то есть пальто и фуражку. Башлык завяжи потуже. Я высоко его подвязываю, а ты завяжешь пониже, чтобы выглядеть одного роста… Ты меня ведь выше… Выходи прямо укутанная из моей комнаты, садись в сани рядом с Ами и поезжай. До гимназии доедешь, войди в швейцарскую, а когда отъедет Андрон, скорее выскакивай – и домой, домой… А я тем временем успею в твоей шубке и капоре[19]19
  Ка́пор – женский головной убор с обрамляющими лицо широкими полями и завязывающимися под подбородком лентами.


[Закрыть]туда, туда, к Але… Понимаешь?

О да, все это Симочка поняла сразу, потому что прослушала все от слова до слова с захватывающим интересом. О, как все это забавно, весело, хорошо!.. Как хорошо!.. Настоящий подвиг, как в сказке! И она, Симочка, – героиня!

Да-да, она сделает все, все, что от нее требуется.

Все, все!

И все останется в тайне…

Тайна между нею и ее маленьким братом.

Ах, как интересно, как интересно!

И Симочка, охваченная бурным восторгом, клянется Кире, что исполнит его поручение хоть сейчас… Она хотела бы еще многое-многое сказать этому милому Счастливчику, но няня начинает беспокойно ворочаться на постели, и дети, стремительно поцеловавшись на прощанье, расстаются до завтрашнего утра.

Глава XXXV

– У него насморк.

– Нет, должно быть, он просто закутан!

– Ах, неужели же вы не понимаете, стыдно ему.

– Ну конечно, после всего происшедшего вчера – стыдно.

– Когда он вернется из гимназии, ни полслова о происшедшем! Как будто ничего и не произошло вчера! – строгим голосом говорит бабушка, и все снова приникают к окнам.

Из окон хорошо видно, как выходит на крыльцо monsieur Диро и с ним – с лицом, укутанным в ба шлык, небольшая фигурка. Андрон подает сани. Monsieur Диро и фигурка садятся и едут.

На дворе тепло. А Счастливчик, точно в трескучий мороз, укутался, как на смех.

– Вы вспотеете так, мой мальчик, – заботливо обращается по-французски к своему спутнику monsieur Диро, – размотайте башлык. Высуньте ваш носик.

Но его маленький сосед молчит, точно не слышит, и усиленно отворачивает голову в другую сторону.

«Вероятно, еще продолжается вчерашний каприз», – соображает monsieur Диро и оставляет своего соседа в покое.

Вот и гимназия. Лихо подкатывает к ее подъезду Андрон.

– Тпру-у-у! Пожалуйте, молодой барин!

«Молодой барин» быстро отстегивает полость, предупреждая Андрона, и, выскочив из саней, врывается в подъезд.

– Ха-ха-ха-ха! – встречает его веселый хохот нескольких голосов.

– Что ты так закутан, Лилипутик? – кричит громче всех Янко, схватывая воображаемого Счастливчика за плечи.

– Он боится отморозить нос! Ха-ха-ха-ха! – вторит ему Помидор Иванович.

– Господа, он простужен! Ему нельзя раздеваться. Ему надо сидеть в классе в галошах, пальто и башлыке, – смеется Подгурин, и неожиданно его мысль принимает самое лукавое направление: – А ну, потащим его, братцы, во всем параде в класс!

И не успевает закутанная фигурка что-либо сказать, как две пары рук подхватывают ее под руки и втаскивают на лестницу, в коридор и оттуда наверх, в отделение первого класса.

– Ха-ха-ха-ха! – заливаются мальчики. – С зимой честь имеем поздравить, с морозцем!.. Бррр! Холодно-то как, нос отморозишь, ей-богу, Лилипут!

Так, прыгая и приплясывая вокруг закутанной фигурки, шутят они.

– Братцы! Воспитатель катит по горизонту! – испуганно заявляет Помидор Иванович, высунувшийся за дверь, и, в два прыжка очутившись снова около фигурки, лепечет: – Скорей, скорей! Сбрасывай всю эту хламид у, Счастливчик, а я стащу в швейцарскую… Не то попадет!

И сам он торопливо начинает раздевать смущенную, стоящую с поникшей головой фигурку.

Долой башлык, пальто, фуражку…

– Ах!

Помидор Иванович вскрикивает и отлетает как мячик на три шага.

– Ах! – дружным, не то испуганным, не то изумленным возгласом вырывается из двадцати восьми детских грудей.

– Симочка! – снова вскрикивает Помидор Иванович. – Девчонка! Вот тебе раз! – вторит ему класс.

Посреди комнаты стоит теперь странная фигурка. Форма гимназистика, а голова с косичкой… Длинные растрепавшиеся пряди желтовато-белокурых двуцветных Симочкиных волос падают на лоб, щеки, глаза, на маленький, пуговкою, нос с мелкими, как бисер, веснушками. Из-под спутанных на лбу прядей смотрят бойкие синие глаза без малейшей тени испуга.

– Вот тебе раз! – говорит растерянно Помидор Иванович. – Симочка! Как же вы сюда попали?

Тогда раскрываются малиновые губки, и Симочка быстро-быстро, захлебываясь и волнуясь, рассказывает все: про болезнь Али Голубина, про Счастливчика и про возложенное им на нее поручение.

Едва только успевает она выложить суть дела, как кто-то сильно хлопает ее по плечу.

– Ура! Ай да молодчина девчонка, ей-богу, точно наш брат мужчина! – кричит весело Янко, и глаза его загораются восторгом. – Ай да молодец! Вот это я понимаю!

– И я! И я тоже! – звучат другие веселые голоса.

– А и здорово же, смелая вы, Симочка! Другая ни за что не пойдет на такой поступок, – снова подходя к девочке, говорит Ваня Курнышов. – Давайте-ка вашу лапку… Я пожму ее от души как товарищу-мужчине!

И он так крепко встряхивает тонкую Симочкину ручонку, что у той искры сыплются из глаз.

– Братцы, Петух на пороге!

– Вот так штука!

– Скандал!

– Лезьте под скамейку!

– Нет, за доску лучше!

– Ах, как жаль, что пол не лед и в него нельзя провалиться!

В классе суета, суматоха… Кольцо мальчиков стеной окружает Симочку и закрывает ее от глаз вошедшего Пыльмина.

Появившийся на пороге Петр Петрович внимательно прищуривается и смотрит, удивленный, через толпу мальчиков, которые хотят скрыть от его глаз что-то за своими фигурками. Но Пыльмина обмануть трудно.

– Что за базар? – строго повышает он голос. И, быстро расчистив себе дорог у, останавливается как вкопанный перед мальчиком с косичкой.

Мальчик с косичкой – очень благовоспитанный мальчик. При виде незнакомого человека в вицмундире Симочка потупляет глазки и отвешивает низкий реверанс.

Ах, этот реверанс! Он погубил все дело. Если бы не этот реверанс, можно было бы, пожалуй, уверить ка к-нибудь классного наставника, что это маленький китаец с косичкой, который поступил недавно в соседнюю гимназию и, перепутав дорогу, попал в здешнюю, сюда. Но даже китайцы не делают реверансов как девочки…

Дело испорчено вконец.

Классный наставник краснеет от гнева, высоко поднимает брови и говорит зловещим голосом:

– Я сейчас иду за инспектором! Что за глупая шутка! Вы все будете наказаны!

И выходит, хлопнув дверью так, что пляшет шкаф, оконные рамы, кафедра и столы.

– Теперь спасайтесь! – шепчет отчаянным шепотом Ваня Курнышов ошеломленной, но отнюдь не испуганной Симочке. – Бегите вниз что есть мочи и духом домой!

– Духом домой! Мы вам поможем одеться! – эхом откликаются двадцать девять мальчиков, и десяток рук помогает Симочке надеть злополучное пальто, фуражку и башлык.

Мальчик с косичкой преображается снова. Теперь не только чужие, но и домашние, пожалуй, не узнают, кто там спрятан под башлыком – гимназист или девочка.

Симочка пулей вылетает из класса.

– Прощайте, прощайте! – кричат ей сдержанно десятки голосов.

– Молодец девочка! Отчаянная! Вся в нашу братию! – вторят другие.

– Скорее! Скорее, Симочка! – посылает девочке вдогонку Ваня Курнышов.

Но Симочка и без него знает, что на до скорее. Она мчится по коридор у, по лестнице, мимо изумленных, попадающихся то и дело на пути гимназистов, наставников, учителей. Бомбой влетает она в швейцарскую, проскальзывает мимо онемевшего швейцара и…

Слава богу! Она на дороге к дому!