Текст книги "Счастливчик (сборник)"

Глава VIII

– Ничего-ничего, право же, ничего. Мне не больно, ничуточки не больно! – уверяла всех бледная, едва стоявшая на ногах, измученная Сонечка в ответ на тревожно сыпавшиеся на нее вопросы взрослых и детей, предлагавших ей спирт, вод у, валерьяновые капли, лекарства.

Валентина Павловна успела уже намочить водою полотенце и положить его на голову девочки.

Отец Сонечки, полковник Сливинский, был очень взволнован.

– Ну и мальчуган! Немало он наделает вам еще бед! Помянете меня, Валентина Павловна.

– Вы правы, полковник, – вмешался Мик-Мик. – Шура наш, Щелчок-мальчишка, – отчаянный паренек… Но ведь не виноват же он, что в жилах его течет кровь буйного цыганенка. А все-таки я готов побиться об заклад, что у него добрая, чистая, неиспорченная душа и что со временем он сделается неузнаваем…

– Ну, пока мы дождемся этого, он всех ваших ребят покалечит, – сердито отвечал Сливинский.

Валентина Павловна, смущенная и взволнованная, извинялась перед ним и Сонечкой.

Последняя, желая успокоить всех, говорила:

– Ну, право же, мне не больно, совсем не больно! Я не сильно ушиблась, нет!

– А Шура будет все-таки строго наказан, – проговорила бабушка.

Чье-то тихое, чуть слышное, всхлипывание последовало за ее словами из дальнего уголка залы.

– Галя! Галя! О чем ты, дитя мое?

Симочка и Ляля поспешили к плачущей девочке, взяли ее за руки и подвели к Раевой.

– Бедная крошка, о чем это она?

Теперь все взоры устремились на девочку с большими кроткими глазами, из которых текли целые потоки слез.

Совсем смятенная всеобщим к ней вниманием, Галя полезла за платком в карман, и – о ужас! – оттуда посыпались яблоко, груша и конфеты… целая масса конфет.

Испуганная неожиданностью, девочка еще больше залилась слезами.

– О, я не воровка, – шептала она сквозь рыдания, закрывая лицо обеими ручонками. – Я для Орли это… для братика… мне Ляля дала.

– Бедная девочка! О чем такие горячие слезы? – прозвучал из толпы гостей чей-то нежный голос, и высокая тоненькая шатенка с печальными глазами и очень серьезным лицом выступила вперед. За нею спешила кругленькая, толстенькая дама. Они только что приехали и незаметно, среди общего шума, смешались с толпою.

– Валентина Павловна, – проговорила толстушка, протягивая руку Раевой, – поздравляю с новорожденной… Видите, не обманула, приехала и подругу свою Натали Зараеву привезла с собою, – и она представила высокую шатенку хозяйке дома.

– Мамочка! Tante[38]38
  Тетя (фр.).


[Закрыть]Натали… Наконец-то!.. А без вас тут столько всего было! – и Толя с Валей наперерыв стали рассказывать происшествие с Сонечкой.

Полковница Сливинская встревожилась, бросилась к дочери, стала расспрашивать ее: не больно ли ей еще? прошел ли ушиб? не испугалась ли она?

Но Сонечка уже успела отойти от испуга и волнения и со смехом рассказывала матери о своем подневольном кружении.

– А знаете ли что, господа? – предложил полковник Сливинский детям. – Пробегитесь-ка по саду. Ночь дивная… теплая, точно июнь на дворе… И Сонина голова освежится, по крайней мере.

– Отлично! Отлично! Идемте в сад скорее! – оживилась молодежь.

– А Галя? Что делать с нею? Нельзя же ее оставить так! – озабоченно произнес Счастливчик.

– Вашу Галю вы оставите мне! – произнесла tante Натали, как ее называли дети Сливинских. – И будьте покойны, я ее утешу.

Взяв за руку все еще тихо плакавшую Галю, красивая дама отвела ее в дальний уголок залы, посадила на колени и, обвив рукою плечи девочки, спросила:

– О чем ты, моя крошка? Кто обидел тебя? Скажи, и, может быть, мы пособим твоему горю…

Ее тихий нежный голос сразу подействовал на Галю. Все еще не отрывая от лица смоченных слезами ручонок, Галя невольным движением, исполненным доверия, прижалась к груди незнакомой ей дамы и прошептала:

– Мне жаль Орлю… Все считают его нехорошим, злым… а он добрый. Он, чтобы спасти меня… обещал цыганам коня украсть… И его чуть не убил злой Яшка… А сам он добрый… Ради меня он много претерпел… Вы не знаете… Я вам все расскажу…

И в ожидании ответа Галя внезапно оторвала руки от лица.

– Боже мой! Какое сходство!

Слова эти вырвались против воли из груди красивой дамы, и она впилась глазами в бледненькое личико и мокрые еще от слез глаза ребенка.

А Галя уже говорила, говорила без умолку, о своей жизни у цыган, о подвигах Орли, о своих страданиях вплоть до счастливого пребывания у добрых людей.

С замиранием сердца tante Натали вслушивалась в каждое ее слово, не отрывая глаз от лица девочки и как бы соображая и припоминая в то же время что-то.

Какая-то гнетущая дума отразилась на ее высоком лбу. Скорбная улыбка тронула губы. Глаза с бесконечной лаской остановились на белокурой головке, доверчиво прильнувшей к ее груди.

Когда Галя кончила, она горячо поцеловала ее порозовевшую щечку и, осторожно спустив с рук девочку, подошла к хозяйке дома.

– Валентина Павловна, – проговорила она тихо, – вы доставили бы мне огромное удовольствие, если бы приехали ко мне со всеми детьми на денек. Вы знаете, я живу за десять верст отсюда… По соседству со Сливинскими купила себе именьице… Соблаговолите взглянуть на нег о… И всех детей захватите… А ее… – с особенным волнением в голосе прибавила Натали и обернулась к притулившейся к ней Гале, – а ее я особенно желала бы видеть.

И она опять быстро наклонилась к девочке и со странным выражением на лице нежно-нежно поцеловала ее.

Глава IX

– Ах, как хорошо!

– Звезд-то, звезд сколько!

– Дивная ночь!

– Не ночь, а сказка!

– Это вы из какой книжки? Ась?

– Вовсе не из книжки! Вы всегда скажете что-нибудь обидное!.. – И Мимочка, смущенная и уличенная Ива-сем, обидчиво передернула плечиками.

– Господа! Предлагаю пойти на лужайку, взглянуть на костры!

– Ах, как жарко они горят!

– Пойдемте! Пойдемте!

– Жаль, что Гали нет. Она очень любит смотреть на костры! – раздался среди общего шума веселых детских возгласов тихий голосок Али.

– Она с тетей Натали, успокойтесь, и, наверное, не скучает, – весело защебетала Сонечка, давно забывшая свой ушиб и испуг. – Тетя Натали всех утешить может… Папа и мама так обрадовались, что она приехала к нам и купила имение рядом с нами. Она очень-очень добрая и все исполняет, о чем ее ни попросишь.

– Вот и сочиняешь, далеко не все, – остановил сестру тринадцатилетний Толя, – небось, как ни просили мы ее показать «таинственную комнату», она не показала.

– Какую комнату? Какую? – с любопытством окружили их все остальные дети.

– А вот, видите ли, у тети Натали есть комната в доме… постоянно запертая на ключ… Туда никто не входит, кроме самой тети… А она там просиживает долгие часы.

– Да, – вмешался в рассказ брата Валя, – и что там, в этой комнате, она не говорит.

– А ее прислуга рассказывала нашей няне, что и в том городе, где жила раньше tante Натали, точно такая же была комната и тоже запертая.

– Ах, как это интересно! – сверкая глазами, вскричала Симочка. – Я пойду расскажу Ляле и Мик-Мику.

– Успеешь рассказать! Лучше пойдем к кострам, – остановил сестру Кира и первый помчался на лужайку.

За ним помчалась и вся ватага детей.

– Ах, чудо как хорошо! – вырвалось разом из двух десятков грудей.

Действительно, картина была величественна.

Среди темной августовской ночи ярко выделялись костры: два поменьше, один побольше. Красно-золотое пламя лизало обгоревшие остовы поленьев. Хворост трещал в огне, как огромный кузнечик в траве.

– Господа! У финнов есть обычай, – повысил голос один из Таливеровых, Петя, считавший себя совсем взрослым, несмотря на свои четырнадцать лет, – есть обычай прыгать через костры в ночь на Ивана Купала… Не хотите ли вообразить, что мы в Финляндии, и попрыгать через огонь?

– А не сгорим? – робко осведомился Аля.

– Вот младенец! – засмеялись старшие мальчики.

– А небо на землю не упадет и не придавит тебя? – сострил Ивась.

– А пруд не выйдет из берегов и не затопит нас? – вторил ему Толя Сливинский.

– Кто трусит – отойди к сторонке! – крикнул его брат и первым, разбежавшись, перепрыгнул через пламя меньшего костра.

За ним разбежался его брат Толя.

Кира, после некоторой заминки, перепрыгнул за Ваней. Затем прыгали Гарины, Таливеровы и другие.

– И я хочу! И я! – глядя на мальчиков, рвалась вперед Симочка.

– Разве это можно! Ты девочка! – урезонивали ее подруги.

Но Симочка уже не слушала и вихрем понеслась прямо на пламя.

Раз! Два! Три! – и с громким смехом она повалилась на траву уже по ту сторону костра.

– Ай да девочка! За пояс хоть кого заткнет! Вот это по-нашем у, по-военному! – хлопая в ладоши, кричал пажик Валя.

– А знаешь, Счастливчик, твоя сестричка похрабрее тебя… Гляди, как перешагнула через пламя. А ты-то как долго собирался, трусишка, точно уездная барыня на бал! – смеясь и похлопывая по плечу Киру, говорил лицеистик Толя.

– Что?

Вся кровь бросилась в лицо Счастливчика. Он вспыхнул до ушей, весь залился румянцем. О, никогда еще не называли его трусом за всю его коротенькую жизнь. Он никогда не проявлял еще страха в чем бы то ни было. Ему хотелось сейчас крикнуть во весь голос этому гадкому насмешнику Толе, что он лжет. Но дыхание захватило у него в груди от волнения так, что он не мог произнести ни слова…

Ивась и Ваня спешили к нему на выручку.

– Ну, это, брат, того… врешь… Наш Кира молодчик, – заступился за товарища первый, – хотя и не вышел ростом.

– Мал золотник, да дорог, – вставил второй.

– Лилипутик! Мальчик-с-пальчик! Игрушечка! Куда уж ему! И раз-то еле-еле перескочил, – продолжал поддразнивать лицеистик.

– Я?.. Еле-еле? Я?..

Глазенки Счастливчика загорелись не менее угольков в костре. Он даже побледнел от волнения и обиды.

– Толя! Толя! Стыдитесь! – унимали его девочки.

– Я… ничего не боюсь… Я и через большой костер перепрыгну… Я… я… Смотрите!

Никто из детей не ожидал того, что произошло через полминуты вслед за этим… Никто не имел времени удержать Киру…

Маленькая фигурка разбежалась, широко расставляя крошечные ноги… Прыжок… и… отчаянный вопль нарушил тишину ночи…

Маленькая фигурка Счастливчика исчезла в огне…

Глава X

Дети замерли на месте, исполненные ужаса, близкие к потере сознания, – все до одного.

Маленькая жизнь гибла у них на глазах, жизнь всеми любимого, обаятельного, чуткого мальчика, которому они не могли ничем помочь. Не могли ничем!

Широко раскрытыми глазами, полными отчаяния, смотрели они на корчившуюся в огне фигурку… Одни кричали истерически, другим сделалось дурно…

Вдруг что-то красное выскочило из куста и метнулось к костру.

– Шура! Шура! Куда он? Безумный! – послышался новый отчаянный крик детей.

Но было уже поздно…

Красная рубашка цыганенка исчезла в огне.

И новый вопль, уже не испуганный, а радостный, прорезал воцарившееся было полное ужаса безмолвие:

– Спасены!.. Шура его спас! Шура!

Красная рубашка выскочила из огня, вся объятая пламенем…

Охваченная тем же пламенем фигурка Счастливчика была на руках Орли.

В три прыжка мальчик, не выпуская своей ноши, достиг пруда, скатился по крутому его берегу в воду и погрузился в нее вместе с Кирой…

* * *

– Живы! Не сгорели! Обожглись только сильно! Господи! Господи! Ужас какой! Больно тебе? Очень больно, Счастливчик?

Длинные кудри Киры обгорели, костюм повис безобразными черными лохмотьями на его теле, сам он дышал с трудом…

Но он был жив… А это было главное.

Сильные ожоги на руках, которыми он успел закрыть лицо в роковую минут у, натянулись пузырями… С него стекала вода… Ручьями стекала она и с Орли, но они были живы и невредимы оба – и потерпевший Счастливчик, и его самоотверженный и находчивый спаситель-цыганенок.

– К бабушке! Скорее к бабушке! Домой! Домой! – кричала Симочка, рыдая и кидаясь к Счастливчику, которого по-прежнему держал на руках Орля, весь мокрый до нитки, но безумно счастливый удачным спасением своего товарища.

Тут же, по берегу пруда, на лужайке, ломая руки, метался Толя.

– Из-за меня это! Из-за меня! – лепетал он сквозь слезы. – Прости меня! Прости, Счастливчик!

Кто-то из девочек сбросил тальму[39]39
  Та́льма – короткий плащ, накидка без рукавов.


[Закрыть], укутав ею Киру, кто-то накинул платок на дрожащего Орлю, и их повели в дом, крича по дороге о происшествии бегущей навстречу прислуге.

* * *

Что было потом – вряд ли могли ответить и взрослые и дети…

Рыдала бабушка, рыдала Ляля, целуя и обнимая Счастливчика.

Его отнесли в спальню. В ожидании приезда доктора намазали мазью и мылом обожженные места, напоили горячей малиной, дали успокоительное лекарство, забинтовали его раны и опять целовали и ласкали общего любимца.

Он был жив, милый маленький Счастливчик. Он был здоров и почти спокоен.

Когда бабушка поняла это, она бросилась разыскивать его спасителя.

Валентина Павловна на шла Орлю, забившегося в угол и что-то бурчавшего себе под нос на все вопросы и восторженные восклицания окружавших его детей.

– Он, Шура, – герой! Он настоящий герой! – слышалось вокруг присмиревшего цыганенка.

– Дай мне пожать твою руку, товарищ! Если бы не ты, Счастливчик… – и Толя Сливинский остановился на полуслове, вздрогнув с головы до ног, потом продолжал, переведя дыхание: – Ты выручил Киру, – заключил печальным голосом мальчик.

– Какой вы смелый! Какой вы храбрый! Как вы не побоялись прыгнуть в огонь! – восклицали девочки, окружая маленького цыганенка. – Как догадались после броситься в воду с Кирой, чтобы затушить пожар!

– Молодец! Отважный мальчуган, что и говорить! – сказал полковник Сливинский. – Охотно извиняюсь, брат, за мое прежнее о тебе нелестное мнение.

Вдруг все замолкли и расступились, давая дорогу Валентине Павловне, пропуская ее к виновнику общей радости.

Предчувствуя, что что-то должно неминуемо случиться с ним в эту минуту, Орля неуклюже поднялся с места и сделал шаг, другой навстречу Раевой.

Он успел сменить обгоревшую блузу на крепкую. Его иссиня-черные кудри без слов говорили о пережитой катастрофе. Они выгорели местами до самого темени, и огромные плешины белелись здесь и там на его голове.

Бабушка, не говоря ни слова, обвила бедную пострадавшую голов у, прижала ее к своей старческой груди и проговорила сквозь вырывавшееся у нее тихое, чуть слышное, рыдание:

– Мой мальчик! Мой дорогой мальчик!.. Славный, чуткий, хороший! Знай: ты сделал то, чего не сделал бы другой ребенок. Ты жизнью своею жертвовал за Киру… Мой добрый мальчик, за это… Слушай: мой дом будет твоим домом… Мой Кира – твоим братом… и братом твоей Гали… Моя Ляля и Симочка – вашими сестрами, а я… я… Шура, мой любимый, старой бабушкой твоей буду я… Растите с моими внуками… Будьте счастливы у нас… О вас я позабочусь как о собственных детях…

И, не сдерживая больше душивших ее рыданий, Валентина Павловна горячо поцеловала обезображенную огнем голову цыганенка, инстинктивно прильнувшего к ее груди.

– Ну, не прав ли я был, говоря, что у нашего Щелчка добрая душа, душа героя? – проговорил Мик-Мик, незаметно пожимая смуглую руку Орли.

За другую руку его держалась Галя. Все случившееся казалось девочке страшным сказочным сном. У них, безродных таборных цыганят, была теперь семья, добрый брат, милая сестра и ласковая, бесконечно ласковая бабушка!.. И тихая радость наполнила маленькое трепетное сердечко Гали… Солнышко счастья улыбнулось ей, казалось, сейчас весело и светло. Наконец-то оценили ее Орлю, признали его добрым, смелым и благородным, каким он был всегда во мнении его названой сестры!..

И солнышко счастья разгоралось все ярче и ярче в душе сиротки.

Мысли девочки были так заняты всеобщим добрым отношением к ее любимому братику, что она не заметила, как два темных бархатных глаза издали наблюдали за нею, ни на минуту не отрываясь от нее.

Странная улыбка блуждала по лицу красивой На-тали Зараевой, когда она шептала взволнованно временами, точно в забытьи:

– Как она похожа! Какое удивительное сходство! Неужели я ошибаюсь?.. Нет! Нет! Этого не может быть! Надо узнать! Непременно! Во что бы то ни стало!

И снова темные глаза впивались бархатным, влажным от волнения взором в оживленное личико Гали, не отходившей теперь от братика ни на один шаг…

Глава XI

Приближалось двадцатое августа, день отъезда Раевых из усадьбы.

Счастливчик был здоров. Ожоги прошли на руках и теле. Прошло и тяжелое воспоминание о роковых секундах в огне. Зато в душе мальчика прибавилось новое чувство – чувство бесконечной преданности и любви к отважному цыгану.

Да и не у него одного: все в доме привязались к Орле. – Счастливчика спас! Нашего Счастливчика! Сокровище наше! Кто бы мог думать, что этот злой, сердитый, скверный, как нам казалось, мальчик способен на такой подвиг? Герой он, маленький герой, вот что! – говорилось в господских комнатах и на кухне, в барском доме и в пристройках – в людских.

Даже няня Степановна изменила свое прежнее мнение об Орле.

– Басурман-то он басурман, а сердце у него чудное, что и говорить… Ради другого в огонь не каждый сунется, – говорила она.

– Одно слово – герой, – поддакивал Франц.

Что касается детей, то они всячески наперерыв старались доказать свою привязанность Орле. Его одаряли подарками, уступали ему в играх, помогали в занятиях. Даже Ивась и Ваня, дразнившие его до сих пор, теперь, преисполненные глубокого уважения к его геройству, позабыли, казалось, его прозвище Щелчок.

На другой же день после рокового случая бабушка пригласила к себе в комнату Мик-Мика, monsieur Диро и Аврору Васильевну, велела закрыть плотно дверь и о чем-то долго-долго с ними совещалась. О чем – этого не знал ни Счастливчик, ни Ивась, ни Ваня, ни Орля.

Мальчики узнали, однако, «тайну» в тот же день: оказалось, что на совещании, по предложению бабушки, решено было, что Орлю возьмут в город и отдадут в ту же гимназию, где учился Кира, предварительно подготовив его за год с помощью Мик-Мика, Авроры Васильевны и добрейшего monsieur Диро.

Не откладывая дела в долгий ящик, Мик-Мик в тот же день принялся за своего нового ученика.

И Орля стал усердно учиться. Сначала ему было как будто трудно, но затем дело пошло отлично.

Но не один только Орля занимался: Галя и Симочка тоже усердно учились под руководством гувернантки и Ляли, предложившей свою помощь.

Словом, жизнь маленьких сирот круто изменилась во всем.

Глава XII

«Глубокоуважаемая Валентина Павловна!

Надеюсь, вы не забыли вашего обещания привезти ко мне детей. Теперь, когда ваш Счастливчик вполне оправился после этого ужасного случая, я позволю себе напомнить о себе. Прошу вас приехать всем “домом” сегодня в мое Тихое. Будут и ваши друзья Сливинские. Жду с нетерпением и очень прошу взять обоих “цыганят”. Особенно Галю. Это необходимо для меня и для нее.

Ваша Натали Зараева».

* * *

Получив рано утром эти строки с прискакавшим из Тихого работником, Валентина Павловна глубоко задумалась над окончанием письма, подчеркнутым красными чернилами: «Особенно Галю. Это необходимо для меня и для нее».

«Что бы это могло быть?» – думала старушка.

Вокруг нее толпились дети, сгорая нетерпением узнать, что было в письме.

– Едем! Едем в Тихое! Ура! Ура! Десять верст на лошадях едем! – восторженными кликами вырвалось из маленькой, но шумной толпы, когда Валентина Павловна передала им приглашение.

– Бабушка, милая! Позвольте мне быть распорядителем. Я живо улажу, кому как ехать, – прыгая козленком вокруг бабушки, кричал Кира и, получив ее согласие, живо затараторил: – Мы запряжем большую коляску: вы, Аврора Васильевна, Ляля, Ами, Симочка и Галя поедете в ней. Шура на козлах. Мик-Мик, Ивась, Ваня и я – верхом. Мик-Мик на Чугунчике, Ивась на Разгуляе, Ваня на Скором, я на Ахил…

И вдруг Кира осекся…

Где же Ахилл?.. Тю-тю Ахилл! Как он мог забыть об этом? Непростительная рассеянность! Зачем огорчать Шуру, напоминая ему его вин у, когда тот спас жизнь ему, Кире, и этим искупил все!..

Неловкое молчание воцарилось среди присутствующих. Всем стало не по себе.

Потупив глаза в землю, закусив губы, мрачный и бледный, стоял Орля в стороне от других. Слова Счастливчика резанули его по сердцу.

«Нет, видно, не забудется моя вина», – без слов говорило угрюмое лицо мальчика.

В одну минуту Счастливчик был подле него.

– Шурик! Голубчик! Прости ты меня… Я не нарочно… Ужаснейший я дурень, Шура… – со слезами в голосе шептал чуткий мальчик.

– Господа! О чем тут толковать? – внезапно раздался бодрый голос доброго волшебника, Мик-Мика, сразу нарушивший своими веселыми нотками тяжелую минуту. – Едем в двух экипажах: в одной коляске все, кого перечислил Счастливчик, кроме Симочки, в другой мои головорезы со мною, и Шура с нами… А Си-мочка поскачет в заключение, единичным номером, верхом на палочке, – за то, что кофе разлила на скатерть сегодня утром.

– Ха-ха-ха! Неправда! Это вы разлили, Мик-Мик. Ха-ха-ха! – смеялась Симочка, а за нею и все дети.

– Вам и ехать на палочке! Ха-ха-ха!

– Ну ладно, тогда Симочка на козлах.

– Вот еще!

– Господа! Не будем пререкаться. Золотое время уходит. Счастливчик, сбегай к Андрон у, вели запрягать.

– Галопом скачите, Счастливчик.

– Скачу! Скачу! Меня нет! Уррра!