Текст книги "Люда Власовская"

Глава XIII. Бэлла. – Кризис

– Они ушли, отец?

– Ушли, Бэлла.

– Он жив еще, мой князь и повелитель?

– Жив, волею Аллаха, жив еще!

– Можно мне к нему?

– Входи, Бэлла, твое место подле больного мужа, – сказал Хаджи.

В ту же минуту из-за ковра, скрывавшего вход в соседнее помещение сакли и служившего дверью, вышла маленькая тоненькая женщина, гибкая и стройная, как тополь. Ее бледное лицо было встревоженно и печально. На худеньких щеках уже не играл румянец юности (татарки старятся рано), но, несмотря на недостаток румянца и скорбный взгляд больших черных глаз, княгиня Бэлла Израил, дочь Хаджи-Магомета, показалась мне красавицей.

Она присела у ложа мужа и, жадно вглядываясь в лицо больного, лежавшего в забытьи, быстро зашептала:

– Еще ночь… еще утро… и Израила не станет… Так сказал мулла… Его схоронят… зароют в могилу вместе с доспехами и конем. Горько заплачет тогда Бэлла… тяжко заплачет. Долго была счастлива Бэлла… много счастлива… А теперь конец, всему конец – и радости, и счастью… Ох, отец, отец, зачем теперь жить на свете твоей Бэлле!.. – разразилась она глухими рыданиями.

Мне стало невыносимо видеть слезы, обильно текущие по ее бледному личику; я бессознательно приблизилась к ней и, положив руку ей на голову, сказала:

– Полно, успокойтесь, Бэлла. Бог милосерден, он сохранит вам вашего мужа!

Она быстро обернулась, вскрикнув от неожиданности. Охваченная горем, она и не заметила моего присутствия.

– Кто ты, госпожа? – так и впилась она в меня глазами.

Я назвала себя, прибавив, что приехала сюда помочь, как смогу, ее больному мужу.

Тогда она словно обезумела. С быстротой и живостью горянки Бэлла бросилась передо мной на колени и, покрывая мое платье и руки поцелуями, залепетала, смеясь и плача в одно и то же время:

– О, госпожа, спаси его, облегчи его страдания!.. И Бэлла не забудет тебе этого, пока дышит Бэлла… Мы вынесли много золота и тканей из дома наиба!.. Мать пожалела Израила и дала их нам, когда отец прогнал нас из поместья… И трех коней взяли с собой… И много острых кинжалов дагестанской стали… Все отдаст тебе Бэлла, только вылечи Израила, добрая госпожа!..

Я успокоила ее, как умела, повторяя, что один Бог может спасти недужного. Потом принялась за больного. Я сорвала со стен комнаты ковры и тяжелые ткани, украшавшие их, и открыла находившиеся под самой кровлей сакли два крошечных окошечка. Мне хотелось, чтобы как можно больше воздуха и света проникло в мрачное жилище Хаджи-Магомета. Потом с помощью Бэллы сварила ароматное питье, помогающее от жара и лихорадки, и дала его больному. На голову Израила я положила платок, смоченный в воде и уксусе, припасенном для меня Барбалэ.

К вечеру больной перестал метаться, но теперь страшная слабость сковывала его члены. Дыхание чуть заметно шевелило грудь. Глаза были закрыты. Руки бессильно лежали вдоль безжизненно распростертого тела.

– Гляди, госпожа, он умирает! – в ужасе вскрикнула Бэлла, низко наклонившаяся к лицу мужа.

Действительно, жизнь Израила висела на волоске. В ту минуту, когда я, с силой разжав ему рот, готовилась влить в него несколько капель крепкого вина, резкий, уже знакомый мне голос муллы произнес за моей спиной:

– Что, госпожа, или шайтан не хочет больше помогать тебе? Видно, Аллах лучше знает, что надо для молодого князя… Еще луна не взойдет на небо, как душа его переселится в райские владения. Уйдите, женщины, – прибавил он повелительно, обращаясь ко мне и Бэлле. – Вам не место здесь, у одра умирающего… Я должен приготовить бека бесстрашно предстать перед лицом Аллаха.

– Постой, ага, – твердо возразила я, загораживая дорогу вошедшему мулле, – ты слышал, как наиб позволил мне использовать все средства, чтобы помочь его сыну… До утренней зари больной принадлежит мне. На заре приходи, мулла, исполнять свое дело! До зари он доживет наверняка, я тебе ручаюсь!

– Ступай, мулла! – произнес Хаджи-Магомет. – Если бек Израил почувствует себя хуже, то я приду за тобой клянусь именем Аллаха и Магомета, пророка Его!

Старик не посмел усомниться в словах своего друга и, ворча что-то под нос, вышел из сакли.

– Вы не можете сказать мне, Бэлла, долго ли болен ваш муж? – спросила я красавицу-татарку.

Молодая женщина подняла на меня свои заплаканные глазки и, перебирая по пальцам, заговорила:

– Одно новолуние… две, три… четыре соловьиных песни… Потом еще четыре и еще одна… Вспомнила, госпожа, вспомнила! Да, сегодня девятая ночь, как мой Израил болен…

«Девятая ночь. Стало быть, роковая! – вихрем пронеслось в моих мыслях. – Сегодня надо ждать перелома болезни, кризиса: или на заре бек Израил откроет глаза, или вместо него мулла найдет здесь одни холодные останки…»

– Бэлла, – сказала я, – сегодня ваша участь решится. Скажите мне, веруете ли вы в Бога, Бэлла?

– Я верую, что Аллах могуч и всесилен! Горе неверным, не признающим его! – начала она глухим, убитым голосом. – Моя сестра Марием отреклась от Аллаха и перешла в веру урусов, и Аллах жестоко покарал ее смертью в полном расцвете молодости и красоты… Аллах жесток и не прощает обиды… Он не пощадит Израила, потому что Израил прогневил его… Так сказал мулла…

– Значит, вы не можете молиться, Бэлла, не можете просить Аллаха спасти вашего мужа?

– О госпожа, это бесполезно! – печально произнесла она. – Мои молитвы не будут услышаны… Темные и светлые духи борются сейчас за жизнь Израила, и как только темные духи одолеют – мой бек и повелитель отойдет в горние селения Аллаха…

– Ну а если я помолюсь Богу, моему Богу, Бэлла, – тихо промолвила я, взяв ее руку, – если я помолюсь моему Богу, Бэлла, и Он услышит мою молитву?.. Наша религия не так мрачна и беспощадна, как ваша! Наше вероучение говорит о благом и милосердном Спасителе, который отдал свою жизнь за нас и претерпел великие мучения за грехи людей…

– Сестра Марием говорила мне о вашем Христе! Я знаю, что Он благ и мудр… Я знаю, что Он запрещает проливать кровь врагов и не позволяет мстить убийцам…

– Истинная правда, Бэлла! Наш Спаситель милостив и благостен к людям. Я не смею надеяться, что моя грешная молитва будет услышана Им, но я буду горячо молиться, Бэлла, чтобы Господь сохранил вам вашего мужа, – твердо сказала я.

И я исполнила свое обещание. Я не помню, чтобы в другой раз в продолжение всей моей жизни я молилась так горячо и усердно, как в эту ночь, проведенную в Дагестанских горах под кровлей сакли Хаджи-Магомета…

* * *

Заря уже охватила алым заревом полнеба… Красный отблеск врывался в оконца под кровлей и словно румянцем покрывал стены комнаты. Бэлла по-прежнему сидела неподвижно на ковре, поджав под себя ножки… По-прежнему Израил лежал, разметав вдоль тела бессильные руки.

«Жив он или умер?» – пронеслась в моей голове тревожная мысль, и я со страхом склонилась над больным.

Израил был бледен как смерть, но дыхание, все еще с трудом вылетавшее из его груди, стало спокойнее и глубже. На лбу выступили капельки пота, лицо было мирно и спокойно…

Кризис благополучно миновал. Бек Израил был спасен.

Глава XIV. Закон Аллаха и благо Спасителя

Слезы, стенания и смех разом вырвались из груди Бэллы, когда я сообщила ей радостную новость.

– Золотая моя… яхонтовая… драгоценная! – шептала молодая женщина, исступленно падая к моим ногам и охватывая мои колени дрожащими руками. – Теперь я твоя раба… собака… Бей… гони Бэллу… Бэлла не уйдет от доброй госпожи за то, что госпожа спасла ей мужа…

– Не я спасла, Бэлла, не говорите так! – строго возразила я. – Спас Господь Бог, наш милосердный Спаситель!

– Спаситель, которому молилась сестра Марием? – задумчиво повторила за мной молодая дикарка.

– Да, Бэлла! Спаситель, которому молимся все мы, христиане…

Она задумалась на минуту, потом произнесла с расстановкой:

– А если бы мусульманка захотела поблагодарить Его за спасение Израила, то услышал бы Он ее молитву?

– Услышал бы, Бэлла, потому что все люди одинаково равны перед ним – и мусульмане, и христиане, и семиты…

– А-а! – загадочно протянула она, странно взглянув на меня, и быстро вышла из сакли.

Я занялась больным и не заметила, как заря разгорелась и золотое солнце встало над аулом.

– Благословение Аллаха над домом Хаджи-Магомета! – произнес мулла, неожиданно появляясь на пороге.

За ним стояли вчерашние гости Хаджи во главе с беком-наибом.

– Ты пришел вовремя, ага, – радостно обратилась я к нему. – Божьей волей Израил жив!

Он зорко посмотрел на меня своими проницательными глазками, потом перевел взгляд на мирно спавшего Израила и сурово произнес:

– Темный дух помог тебе, девушка… Сам шайтан вмешался в дело… Шайтан помог тебе вылечить бека… Лучше бы он умер, чем быть оскверненным помощью шайтана!

Его слова задели меня за живое.

– Слушай, мулла! – едва владея собой от волнения, воскликнула я. – Бог поразил твою душу безумием, если ты веришь в силу шайтана! Бек Израил жив милостью Божией… Слышишь, ты, ага, его спас сам Господь, и никто больше!..

Мулла ничего не ответил, только его узенькие глазки зажглись злыми огоньками. Он явно ненавидел меня всеми силами души за то, что вера фанатиков-татар, убежденных в его пророчестве, была поколеблена мной.

И не один только мулла был, казалось, недоволен спасением бека. Все, кроме разве наиба, по-своему любившего сына, враждебно и неприязненно поглядывали на меня. Они привыкли беспрекословно верить мулле, и его несостоявшееся пророчество смутило их. Меня они, конечно, считали виновницей неудачи своего пастыря…

Когда в тот же вечер я вышла из сакли подышать чистым воздухом, то услышала позади возмущенный ропот. Старые татарки бесцеремонно указывали на меня пальцами и что-то кричали на непонятном для меня наречии.

– Что они говорят, Хаджи-Магомет? – спросила я моего хозяина, сопровождавшего меня по улице аула.

– Они говорят, госпожа, что ты колдунья и знаешься с шайтаном, – отвечал тот.

– Глупые женщины, – пожав плечами, произнесла я, – почему они так враждебно относятся ко мне?

– Они боятся, госпожа, чтобы ты не привлекла гнев шайтана на их кровли! И потом, ты уруска… Они ненавидят русских как врагов, с тех пор как урусы смирили восстание в нашем ауле. Но ты не беспокойся, госпожа, ты под защитой Хаджи-Магомета. И никто не посмеет тронуть тебя.

Я вернулась в саклю к постели Израила, который мирно спал сном выздоравливающего, и увидела там Бэллу. Лицо ее сияло, на губах играла улыбка.

– Госпожа, – произнесла она каким-то особенным голосом. – Знаешь, где я была сейчас?

– Нет, не знаю, Бэлла!

Тогда она приблизилась ко мне и зашептала мне на ухо:

– Бэлла пошла на утес молиться твоему Христу, благодарить за спасение князя… И теперь хорошо у Бэллы на сердце, госпожа, Бэлла теперь ничего не боится… Твой Спаситель Христос отогнал черного ангела смерти от ложа Израила, и Бэлла хочет быть Его служанкой, Его рабой, как и сестра Марием!..

– Что ты говоришь, Бэлла! – взволнованно вскричала я. – Ты…

– Тише, госпожа, не погуби Бэллу, – в испуге остановила она меня, – услышит отец – беда будет. Молчи и слушай: Бэлла хочет быть христианкой-уруской, как и сестра Марием… И Израил тоже… Мы давно думаем об этом… С тех пор думаем, как наиб и мулла захотели разлучить нас… Здесь в ауле и в поместье наиба нам трудно было, очень трудно… А все за то, что Аллах не дал нам детей… Бэлла не раз говорила Израилу: «Мой повелитель, хочешь взять другую жену?.. Бэлла на все пойдет, лишь тебе не было бы горя»… Знаешь, госпожа, что отвечал мой Израил? Он отвечал, что скорее солнце упадет в бездну и гора обрушится на аул Бестуди, чем он возьмет себе другую жену… И знаешь, что мы решили, когда бек-наиб и мулла сказали, что силой разлучат нас?.. Мы решили тогда же бежать в Мцхету и просить приюта у брата Георгия… Брат Георгий любит Бэллу и Израила, как сестру и брата, и поможет нам… Но магометанам не дело жить между урусами… Надо стать урусами, как и они… Бэлла долго не решалась, госпожа, на это, но когда черный ангел смерти подошел близко-близко к ложу Израила, Бэлла сказала себе: если Израил уйдет в селения Аллаха, Бэлла бросится в бездну, если же темный ангел не поразит его мечом, то Бэлла станет христианкой… И Бэлла долго-долго, много молилась твоему Христу, госпожа…

– А Израил?.. Согласен ли он будет поменять свою веру на новую, Бэлла? Ведь христианская женщина не может быть женой мусульманина. Значит, и ему придется креститься? – спросила я.

– О, госпожа, – с гордостью ответила татарка, – ты не знаешь Израила! Он смотрит на все глазами Бэллы, слышит ее ушами, говорит ее языком… За это джигиты не любят бека и дразнят его, что он слуга у своей жены… Правда, Израил мягок и кроток сердцем, как горная голубка, и любит меня больше всего… Законы отцов ему тягостны, госпожа, и он уйдет из аула с легким сердцем, потому что не дело жить оленю между шакалами.

– И ты не пожалеешь твоих родных гор, Бэлла? Твоего отца?

– О, госпожа, не говори так… Бэлла родилась горянкой и умрет ею… Бэлла много прольет слез, пока не привыкнет к долинам Грузии… Но Бог христиан поможет Бэлле…

Она сказала это убежденно, с твердой верой в своего нового Бога, а потом приложила палец к губам и зашептала, со страхом оглядываясь по сторонам:

– Слушай, госпожа… пройдет еще ночь… еще ночь и еще ночь… Израил встанет с ложа, потому что Христос поможет ему… Тогда снова придет мулла и увезет его в дом свой… и даст ему новую жену, свою внучку Эйше! А бедняжка Бэлла будет плакать, горько плакать в отцовской сакле… Но не будет так! – грозно воскликнула она, и в глазах ее засверкали молнии. – Не будет, потому что Бэлла и Израил и ты, госпожа, мы убежим все вместе из аула…

– Как, Бэлла, а больной? – указала я глазами на спящего Израила. – Будет ли твой князь в состоянии сесть на коня?

– О, госпожа, мы соберем все силы, чтобы помочь ему… – произнесла она голосом, полным надежды, – только бы отец не узнал… Он не простит свою Бэллу, как долго не прощал Марием…

– Успокойся, Бэлла, никто ничего не узнает… Только достаточно ли твердо ты решила покинуть навеки старого отца и родной аул? – серьезно спросила я.

– Слушай, госпожа! – произнесла она торжественно и строго. – Аллах сказал: муж да будет повелителем и господином жены своей. Мой господин – Израил, и я должна жить для него одного, с тех пор как Аллах отдал меня ему в жены… Отец любит меня и будет скучать обо мне, но ему станет гораздо легче, когда он увидит Бэллу счастливой на чужой стороне, нежели одинокой и печальной в родном ауле.

– Ты хорошо обдумала все, Бэлла, но одно упустила из виду: если тебя настигнут, что будет с вами? – напомнила я ей.

Она вздрогнула всем телом, но не от моих слов, нет. Ее глаза устремились к двери, и вдруг, вся побелев, как белая стена ее сакли, она зашептала, в страхе указывая вперед дрожащей рукой:

– Ради Аллаха, тише, госпожа! Там – Эйше!

Я быстро взглянула в указанном ею направлении и увидела в просвете между стеной сакли и ковром, служившим дверью, два сверкающих черных глаза.

– Это Эйше, внучка муллы, которую прочат в жены Израилу… Храни нас Аллах, если она подслушала хоть малость из того, что говорила Бэлла…

Я быстро подошла к двери и отдернула тяжелую ткань ковра. Кто-то отпрянул от стены, и я увидела полную, высокую фигуру девушки-лезгинки, бегом удалявшуюся от нашей сакли.

– Она ничего не могла слышать, успокойся, Бэлла, – убежденно сказала я, – мы говорили слишком тихо, да и потом едва ли она понимает по-русски.

– О, храни нас Аллах от такого несчастья! – в волнении вскричала она. – Эйше все подслушивает и передает своему деду мулле! Она хитра и пронырлива, как змея, и зла, как горная волчица, эта Эйше! Ей хочется стать женой Израила, потому что он сын одного из самых богатых беков нашей страны! О, знала бы госпожа, как Бэлла ее ненавидит, как Бэлла призывает на голову Эйше всякие несчастья и проклятья!

– Не говори так, Бэлла! – с укором возразила я. – Пусть Эйше и твой враг, но закон Иисуса учит прощать своим врагам!

– О, добрая госпожа! – пылко воскликнула Бэлла. – Я боюсь, что никогда не буду доброй христианкой, какой была моя тихая, кроткая сестра Марием, потому что не умеет прощать врагам бедная Бэлла!..

Глава XV. Бегство

Бэлла сказала правду. Через три дня, когда Израил уже сидел, обложенный подушками, на своей низкой тахте, в саклю вошел мулла в сопровождении Хаджи-Магомета и старого наиба.

– Сын мой, – важно сказал наиб, – мы пришли спросить тебя в последний раз, хочешь ли ты взять Эйше в жены?

Они говорили по-лезгински, но Бэлла, забившаяся в темный угол, передала мне потом весь разговор ее мужа с отцом и муллой.

– Я еще слишком слаб, отец, – тихо отвечал Израил, – чтобы говорить с тобой, отложи твое дело до следующего раза!

– Не отнекивайся немощью, Израил! Только женщины и дети предаются болезням, – сурово отвечал ему старый наиб. – Ты джигит, а джигит должен быть выносливым и сильным, несмотря на недуг. Ты знаешь мое желание, мой сын: ты войдешь в мое поместье не иначе, как об руку с новой женой, Эйше!

Израил встрепенулся. Бледное лицо его вспыхнуло горячим румянцем.

– Ты знаешь мое решение, отец, – твердо сказал он. – Я говорил тебе не раз, повторю еще, если надо: Израил уже имеет одну жену и не хочет иной жены, кроме Бэллы!

– Помни же, сын, что если твое решение не изменится, то ни одного коня из моих табунов, ни одной овцы из моего стада, ни одного червонца от моих богатств не получишь ты от меня… – разом вспылил наиб. – Одумайся, Израил, пока еще не поздно! Все равно я не допущу, чтобы ты оставался с Бэллой, и силой вырву тебя из ее рук!

И разгневанный наиб вышел из кунацкой вместе с муллой, который во все время разговора не переставал метать в мою сторону пронзительные, злые взгляды.

Хаджи-Магомет приблизился к больному.

– Кунак Израил, – сказал он тихо, – благословение Аллаха да будет над тобой за мою Бэллу!

И он подал ему свою смуглую, твердую руку, которую молодой горец почтительно пожал.

С этой минуты наш побег был окончательно решен – следующей же ночью.

Весь день мы просидели с Бэллой около больного, который чувствовал себя намного лучше уже от одной мысли о скором спасении. Я не переставала давать ему крепкое вино и другие подкрепляющие силы средства.

С трудом мы дождались ночи. Я никогда не забуду ее. Уже с вечера слышались громовые раскаты, предвещающие грозу, но она должна была, по нашим предположениям, разразиться не раньше утра. Черные тучи со всех сторон обложили небо. Орлы и коршуны с пронзительными криками носились над уступами гор. Вечер давно наступил, но луна еще не показывалась. Черная мгла окутала Бестуди и окрестные горы. Эта мгла не позволяла ничего различить в двух шагах от себя.

Старый Хаджи ушел к мулле для совершения предпраздничного намаза. На следующий день мусульмане должны были праздновать один из постов Магомета, и старейшие горцы селения отправились в мечеть для ночной молитвы.

Кривые улицы аула мирно спали. Только кое-где слышался плач ребенка, да с минарета неслись слова молитвы, возвещающие правоверным начало предпраздничной службы.

Мы с Израилом чутко прислушивались к ним в ожидании Бэллы. Мое сердце било тревогу за моих новых друзей. В сакле было темно. Мы умышленно не зажигали огня в эту ночь.

– Вот она, – шепотом произнес Израил и протянул вперед руки.

В тот же миг на пороге показалась темная фигура жены.

– Ради Аллаха, тише… Лошади ждут на дворе… Идем, Израил…

Мы обе помогли ему подняться и, взяв его под руки, вывели во двор. Он шел тяжело, опираясь на нас, слабый, почти бессильный, как ребенок.

– Еще… еще немного – и мы у цели… – тихо ободряла я его.

Израил уже занес ногу в стремя, поданное ему Бэллой, и тут я заметила знакомую высокую фигуру девушки, отделившуюся от стены сакли и быстро скользнувшую за угол.

«Это Эйше! – мелькнула у меня тревожная мысль. – Она подглядывает за нами, чтобы выдать нас!»

Боясь испугать моих друзей, я ничего не сказала им о появлении Эйше и только умоляла их торопиться…

Слава Богу, Израил был в седле. Мы обмотали его стан шелковым поясом Бэллы и привязали концы к луке седла. Его руки мы также обернули поводьями, чтобы он не выпустил их в минуту слабости, и, вскочив на двух других лошадей, подаренных молодому беку его матерью, тихонько выехали со двора.

Я с опаской оглянулась назад. Белая фигура рельефно выделялась в ночном мраке у стены сакли. Теперь сомнений уже не было: это она, Эйше.

Едва мы достигли спуска в ущелье, как позади нас раздались отчаянные женские крики.

– Это Эйше, я узнаю ее! Нас хватились!.. – вскричала Бэлла. – За нами сейчас будет погоня!.. Положитесь на скорость коня, и айда! Скорее!..

И резким, почти незнакомым мне голосом Бэлла крикнула что-то по-татарски и понеслась вперед, схватив за повод коня Израила.

Я помчалась за ними, стиснув каблуками крутые бока горной лошадки, предназначенной мне Бэллой. Умное животное не требовало понукания. Оно неслось вслед за конями моих друзей, не отставая ни на шаг.

Это была бешеная скачка, которой я не предвидела конца… Я не могу понять, как мы все трое не сверзились в бездну, потому что черная мгла ночи мешала нам видеть, что было впереди нас. Зато позади – мы знали это отлично – собиралась погоня… Внезапно мертвая тишина горной ночи нарушилась выстрелами из винтовок и топотом копыт нескольких десятков коней. Замелькали огни фонарей, казавшихся хищными, страшными глазами шакалов. Вот она уже близко, страшная погоня… Я не могла различить во мраке, велика ли толпа всадников, следовавшая за нами, но шум голосов и выстрелы, раздававшиеся поминутно, говорили о том, что Эйше не теряла времени даром и созвала чуть ли не всех джигитов аула в погоню за нами.

– Нас настигают, мы погибли! – послышался полный отчаяния голос Израила. – О, проклятье шайтану, поразившему меня болезнью!.. Я слаб, как дитя, и не могу с кинжалом в руках защитить вас, женщины!

– Я убеждена, Израил, что ваши соплеменники не причинят вам зла! – попробовала я успокоить его.

– О, ты не знаешь их, госпожа! – с возрастающим волнением отозвался молодой бек. – Что прикажет мулла, то они и сделают с нами. А мулла никогда не простит мне, что я не пожелал иметь женой его внучку Эйше.

– А ваш отец, наиб? – перебила я бека. – Разве он не заступится за вас?

– Отец!.. – произнес он с горечью. – Разве ты не слышала, госпожа, что сказал отец? Он отрекся от Израила с той минуты, как Израил отказался повиноваться требованию муллы!

Погоня между тем все приближалась… Я уже могла различать ржание коней и отдельные голоса преследовавших нас всадников. Мы вихрем неслись теперь мимо поместья наиба, где несколько лет тому назад юная княжна Бэлла наслаждалась безмятежным счастьем. В доме наиба еще не спали. В окнах горели огни. Должно быть, жена и дочери бека ожидали возвращения их повелителя из мечети.

– Быть может, ваша мать, Израил, на время укроет нас от погони? – высказала я неожиданно пришедшую мне в голову мысль.

– Моя мать, – со вздохом отвечал молодой горец, – тоже не любит Бэллу – за то, что Аллах не дал ей сына для продолжения знатного рода Меридзе! И она к тому же побоится идти наперекор отцу.

Мы замолкли, подавленные безысходностью нашего положения, и только скакали все вперед и вперед… Через минуту поместье наиба, лежавшее в долине, осталось далеко позади нас, и мы снова стали подниматься на горную кручу.

Голоса погони мало-помалу стали стихать. Очевидно, преследующие потеряли нас из виду, сбившись с тропинки. Копыта наших лошадей были предусмотрительно обмотаны паклей, и поэтому мы скакали почти совсем бесшумно.

– Слава Богу, мы спасены! – уже хотела было сказать я, как вдруг громкое ржание послышалось из-за утеса, и черный силуэт коня и всадника преградил мне дорогу.

Я испуганно вскрикнула от неожиданности, но тут же услышала знакомый голос:

– Не бойся, госпожа, это я, Хаджи-Магомет.

– Бэлла! Бэлла! – радостно вырвалось у меня. – Твой отец здесь, с нами!

Она быстро повернулась в седле, и я услышала ее восторженный шепот; Бэлла быстро сказала несколько слов на родном языке.

Хаджи-Магомет отвечал ей на том же непонятном для меня наречии. Голос его при этом дрожал от волнения.

Должно быть, крепко любил старый Хаджи свою Бэллу…

Потом он внезапно пришпорил коня и, обернувшись к нам, сказал:

– Спасайтесь, дети, погоня близко… Я слышу, она уже настигает нас!..

Действительно, погоня, отставшая было на время, снова появилась из-за ближайшего утеса и мчалась наперерез нашему пути.

От быстроты коней зависело теперь спасение четырех всадников.

И умные животные, казалось, понимали это. Они несли нас быстрее ветра, ни на минуту не ослабляя бешеной скачки.

Я ясно слышала уже совсем близко от нас голос наиба, что-то кричавшего нам.

Но как бы в ответ на его слова мы стремительно промчались мимо него. Джигиты с гиканьем и криками устремились за нами… Я ударила лошадь нагайкой, чтобы не отставать от Хаджи-Магомета, скакавшего впереди меня.

Казалось, еще минута – и быстрые горные лошадки унесут нас как на крыльях далеко от преследователей… Но вдруг что-то неожиданно загрохотало где-то очень близко от меня, мой конь сначала споткнулся, потом как-то странно осел на задние ноги и со всего размаху грохнулся на землю, увлекая меня за собой.

Я увидела белое облачко, быстро рассеявшееся во мраке, и поняла, что моя лошадь сражена выстрелом из винтовки.

Удар от падения ошеломил меня, но не лишил сознания. Я почувствовала адскую боль в виске, что-то липкое и теплое заструилось по моему лицу. И в тот же миг, освещая меня ручным фонарем, надо мной склонился усатый джигит с бронзовым от загара лицом.

Он что-то сказал по-татарски, обращаясь к товарищу. Его слов я, конечно, не могла понять. Потом предо мной вырос другой горец, такой же усатый и черный. Они подняли меня с земли и посадили на лошадь, крепко привязав к седлу. Это было совершенно лишнее, так как я и не помышляла о бегстве… Голова моя точно разламывалась от боли, в ушах звенело… Я едва держалась в седле от усталости и охватившей меня слабости.