Текст книги "Люди бездны"

– Сегодня Антон был готов пожертвовать собой ради тебя и Адриана. Я считаю его своим другом. – Выговорив это, Саймон глубоко вздохнул. И добавил совсем тихо: – И мне очень стыдно, что я ревную тебя к нему…

Не знаю почему, но мне вдруг стало легко на душе. Может быть, потому, что я очень хорошо понимала его чувства? Я сама не раз страдала от прямо противоположных переживаний. Сколько раз я была вынуждена обманывать родителей и при этом ненавидела себя за ложь? Я повернулась к любимому и поцеловала его в прохладную щеку.

– Привыкай. Вся человеческая жизнь состоит из этого. И нет ни одного готового ответа ни на один вопрос.

Залихватская мальчишеская улыбка вдруг озарила лицо Саймона:

– Временами мне это даже нравится!

Глава 13

– Ать-два! Ша-гом ма-арш! – командовал Адриан своим игрушкам, выстроенным во дворе. Резиновый слон, два плюшевых щенка и лисенок под предводительством заводного робота отправлялись в поход на завоевание неведомых стран. Увлекшись игрой, сын то и дело стягивал с себя вязаную голубую шапку, но я зорко следила за ним и каждый раз заставляла надеть ее снова. Не хотелось шокировать родителей, которых вот-вот должен был привезти из аэропорта Саймон: все-таки уже начался декабрь. Поэтому я основательно укутала сына и сама уже порядком измучилась от перегрева, сидя на крыльце в толстом красном пуховике и замшевых зимних сапогах. Конечно, я понимала, что главная проблема не в одежде. Но это единственное, что я могла сделать, чтобы хоть как-то смягчить шок, который предстояло пережить родителям.

Не верилось, что на дворе уже первые дни зимы. День выдался солнечный и безветренный, снег растаял. Воздух был напоен ароматом талого снега и преющих листьев. Стая маленьких птичек деловито склевывала с куста у забора красные ягоды. Стоило Адриану сделать резкое движение, они вспархивали на забор и возмущенно гомонили.

Наконец за забором хлопнула дверца машины и ворота пришли в движение. Руки сразу стали влажными, во рту пересохло.

Родители в сопровождении любимого стремительно вошли во двор.

– Полиночка! – вскрикнула мама, кидаясь ко мне. Полы ее теплого серого пальто развевались сзади как крылья.

Адриан оставил свою армию и уставился на нее большими синими глазами. Она мельком взглянула на сына и снова повернулась ко мне. Мамины глаза растерянно скользили по моему лицу, казалось, она вот-вот заплачет.

– Чей это малыш? – сдавленным голосом спросил отец, глядя на Адриана. В руках у папы был огромный прозрачный пакет, на дне его пестрели погремушки, издававшие треск при каждом движении.

– Это Адриан. Мой сын, – с трудом выговорила я, чувствуя, как краска заливает щеки.

– Где? – спросила мама, обводя взглядом сад. Кажется, она искала коляску.

На лбу у отца залегла суровая складка, он продолжал смотреть на Адриана. Сын надул губки и опустил длинные темные ресницы. Мама вдруг обернулась и тоже уставилась на малыша. Голос Саймона нарушил неловкую паузу:

– Это ваш внук.

Я ожидала от мамы чего угодно: слез, истерики, испуга. Но она опустилась на крыльцо рядом со мной и произнесла очень тихо:

– Чего-то такого я все это время ожидала… – И тут же заявила отцу с упреком: – Вот видишь, Дима! – Как будто это папа виноват в том, что мой сын выглядит как двухлетний.

Адриан поднял с земли робота-главнокомандующего и прижал к себе. Губки у него дрожали. Я похолодела под жарким пуховиком: сын все понимает! «Нужно было поговорить с родителями заранее, предупредить их», – с запоздалым раскаянием подумала я. И тут папа опустился на корточки рядом с Адрианом:

– Внучек, а кто тут у тебя в войске?

Адриан тут же вернул главнокомандующего на место и принялся показывать отцу, как марширует его маленькая армия. Мама шепнула мне:

– Господи, какой же он красивый, наш внук! Мы-то ему погремушки привезли… А ему скоро букварь понадобится… – пробормотала она и повернула ко мне лицо с потемневшими от волнения глазами. – Доченька, ну давай же к нему подойдем, к нашему мальчику!

Я встала, и мама охнула.

– Полина! Да ты выросла-то как! Как же это так? – Таким тоном она спрашивала в детстве, как вышло, что я получила «двойку».

Я съежилась под ее взглядом. Хорошо, что мама не ждала ответа на свой вопрос, я не смогла бы сейчас выдавить из себя что-то правдоподобное.

– Слава богу, Саймон предупредил нас, что ты изменилась. А то я бы в обморок упала! – Мама пыталась превратить все в шутку, но лицо у нее было испуганное. – Но зато теперь ты настоящая красавица, под стать жениху! – И тут мама переключилась на то, что, наверное, волновало ее больше всего: – Вы уже решили, когда будете отмечать свадьбу? Полина, это очень важно, чтобы вы наконец расписались. Ведь у вас уже ребенок… Взрослый почти!

– Татьяна Дмитриевна, мы распишемся на днях, – вмешался Саймон. – А что касается свадьбы, это разговор отдельный… – загадочно усмехнулся он. Я невольно залюбовалась любимым: на Саймоне был черный деловой костюм – после обеда он собирался в институт океанологии – сообщить, что готов снова приступить к работе. На фоне темной ткани матовая кожа любимого казалась ослепительно-белой, глаза у него сейчас были почти такие же синие, как у Адриана.

Мама покосилась на малыша, который вел свое войско в атаку на маленькую крепость из песка, построенную отцом.

– Вы только не затягивайте с этим. Штамп в паспорте – это не пустая формальность. Это… Это… – Она замялась, потому что не знала, что же на самом деле меняется после посещения ЗАГСа. – В общем, отношения нужно узаконить! – Сделав это важное заявление, мама решительно встала и направилась к крепости из песка. Дела у отца были плохи: плюшевые псы уже подбирались к насыпи, хотя папа метал в них маленькие веточки и горсти песка. Мама присела на корточки, подобрав полы серого пальто. Взгляд ее потемневших глаз подолгу задерживался на раскрасневшемся личике Адриана, выражение лица было жалким, как будто она вот-вот заплачет.

Но уже спустя несколько минут я услышала ее азартный голос:

– А мы ему вот чем ответим! – И резиновый слон пошел в атаку, сметая все на своем пути. Смех Адриана разносился во влажном воздухе, как будто звенел маленький хрустальный колокольчик.

Когда через полчаса мы сели пить чай, мама ежеминутно гладила внука по кудрявой головке и восхищалась каждым сказанным им словом. О том, что говорить Адриан должен начать не раньше чем через год, родители даже не вспоминали.

Сейчас я была рада, что они отвлеклись от меня и сосредоточились на внуке – на душе было неспокойно. Саймон уехал в институт, ему предстояло вновь встретиться с Жанной. И хотя я понимала, что любимый разобрался со своими ценностями, я не могла не думать об этой встрече…

– Полина! – Оклик мамы вывел меня из задумчивости. – Мы пойдем с Адрианом в сад. – Они уже стояли в дверях: мама в пальто, сын как был в джинсовом костюмчике.

– Разве ты не… Не оденешь его? – промямлила я.

Сын издал протестующий крик, мама нахохлилась как курочка:

– Адриан сказал, он всегда так гуляет! И ты, доченька, не одеваешься как следует! – В ее голосе звучал упрек.

Мама вышла, хлопнув дверью – впрочем, не сильно. Отец проводил их задумчивым взглядом. Хмурая морщинка между его бровей, казалось, стала еще глубже. После перелета его лицо казалось усталым и грустным, на щеках появилась складка, делавшая папу печальным и суровым.

– Я разговаривал с коллегами из сочинского отдела. – Отец окинул меня пасмурным взглядом. Внутри меня затрясло, но снаружи удавалось сохранять спокойствие. «Как же быстро в полиции расходятся новости», – подумала я.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – Это была дежурная фраза отца: он как бы подчеркивал добровольность моих признаний.

– Мы уже дали показания твоим сочинским коллегам. Мы готовили шашлык во дворе, к нам позвонили, сказали, что нужна помощь, – монотонно забубнила я, не поднимая глаз. – Мы открыли, ворвались трое, один из них ранил Антона. Саймону удалось их остановить, они убежали, а мы повезли Антона в больницу…

Отец пристально смотрел на меня. Тяжело было видеть родное лицо неприступным и отстраненным. После долгой паузы папа покачал головой, словно хотел сказать: «Как же я устал от вечного обмана!» Но промолчал.

– Пап, я понимаю, ты волнуешься за меня. Но я сейчас гораздо взрослее и сильнее, чем раньше. Я изменилась…

– Да, я вижу, – задумчиво произнес отец, поглядывая в окно. Мама с Адрианом рисовали что-то на песке, даже на расстоянии было видно, что оба чрезвычайно довольны. – Ты теперь уже не «тайфунчик». – Папа усмехнулся, вспомнив мое детское прозвище, которое я получила из-за излишней эмоциональности. – Но кто ты? И кто твой парень? – Он впился в меня взглядом. – Вижу, что по каким-то причинам вы не можете рассказать мне всю правду. И на этот раз я не буду расспрашивать о происшествии ни Антона, ни эту девушку, Александру. Уверен, они подтвердят твою версию. Пусть так. – Папины руки сжались в кулаки, складка на щеках стала глубже. – Но для меня главный вопрос сейчас: ты сама-то веришь, что Саймон не причинит тебе вреда?

– Да, – твердо сказала я.

За окном неожиданно налетевший порыв ветра разметал остатки песчаной крепости. Деревья укоризненно покачали ветвями и вновь замерли.

– Пока что я не могу в это поверить, Полина. – Лицо отца казалось непроницаемым – Но надеюсь, что когда-нибудь это произойдет…

Саймон вернулся, когда на улице было почти темно, а на небе уже проступил тонкий контур месяца. Он вошел, окутанный облаком влажного пряного воздуха, и сердце у меня тревожно забилось. Лицо любимого было оживленным, глаза искрились радостью, как будто произошло что-то очень хорошее. Я поцеловала его в щеку со странным чувством – наверное, я никогда не смогу смотреть на него спокойным «хозяйским» взглядом, прикасаться к нему без трепета. Я тихонько вздохнула от переполнявших меня чувств. Саймон по-своему понял этот вздох.

– Ты, наверное, волнуешься за Антона. Мы можем навестить его прямо сейчас, – предложил любимый.

– Да, конечно… – пробормотала я. – Пойду оденусь.

Александра уже ждала нас около машины. В изящном белом плаще она казалась принцессой, собравшейся на бал. Но приглядевшись, я заметила круги у нее под глазами, в сиреневом свете фонаря кожа отдавала синевой.

Сегодня в больнице дежурила другая сестра – полная, розовощекая брюнетка с пикантной родинкой над губой. Девушка вся ушла в очень личный разговор по мобильному. Мы уже пять минут томились у стойки, ожидая, когда же она закончит…

– Вы не подскажете, как пройти в отделение интенсивной терапии? – не выдержала наконец Александра.

Медсестра продолжала ворковать в трубку, не обращая на нас ни малейшего внимания. За нами уже образовалась небольшая очередь из посетителей.

– Де-вуш-ка! Нам нужна двадцать шестая палата в интенсивной терапии. Где это? – как глухой раздельно произнесла морская.

Брюнетка мигом вернулась в действительность. Темные масляные глаза широко распахнулись.

– Двадцать шестая? Я провожу! – умильно проворковала она и рявкнула в трубку: – Позже перезвоню!

Она выскочила из-за стойки и засеменила к лестнице, игнорируя недовольные возгласы очереди. У палаты медсестра услужливо распахнула перед нами дверь, ее улыбка была слаще патоки.

В небольшой, но очень уютной комнате стояли две кровати. Пахло почему-то не лекарствами и больницей, а копченой колбасой и дорогим парфюмом.

– Привет! – Антон осторожно помахал нам с койки, похоже, ему еще трудно было двигаться. На животе у него стояла маленькая игральная доска с расставленными шашками, над которой в задумчивости застыл небритый крепыш в красном тренировочном костюме с перевязанной головой.

– Алмазно бьется ваш алеха, я седьмой раз уже в запасе! – сообщил нам крепыш, почесывая бритый затылок. Он протянул Саймону руку со сбитыми костяшками на пальцах. – Андрюха! Для своих – Болт. Слышали, может, обо мне? Нет? – Видя наши недоумевающие лица, парень разочарованно сложил бантиком пухлые губы.

– Семен. А это Полина и Александра, – любимый улыбнулся и ответил на рукопожатие. – Только нашего друга зовут Антон, а не Алексей.

Губы Антона растянулись в улыбке, и тут же его бледное лицо перерезала гримаса боли: смеяться он пока не мог.

– Это сленг такой. Алеха – значит друг. Так что я ваш алеха… – прошептал он.

– Вишь бацильный какой… – сокрушенно молвил наш новый знакомый, глядя на него. – Уделали парня жесткие демоны!

Мы с Саймоном переглянулись: неужели Антон ему все рассказал?

– Жесткие демоны – это безжалостные люди… – тихо сказал Антон, кусая губы, чтобы не рассмеяться.

– Семен, ты только скажи, кто его так? Я разберусь, включим обратку! – засопел Болт.

– Нет. Мы сами, – отрезала Александра.

– А… понимаю. Семейное ваше дельце… – уважительно протянул Болт. – Ладно, вам тут обкашлять все надо, пойду прогуляюсь…

– Я здесь в почете, – сказал Антон, когда за парнем закрылась дверь. – К пациентам с ножевыми ранениями – особое отношение, это ведь обычно братки… – Вокруг запавших глаз побежали смешливые морщинки.

– Да уж, медсестра нас сюда чуть ли не руках несла… – Я старалась не показывать, как тяжело видеть его в таком состоянии. – А как ты себя чувствуешь?

– Лучше уже. Дней через десять обещают выписать. Надо в Москву ехать, пока меня Болт к себе в бригаду не завербовал, – через силу пошутил Антон.

– Мы тут тебе принесли кое-что, чтобы ты силы восстанавливал. – Александра ставила на тумбочку соки и фрукты.

– Скажи что-нибудь еще! – неожиданно попросил ее Антон. Он закрыл глаза и ждал.

– Что сказать? – растерялась морская.

– Скажи: вот перед тобой мой воздушный город на облаках, смотри, какой он красивый…

– Вот еще! Не буду я такие глупости говорить! – Морская с силой впечатала банку с вареньем в тумбочку.

– Мне просто твой голос напоминает… Напоминает другой голос, – неловко и смущенно пояснил Антон. Сквозь мертвенную бледность на его щеках проступили красные пятна. – Ну ладно, может, потом, когда у тебя будет настроение…

– Я завтра уезжаю, – возразила морская.

Я сжала прохладную руку Саймона.

– Зачем? Случилось что-то? И… куда? – От волнения никак не удавалось найти верный тон. Я понимала, что не имею права допрашивать ее.

– Я буду жить в Греции, – сухо сообщила Александра. И добавила тихо: – Так нужно, Полина, это все, что я могу сказать. – Ее глаза умоляли: пожалуйста, молчи!

Мы побыли у Антона еще минут десять. По лицу было видно, что общение его утомило: большие карие глаза казались выцветшими, над губами проступила синева.

Когда мы вышли из палаты и спустились вниз, в холле происходило нечто необычное. Около стойки медсестры столпились посетители, знакомый хриплый голос начальственным тоном распекал кого-то:

– Вот я сколько могу перед вами стоять соляным столбом? Что мне сделать, чтобы привлечь ваше внимание? Может, сальто крутануть? Так вы скажите, я в следующий раз с собой спортивную форму захвачу! Ваши посетители скоро будут мигалки с машин «скорой помощи» снимать и себе на голову прикреплять – иначе вы их в упор не видите….

Посетители поддержали оратора аплодисментами. Подойдя ближе, я увидела, что перед стойкой старшей медсестры, уперев руки в боки, стоит Надька. Обличенная медсестра, красная как рак, вытянулась перед ней по стойке «смирно». Затесавшийся среди посетителей Андрюха Болт вытаращил на подругу бараньи глаза – похоже, выступление ему очень понравилось.

– Восстань, пророк, мое творенье! Исполнись волею моей. И обходя учрежденья, Глаголом жги сердца людей! – с чувством продекламировала Александра перефразированные пушкинские строки.

Надька оглянулась и помахала нам рукой. Медсестра сразу же углубилась в общение с посетителями, которые снова выстроились в очередь к стойке.

– В какой палате Антоха? – спросила нас подруга.

– Так в двадцать шестой он! – радостно сообщил Болт. – Пойдем, провожу, я на той же вилле отдыхаю… – И они отправились к лестнице.

Уже на ступенях Надька обернулась.

– Полин, у нас послезавтра экзамен по теории взаимоотношений в коллективе. Может, придешь? – Ее голос звучал не очень уверенно.

– Я не успею подготовиться, так что лучше, наверное…

– Она придет. – перебил Саймон, сильно сжимая мою руку. И посмотрел мне в глаза глубоким, проникающим взглядом. – Да?

Невозможно было сопротивляться этому взгляду.

– Приду. Если не сдам, это будет на вашей совести!

Надька рванулась вверх по лестнице, как будто мое согласие придало ей сил. Мы же вышли на улицу. Центр уже зажегся разноцветными огнями, из кафешек неслась музыка. Поток людей, спешащих с работы, сменился неспешными прохожими, подолгу зависающими у ярких витрин.

– Тебе обязательно уезжать? – спросил Саймон Александру, когда мы сели в машину.

Морская кивнула.

– Мне нужно побыть одной… – Было видно, что ей не хочется говорить.

– А что это за воздушные города, о которых говорил Антон? – не утерпела я.

По бледному лицу морской пробегали тени от фонарей, невозможно было понять его выражение.

– Пожалуйста, не спрашивай меня об этом… – только и сказала она.

Остаток пути мы проделали молча. Мы довезли Александру до дома и вышли из машины, чтобы попрощаться. Обняв ее, я поразилась, какие же хрупкие, оказывается, у нее плечи.

– Я буду звонить тебе каждый день! – пообещала я, целуя ее в прохладную щеку. Она промолчала в ответ.

Из-за наших ворот доносились радостные голоса и скрип качелей. Никогда не замечала, что у мамы такой звонкий, молодой смех. Или он раньше таким не был?

Мы вошли в сад, и мама крикнула:

– Полина! Смотри! – Адриан со смехом взмыл на качелях вверх, навстречу веткам, темневшим на фоне синего неба.

Отец подошел к нам. Скрестив на груди руки, он смотрел на Саймона.

– Как там у тебя дела на работе? – нарочито равнодушным тоном поинтересовался он.

– Я же забыл тебе сказать, Полина! – оживился Саймон. – Я отпустил Филиппа плавать в море. Это дельфин, с которым я работаю, – пояснил он папе. – Дело в том, что он очень скучал в своем загоне. Так что я на свой страх и риск проделал дыру в ограждении, и наш друг теперь совершенно свободен. Но каждый день в рабочее время он будет возвращаться в периметр – он обещал!

– Дельфин? Обещал? – саркастически переспросил папа.

– А как же Жанна? Как она отнеслась к этому? – Весь вечер мысль о рыжеволосой помощнице копошилась холодной змейкой где-то на задворках сознания.

– Жанна? – удивленно переспросил любимый. – Она уволилась. Сразу после того, как посетила нас! – В его глазах появился хулиганский блеск, он добавил с наигранным сожалением: – Бедная жертва суеверий…

…Процедура регистрации брака оказалась на редкость будничной. Вечером Саймон вернулся с работы, мы оставили Адриана с родителями и поехали в сочинский ЗАГС. После коротких переговоров с лоснящейся от изобилия косметики регистраторшей любимый вручил ей пачку денег. Она деловито убрала купюры в стол и предложила достать паспорта.

– Красивая фамилия – Ричи… – недоверчиво произнесла женщина, высоко поднимая выщипанные в нитку брови. На ее лице застыло недоуменное выражение, как будто к ней пришла сочетаться браком пара павлинов.

Но я была спокойна: паспорт у Саймона настоящий. От Стива Грасини он узнал, что истинная фамилия его семьи – Ричи. Документ стоил уйму денег, но он числился во всех базах и картотеках, это был самый что ни на есть подлинный паспорт.

Через несколько минут мы вышли на площадь перед ЗАГСом уже мужем и женой. Легкая вечерняя дымка опустилась на город, ветер донес до нас влажный, соленый запах моря. Я взглянула на бесконечно прекрасное лицо Саймона – все эти бумажные формальности казались несущественными и глупыми. Я пыталась осознать, какие чувства у меня вызывает перемена статуса, и понимала, что не испытываю абсолютно ни-че-го.

Но дома мама так и набросилась на меня с расспросами.

– Ну как все прошло? – возбужденно приступила она ко мне.

Отец с Адрианом сидели на диване, рассматривая большую книжку с картинками.

– Вы обменялись кольцами? – наступала мама.

– Нет, нас просто расписали и поставили штампы в паспорта, – ответил за меня любимый, и лицо мамы разочарованно вытянулось.

Я увидела, как при слове «паспорта» дернулась жилка на щеке у отца. Его коллеги наверняка уже проверили любимого по всем базам.

Мама молча помогала мне накрывать на стол. «Что это за бракосочетание: без колец, без марша Мендельсона, без белого платья?» – эта мысль отчетливо читалась на ее лице. Не знаю почему, но я чувствовала себя виноватой. Саймон же, казалось, ничего не замечал – ни разочарования мамы, ни косых взглядов отца. Когда мы с родителями сели пить чай, любимый извинился и вышел. Я с удивлением отметила, что он направился в кабинет, где уже несколько месяцев пылилась оргтехника, купленная для моих занятий.

– Адриан, деточка, пей чай. Вот вырастешь большой, устроим тебе настоящую пышную свадьбу! – громко сказала мама, придвигая сыну чашку.

Малыш не слушал ее, он вертелся на месте и косился на книгу с картинками – ему не терпелось вновь засесть с отцом на диване и слушать его рассказы. Впрочем, все понимали, что фраза мамы предназначена не ему. Неожиданно Саймон возник на пороге кабинета с папкой бумаг в руках.

– Лекции по теории взаимоотношений в коллективе. – Он протянул мне отксерокопированные листы, заполненные корявым почерком Надьки.

– Я здесь не разберу ничего, да и меня уже отчислили, наверное, я ведь ни на одном занятии не была… – Я уцепилась за последнюю возможность отсрочить сдачу зачетов и экзаменов.

– Я был в колледже, сообщил, что ты болеешь. Вот твоя справка, – указал он на лежащий поверх лекций листок с печатями.

Перевес сил оказался на стороне любимого: родители тоже принялись уговаривать меня приступить к учебе. Чтобы не расстраивать их, я взяла увесистую пачку листов и села с ними на диван в холле.

Было уже около двенадцати. Я с трудом продиралась сквозь путаницу терминов и непривычных словосочетаний, глаза слипались, хотелось спать. Адриан давно посапывал в своей кроватке, уснули родители, которым завтра рано утром нужно было ехать в аэропорт. Но Саймон все еще сидел рядом со мной, обнимая за плечи. Изредка я терлась лицом о его щеку, и это прикосновение придавало мне сил. Но в половине первого я не выдержала:

– Все! Завтра экзамен, а я еще четверти материалов не прочитала. Я иду спать!

Любимый вдруг схватил меня в охапку и поднял с дивана. Я запустила обе руки в его душистые волосы и замерла, ожидая, что будет дальше. Он бесшумно спустился по лестнице и направился к выходу. Ночь приняла нас в свои влажные прохладные объятия. Море призывно шумело совсем рядом – только сейчас я поняла, как же сильно соскучилась по нему. Легко ступая по гальке, любимый нес меня к морю. Мы даже не скинули одежду, входя в воду. Волны накинулись на нас, словно только того и ждали. Они подбрасывали, качали, накрывали нас, как одеялом, обдавали солеными брызгами. Низко висящие звезды снисходительно наблюдали за этой игрой. Я ощущала себя единым целым с темной бушующей стихией, с каждой минутой в меня вливалась ее могучая сила. Хотелось петь, кричать, делать глупости. В голове вдруг наступила удивительная ясность – все прочитанные термины, казавшиеся враждебными и непонятными, обрели смысл. Они выстроились передо мной безупречным логическим рядом, образуя картину целого.

Когда мы вышли из воды, я знала, что смогу не только прочесть до утра все лекции, но и понять их. Обратный путь мы проделали бегом, потому что переполнявшая меня энергия просто била через край.

Саймон так и не лег спать, просидев со мной на диване всю ночь.

Рано утром за родителями приехало такси. Мама никак не могла распрощаться. Она то и дело возвращалась от дверей и шепотом, чтобы не разбудить Адриана, просила меня быть осторожной и беречь себя. Отец томился на пороге с дорожной сумкой в руках. Его лицо казалось напряженным, как будто подозрения из-за истории с Антоном придавили его тяжелым грузом. Неожиданно из детской с радостным криком выбежал Адриан.

– Ну вот! Разбудили ребенка! – расстроенно всплеснула руками мама.

Я промолчала: не хотелось объяснять, что Адриан увидел их отъезд еще вчера и захотел попрощаться. Мама подхватила внука на руки и прижала к себе. Суровое лицо отца разгладилось, когда Адриан помахал ему рукой. Воспользовавшись благоприятным моментом, я подошла к отцу и поцеловала в щеку. Мне хотелось поблагодарить его за то, что он помог маме примириться с происшедшим. Ведь она ни разу не спросила меня, что все-таки произошло со мной и почему развитие Адриана идет семимильными шагами. Но я не знала, что сказать. Я лишь крепко обняла отца и потерлась о его колючую щеку, как это делала в детстве, когда папа выручал меня из всяких передряг. Он вздохнул и похлопал меня по спине, словно хотел сказать: ладно, чего уж там, все будет хорошо…

Когда родители уехали, мы взяли Адриана, и любимый отвез меня в колледж, в котором до этого я была лишь один раз – в день сдачи вступительных экзаменов. Странно было идти по свежеокрашенным коридорам в толпе незнакомых лиц. Я слышала смех и разговоры, видела дружелюбные улыбки – но этот шумный веселый мир не имел ко мне никакого отношения. Путь до аудитории показался очень долгим, дважды я теряла направление и оказывалась в каких-то больших залах, где шли лекции. Когда я спрашивала, как попасть в свою аудиторию, меня окидывали удивленным взглядом: студент, который не знает свое учебное заведение как пять пальцев в середине учебного года, – явление странное.

Наконец я нашла нужное помещение. Аудитория оказалась небольшой, и все места за столами уже были заняты. Я смутилась и хотела выйти, но вдруг увидела у окна знакомую белокурую голову. На сердце потеплело – место за столом позади Надьки было свободным, наверное, она заняла его для меня. Сопровождаемая любопытными взглядами, я подошла к преподавательнице и отдала справку о болезни.

Женщина подняла узкое волевое лицо и спросила:

– Вы очень долго болели, Полина. Уверены, что готовы к испытанию?

– Она готова! – ответила за меня подруга.

В аудитории зашептались. Я только сейчас поняла, что одногруппники, наверное, не раз обсуждали странную студентку, которая не появилась ни на одном занятии. Очень тоненькая девушка, похожая на стрекозу, откровенно рассматривала мой серый костюм от Бонетти – ее светлые навыкате глаза прошлись по каждому шву.

– Тяните билет, – Преподавательница уложила мою зачетку в большую стопку на столе.

«Личностные параметры лидера и их влияние на коллектив», – прочитала я, усаживаясь за парту. В голове тут же всплыли исписанные корявым почерком страницы, я поняла, что помню многое из прочитанного. Набросав пару листов, я приступила ко второму вопросу билета: «Иерархия в подростковых коллективах». Странно, но это словосочетание мне ничего не говорило. «Наверное, в лекциях этого вопроса не было», – подумала я и отодвинула исписанные листки: похоже, мне не сдать экзамена. Я не испытывала ни волнения, ни разочарования. Азарт, стремление доказать, что я чего-то стою, которые раньше охватывали меня на экзаменах, – все это осталось в прошлой жизни. Сидя за столом, я потихоньку рассматривала своих одногруппников – я решила дождаться конца испытания и сказать преподавательнице, что не готова.

Сидевшая за параллельным столом «стрекоза», встретив мой взгляд, недоброжелательно выставила вперед челюсть. Она оглядела кое-как исписанные листки у меня на столе и ядовито улыбнулась – дескать, чего еще ждать от прогульщицы. Я отвела глаза и уткнулась в свои записи.

После сосредоточенного затишья аудитория постепенно начала оживать. Кто-то завозился, кто-то кашлянул, кто-то уронил ручку. Из школьного опыта я знала, что это означает: народ уже изложил все, что знал, и списал, все что мог. Теперь можно было расслабиться.

– Гхе-гхе! – услышала я с передней парты. Надька, вздернув бровь, вопросительно смотрела на меня. Я перевернула билет в ее сторону и ткнула пальцем в злополучный второй вопрос. Бровь подруги поднялась еще выше.

– В лекциях этого не было! – прошептала я.

Она кивнула головой и шепнула одной половиной рта.

– Распределение ролей в подростковых коллективах – это почти тот же самый вопрос. В лекциях, которые я тебе дала, он был…

– Ольга Самуиловна! Храпова подсказывает новенькой! – вдруг громко сообщила «стрекоза». Ее глаза от возмущения стали как стеклянные шары.

Преподавательница оторвалась от чтения, встала и подошла к доске.

– Вот, друзья мои, перед вами типичный пример борьбы за лидерство в коллективе. – Она взяла мел и написала на доске «Н.Х. vs О.Г.» – Надежда Храпова против Олеси Гурьяновой, – пояснила она.

Аудитория оживилась, послышались смешки.

От букв Н.Х. преподавательница провела стрелку и написала под ней: «Готовность оказать помощь».

– Надежда Храпова проявляет готовность помочь долго болевшей студентке. Обратим внимание, это ее стиль поведения в коллективе: поставить на место зарвавшегося и помочь слабому. А теперь давайте посмотрим, что делает Олеся Гурьянова, которая тоже претендует на лидерство в группе. Кто мне ответит?

Стало совсем шумно. Похоже, девушки знали ответ, но им не хотелось произносить его вслух. Олеся-стрекоза в волнении грызла ручку – казалось, она вот-вот перекусит пластик. Сидевшая у двери блондинка с короткой стрижкой наконец решилась.

– О.Г. повышает свою значимость, указывая на неправильные поступки других!

– Абсолютно правильно! – резюмировала преподавательница и написала под стрелкой, идущей от букв О.Г.: «Стремление принизить».

Олеся отшвырнула ручку и опустила глаза в записи. А Ольга Самуиловна вдруг обратилась ко мне:

– Отсюда, собственно, вытекает первый вопрос вашего билета: личностные параметры лидера и их влияние на коллектив. Давайте представим себе, что наши уважаемые О.Г. и Н.Х. попали в разные группы, и каждая стала лидером. Опишите мне, пожалуйста, взаимоотношения, которые могли бы возникнуть в этих группах…

«Теперь я понимаю, почему Надьке так нравится здесь учиться», – подумала я, присаживаясь за стол преподавательницы. Через полчаса я вышла из аудитории, прижимая к себе зачетку с моей первой «пятеркой». Второй вопрос действительно перекликался с тем, который подсказала мне подруга, ответить на него не составило труда. Но радости я не ощущала, лишь мысль о том, что родители будут довольны, приносила некоторое удовлетворение. Минут через десять из аудитории один за другим начали выходить мои одногруппники. Они возбужденно обсуждали экзамен, делились впечатлениями, говорили о предстоящих зачетах.

– Костюм у тебя настоящий? Не подделка? – вдруг обратилась ко мне Олеся Гурьянова.

Я пожала плечами.

– Думаю, что да…

– Стильный! Дорого, наверное, стоит? Мне мать шмотки привозит из Милана, там, конечно, это все дешевле, но фирма она везде фирма… – Я даже не заметила, как потеряла нить этого скучного разговора, а Олеся все продолжала тарахтеть. Когда из аудитории вышла Надька, все лица сразу же обратились в ее сторону, как будто в ожидании важных сообщений. Подруга принялась рассказывать, какие каверзные вопросы задавала ей Ольга Самуиловна и как трудно далась ей «пятерка».