Текст книги "Магия Отшельничьего острова"

XLIII

Поскольку то, что я собирался сделать, требовало знания Фенарда, мне нужен был человек местный и притом лично заинтересованный в благополучном исходе дела. Подходил по этим статьям только Бреттель.

– Леррис, вот уж кого не чаял видеть! Неужто ты уже закончил то кресло?

Бреттель встретил меня приветливой улыбкой.

– Можно подумать, что ты заказал мне его два года назад. Хорошая работа требует времени, – откликнулся я с ответной улыбкой.

– Подожди меня в гостиной, – сказал он, окинув меня внимательным взглядом. – Я отдам Арте кое-какие распоряжения и приду. Захочешь пить, Далта принесет тебе соку.

Он, переваливаясь на коротких ножках, поспешил к лесопилке, а я, утерев лоб, спешился и привязал Гэрлока к столбу.

Подойдя к дверям длинного одноэтажного дома, я постучал в дверь бронзовым молотком. Открыла мне молодая женщина, с голубыми, как очищенное дождем небо, глазами, кожей, более нежной, чем шелк, и фигурой храмовой статуи, но ростом едва достигавшая моего плеча. Завидев ее, я не мог сдержать улыбки.

– Чем могу быть полезна? – спросила она. – Хозяин лесопилки находится в главном здании...

– Я Леррис, подмастерье Дестрина. Бреттель просил меня подождать в гостиной. А ты Далта?

– Я Далта.

Она улыбнулась.

– Он намекал на возможность попить соку.

– Я отведу тебя в гостиную.

Что она и сделала, после чего подала мне сок, да не в кружке, а в самом настоящем стеклянном бокале.

– Ты плохо выглядишь, Леррис, словно побывал в аду, – заметил Бреттель, входя в гостиную. Он тоже держал в руках стеклянный бокал, но от него шел пар. Комнату заполнил аромат пряного сидра

– Примерно так я себя и чувствую.

– Хочешь попросить меня о чем-то необычном?

Я кивнул.

– Только не говори мне, будто хочешь жениться на Дейрдре.

– Нет. Это было бы неправильно для нас обоих. Но речь пойдет о ней.

Бреттель сделал глоток сидра – очень маленький для столь кряжистого, широкоплечего мужчины – и посмотрел на меня выжидающе.

– Ты знаешь, что Дестрина точит недуг? – начал я.

– Да, это сразу видно.

– А я не смогу поддерживать его дела в порядке слишком долго.

– Не могу сказать, что удивлен, – буркнул Бреттель, однако помрачнел.

– Послушай, я не собираюсь покидать его скоро. Я пришел попросить об одолжении, но не для себя.

Он сделал еще глоток, и на его лицо вернулось обычное выражение.

– А почему ты просишь меня?

Я решил, что ходить вокруг да около ни к чему.

– Мне нужно подготовить себе смену – найти для Дестрина подходящего ученика. Такого, чтобы он чувствовал дерево, но был постарше того возраста, когда обычно поступают в обучение. Для того, чтобы он подходил для Дейрдре.

– Да, просьба серьезная. А кто, собственно говоря, назначил тебя опекуном Дестрина?

– Наверное, я сам. Не скажу, что мне удалось сделать его мастерскую очень прибыльной, но все же... Бросить его я не могу, однако придет время... – я пожал плечами.

– Почему же ты не можешь остаться?

– Пока могу. Но рано или поздно, быть может, скоро...

– Загадочный ты малый, Леррис. И с какой стати я должен этим заниматься? – проворчал лесопильщик. Однако он был добрым человеком, глубоко порядочным во всех отношениях, и я решил ему открыться.

– Что ты знаешь об Отшельничьем?

Бреттель кивнул, без видимого удивления:

– Да, я сразу приметил в тебе что-то такое... Ты помогаешь Дестрину?

– Как могу, – ответил я, поняв, что он имеет в виду. – Кое-что не под силу никому.

– А почему ты так о нем заботишься?

– Он хороший человек. Мастер не ахти какой, но человек хороший. И он терзается из-за того, что не может обеспечить будущее Дейрдре.

Бреггель почесал левое ухо и сделал еще глоток, на сей раз основательный.

– А есть у тебя соображения насчет того, где откопать такого необычного ученика?

– А как насчет кого-нибудь из младших сыновей владельцев делянок или лесосек, откуда ты получаешь древесину?

– Может быть... А ему обязательно быть старше нее?

– Нет, но он не должен быть слишком юным. Желательно, чтобы это был человек мягкосердечный, но упорный, если такое возможно... – я закрыл рот, испугавшись, что выложил слишком много.

– Боишься, что я проболтаюсь? – хмыкнул Бреттель.

– Вроде того, – признался я.

– Это естественно, – усмехнулся лесопильщик. – Но я уже говорил тебе, что Дейрдре мне не чужая, и откуда бы ты ни явился, хоть из самого ада, мыслишь ты правильно. Знаю я пару мальцов, которые могут подойти... – он хохотнул и добавил: – А родители еще сочтут, что им сделали одолжение.

Пока Бреттель думал, я допил сок.

– Я дам знать, – сказал он, провожая меня к двери.

Спустя восьмидневку явился Бострик.

Этот долговязый нескладный малый поначалу робел в моем присутствии, что твой перепел, однако эта робость чудесным образом сочеталась в нем с бычьим упорством. А главное – он умел слушать и чувствовать дерево. Работая на лесной делянке, он порой выпиливал из дерева выразительные фигурки людей и животных.

Дестрин продолжал хмыкать, а Дейрдре стала варить еще больше своего славного ячменного супа. Хотя работы ей вроде бы и прибавилось, но она стала чаще улыбаться.

Мне по-прежнему снились золотоволосые девушки и черноволосые женщины. Просыпаясь в поту, я частенько задавался вопросом, почему так часто вижу во сне Кристал? Бострик же, для которого мы поставили в мастерской новый топчан, спал спокойно и крепко.

XLIV

Дестрина все время знобило, он боролся с приступами кашля, а когда речь заходила о Бострике, обычно говорил:

– С ним все в порядке, Леррис. Парень как парень.

По способностям – в этом я был убежден – Бострик мог стать лучшим мастером, чем Пэрлот, но ему недоставало уверенности, которая дается со временем и опытом.

Сперва я заставил его делать разделочные доски, но лишь несколько штук и только затем, чтобы он меньше боялся работы. Его вещицы получились на славу, и две из них были куплены, как только мы выставили их в витрине лавки.

Потом я уговорил жившего по соседству галантерейщика Райсона заказать отделанный кедром ларь для хранения мотков шерсти.

Работа над ним заняла уйму времени, поскольку я поручал Бострику многое из того, что сам сделал бы очень быстро.

– Почему ты не делаешь это сам, наставник? – удивлялся Бострик. – Я работаю втрое дольше, и мне очень трудно добиться того, чтобы все было ровно и красиво.

– Мне тоже было трудно, – отвечал я. – Тебе нужно поскорее учиться, я ведь не останусь здесь навсегда.

– Но если ты уйдешь, почтенный мастер, у кого же я научусь? – спросил он глубоко почтительным тоном.

– Я не мастер. Я просто умелый подмастерье.

– Понятно, почтенный подмастерье.

Со своей копной непослушных рыжих волос, веснушками и кустистыми бровями Бострик походил на пастушью собаку, да и в характере его имелось нечто подобное.

– Это я понял. Но чего ты от меня добиваешься сейчас, почтенный подмастерье, увы, не уразумел.

Я не смог удержаться от смешка.

– Прости... ты прав. Учение – дело нелегкое.

Взяв кронциркули, я показал ему, что именно требуется, а потом проследил за его работой, подавая совет, когда в этом возникала нужда. И стараясь не смеяться.

В конечном счете все получилось как надо. Райсон остался доволен и заказал еще один ларь, попросив изготовить его к осени, ко времени получения шерстяных изделий из Монтгрена.

Правда, не обходилось и без промашек. Порой Бострик допускал оплошности, и, по правде сказать, тут была и моя вина. Опыта у него было всего ничего, а я слишком на него наседал. Кресло, заказанное Весселем, вышло не ахти, но мы отослали это вполне добротное изделие сестрам Храма, а второе, для заказчика, я изготовил сам.

Дейрдре сшила подушечку для сиденья, отчего изделие стало выглядеть еще более впечатляюще, а я взял это на заметку, решив, что в будущем надо будет почаще поручать ей подобную работу. Прекрасно, если она и Бострик смогут стать настоящими партнерами.

После этого я предложил Бострику самостоятельно смастерить скамью под стать тем, какие Дестрин делал для таверны «Рог», едва ли не самой низкопробной распивочной в Фенарде. Именно такого рода работа, несложная и дешевая, обеспечивала Дестрину скромный, но устойчивый заработок.

Сам Дестрин, услышав это, по своему обычаю похмыкал, однако возражать не стал.

Тем временем я, стремясь усовершенствовать навыки Бострика, сделал набросок детского столика, выбрав для этого самый незамысловатый рисунок из невероятно богатой книги образцов Дормана. Я довольно долго водил по нему пальцем и объяснял что к чему, и наконец Бострик кивнул.

Столик получился неплохим, хотя и простоял в витрине больше восьмидневки, прежде чем галантерейщик Райсон купил его за два серебреника, да еще и прикупил к нему пару стульев. Полагаю, причиной тому была погода: дороги замело снегом, что сделало невозможным ожидавшийся к празднику подвоз серебряных изделий из Кифриена, а Райсону нужен был новогодний подарок для своих младшеньких.

Я часть своей доли отложил, часть пустил на материал для сундука на приданое Дейрдре (кто еще сделает ей такой подарок!), а Бострик купил себе сапоги.

Однако то, что столик продался далеко не сразу, мне не понравилось. Мы не могли ставить свои доходы в зависимость от погоды.

Потерев подбородок, я посмотрел на белый дуб, предназначавшийся для углового шкафа. Дерево было столь чистым, что работа с ним не допускала ни малейшей оплошности.

Вздохнув, я выглянул в окно. Утро стояло пасмурное, каким и должно быть зимнее утро в Фенарде.

Положив еще одно полено в очаг, я бросил:

– Скоро вернусь.

Дестрин безмолвно натянул на себя теплую фуфайку.

– Будь добр, не задерживайся, почтенный подмастерье, – пробормотал Бострик насмешливо-жалобным тоном.

Я вышел на холодную улиц, закрыл за собой дверь и зашагал по направлению к рыночной площади. В прохладном и влажном воздухе я уловил какую-то напряженность. К тому же из-за полного безветрия над Фенардом висел едкий запах дыма. Солнце скрылось за бесформенными серыми облаками.

Раздавшийся позади перестук колес кареты заставил меня отступить в сторону, к кирпичной стене лавки.

Мое внимание привлек не столько блеск золоченого дерева, сколько ударивший по моим чувствам дух хаоса. Мимо меня, влекомая двумя исполинскими белыми жеребцами, медленно прокатила карета Белого мага. Впервые я видел ее прошлой осенью по дороге из Фритауна. Позади кареты на гнедых конях скакали те же два стража, а на козлах сидел тот же возница с лицом мертвеца.

В окне кареты четко вырисовывался профиль женщины с прикрытым вуалью лицом. Я запомнил ее еще по гостинице в Хаулетте. Экипаж уже катил дальше, когда я, совершенно непроизвольно, потянулся чувствами к пассажирам.

И ощутил в ответ удар стального хлыста, столь острый и резкий, что пошатнулся от боли. Следуя наставлениям Джастина, я укрылся за защитными чарами и даже заставил себя внешне спокойно продолжить путь к площади.

Возгласы кучера разносились по улице, отдаваясь эхом от кирпича и камня.

А я едва не схватился за голову, задумавшись о троих, сидевших в карете.

Из них я знал только двоих.

Миновав открытые, тронутые ржавчиной рыночные ворота, я двинулся дальше в сторону дворца и увидел, как ворота закрылись за вкатившейся в них каретой.

Сокрушенно покачав головой, я повернул обратно к Дестрину. А сокрушаться было отчего – стоило мне забыть о самоконтроле, как я себя обнаруживал. Теперь Антонин знает, что в Фенарде находится по меньшей мере один Мастер гармонии. Мимолетность нашего соприкосновения, равно как машинальность и презрительность его реакции, позволяли надеяться, что он не признает во мне выходца с Отшельничьего.

Впрочем, мне только и оставалось, что надеяться. Надеяться, работать по дереву и учиться. Во всяком случае, скуке в моей нынешней жизни места не было.

Облака над головой оставались серыми, но моих щек коснулось едва уловимое дуновение ветерка.

XLV

«Мастерская Пэрлота» – значилось на искусно выполненной вывеске. Буквы, вырезанные в старинном храмовом стиле, были окрашены в черное, а саму доску покрывал совершенно прозрачный, без обычного золотистого оттенка лак, позволявший видеть фактуру красного дуба.

Утренний туман бусинками осел на моем плаще, когда я привязал Гэрлока к столбу перед мастерской. Зима затянулась дольше обычного, а холодная весна пролилась такими дождями, что затопило конюшню. Конечно, в этом была и моя вина – я поленился прочистить дренажную канаву. Выгребать навоз, сбивать сосульки и копаться в снежной жиже, в то время как дождь хлещет по спине и шее, – вот уж истинное удовольствие! Как, впрочем, и мыться после этого без горячей воды.

– Ты, кажется, любишь принимать холодные ванны, почтенный подмастерье, – заметил Бострик обычным своим учтивым тоном и с невозмутимой физиономией.

– Если хочешь, можешь ко мне присоединиться, – столь же невозмутимо предложил я.

Вспоминая подтрунивание Бострика и радуясь долгожданному приходу весны, я рассматривал выставленные на витрине изделия – прежде всего кресло для гостиной столь оригинального образца, каких я не видел даже на рисунках дядюшки Сардита. Легкие изгибы ножек позволяли ему выглядеть легким и изящным при действительной основательности и прочности.

– Эй, ты!

Заслышав хриплый оклик, я поднял глаза.

Тощий парень чуть постарше моих лет, в потрепанной серой рубахе под кожаным фартуком и с прилипшими ко лбу опилками, уставился на меня исподлобья.

– Да? – откликнулся я, выдерживая его взгляд.

– Тебе чего?

– Пригласи его в дом, Гриззард, – донесся голос из лавки.

Гриззард несколько растерялся, и я вошел внутрь. В помещении стояло три стула, выполненных в элегантном хаморианском стиле, а между ними – низенький столик. Признаться, предназначение таких столиков всегда оставалось для меня загадкой.

Я бы назвал эти изделия добротным, высококачественным браком – они были слишком дороги для торговцев, но недостаточно хороши для знати. Смастерил их, скорее всего, не Пэрлот, а Гриззард. Сам мастер если и допускал оплошности, то не столь заметные.

Красноватые угольки тлели в камине, испуская тепло, которое я ощутил в дверях. Пэрлот поднялся мне навстречу.

Я поклонился.

– Итак, мы встречаемся снова, Леррис. Или тебя следует называть «Мастер Леррис»? – промолвил он, остановившись у перегородки, отделявшей маленькие сени от мастерской.

Я снова поклонился и сделал это от души. Он был настоящим мастером своего дела, и некоторые его изделия, вроде того выставленного в витрине кресла, не только не уступали работам дядюшки Сардита, но, возможно, выполнялись с большим вдохновением.

– Не могу не выразить восхищения креслом для гостиной, – промолвил я. – Пожалуй, это лучшее такого рода изделие, какое мне случалось видеть.

– Ты это искренне, парень? – спросил он.

Я снова кивнул.

– Гиззард, кончишь ты торчать тут, как болван? Делать, что ли, нечего? По-моему, детали комода еще не готовы.

– Да, хозяин, – пробормотал Гриззард и с недоуменным видом направился к верстаку.

– Может, присядешь? – обратился Пэрлот ко мне.

– Только на минутку, почтеннейший.

Я занял кресло, указанное Пэрлотом, а он сел напротив,

– Ну так как, звать тебя мастером?

– Никоим образом, почтеннейший. Ты ведь не знал меня и не видел моей работы. Любой недоучка из Фритауна или Спилдара...

– Ты не таков, Леррис. Я видел твои изделия; они лучше, чем у любого подмастерья в Фенарде, и умение твое растет. Некоторые вещи сработаны на уровне мастера – скажем, кресло, сделанное тобой в прошлом году для Весселя.

Должно быть, у меня поднялись брови.

Пэрлот улыбнулся.

– Он поинтересовался моим мнением. А я, узнав, сколько он заплатил, сказал, что он может считать эту штуковину украденной у Дестрина и что это – лучшая вещь в его доме, не исключая гарнитура для столовой моей работы.

– Ты нам льстишь.

– Нет. Не льщу. И Дестрин, бедняга, тут ни при чем. Это – твоя работа. Мне интересно знать, что ты собираешься делать дальше? Прибрать к рукам Дестринову мастерскую и лавку, а его самого оттереть в сторону?

Голос его звучал безразлично, но темные глаза так в меня и впились.

Я медленно покачал головой:

– Порой мне хотелось бы поступить таким образом. Это самое простое решение, но нечестное и неправильное. Во многих отношениях. Я всего лишь подмастерье, и мне предстоит учиться и учиться.

Гриззард пытался одновременно и работать, и подслушивать, что давалось ему с трудом.

– Бострик никогда не достигнет твоего уровня, – заметил Пэрлот.

– Со временем и с опытом он станет неплохим ремесленником.

– Может быть, – улыбнулся мастер. – Но не недооценивай себя, молодой человек. Со времени своего приезда ты сильно изменился. Кроме того, есть большая разница между качеством твоих изделий и твоей души, – он расмеялся. – Бедный Дестрин, душа у него прекрасная, но... – Пэрлот пожал плечами.

– Не думаю, что можно хорошо работать с деревом, не имея гармонии в душе, – сказал я.

– Я тоже, мой мальчик, так не думаю. Но самая распрекрасная душа не является гарантией хорошей работы. Иметь гармонию в душе и быть Мастером гармонии – не одно и то же, – он поднялся и неожиданно спросил: – А что бы ты добавил к тому креслу в витрине?

– Ничего. Это твое творение. Другое дело, если бы мне удалось сделать что-то столь же прекрасное, но свое.

– Ты и правда так думаешь?

Я кивнул.

– Ну что ж, Леррис, передай Дестрину мои наилучшие пожелания. И постарайся сделать что можешь, пока ты здесь.

Поняв, что разговор окончен, я тоже встал, но перед тем, как выйти на весеннюю улицу, не торопясь, как следует рассмотрел кресло.

Сказанное Пэрлотом насчет Бострика вызвало у меня беспокойство. Как бы ни хотелось мне этого избежать, но вскоре следовало поговорить с Бреттелем. Дестрин продолжал слабеть, и все мои усилия могли разве что продлить упадок,

XLVI

Из оливковой рощи доносятся трели незнакомой птицы. Легкие шаги пересекают посыпанный гравием двор перед кавалерийскими конюшнями.

Над дверью конюшни чадит один-единственный укрепленный в держателе факел. Под ним тихо похрапывает юнец в зеленом мундире стражей самодержца.

Замедлив шаги, женщина с распущенными по плечам длинными темными волосами смотрит на спящего. На ней простая крестьянская одежда, но за спиной – солдатский вещевой мешок, ремни которого врезаются в упругие мускулы плеч.

Она тенью проскальзывает мимо часового в темноту конюшни и на ощупь считает стойла, пока не доходит до третьего.

Конь фыркает.

– Тихо, тихо, – шепчет она.

В полной темноте женщина снимает заплечный мешок и вынимает оттуда два тяжелых пакета со взрывным порошком. Проверив пустые седельные сумы, она осторожно помещает в каждую из них по пакету с порохом и застегивает все застежки.

Пройдя во тьме в дальний конец конюшни, она кладет вещевой мешок на пол. Найдут ли его здесь – не имеет значения. Поутру ее отряд выступает в поход против мятежников Фритауна.

Еще более тихими шагами она выбирается наружу. Пересекает двор и возвращается в свою комнату. Там, не обращая внимания на лежащую на узкой койке светловолосую женщину, она зажигает свечу, сбрасывает крестьянскую блузу и юбку и погружается в ванну, куда заранее набрала холодной воды.

– Кристал... посреди ночи... – бормочет блондинка, садясь и спуская ноги на пол.

– Никогда больше... ни за что.

– Ты о чем?

– Неважно. Видишь там ножницы? – темноволосая указывает на свою койку.

– Ну. А что?

– Дай-ка их мне.

– Но ты ведь не...

– Да. Как я сказала, никогда больше, даже ради всего наилучшего.

Насухо вытеревшись; она надевает линялое белье.

– Но в этом нет смысла.

– Есть. Как раз в этом-то и есть.

Отрезанные черные локоны падают на пол, и ее губы растягиваются в улыбке.

XLVII

Свежий северный ветерок и распустившиеся на клумбах цветы делали прогулку достаточно приятной, невзирая на то, что Бострик шагал так неуклюже, что я все время опасался столкнуться с ним на ходу. Казалось, будто его длинные ноги вышагивают сами по себе, независимо от туловища.

Ни на одной из улиц Фенарда не имелось таблички, хотя все они как-то назывались: Проспект, Ювелирная, Рыночная и так далее. Многие названия я запомнил, прислушиваясь к разговорам. Однако сомневаюсь, чтобы даже коренные жители Фенарда знали наименования всех его бесчисленных тупиков и проулков.

Тем паче, что названия менялись. Из разговора Дейрдре с Бостриком я понял, что в былые времена улица Зеленщиков звалась Трактирной. Лишь Проспект – единственная в Фенарде совершенно прямая и поддерживаемая в порядке улица – всегда оставался Проспектом. Возможно, это было связано с тем, что он представлял собой путь от южных ворот мимо рыночной площади прямо ко дворцу префекта.

Поскольку денек выдался на славу, у меня не было никакого настроения возиться с деталями письменного стола. У Дестрина наступило пусть временное, но улучшение. А Дейрдре, напротив, сопела носом и чихала из-за цветения цветов. Я вызвался пройтись к рыночной площади – взглянуть, не прибыли ли торговцы тканями. И позвал с собой Бострика.

Тот был рад возможности выбраться из мастерской, где я донимал его поучениями, а Дейрдре – жалобами на плохое самочувствие.

– Мы и вправду прогуляемся, почтенный подмастерье?

– Если, конечно, ты, Бострик, не предпочтешь остаться с почтенным хозяином мастерской и поддерживать огонь.

– Поддерживать огонь, должно быть, большая честь...

– Бострик!

– ...но все же я предпочел бы прогулку.

Порой мне казалось, будто Бреттель избрал Бострика именно потому, что под его откровенно ироничной почтительностью и незамысловатым юмором скрывалось нечто куда более глубокое.

Мы шли по улице, когда зацокали копыта, и мы увидели скачущего в сторону дворца одинокого гонца.

– Интересно, что за новости он привез?

– Вид у него не шибко радостный. Может быть, самодержец... – Бострик осекся, когда всадник в сером мундире войска префекта налетел прямо на нас, словно нас и не было. Солдат ехал, вперив взгляд куда-то вперед, и вид имел совершенно отсутствующий.

У него не было никакой ауры, вообще никакой, лишь глубокая пустота, в самых глубинах которой слабо ощущалась белизна.

– Что это? – Бострик посмотрел на меня. – Что это с ним?

Я покачал головой, хотя догадывался, в чем дело.

– Ему надо куда-то попасть. Так надо, что он прет напрямик, никого не замечая.

Остальные прохожие – мужчина в синих шелках, торговка с мешком, рыжеволосый подросток с выбитым передним зубом – отступали с дороги гонца, похоже, не заметив в нем ничего необычного.

По другую сторону Проспекта, между двумя серыми каменными зданиями, начиналась улочка, створ которой окаймляли две клумбы с ранними ярко-красными цветами. Мужчина в голубой рубахе и сером кожаном жилете свернул туда чуть ли не украдкой.

– Это что за улица? – спросил я Бострика.

– Которая?

– Вон та, между клумбами. Ты, вроде бы, все здешние переулки знаешь.

– Это, собственно, даже и не улица... – промямлил он, покраснев.

– Может, площадь? – насмешливо спросил я, довольный тем, что, похоже, малость его смутил.

– Не совсем улица... – упрямо повторил он, глядя куда-то в сторону.

– Что ты имеешь в виду? – настойчиво спросил я.

– Ладно. Я тебе покажу. Сам увидишь.

С этими словами Бострик неожиданно повернулся и припустил через Проспект чуть ли не бегом.

Мостовая была узкой, не более половины рода в ширину, зато ее устилали полированные мраморные плиты, не имевшие ни выщербинки, ни царапинки.

Мой взгляд поднялся к балкону, находившемуся чуть выше моей головы, и я увидел стоявшую там рыжеволосую женщину. Трудно было сказать, сколько ей лет. Всю ее одежду составляла лишь легкая полотняная сорочка. Такая тонкая, что я мог видеть все линии тела и даже темные соски.

«...два молодых человека?..»

Неудивительно, что Бострик краснел.

Не глядя на меня, он остановился и пробормотал:

– Это улица... женщин...

– Да что уж там, парнишка, говори прямо – улица потаскух. Или думаешь, мы сами не знаем, кто мы такие?

Я не видел женщину, которая произнесла эти слова, поскольку взгляд мой перескочил с рыжеволосой в сорочке на блондинку в одеянии без пояса, открывавшем взгляду маленькую, но великолепно сформированную грудь.

Почти лишившись дыхания, с затуманенными глазами, я отвернулся и увидел женщину в прозрачной юбке, которая вела к двери давешнего мужчину в голубом шелке.

В открытом незастекленном окне другого дома красовалась еще одна полуодетая женщина, с тончайшей талией и тоже обнаженной, невероятно красивой грудью.

– Желаете получить удовольствие, юноши? Могу, если угодно, ублажить обоих!

Этот голос принадлежал темноволосой красавице, чьи длинные локоны оттеняли кремовую кожу обнаженных плеч и груди. Я чуть не умер, глядя на нее.

Бострик сопел так громко, что я слышал это, несмотря на все свое возбуждение.

«...подмастерье столяра... я думаю...»

Последние слова были произнесены шепотом, так что мне едва удалось их расслышать, но они насторожили меня настолько, что я потянулся к темноволосой своими чувствами.

И охнул от изумления и отвращения. Скрывавшаяся за иллюзорным обликом красавицы низкорослая плотная женщина излучала не только хаос, но и тяжелую болезнь, свернувшуюся глубоко внутри клубком, подобно липкой зеленой змее. Переместив чувства к стоявшей на балконе рыжеволосой, я обнаружил не только ее болезненную худобу и пустую, отсутствующую улыбку, но и висевший у бедра длинный нож. Чувства утверждали, что мои глаза воспринимали морок. Внутри у меня все перевернулось, во рту скопилась горечь.

Полированный мрамор под ногами превратился в растрескавшуюся глину, заваленную хламом и нечистотами. Аромат цветов сменился отвратительным смрадом.

Бострик стоял как вкопанный, покуда я не ткнул его под ребра и не взял за локоть.

Когда мы, спотыкаясь, выбрались на проспект, он выглядел совершенно ошарашенным. Что же до меня... Если я выглядел так, как себя ощущал, то лучше бы утреннему туману быть поплотнее.

– Видел? – пробормотал Бострик. – Ты видел?

Ничего не ответив, я заставил себя шагать в сторону рыночной площади, стараясь отдышаться и выбросить из памяти гнилостную вонь. И все это время мне не давала покоя одна мысль – откуда одна из этих шлюх могла знать меня?

Содрогнувшись, я непроизвольно потянулся чувствами к Бострику и уловил внедренную в него и тянущуюся к заколдованному кварталу тонкую нить вожделения. Эту нить можно было просто обрезать, однако, уже малость научившись осторожности, я предпочел укрепить в нем гармоническое начало, с тем, чтобы, отойдя от возбуждения, он мог отринуть мерзостное наваждение сам.

Бострик пробормотал что-то невнятное.

– Пойдем-ка взглянем на ткани, – предложил я.

– Ткани? После ЭТОГО ты можешь думать о тканях?

– Это гораздо безопаснее, – заметил я, стараясь говорить сдержанно.

– Безопаснее? – обращенные в мои сторону глаза Бострика сверкнули.

– Меня весьма привлекают женщины, – устало проговорил я, угадав его мысль. – Но молодые, здоровые и уж всяко не заколдованные.

– Заколдованные?

Последний его вопрос остался без ответа.

Мы прошли мимо стоящего у входа на рыночную площадь отрешенного стража, окруженного аурой ощутимого холода.

Найти торговцев тканями оказалось ничуть не проще, чем разгадать магические тайны улицы Шлюх.

Пройдя добрую половину торговой площади, миновав неработающий фонтан, лотки горшечников, корзины зеленщиков и прилавок, на котором маленький скрюченный человечек разложил разукрашенные ало-золотыми узорами одеяла, я так и не обнаружил ни цветных знамен, ни торговцев текстилем.

Бострика пробрала дрожь, когда мы проходили мимо Матильды, немолодой бойкой толстухи. Выставленные ею цветы увядали прямо в горшках, подавляемые ее внутренним хаосом. Правда, в ней заключалось не зло, а лишь беспорядок.

Что бы там ни чувствовал Бострик, для меня было предпочтительнее разделить ложе с дюжиной этаких Матильд, чем с любой из девок с улицы Шлюх. Чем лучше я узнавал Фенард, тем меньше мне здесь нравилось. Вполне возможно, что так случилось бы, задержись я в любом другом месте.

Правда, этого я точно не знал.

Зато знал наверняка, что торговцы шерстью не прибыли и что у меня нет желания даже приближаться к той улочке.