Текст книги "Зарницы на горизонте (сборник)"

Дома его ждали с нетерпением. На этот раз он был от дома настолько далеко, что даже Нигметзян-атакай плохо представлял, где он находился. Ехал он домой, пересаживаясь с поезда на поезд дважды – в Пензе и Самаре. Несколько дней Бибихадича-анакай не отходила от него: потчевала и любимыми им блинами, и бялешами, и различными пирогами. Во дворе дома паслась корова, кудахтали куры, по вечерам стройным отрядом возвращались из поймы Дёмы гуси, обещая лакомые куски гусятины на зиму… Эта живность и небольшой заработок Нигметзяна были тогда достатком семьи. Илдархан пока учился. Нигметзян продолжал мастерить в своём сарайчике небольшие поделки – подставки для сковородок, кастрюлей и других надобностей. Кто их покупал, как отец ими распоряжался – Амирхан таких вопросов ему не задавал. Боялся расстроить «атакая».

Он несколько дней неотлучно находился дома. Большинство друзей ещё не приехали – до начала каникул было более полумесяца. А потому откладывались и шумные вечерние прогулки на лодках по Дёме. Обычно мальчишки и девчонки, расположившись на нескольких лодках, почти до полной темноты бороздили по этой реке вниз и вверх, распевая песни хором. Почти в каждой лодочке бывал и гармонист. Амирхану особенно нравилась полушуточная, полусерьёзная песня «җомга». Произнося «Соловейка, сообщи мне, где же моя возлюбленная», он всегда в воображении видел перед собой Хажар… А сейчас и Хажар не было в посёлке.

Он знал, конечно, что в шумном хоре молодёжи его голос был еле слышен. Он не умел петь. А отец и его брат Нигматулла, не успев сесть в подводу и не дожидаясь выезда за околицы села, обычно сразу же начинали петь какую-либо протяжную татарскую или башкирскую песню. Амирхан, затаив дыхание, слушал их. Да, он был лишён таланта певца. Но зато был большим любителем слушать! Ему и украинские песни пришлись по душе. Своей протяжностью они часто напоминали ему татарские народные напевы…

Честно говоря, в эти дни в Давлеканове он и не стремился встречаться с кем-либо из своих знакомых. Избегал расспросов о своей жизни, об учёбе. Зато в домашней тишине работалось легко. Он завершил здесь начатый в Донбассе большой очерк из шахтёрской жизни. Куда, кому послать этот материал? Или лучше самому поехать в Казань? В последние дни его мучили эти вопросы. Решил, не спеша, сделав остановку в Уфе, поехать в Казань. К его приезду освободятся комнаты в общежитиях, большинство знакомых разъедутся по домам (ему не хотелось со многими из них встречаться). В Казани он решит, как ему поступать дальше: учиться или работать.

Тем более что в редакции журнала «Безнең юл» находилась рукопись его рассказа, завершённого ещё в прошлом году. И вот сюрприз, в первые же дни приезда в Казань узнал, что его рассказ «Вакытсыз сулды» («Угас безвременно») уже был напечатан. Первым об этом сообщил ему поэт Сагит Сунчелей. Сказал: «Хороший рассказ. Продолжай писать…» Такой же добрый отзыв он услышал и от уважаемого им писателя Садри Джаляля. Как преподаватель татрабфака и автор знаменитой повести «На берегах Дёмы» (их Дёмы!) этот писатель был духовно близок Амирхану. Встретившись в редакции газеты «Кызыл Татарстан», «Садри-абзый тепло отозвался о моём рассказе», – напишет он потом.

Несмотря на то что раньше несколько его лирических сочинений были напечатаны в молодёжной газете, очерк о шахтёрах он отдал редакции «Кызыл Татарстан». И тому причиной явился его давний знакомый, бывший библиотекарь, а ныне журналист Габдулхай Хабиб. Если помните, Габдулхай уже помог ему в год первого его приезда в Казань, когда он был лишён стипендии. Это он предложил ему устроиться курьером в книжный магазин. О таких знакомствах Амирхан-ага пишет: «Я не решаюсь подойти к человеку, если не чувствую с его стороны некоторого интереса к себе. И вообще, трудно схожусь с людьми…» Да, тогда, когда он не знал что делать, к кому обратиться, Габдулхай первым начал беседу с ним. Узнав о его бедственном положении, принялся помогать ему.

И сейчас, приняв его очерк и расспросив о делах, он посоветовал ему сотрудничать с редакцией «Кызыл Татарстан» – быть внештатным корреспондентом. И ему сразу же дали задание: побывать на строительстве крупной меховой фабрики на окраине Казани. Скоро намечалось открытие этой фабрики. Необходимо было познакомиться с людьми, быть на дне открытия. Написать обо всём этом вот такой же хороший очерк…

Амирхан Еникиев принимает это предложение. В ближайшие же дни отправляется в дальний конец города – до этого незнакомого ему посёлка Новая Слобода. Трамваи ещё туда не ходили. Он несколько раз обошёл этот уголок Казани. Участвовал и в торжественном открытии фабрики. Потом ещё раз ходил по цехам, был и в новом общежитии. Тогда всё это ему понравилось. А в сентябре один за другим вышли два номера газеты с его очерками: «Яңа гудок» («Новый гудок»), посвящённый открытию новой фабрики. Чуть позже и «Кара күмер илләрендә» («В стране чёрного угля») – о жизни шахтёров. А потом были ещё различные небольшие заметки, зарисовки, выполненные по заданию редакции.

Знакомство с этой фабрикой сыграло важную роль в жизни будущего писателя. Вскоре он решается поступить туда на работу. Ему предоставляют место в общежитии в центре города. Сначала принимают учётчиком мехового цеха. Пройдя несколько ступеней, он завершает здесь свою карьеру в должности начальника бюро изобретательства и рационализации.

Было ему тогда чуть более двадцати двух лет. На этой фабрике он проработал более пяти лет, дольше, чем где-либо. Через два года на этой же фабрике получил направление на учёбу в Институт научной организации труда. Учился он чуть больше года с сохранением прежней зарплаты. Да, без отрыва от производства их учили, как организовать труд рабочих на местах, как их этому обучать. А после ещё более года состоял он в штате данного института, не отходя от своей фабрики, как инструктор-организатор рабочего места меховщика.

Спустя годы, возвратясь к событиям тех лет, он напишет известную повесть «Вөҗдан» («Совесть», 1968).

* * *

Правда, в начале тридцатых годов, проработав на фабрике более двух лет и заимев статус рабочего человека, он ещё намеревался попробовать поступить в какой-либо учебный институт. Знал, что из их компании Ханиф Сирин и другие ребята собирались поступать в Восточно-педагогический институт. А Фатих Хусни уже учился в Финансово-экономическом институте. Но опять перед его глазами встал Казак Усман. Пока он и его друзья оставались в Казани, Амирхану опасно было поступать учиться. По-прежнему он боялся их. Думал, что они всё равно будут следить за ним. «Усман и его дружки непременно донесут, что я сын бывшего торговца». И постараются доказать, что он обманул советских людей, желая скрыть своё происхождение. Да, пока доносы, преследования детей «буржуев, купцов и религиозных деятелей» только-только набирали обороты. Он понял, что его «черёд не настал, надо выждать ещё какое-то время».

Изредка посещая заседания ассоциации пролетарских писателей (ТАПП), куда входили Х. Такташ, Г. Кутуй, Ш. Усманов и другие, пришедшие в литературу с начала двадцатых годов, Амирхан наблюдал, как набрасывались с критикой и на Такташа, и на других писателей, уже завоевавших любовь читателей. На этих собраниях иногда упоминалась и его фамилия. Больше с отрицательным оттенком. К этому времени он уже издал первую книгу – повесть «Дус кеше» («Друг», 1929). Правда, в те годы ещё было принято называть такие произведения «длинными рассказами». Поэтому более чем семидесятистраничное произведение А. Еники в некоторых источниках упоминается как рассказ, а в других же как повесть. Повесть «Друг» и неизданная в своё время повесть «Яз баласы» («Дитя весны») были им написаны в тёплых комнатах общежития мехового комбината. До войны он сумеет издать ещё три-четыре рассказа на страницах отдельных газет и журнала. Последним довоенным его произведением, изданным журналом «Совет әдәбияты» (бывший «Безнең юл»), был рассказ «Көзнең бер кичендә» («Однажды осенним вечером», 1939). Но эти произведения критикой почти не были замечены. А пьесу, законченную в городе Маргилане (Узбекистан), он отошлёт в Казань. Эту пьесу тогда включат для участия в конкурсе 1940 года. Как и все остальные, и его пьеса была представлена в конкурсе под другим названием. Эту пьесу рецензировали три писателя. Наиболее подробную рецензию написал Муса Джалиль, указав на достоинства и недостатки пьесы. В середине 1980-х годов Амирхан-ага напишет, что среди старых бумаг нашёл эти рецензии. Исследователи творчества А. Еники и М. Джалиля этими двумя страницами текста поэта должны, по-моему, заинтересоваться…

В начале тридцатых годов у них с Мусой складываются дружеские отношения. В те годы Муса часто бывал в Казани. «Дружеское общение с Мусой Джалилем длилось лет пять-шесть. Наверное, вплоть до 1935 года». В те же годы они и переписывались. А сблизил их, видимо, Тухват Ченекай, признанный всеми старший друг и учитель Мусы. Известный поэт и активный общественный деятель, друг популярного в дореволюционные годы поэта Шаехзады Бабича. В конце 1920-х годов Тухфат переехал из Оренбурга в Казань и активно включился в общественную жизнь. Позже именно его и Наки Исанбета, ещё жившего в те годы в Уфе, назовут организаторами вышеназванного общества «Джидеган». Когда и как был Амирхан-ага связан с Т. Ченакаем – я точно не знаю. Но имеются его письменные воспоминания о нём. В одной из статей он писал, что в его архиве хранятся тетрадь со стихами Т. Ченакая и его письма.

* * *

В те далёкие годы и знакомые Амирхану люди станут жертвами преследований. В 1929 году из рядов ассоциации пролетарских писателей были исключены несколько человек. И одним из первых был исключён Шайхи Маннур, год тому назад выпустивший первый сборник стихов. Он скрыл, что его отец был муллой. То же самое произошло и с Демьяном Фатхи, в биографических данных указавшим, что он «из бедных крестьян», а не из семьи муллы. Он, не дожидаясь дальнейших преследований, вынужден был искать счастья в далёкой Сибири. Будущий артист, автор двух пьес и сборника рассказов, очень общительный и артистично-интеллигентный Габдурахман Минский был уличён в участии в той самой эфемерной организации «Джидеган» и также вынужден был бежать из Казани. Д. Фатхи погиб на войне. А Г. Минский вернулся в Казань только в пятидесятых годах.

Как и Амирхан, потомок мурз и сын муллы Асгат Айдар вскоре был заточён в тюрьму. Вместе с ним туда же попал подающий надежды поэт Х. Сирин. Особо хочется остановиться на личности А. Айдара со схожей с Амирханом Еники судьбой.

Асгат Айдар, как и Амирхан, вырос в пристанционном посёлке между Самарой и Оренбургом. С юношеских лет увлекался литературой. Вначале каким-то образом попал в Уфимскую партшколу. Потом перебрался в Казань. Амирхан только после войны узнал, что тот был сыном ахуна – главой мулл двух десятков сёл. На литературных вечерах Асгат был, как и в жизни, активным и очень подвижным человеком. Легко ладил со сверстниками. Несмотря на разницу в возрасте, он был старше Амирхана почти на три года, они быстро сдружились. Асгат и Муса были одногодками, но оба ростом ниже и фигурой тоньше Амирхана. И это соотношение в какой-то степени, видимо, уравнивало их троих среди других лиц.

Асгат сначала увлекался поэзией. Но потом был признан неплохим прозаиком. Именно в это время, с лета 1928 года, они больше всего и общались. И их книги с первыми повестями были изданы почти одновременно – в 1929 году. После издания в начале тридцатых годов повести «Ташбай» А. Айдар становится знаменитым. Но кто-то, видимо, именно этого момента и дожидался. Сразу потянул его за «подол шинели», которую тот носил после службы в армии. Асгат попадает в тюрьму как сын муллы и враг советской власти. После отсидки в казанской тюрьме он сразу же сбежал в Среднюю Азию и исчез с литературной сцены. Появился в Казани уже после войны. Грудь его была увешана орденами и медалями. Из писателей столько наград тогда никто не имел. На войне он прославился как отличный разведчик. И новые его рассказы, естественно, были посвящены войне. Асгата и Амирхана в Союз писателей приняли уже после войны. Амирхан-ага тогда был принят в этот коллектив благодаря своим рассказам военных лет. А перед войной в Узбекистан искать своё счастье они, оказывается, отправились почти одновременно в 1939 году. И оба там учительствовали до войны 1941 года.

В самом начале тридцатых годов Т. Ченакай и недавно приехавший в Казань Н. Исанбет тоже попадают в опалу. Оба они являлись выходцами из религиозной семьи. Их тоже сначала шумно изгоняют из ассоциации пролетарских писателей, а потом сажают в тюрьму на какое-то время как организаторов общества «Джидеган».

И судьба одного из скромнейших учащихся госрабфака – Абдуллы Гумерова завершилась в те годы очень печально. В госрабфак он поступал на год раньше Амирхана. В то время между собой они общались мало. А. Гумеров после успешного завершения учёбы в госрабфаке поступил в университет. А перед окончанием второго курса, весной 1928 года вдруг был исключён из университета, как скрывший своё происхождение. Кто-то тогда донёс, что он является сыном торговца, что его отец в годы нэпа содержал две лавчонки в городе Оренбурге. До этого печального события и Амирхан не знал, что этот скромный парень так же является сыном купца, как и он.

Все эти примеры преследования по поводу социального происхождения отрицательно влияли на Амирхана Еники. Да, кого-то исключали из своих рядов, кому-то запрещали издаваться. А кое-кого и в тюрьму сажали. Открытые, на собраниях, или скрытые, письменные, доносы сыпались тогда со всех сторон.

В начале 1934 года, после закрытия отдела, где Амирхан Еникиев состоял в штате в вышеуказанном Институте организации труда, он решил уйти и с меховой фабрики. Амирхан – опять на перепутье. В те дни шла подготовка к организации Союза писателей СССР. На июль был намечен Первый съезд татарских писателей. Вокруг все суетились. Объединяясь меж собой, назначали своих делегатов на это серьёзное мероприятие. Не любитель таких тусовок, Амирхан оказался как бы в стороне от этих дел. К нему лично не обращались, и он, по своей привычке, вёл себя пассивно, по этому поводу ни к кому не обращался. Его принцип «трудно схожусь с людьми» сыграл и в этом случае отрицательную роль. Он в первый поток членов и кандидатов в члены Союза писателей не попал. Хотя по количеству изданных произведений мог бы войти в список кандидатов. Но его, двадцатипятилетнего, считали, наверное, ещё слишком молодым. И ждали, видимо, от него большего. Правда, и сам он в последние годы малость отошёл от писательского дела, увлёкшись сначала учёбой на курсах-семинарах указанного выше института, а потом «внедрением» приобретённых знаний на основной работе. К тому же ещё и женившись. «Я начал отходить от литературы. Надо было как-то жить, кормить семью…»

Да, в те годы и на писательских собраниях он участвовал реже. Иногда там и выступал, часто с места, конечно. Бывало, и его не забывали упоминать на этих собраниях. Однако не ради похвалы, а ради хулы… «Я был не очень-то удобным человеком для столь сложного времени… Я и сам давал этим людям повод, не без того. Мне больше приходилось терпеть нападки за высказывания на собраниях или где-нибудь. Так что больше доставалось мне не за мои сочинения, а за высказывания», – пишет он. Иногда ведь и особо рьяных любителей правды не любят. Амирхан-ага и позже, уже являясь опытным писателем и человеком, был поборником «истинной правды».

Пробыв около двух лет в системе местной промышленности и киносети инструктором-преподавателем технического обучения по опыту того же института, он с весны 1936 года решил попытать счастья на стороне. И по подсказке одного знакомого поехал с семьёй в далёкий Азербайджан. Страны за Кавказскими горами (Каф тавы илләре) у татар всегда считались мифическим миром. Вот он туда и отправился.

А женился он в 1931 году «на хорошенькой девушке по имени Гульсум». Она тоже была по происхождению из семьи торговца. У них когда-то был свой магазин. По линии отца Шарифа она была также «из династии касимовских татар». После смерти мужа в смутные годы мать с дочерьми переехала в город Казань. Жили они тогда где-то в начале современнной улицы Галактионова – недалеко от общежития, где проживал Амирхан. После женитьбы он поселился в их доме, где жили, кроме матери, ещё три сестры Гульсум. Летом 1932 года они совершили свадебное путешествие в Давлеканово. «Последний раз побывал с молодой женой в отчем доме в Даулякане», – писал он. Потом была долгая разлука с родиной – до середины пятидесятых годов.

В Давлеканове вроде бы всё было по-старому: и отец без дела не сидел – добывал сено для коровы, откуда мог достать. А корова с курами обеспечивали их своими продуктами. Но сено на рынке уже не продавали. Организованные в посёлке колхозы косить траву вокруг их территорий не разрешали. «Атакай то и дело вздыхал: “Что же с нами будет?”»

А ещё печальнее весть была получена из Новой Каргалы. Там тоже был организован колхоз. И в семье Еникиевых случилась большая беда. Средний из братьев, «Нигматулла-дэдэй», отец Зулейхи, в октябре 1930 года вместе с некоторыми сельчанами был арестован. При организации колхоза он, наверное, по какому-либо поводу опять-таки проявил свой «мурзинский характер». Писатель, вспоминая его, пишет, что «Нигматулла-дэдэй был горяч». Он был участником войны 1914–1918 годов, побывал в плену у «германцев». Вернулся оттуда болезненным, с трудом вёл своё хозяйство. С младшим братом Мухамедьяром тоже не ладились отношения. Их мать, бабушка Амирхана, умирая, в 1921 году, завещала большой, родовой дом младшему сыну, как было принято тогда. А семья Нигматуллы осталась в меньшем, построенном рядом доме.

Пока было известно, что арестованных сначала увезли на большую станцию Буздяк, а оттуда отправили в Уфу. Жена его, Мадина-тутакай, была в Уфе, но не смогла разыскать следов мужа. В это время и Сорур с Шарифом не было в Уфе – они в том же году переехали жить в Москву. Поэтому судьба Нигматуллы долгое время оставалась неизвестной. По слухам, они были расстреляны тогда же. Во время их пребывания в Давлеканове этот слух подтвердится, что для уязвимой души Амирхана добавит отрицательных эмоций.

С учётом всех этих событий Амирхану удалось уговорить родителей продать дом, корову и переселиться в Казань. Илдархан в это время был в отъезде – находился где-то на Урале.

Осенью того же года родители так и поступили: продали дом и корову. Приехали в Казань. «Мать жены приютила моих стариков, хотя, кроме нас, у неё было ещё три взрослых дочери». Большие ящики с вещами переселенцев поместили в тёмных каморках дома и в чулане.

Весной они, после долгих поисков, купили частный дом с тремя комнатами, кухней и просторным чуланом. Был ещё большой двор, более пяти сотых гектара, там же бревенчатый сарай, дровяник, ледник. Нигметзяну сразу приглянулся этот просторный двор. И дом был хорош. Еникиевы все переселяются туда – на дальний конец современной улицы Достоевского. И проживёт семья писателя Амирхана Еники в этом доме с печным отоплением до осени 1968 года.

В начале лета 1933 года это была ещё окраина Казани. Рядом находились только частные дома с садами, коровами, козами, свиньями и курами. Родители Амирхана тоже сначала развели кур, потом и корову купили. «Напротив дома был широкий луг, там с утра паслись коровы… Большой наш двор атакай превратил в сад, положив на это немало труда. В саду самым замечательным деревом была чёрно-красная вишня «владимирская». В соседних садах такая вишня была редкостью… Я тоже хорошо потрудился на этом участке…»

Несмотря на такой налаженный быт, домашний уют, в душе Амирхана было неспокойно. В эти годы он «начал постепенно отходить от литературы». Реже стал посещать различные собрания писателей. Летом 1934 года и съезд писателей прошёл для него как-то незаметно. К этому съезду он пришёл не подготовленным творчески, без новых сочинений. Он с горечью потом напишет: «В литературу многие пришли после меня… но ушли вперёд. В литературу я входил долго и трудно…»

Наверное, такие горестные размышления и всё ещё сохранявшаяся боязнь разоблачения по поводу его социального происхождения, заставили их покинуть уютный дом и поискать счастья на стороне.

В 1936 году он с женой и дочерью уезжает, оставив родителей и домашний уют, в далёкий Азербайджан.

* * *

Встретиться и поговорить со своим великим земляком – Галимджаном Ибрагимовым – Амирхану Еники удалось только ровно десять лет спустя, летом 1937 года. И тому причиной был его старший друг Хабибрахман. До этого Амирхан-ага около двух лет работал в Азербайджане, вдали от родных мест.

Амирхану и его семье в Азербайджане жилось нелегко. Во первых, азербайджанский язык сильно отличается от нашего татарского. Наладить отношения с местной прессой, литературными журналами было очень трудно. Направлять письмом написанные «вещи» в Казань тоже было почти безнадёжным делом. Пока ты не включён в список активно работающих «служителей пера», не являешься членом союза, письмом отправленные твои труды там будут лежать месяцами. Особенно в такое смутное время, как середина тридцатых годов.

Амирхан Еникиев, проработав в одной районной конторе киностудии «Азеркино», в начале лета 1937 года попытался обосноваться в городе Баку. В это время и старшая сестра Гульсум жила здесь. Она была направлена на работу в Баку после получения специальности в Казани. Амирхан не смог здесь найти достойной для себя работы. Об этом он написал в Крым Хабибрахману. Тот сразу же прислал телеграмму с приглашением к себе и некую сумму денег на дорогу.

Правда, и Амирхан около семи лет тому назад оказал другу такую же неотложную помощь. С детства болезненный Хабибрахман в год окончания университета сильно заболел – начал харкать кровью. Врачи порекомендовали ему поехать в Крым и обосноваться там. Он так и поступил. Начал работать врачом. Но через какое-то время здоровье опять ухудшилось, и его положили там в больницу. Он оказался в очень затруднительном положении. Написал об этом Амирхану. Друзья собрали тогда сколько-то денег и послали ему. Таким образом он закрепился в этом курортном раю.

А теперь он приглашал Амирхана погостить у них, подкрепить своё здоровье. Амирхан принял это предложение и почти два месяца провёл в санатории, возглавляемом Хабибрахманом. И вот тогда Хабибрахман несколько раз возил его из местечка Кориез в Ялту, бывали они и в доме Галимджана Ибрагимова. На солидном легковом автомобиле главного врача за эти дни, кроме Ялты, они объехали почти все достопримечательные места Крыма…

По рассказу Амирхан-ага, состояние здоровья Галимджана Ибрагимова в то лето было вполне удовлетворительным. Он расспрашивал о родине, о знакомых писателях. Делился своими творческими планами. Впоследствии Амирхан-ага напишет об этих встречах в статье «Выздоровление писателя».

А через два месяца случилось большое несчастье. Герой труда Галимджан Ибрагимов был арестован как враг советского народа. И привезён в казанскую тюрьму. Об этом поползли слухи по всей Казани…

А ещё через семнадцать лет писателю Амирхану Еники пришлось принять активное участие в восстановлении славного имени своего земляка и, как он сам считал, его великого учителя по татарской словесности – «гражданина Г. Г. Ибрагимова».

Шёл декабрь 1954 года. После смерти И. В. Сталина в стране происходили кое-какие политические изменения в сторону либерализации. Руководство Института языка, литературы и истории собрало актив из литературоведов и видных писателей для обсуждения составления плана будущей работы в связи с этими изменениями в стране. Вот что писали об этом совещании некоторые его участники.

«К тому времени классиками татарской литературы официально считались только три человека: Г. Тукай, Г. Камал и Ш. Камал. Участники совещания предложили увеличить этот список. Афзал Шамов предложил включить в этот список Фатиха Амирхана и, если позволят соответствующие органы, необоснованно репрессированного Шамиля Усманова. А Амирхан Еники предложил, опять-таки, если позволят властные органы, восстановить в списке классиков татарской литературы имя Галимджана Ибрагимова…»

В последующие дни председатель Союза писателей Гумер Баширов посоветовался по этому поводу с некоторыми руководителями республики. Однажды он как-то сказал, что самый добрый совет ему дал бывший в то время секретарь обкома партии по идеологии Салих Батыев: «Съезди-ка ты сначала в Москву, посоветуйся со своим руководством – как обстоят там дела с реабилитацией ранее репрессированных». Председатель Союза писателей в начале 1955 года так и поступил. И Александр Фадеев, председатель Союза писателей СССР, проинструктировал Г. Баширова, как поступать в таких случаях: от имени родственников направлять письмо в Прокуратуру СССР с просьбой о реабилитации. Первым делом направлять просьбы относительно тех, кого считаете явно не виновным. И такие просьбы направлять не списками, а отдельно по каждому случаю.

С такими инструкциями Г. Баширов вернулся в Казань. Опять посоветовался с С. Батыевым – с кого желательно было бы начать это дело. Решили первый запрос послать относительно Г. Ибрагимова и Ш. Усманова – они решением суда не были осуждены, так как умерли до суда в тюрьме. Ходатайство о реабилитации Ш. Усманова может послать его родной брат, живущий в Казани. А кто может ходатайствовать за Г. Ибрагимова? Баширов должен был решить этот вопрос.

Через несколько дней Г. Баширов вызвал к себе Амирхана Еники и просил его подумать о возможности написания такого письма от своего имени. На размышление дал два-три дня. Г. Баширов ему сказал: «Он твой земляк, ты признавался неоднократно, что считаешь себя его учеником. На собрании в академии сам просил включить его имя в список оправданных и предложил начать издание его произведений немедленно. К тому же ты беспартийный. Нас просили остерегаться впутывать в эти дела партийных лиц…»

Все эти доводы старшего коллеги убедили Амирхан-ага в необходимости принятия положительного решения. Конечно, в первые минуты такое предложение его сильно насторожило. Потом он рассказывал, что в эти дни осунулся, не мог нормально есть и спать спокойно. Не так-то просто первым идти в неизвестность. Но потом ум и совесть взяли верх над осторожностью. Он написал черновик письма и направился в Союз писателей – к Г. Баширову. Тот кое-что исправил, добавил и велел машинистке напечатать текст. Так это письмо от имени «беспартийного писателя, ветерана войны» было отправлено в Москву, в Центральный комитет КПСС.

Ответа ждали долго, более полугода. В начале ноября 1955 года на домашний адрес А. Н. Еникиева (ул. Достоевского, дом 85, кв.1) пришёл положительный ответ из Прокуратуры СССР, направленный из Москвы 29 октября, под № 13. В письме сообщалось, что решением прокуратуры от 24 сентября 1955 года дело Г. Г. Ибрагимова прекращено.

Вскоре и руководство республики приняло решение о срочном издании произведений Галимджана Ибрагимова в трёх томах. Эти тома вышли из типографии в 1956–1957 годах. Подготовка этих томов и сборника воспоминаний об авторе была уже поручена Афзалу Шамову, до ареста писателя редактировавшего несколько его книг.

С копией письма А. Н. Еникиева в Москву и копией ответа я ознакомился в 1980-х годах в доме бывшей жены и соратницы Г. Г. Ибрагимова, писателя Гульсум Мухаммедовой. В те годы я редактировал три её документальные повести, посвящённые жизнедеятельности бывшего мужа. Она в начале войны 1941 года была эвакуирована из Крыма в Самарканд и жила там до конца 1960-х годов. Помню, однажды, в начале 1970-х годов она просила меня познакомить её «с писателем Еники». В то время я работал в Союзе писателей и сообщил о её просьбе Амирхан-ага. Кажется, на следующий же день они встретились в моём тесном кабинете и почти до вечера проговорили. Она тогда уже начала писать эти повести о муже и интересовалась у Амирхан-ага, как и куда ей лучше поехать, чтобы пройти по следам своего героя, с кем он рекомендовал бы встречаться в Башкортостане в случае поездки и т. д. Амирхан Еники подробно ей рассказывал о путях-дорогах Башкортостана и давал рекомендации – к кому в первую очередь нужно было бы обратиться.

В конце беседы, видимо, повторно, Гульсум Мухаммедова благодарила Амирхан-ага за его отважный поступок по реабилитации Г. Г. Ибрагимова.

Помню, что этот разговор состоялся уже после того, как торжественно отмечали 80-летие со дня рождения Галимджана Ибрагимова в феврале 1967 года. На торжества, проводившиеся тогда на родине писателя, была направлена небольшая группа писателей из Казани. Тогда Амирхану Еники впервые удалось попасть в родное село своего земляка – Султанмуратово. На срочно подготовленных к этому событию музейных экспозициях Султанмуратова в составе делегации из Татарстана побывали тогда ещё несколько человек, в том числе поэты Ильдар Юзеев и Радиф Гаташ. И позднее Амирхан Еники ещё несколько раз побудет в селе Султанмуратово, которое находится недалеко от его родного Давлеканова.

* * *

Амирхан-ага Еники в последние десятилетия периодически боролся и за восстановление доброго имени известного в своё время поэта, всеми признанного наставника юного поэта Мусы Джалиля – Тухфата Ченакая-Самави. После репрессивных мер, предпринятых в начале тридцатых годов в Казани, Ченакай уезжает в Узбекистан. Таким образом, отрывается от родной литературной среды. В пятидесятых годах его жизненный путь там и завершается.

Начиная с 1960-х годов, с периода «хрущёвской оттепели», Амирхан Еники, Наки Исанбет и другие писатели старшего поколения на собраниях и в печати выступают с заявлением о необходимости восстановления доброго имени поэта. Амирхан-ага пишет, что раньше переписывался с ним, что у него имеются и некоторые неопубликованные стихотворения поэта.

В конце шестидесятых годов бывший в то время председатель Союза писателей Ибрагим Гази специально командировал Амирхана Еники в Среднюю Азию для поиска творческого наследия этого поэта. Тогда же планировали издать сборник сочинений и восстановить доброе имя его в списке писателей Татарстана. Но после смерти И. Гази, в начале 1971 года, о судьбе Ченакая опять забыли. До сих пор имя опального поэта Тухфата Ченакая не включено ни в одно справочное издание о писателях Татарстана. И это поражение в борьбе за честь доброго имени человека Амирхан-ага переживал до конца своей жизни. Одна из последних его статей также посвящена этой теме: «Ченәкәй кем ул?» – «Кем был Ченакай?» в четвёртом номере журнала «Казан утлары» за 1998 год.