Текст книги "Зарницы на горизонте (сборник)"

То лето Рамиевы, традиционно собравшись двумя-тремя семьями, провели в деревне Балкан – за триста километров от Орска. Там, где размещались их пять самых богатых приисков. Об этом подробно рассказано в мемуарах Асмы Рахматуллиной. Асма же – дочь Махруй. А Махруй, как уже упоминалось ранее, родная сестра Махубджамал. Асма Ахметжановна Рахматуллина родилась в 1905 году. Её отец – имам-хатиб самого престижного в Орске медресе. В народе звали его «Чёрным Ахметжаном», чтобы отличить от «Рыжего Ахметжана» Нигматуллина – одного из прадедов известного режиссёра Марселя Салимзянова. Оба они были наследниками выходцев из современного Атнинского района Заказанья. Да, по рассказу орчан, Дэрдменд был с обоими Ахметжанами в добрых отношениях. И раньше, бывая в городе, часто общался с ними. Да, Дэрдменду этот весёлый свояк был очень близок. В городе говорят, что он лишь в медресе появлялся в чалме, а дома любил «играть музыку» и жил современно. Отслеживал новейшую литературу, умело играл на мандолине. Трёх дочерей старался воспитать в духе времени. Старшие дочери Сара и Хадича учились играть на пианино, все три читали стихи со школьной сцены.

В то время в городе работали две общеобразовательные школы и медресе для мусульманских детей. Жена Ахметжана Махруй-абыстай держала девичью школу. Ахметжан-мулла был так же связан узами родства и с купцами Нигматуллинами. По рассказам жителей Орска, «Рыжий Ахметжан» в дореволюционные годы ещё и председательствовал в клубе «Шарык». Некоторые так же считают, что он первым открыл в городе в 1911 году «синематограф». В его бывшем кинотеатре с 1921 по 1961 год работал татарский клуб имени Первого мая.

В мемуарах, записанных по просьбе краеведа Оренбуржья Мадины Рахимкуловой, Асма-апа Рахматуллина, дочь сестры Махубджамала, пишет следующее: «Тётя с мужем [Дэрдмендом]… с наступлением лета 1918 года всей семьёй уехали в Искандеровский прииск[19]19
  Из пяти приисков вокруг села Балкан, входящего ныне в Челябинскую область, два были приписаны сыновьям Рамиевых Ахмед-Мидхату и Искандеру и назывались их именами. Поныне окраины села Балкан местными жителями именуются бывшими названиями приисков.


[Закрыть]. Как в Оренбурге их дом был одноэтажным, так и дом на прииске тоже был одноэтажным. Мебель простая. В шкафах, на этажерках книги и различные ископаемые камешки, добываемые на Урале. Каждый камень назван своим именем… Муж тёти был высокого роста, голубоглазый, и волосы у него были не чёрные, а тёмно-русые. А тётя Махубджамал была белолица, с «правильным» носом, тёмно-русыми длинными волосами. Тётю мою (абыстай) дядя взял замуж в шестнадцать лет. Всегда жили очень дружно. Летом 1918 года мы ездили к ним в гости в тот самый прииск. Дядя и Искандер-абый часто уезжали по делам. Каждый день в восемь утра – утренний чай. Обед, ужин ежедневно подаётся в одно и то же время. Перед сном ели катык. По вечерам Искандер-абый рассказывал о жизни профессора, который преподавал ему в Германии. Оказывается, у профессора было много дочерей и каждый день одна из них убирала дом. Искандер-абый спросил у него: «Разве у вас нет прислуги?» Профессор же ответил: «Пусть дочки учатся вести хозяйство»…»

В приведённом отрывке, на мой взгляд, есть лишь одна неточность: по другим сведениям, когда «тётя-абыстай» выходила замуж, ей было около двадцати лет. Она родилась в 1863 году. Женитьба Дэрдменда приходится на зиму 1882 года. Асма скорее помнит дату первого знакомства «тёти-абыстай» с будущим мужем.

В некоторые вечера, проведённые в Балкане, молодёжь вместе играла в карты, в игру «шестьдесят шесть». «Моя сестра Сара, внучка дяди Рабига (дочь Уммугульсум), дядя сам и Фуат играют по вечерам в карты». О каком Фуате идёт речь? В роду Рамиевых было два мальчика с именем Фуат: самый младший сын Дэрдменда и сын Сулеймана (Сулейман – старший сын брата поэта – Шакира). В других источниках, в том числе и в письмах внучки поэта Зубаржат сообщается о ранней смерти сына Дэрдменда Фуата. Вспоминая события 1918 года, Асма-апа до этого не упоминала никого из семьи Шакира, которые должны были бы жить во второй половине большого дома в селе Балкан. Так о каком Фуате идёт речь в мемуарах? О сыне Сулеймана? Или Дэрдменда? Да, дочь Ягъфара Зубаржат писала об одном из них, что он «умер почти сразу после рождения». В списке, составленном учительницей Зубаржат, датой рождения сына Дэрдменда указан 1903 год. Если речь всё-таки идёт не о сыне Сулеймана, а об этом Фуате – может, ошиблась Зубаржат, указав, что их Фуат умер младенцем? Она ведь родилась лет через десять после описанных событий. Или Асма упоминает сына Сулеймана, не указав конкретно, что и их семья тогда была в Балкане…

Основываясь на воспоминаниях Асма-апа, сейчас мы можем утверждать лишь одно – Закир Рамиев провёл большую часть лета тревожного 1918 года на «Искандеровском прииске», вдали от Орска. А я уже говорил, что этот прииск – один из пяти месторождений золота, расположенных вокруг села Балкан, ныне относящегося к Челябинской области. Среди этих шахт располагалась центральная усадьба, принадлежащая обоим семьям Рамиевых. Этот одноэтажный нарядный дом-усадьба очень подробно описан знаменитой общественницей и учёной Турции Адилёй Айда в книге «Садри Максуди-Арсал», посвящённой её отцу. Садри Максуди именно в этих местах сватал Камилю – дочь Шакира Рамиева. В этом красивом доме с двумя башенками и несколькими комнатами летом 1918 года, возможно, жила и семья Шакира Рамиева или семья его сына Сулеймана. После кончины Шакира, в 1912 году, управление его частью приисков перешло в руки старшего сына Сулеймана. Они вместе с Искандером, вернувшимся из Германии в 1914 году, окончив горную академию, вели все хозяйственные дела. Но в воспоминаниях Асмы Рахматуллиной почему-то семья Сулеймана не упомянута. Может, они провели это лето в усадьбе на каком-нибудь другом прииске.

Как известно из истории, летом 1918 года большевики ещё не дошли до окрестностей села Балкан. (Балкан расположен в шестидесяти верстах от нынешнего города Магнитогорска.)

Прииски у села Балкан и хутора Требий (в известной повести Маджита Гафури – «восьмая деревня») считались самыми богатыми золотыми месторождениями начала XX века. Эти прииски были основаны в 1895 году. И описанный в повести Маджита Гафури «На золотых приисках поэта» «самородок с голову лошади» тоже был найден в окрестностях этих деревень. Вернее, на него наткнулись, когда открывали прииск, названный позже именем сына Шакира – Ахмет-Мидхата Рамиева.

Асма Рахматуллина конечно же не ведала, чем конкретно занимались этим летом муж её тёти и двоюродный брат Искандер. Ей тогда было всего тринадцать лет. Но всё же даёт понять, что мать и отец получали весточки от воюющих в этих краях сыновей Мурада и Ягъфара. Правда, она также пишет о том, что Ягъфар воевал на стороне красных, т. е. опережает события. На самом деле кавалерийский полк Мусы Муртазина перейдёт на сторону большевиков только более полугода спустя, в конце марта 1919 года. После того как на сторону Советов перешли Заки Валиди и его соратники со «своей Башкирской автономией и армией». В составе этого полка, позднее получившего статус дивизии, Ягъфар Рамиев ещё будет участвовать в войне с поляками. Осенью 1920 года, после тяжёлого ранения в бою под Киевом, вернётся в отчий дом – в город Орск с одной рукой. Левая рука почти по локоть была срезана острым клинком польского кавалериста в боях за город Киев.

А в конце лета 1918 года до родителей дошла весть о том, что Мурад тяжело заболел и слёг в госпиталь. Об этом Асма пишет следующее: «Мы собрались ехать домой, в Орск. Этот день стал очень горестным. До этого до нас дошло известие, что Мурад-абый лежит с тифом в больнице неподалёку. Даже направили кого-то с гостинцами его проведать. Этот человек вернулся в день нашего отъезда. Мурад-абый умер от тифа. Оказывается, очень страдал перед смертью… Горе потери Мурад-абый потрясло нас до глубины души… Услышав эту весть, ни дядя, ни тётя-абыстай не проронили ни слезинки. Пили утренний чай с каменными лицами, глядя перед собой. Мурад-абый всегда трепетно относился к родственникам, очень любил детей, играл с нами. (Мурад, скорее всего, скончался в госпитале Верхнеуральска, что в пятидесяти-шестидесяти верстах от Балкана, или в более удалённом Троицке. В то лето отдельные полки атамана Дутова сражались в тех краях.) Прошло совсем немного времени после нашего возвращения в Орск, следом за нами к нам приехал и дядя со всей семьёй. Потом они переехали к Бурнаевым… Орск занимали красные…»

Внесём некоторые уточнения. В летние месяцы 1918 года Орск был в руках красных, в окружении. Основные военные силы, сгруппировавшиеся в городе: 28-й полк уральских стрелков, отдельные отряды красногвардейцев, собранные Б. Нуримановым, Ш. Гиматдиновым и С. Жантуаровым. 28 сентября этого же года белые вытеснили их из города. Они отступили в направлении города Актюбинска. Наступление на дутовцев, организованное Красной Армией 1 февраля 1919 года, провалилось. Они не смогли переправиться через Урал и войти в город. Да, в 1919 году красные трижды пытались занять Орск. В такие периоды семья Дэрдменда даже выезжала из города. Например, тот факт, что Дэрдменд и Махуба какое-то время пожили в деревне Джуняй в сорока верстах от Орска, запечатлён в дневнике Мирхайдара Файзи. В те годы и драматург часто выезжал из города и жил у своих братьев в этом хуторе. Последние бои за город пришлись на ночь 29 августа 1919 года…

В мемуарах Асмы Рахматуллиной, написанных многие годы спустя, чувствуются и пробелы в описании событий. Видимо, Асма-апа объединила эпизоды взятия Орска красными. С осени 1918 года она сразу перескакивает в август следующего года и пишет: «Орск постепенно занимали красные… Когда сбежавшие сюда из Оренбурга баи и орские баи стали в спешке удирать, Искандер-абый сказал: “Красные держат правильный курс, мы не будем убегать, останемся в Орске”». Рассказывают, что Рамиевы и не помышляли об отъезде в Сибирь или за границу. Правда, в те дни у Рамиевых не было никакой возможности быстро собрать всю разбросанную семью и уехать из страны. Ведь в то время все семь детей Закира и Махубджамал оказались разбросанными по разным сторонам: семьи Уммугульсум и Зайнап – в Оренбурге, Рауза с мужем Вали Яушевым то ли в Челябинске, то ли в Ташкенте, Гариф и Ягъфар неизвестно где. По редким письмам можно было узнать, что Ягъфар воюет на западной стороне. Разве можно куда-то уехать, оставив их всех? Такая же судьба и у многочисленного потомства Шакира от четырёх его жён… «В миру воробей с голоду не умрёт… от судьбы не убежишь…»

Сведений, которые могли бы пролить свет на жизнь семьи Дэрдменда после трагических событий 1918 года, очень мало. Сомнительно, чтобы поэт путешествовал летом 1919 года в балканские прииски, в районе которых шли ожесточённые бои. В то же время велика вероятность того, что он побывал, наверно, на золотых месторождениях в округе Юлука, расположенного почти на двести километров западнее Балкана и Шейхана. Потому что и здесь Рамиевы владели более чем двадцатью шахтами. Кто-то же должен был их передать в руки советской власти. Справились ли с этой обязанностью Сулейман и Искандер самостоятельно, или потребовалось личное участие Закир-бая – пока не выяснено. Но точно известно, что в начале марта 1919 года советская власть забрала в свои руки бразды правления в районе, где располагались штабы управления шахтами в Юлуке и Султанском месторождении. Золото, добываемое в приисках этих мест, пошло на обеспечение Красной Армии оружием, снаряжением и припасами.

Известно, что Искандер Рамиев после взятия города Орска в 1919 году красными стал работать по своей специальности в советских организациях. А в конце 1925 года его направили главным «техноруком», то есть главным инженером на медно– и золотолитейный завод, расположенный в Баймакской слободе треста «Башкирзолото». В феврале следующего года он забрал к себе семью, мать и двух девочек-подростков – сирот своей сестры Уммугульсум. С середины тридцатых годов жил в Уфе, был одним из ведущих инженеров в правлении этого треста. Как «сын буржуя» был арестован летом 1937 года и скончался 3 апреля 1943 года в одном из лагерей Кемеровской области. (Позже Ягъфар напишет стихотворение, посвящённое трагической судьбе брата.)

Комиссаром по делам национальностей для работы с проживающими в Орском районе татарами, башкирами и малочисленными казахами в начале 1920 года был назначен Габдулла Давлетшин. Он был родом из казачьего хутора Ильяс, расположенного в трёх верстах от Орска, за рекой Урал. Бывший студент медресе «Хусаиния», успевший полтора года до революции поработать там и преподавателем. Один из тех, кто организовал из татаро-башкирских конных казаков «красный кавалерийский казачий полк», воевавший на стороне большевиков. Представители именно этого полка арестовали в конце января 1918 года в Оренбурге правительство Заки Валиди, боровшееся с большевиками. Вместо просуществовавшего всего два-три месяца «автономного национального Башкирского самоуправления» была организована Автономия Советского Башкортостана во главе с Габдуллой Давлетшиным. Но и эта автономия прожила менее трёх месяцев. Сбежавшие с помощью дутовцев из оренбургской тюрьмы Заки Валиди и его соратники снова захватили власть и перенесли столицу автономии из Оренбурга в деревню Темяс Орского уезда, где сильна была ещё позиция белых.

Сложно сказать, был ли Закир Рамиев, являясь одним из уважаемых членов попечительского совета медресе «Хусаиния», знаком с учителем Габдуллой. А вот события в Орске свели их ближе. Как только основался в Орске, Г. Давлетшин начал издавать газету «Ирек йолдызы» («Звезда свободы») на татарском языке. На первой странице этой еженедельной газеты размещались декреты, указы и другие правительственные документы, на второй и третьей – статьи на политические темы. Четвёртая страница была отдана литературе и сведениям о культуре. (В городском музее Орска хранится номер этой газеты, отпечатанный в июле 1921 года. На литературной странице этого номера, к примеру, размещено одно стихотворение Тухфата Ченакая и анекдоты.) И комиссариат Давлетшина, и редакция газеты располагались в здании прежнего клуба «Шарык». В 1920–1921 годах Дэрдменд захаживал сюда. Наверное, в основном, чтобы ознакомиться с печатными новостями и состоянием дел в мире.

Жена Г. Давлетшина Халима-апа, дочь старшего брата драматурга Мирхайдара Файзи, примерно так вспоминает те годы: «Рабочее место Габдуллы было в доме, издавна считавшемся культурным центром татар. Тут же гудит молодёжь, заглядывают красноармейцы, воюющие с бандами. В этом же доме проходят лекции для мусульман, ставятся концерты. Там же можно почитать газеты из Москвы или Оренбурга. Там же издаётся и хранится подшивка газеты «Ирек йолдызы». Я тоже помогаю Габдулле. С лета 1920 года в этот дом стал захаживать и поэт Дэрдменд. Видимо, хотел быть в курсе мировых событий. Часто они разговаривали с Габдуллой. Я старалась выходить из комнаты, чтобы не мешать им».

Эти беседы с бывшей гимназисткой Орска Халима-апа Давлетшиной, в ходе которых мы обсуждали события тех лет, состоялись в 1971–1972 годах в Москве. Со времён её встреч с поэтом прошло лет пятьдесят, и воспоминания пожилого человека уже поблекли с годами. В разговоре Халима-апа часто отвлекалась на рассказы о своей семье и близких, не имеющие отношения к Дэрдменду. Время от времени я старался вернуть её к интересующему меня вопросу. Спрашивал, перебивая:

– Не публиковались ли какие-нибудь стихотворения Дэрдменда в «Ирек йолдызы»?

Халима-апа отвечала:

– Не помню, ведь с тех пор уже столько лет прошло. Позже столицу Казахской автономии перенесли в Кзыл-Орду. Наверное, все газеты и документы того периода сейчас в Казахстане находятся.

Да, возможно, и на самом деле так. Ведь Оренбург в 1920–1925 годах был столицей Киргизско-кайсакской (казахской) советской автономии. В те годы в этих краях практически не принимали каких-то категорических мер в отношении бывшей местной интеллигенции или инакомыслящих. Преподаватели медресе «Хусаиния» продолжали обучать тех же студентов в том же здании. Лишь название учебного заведения было переименовано из «медресе» в «Институт народного просвещения». И члены семей Закира и Шакира Рамиевых до 1926 года жили в своих домах-усадьбах. (В центре Оренбурга до сих пор сохранились знатные кирпичные дома обоих. Уничтожены лишь дворовые постройки и просторный сад за домом Шакира.) Преследования инакомыслящих и «буржуев» начались, лишь когда здесь снова было размещено губернское управление. Дети Закира Рамиева со своими семьями тоже были вынуждены разъехаться кто куда. Их родной дом был отобран… Дочь Зайнап и зять Ярулла Вали в конце 1926 года отправились в Уфу, обратившись за покровительством к Ризаэддину Фахретдинову. Ярулла был вскоре назначен бухгалтером муфтията. Оставившая мужа в Ташкенте, Рауза переселилась в Баймак, где жил тогда её брат Искандер с женой. По словам Башира Рамиева, она там вскоре и умерла…

В конце августа 1921 года семья Давлетшиных попрощалась с Орском. Их обоих направили на учёбу в Москву, в Коммунистический университет трудящихся востока.

– Там тоже было много интересных людей. Поэт Ярлы Карим, старший брат Фатиха Карима, тоже учился вместе с нами. Когда наш ребёнок плакал, он успокаивал его, играя на скрипке, – рассказывала Халима-апа. – Когда мы уезжали, семья Дэрдменда оставалась жить в Орске…

* * *

В начале 1920 года семья Закира Рамиева переселилась в дом Закира Хакимова – родного брата Хусниямал, матери Махубджамал. Скорее всего, двухэтажный торговый дом, где жили Бурнаевы, был конфискован советской властью. А уже к концу лета того же года семья поэта переселилась в третий дом. Видимо, устали жить у людей, хоть и приходящихся близкими родственниками. А тут – дом для них одних, просторный двор. Хозяин дома – Билал Мусин – открыл в одном селе магазин и уехал туда жить с семьёй. Опустевший дом оставили Рамиевым. Этот одноэтажный деревянный дом до сих пор стоит на своём месте – светится пятью окнами на переулке Поля Лафарга. Знающие люди указывают на шиферное покрытие ската, утверждая, что у дома состарилась лишь дощатая крыша. Через дом от него начинается прибрежная роща Урала – лесок из столетних тополей. Нанятый в семью поэта конюхом и дворником Сабир Галиакберов тоже проживал неподалёку – был с соседней улицы. Семья Сабира проходила во двор Рамиевых через смежную калитку на заборе. Такими домашними делами, как рубка дров, уборка снега, тоже занимался Сабир. В шестидесятых-семидесятых годах ещё были живы жена и дочь Сабира. Эта бывшая девочка, тогда уже женщина в годах, очень тепло вспоминала о «бай абыстай», которая каждый раз угощала её конфетами и пряниками. Только вот «бай абзый» эта женщина практически не помнила. Его она видела очень редко. Ей казалось странным лишь одно, что, несмотря на то, что соборная мечеть располагалась всего в двух-трёх кварталах от дома, «бай абзый» всегда ездил туда в своей красивой повозке. Видимо, не хотел отставать от подобных себе баев.

Ещё из тех, кто видел поэта в последние годы жизни, в Орске была жива Марьям Шарифовна Бикбова. (Она родилась в 1906, умерла в 1994 году.) Я в семидесятых годах несколько раз встречался с ней и общался. У неё ещё хранился толстый фотоальбом с фотографиями людей начала века. В том альбоме была также фотография державшего медресе муллы Ахметжана и его жены, молодой Махруй-абыстай. Марьям-апа две зимы проучилась в «школе Махруй-абыстай». Потом её отдали в городскую гимназию. Она получила образование в той же гимназии, где училась и Халима Файзуллина. Родители Марьям Бикбовой тоже из купцов. «Мои деды, Муртазины, работали с кожей. Бывало, в детстве мы играли вместе с внучкой Дэрдменда Рабигой… И с Мусой Джалилем была знакома. Когда я пела на сцене, он играл на мандолине».

– Каким вы помните Дэрдменда? Часто его видели? – спрашивал я.

– Часто видела, как он гулял на улице. Всегда очень аккуратно одевался. И в тарантасе сидел очень прямо, не смотрел по сторонам…

После смерти поэта они, несколько учениц гимназии, ходили к нему домой попрощаться. Провожали траурную процессию до моста через через Урал.

Поначалу показалось, что после того, как в Орске навсегда установилась советская власть, жизнь стала налаживаться. Но этот порядок не успел укрепиться, как на территории бывшей губернии начался голод. Распространились холера и тиф. Это бедствие не обошло стороной и семью поэта. Из воспоминаний Асма-апа: «Была осень. Тётя Шарифзада солила арбузы, капусту. И вдруг сильно заболела и умерла при родах от тифа. Башир остался сиротой. Никогда не забуду, как тётя-абыстай не могла сдержать слёз, глядя на постоянно плачущего Башира». (Во время последней встречи и Башир Рамиев говорил, что его мать умерла при родах второго ребёнка, осенью 1920 года.)

Продолжим отрывок из воспоминаний. «Они переехали в дом Закир-абый Хакимова… Муж тёти [Дэрдменд] часто приходил к нам в гости, приносил хорошие чаи. Говорит: «Бери, Махруй, у вас ведь только травяной чай». Мы же заваривали чай из нарезанных и высушенных арбузных корок. Вот в Орске начались тиф и холера. Некипячёную воду не пьём. Мама наделала оберегов из чеснока и надела на всех детей. Но болезнь не обошла стороной и нашу семью. Самая красивая среди нас, мастерски игравшая на пианино Сара-апа умерла восемнадцатилетней. Дядя Закир на её похороны дал маме денег, привёз трёх овец. Ещё не отошли от переживаний её смерти, в ту же осень снова настигло горе. Дядя поехал в Оренбург с продуктами, чтобы проведать старшую дочь Уммугульсум. Возвращаясь оттуда, замёрз в поезде, потому что не топили, не смог оправиться от болезни и скончался. Врач сказал, что у него было плохо с сердцем. Утро, весь Орск запорошен снегом. Домашние сказали мне: «Мама твоя ушла к тёте-абыстай, сообщили, что дядя умер». Я тоже побежала туда».

Именно из этого простого, деревянного дома, выходящего пятью окнами на улицу, в октябре 1921 года Закира Рамиева-Дэрдменда проводили в последний путь. Здесь осталась его последняя одежда, последние рукописи. Как рассказывал сын Искандера Башир Рамиев, на какое-то время Махуба-абыстай и прислужница в доме Минсафа остались в этом доме вдвоём. Потом Искандер с трёхлетним сыном переехал к матери. Но где-то в середине 1922 года этот дом затопило, т. к. Урал вышел из берегов. Они опять переехали пожить к родственникам Махубджамал, взяв с собой лишь самое ценное.

Все дома и улицы, расположенные ниже той части Орска, что на возвышенности, раз в пятнадцать – двадцать пять лет затапливает в весеннее половодье. Если весной Урал и Орь вскрывались одновременно, льдины с обеих рек упирались в ущелье Губерлинской горной цепи, прикрывающей город с юга, вода неожиданно выходила из берегов и успевала затопить нижние улицы города за ночь. Такое случалось и в позапрошлом веке, и в 1942, и в 1957 годах, и позднее. Я был свидетелем затопления большой части старого города в апреле 1957 года. Тогда откуда-то пригнанные военные лодки перевозили работающих в Новом городе людей на работу. Клубы, школы и другие помещения города были представлены семьям, чьи дома были потоплены. Именно из-за такого нрава Урала более зажиточных людей города Орска хоронили на кладбище деревни Ильяс, который располагался на возвышенности на другой стороне реки. Несмотря на тяжёлые времена, Дэрдменда тоже похоронили в этой деревне башкиро-татарских конных казаков. И надгробный камень на могилу установили. В шестидесятых-семидесятых годах ещё были живы и те, кто провожал покойного до той самой деревни, вернее, хутора, и те, кто видел там в послевоенные годы надгробный камень. Магъсум-ага Шамсутдинов, участник драмкружка, организованного Мирхайдаром Файзи в 1910-х годах, даже отвёл меня туда и показал это кладбище. До начала пятидесятых, до расширения территории соседнего завода, часть кладбища оставалась на своём месте. На том участке и был похоронен поэт. Прежний «Ильясовский хутор» оказался в черте возведённого в тридцатых годах Нового города, а территория кладбища частично осталась под корпусами одного «номерного» завода. Территория этого завода сейчас окружена высоким каменным забором. Да, начатое в 1930-х годах строительство Нового города поглотило и бывшее «кладбище аристократов». Эвакуированный с запада осенью 1941 года завод использовал часть надгробных памятников на строительные нужды. Возможно, и памятный камень, стоявший некогда на могиле Дэрдменда, лежит в фундаменте какого-нибудь здания этого завода.

Смерть Дэрдменда наступила неожиданно трагично. Получив весть о болезни дочери Уммугульсум, он тут же собрался в путь и поехал в Оренбург. В это время в западной части Оренбургской губернии с каждым днём от голода умирало всё больше и больше людей. Как рассказывал Башир Рамиев, «дед тогда уехал в Оренбург на товарном поезде от станции Сара». (Строительство железной дороги между Оренбургом и Орском было начато в 1913 году. К зиме 1917 года протянулась до станции Сара, находящейся от Орска в семидесяти-восьмидесяти километрах.) «Да, от Орска до Сары надо было ехать около восьмидесяти вёрст в повозке. Когда дед добрался до Оренбурга, Уммугульсум была в тяжёлом состоянии. И вскоре ушла в мир иной, оставив больного мужа и трёх дочерей».

Дэрдменд успел застать дочь лишь в последние дни. (Правда, Асма Рахматуллина в своих мемуарах пишет, что она скончалась позднее. А дочь Уммугульсум Кафия-апа Усманова рассказывала, что мать умерла в ту осень от тифа, и две младшие девочки её – Галия и Кафия тогда же уехали с дедом в Орск.) Старшая дочь Уммугульсум Рабига в то время уже была замужем в Ташкенте. Позднее, после смерти их отца Гарифа Камалова, к ней уехала и сестрёнка Суфия.

По рассказу Кафия-апа, из Оренбурга они уехали поездом. Дэрдменд с двумя внучками вернулся пассажирским поездом в Актюбинск, оттуда наняли повозку до Орска. Стояли очень ветреные, холодные дни. Дэрдменд ещё в пути почувствовал недомогание. По возвращении в Орск проболел несколько дней и скончался. Врач определил, что он умер от тифа. Велено было похоронить с предосторожностями. Дочери Уммугульсум – Галия и Кафия выросли под присмотром бабушки Махубджамал и дяди Искандера. «Воспользовавшись отсутствием Искандер-абый, его жена Минсафа выдала меня замуж очень рано», – жаловалась Кафия-апа, когда я разговаривал с ней в декабре 1993 года. Чуть повзрослев, Галия ещё раньше уехала в Среднюю Азию, не ужившись с Минсафой. И сама, и сын её Рустем погибли в 1948 году во время землетрясения в Ашхабаде.

В последние годы о трагической судьбе поэта писали и некоторые домыслы. Один учитель-ветеран отмечал, что он якобы скончался в одиночестве в заброшенном доме какой-то деревни. Другие распространяли сведения о том, что он умер от голода. Будучи человеком, лично общавшимся с внуками и внучками Дэрдменда, я вынужден повторно утверждать, что эти информации неверны. К тому же ещё в 1959 году Мухаммат-ага Гайнуллин, встречавшийся и беседовавший с дочерью поэта Зайнап, проживавшей в Уфе, переписывавшийся с сыном поэта Ягъфаром, работавшим бухгалтером в одном из колхозов на границе Башкирской и Челябинской областей (оба скончались в 1970-х годах), опубликовал данные о том, что Дэрдменд скончался от тифа. Лежавшего на смертном одре поэта окружали его любимая жена Махубджамал, её сестра Махруй, старший сын Искандер, его будущая вторая жена Минсафа (пока ещё прислужница в доме), средний сын Ягъфар. Братья Махубджамал с семьями тоже были там. Следовательно, рядом были люди, которые могли ухаживать за ним и прокормить поэта. Ведь и Асма-апа пишет в воспоминаниях: «Дядя уехал к Гульсум отвезти продукты». Наверняка – не последнее из дома увёз. Достаточно свидетельств тому, что хоть в это время у Рамиевых уже и не было пудовых золотых самородков, всё же у них на руках имелось достаточно много золота и серебра. (Набор серебряных приборов сохранялся у детей и внуков до конца ХХ века. Одну пару позолоченной ложки и вилки Зайнап-апа в середине 1970 года через Равиля Бухараева передавала и в Казанский государственный музей. Их и неиспользованных Рамиевами талонов на получение питания в голодном 1921 году мы тогда с Равилем двоём относили в этот музей. Сохранились ли эти предметы сейчас в музее – не знаю, не интересовался. По шесть комплектов позолоченных ложек и вилок мы с фотографом Зуфаром Башировым видели и в домах Башира (Москва) и Равиля (Уфа) Рамиевых.) Даже в тридцатых годах все женщины рода Рамиевых носили ещё большие нагрудники, полностью увешанные золотыми и серебряными монетами. Если даже раз в неделю сдавать государственным органам по одной такой монете, можно было бы приобрести достаточно продуктов. Сегодня, конечно, немногие знают, что вплоть до войны существовала специальная организация – «Торгсин», в которой в обмен на крупицы золота, золотые и серебряные монеты, а также дорогие украшения выдавали продукты питания…

О смерти Дэрдменда от тифа в Орске сообщается также и в номере газеты «Башкортостан хәбәрләре» («Новости Башкортостана») от 30 ноября 1921 года, издававшейся в городе Стерлитамаке. Эта газета постоянно публиковала новости из жизни городов Орска и Оренбурга.

* * *

В заключение я хочу предоставить слово представителю интеллигенции, прожившему вместе с поэтом более четверти века и тесно с ним общавшемуся. Оставивший яркий след на литературном небосводе, один из первых зарниц на культурной арене татар, известный писатель Фатих Карими написал о поэте следующее: «Дэрдменд отличался высокой степенью человечности и совсем не походил на обычных татарских баев. Он не терпел таких вещей, как обман, хитрость, притворство и двуличие. В нём самом таких качеств не наблюдалось. И в слове, и в деле был крайне прямолинеен. Данные им слово и клятва были надёжней всяких векселей». Учтём, что Ф. Карими написал эти слова в 1927 году, когда было модно всячески хулить бывших богачей… Значит, человеческие качества Закира Рамиева-Дэрдменда могут служить для всех нас примером. И своими добрыми делами во благо народа он заслужил, чтобы память о нём вечно жила в сердце нации!

Да, Дэрдменд сформировался как личность под влиянием определённой эпохи, в ту пору он был и богатым промышленником, и крупнейшим общественным деятелем, и оригинальным талантливым поэтом. Кажется, будто его невозможно рассматривать отдельно от той эпохи, от его товарищей-единомышленников. Но в то же время он разительно отличается от многих своих современников. Его наследие вечно для нашего народа! Мы ценим его благие дела, его великое духовное миропонимание. Уважаем. И считаем, что он будет вечно и по праву сиять на небосклоне нашей культуры!