Текст книги "Зарницы на горизонте (сборник)"

В середине шестидесятых годов, по поручению Амирхан-ага Еники и мне, автору этих строк, пришлось бывать в доме Хабибрахман-абзый и его жены, крымчанки «Сара-тутакай», в городе Звенигороде. В первый раз я отвозил им связку дневниковых тетрадей сестры Хабибрахмана, которые очень пригодились Амирхан-ага при написании романа о Салихе Сайдашеве. Конечно, автор дневника не являлась прототипом Гуляндам. Но по её записям можно было воспроизвести восприятие событий тех лет юной девушкой…

Во второй раз я, по пути в подмосковный Дом творчества писателей, заносил им только что изданную книгу Амирхан-ага.

Вспоминается и такой эпизод, рассказанный Амирханом Еники молодым писателям в шестидесятых годах. И во второй приезд в Казань в августе 1926 года Амирхану и Фатхелисламу не удалось близко пообщаться с Галимджаном Ибрагимовым. В то время он руководил Академическим центром при Народном комиссариате просвещения. Они увидели его дважды только издалека как участники каких-то мероприятий, сидя на галёрке. Один такой случай произошёл в большом зале здания, в котором находились и учебные классы татрабфака. Второй – в здании современного ТЮЗа на улице Островского. В обоих случаях Галимджан Ибрагимов сидел на сцене в окружении солидных, хорошо одетых людей и всегда рядом с их кумиром сидел второй известный их земляк-писатель, народный комиссар просвещения Шагит Ахмадиев, ранее учившийся с Галимджаном в Уфимском медресе «Галия».

По их инициативе в двадцатых годах в Казани было открыто много национальных учебных заведений. И по этой причине со всех концов страны татарская молодёжь хлынула в Казань. Из данной когорты «молодых и отчаянных» вышли потом многие известные учёные: химик Гильм Камай, математик Хамид Муштари, а также более двух десятков блестящих поэтов и прозаиков, таких как Муса Джалиль и Асгат Айдар из далёкого Оренбуржья и будущий композитор Джаудат Файзи, родом из Оренбурга, который начал свой творческий путь в Казани как поэт. В Казани училась в те годы и большая группа выходцев из Уфимской губернии, ставших потом известными писателями: Мирсай Амир, Фатых Карим, Амирхан Еники, Гази Кашшаф. И Сагит Агиш, около года пробыв здесь, потом стал ведущим башкирским писателем в Уфе. А юноша из Астрахани Габдурахман Аллахбирдеев, студент театрального техникума, станет скоро ближайшим другом Аделя Кутуя и его друзей. И под псевдонимом Габдурахмана Минского появится множество его статей и рассказов в молодёжной газете «Кызыл яшьләр» и в журнале «Авыл яшьләре». Конечно же, много пишущей молодёжи будет и из Казанской губернии. И самым ухватистым и активным из них окажется Фатих Хусни, в последующем близкий друг и коллега Амирхана Еники. Но в двадцатых годах они ещё мало знали друг друга. Фатих Хусни тогда увлекался поэзией и писал созвучные времени индустриализации поэмы типа «Любовь среди машинного гула» («Машиналар арасында мәхәббәт»)…

Имена этих молодых людей замелькали на страницах газет и журналов. Многие из них легко и смело вошли в татарскую литературу. «Конечно, они были талантливыми, но, кроме таланта, обладали, очевидно, старательностью и уверенностью в собственных силах… Существует и такое понятие, как везение…»

Амирхан Еники в эти годы более всего увлекался поэтически возвышенной прозой, именуемой в официальной науке поэтической прозой, или по-татарски – «насером». Вспоминая эти годы, он напишет: «Писал мало, печатался редко… И были это в основном мелкие вещицы… поэтически возвышенные. Это, по-видимому, объяснялось моей молодостью. Таких произведений я раньше много читал в журнале «Аң»[23]23
  Журнал издавался в Казани в 1912–1918 годах.


[Закрыть]… Из моих вещей кое-что было напечатано в молодёжной газете «Кызыл яшьләр» и в журнале «Безнең юл». Однако сочинения мои прошли тогда никем не замеченными. И в большом журнале их приняли, скорее всего, за «гладкий язык». «Языком ты владеешь», – говорили мне».

В то лето 1926 года молодёжь Давлеканова с концертами и «жаркими комсомольскими речами» выступала и в окрестных сёлах. В эти сёла они выезжали часто. Там тоже им всем было интересно и весело. Местная молодёжь встречала их с радостью. Амирхан участвовал почти во всех этих мероприятиях. Но около полумесяца провёл у родственников – в семье двух родных братьев отца в селе Новая Каргала.

Хажар на этих молодёжных мероприятиях не участвовала. И на концертах в поселковом клубе не появлялась. Сидела ли она дома, или уезжала куда-либо на какое-то время, было неизвестно… Мачеха Бибикамал была из Уфы. Они могли на время уехать и туда… Расспрашивать об этом Амирхан стеснялся. «Она жила в глубине души моей, постоянно причиняя ей боль», – напишет Амирхан-ага спустя годы.

Приближалась осень. Амирхан ещё раз хотел попытать счастья в Казани. Правда, перед отъездом из Казани, весной, он получил на работе расчёт и сейчас его никто там не ждал. «Но я рвусь в Казань, без неё не мыслю теперь своей жизни. Меня тащит туда моя судьба, чтобы до конца испил чашу страданий… Есть у меня, разумеется, и цель, в этом году я непременно должен поступить куда-нибудь учиться… И литературное моё будущее там… Я не собирался расставаться с этой мечтой. Но ведь без знаний и писать невозможно…»

Перед отъездом ни Хажар, ни её братишек повидать ему не удалось. Много позже он узнает, что дети Бурхан-абзый в те годы часто гостили в Уфе, у родных мачехи и у старшего брата Галиуллы.

На этот раз из Давлеканова в Казань поехала большая группа молодёжи – человек десять. Кто-то намеревался поступать на татрабфак, кто-то – в педтехникум. А кое-кому сразу же не повезло, они уехали обратно домой. «Всех, кто остался в Казани, я хорошо знал. Мы все вместе учились в школе, вместе проводили вечера. Один только Казак Усман держался особняком». (Прозвище «Казак» Усман получил, видимо, по причине происхождения из казачьего сословия. В то время в Уфимской губернии было много башкир и татар, когда-то входивших в это сословие. Некоторые из них таким происхождением даже кичились. Амирхан-ага о принадлежности своего земляка к какому-либо сословию не сообщает.)

Усман был старше своих земляков. Считался одним из старых комсомольцев посёлка. И по своему положению, видимо, считал себя старшим. А потому относился к остальным чуть-чуть свысока… «Мы мало знали друг о друге. Чутьё подсказывало, что он недолюбливает меня… В Казани он поступил в совпартшколу. Он, являясь комсомольцем Даулякана, возможно, имел путёвку туда…»

В те годы комсомольцам и лицам, имеющим «правильное» социальное происхождение, поступить на учёбу было легче.

Амирхан Еникиев в этот приезд решил поступать на госрабфак при Казанском университете. Большинство же ребят выбрали татрабфак или педтехникум. Во всех этих учебных заведениях имелись общежития, обещали выплачивать стипендию. На этот раз на руках Амирхана была справка о том, что отец его работает кустарём-одиночкой, по происхождению они – из деревни, из крестьянского рода.

И Амирхана сразу же принимают на госрабфак Казанского университета, куда он и хотел поступить. При выборе этого учебного заведения он, наверное, послушался совета своего старшего друга Хабибрахмана, студента университета. Госрабфаковцы обучались также в аудиториях университета. И это положение устраивало будущего корифея татарской литературы. Жили они недалеко от учебного заведения – в общежитии на улице Островского. И стипендию получали своевременно.

Единственное затруднение Амирхан испытывал от того, что большинство преподавателей вели здесь занятия на русском языке. А он ведь закончил татарскую школу. И дома, и с ребятами в посёлке в основном разговаривали на родном языке. Но устраивало то, что преподаватели были здесь «отменные», с большим преподавательским опытом. Они старались терпеливо и подробно объяснять уроки собранным со всех краёв юным рабфаковцам. «Откуда только ни приехали в Казань… татары и мишари: из Сибири, Оренбурга, Астрахани, Саратова, из Симбирска, Пензы… Много было земляков из Башкортостана», – напишет он после, имея в виду учащихся всех средних учебных заведений Казани, включая и недавно открытый Татарский театральный техникум. Известно, что в те же годы из Ташкента приехал и двадцатилетний будущий композитор Латиф Хамиди. Он намеревался поступать в недавно открытый (преобразованный) Восточный музыкальный техникум. Но тогда его туда не приняли. Позднее он напишет, что среди преподавателей этого специально открытого для подготовки национальных кадров техникума не было ещё специалистов по подготовке национальных музыкантов.

Многие из приехавших в Казань также мечтали стать литераторами. «Дерзкие, независимые», они и в литературной жизни участвовали активно. На татрабфаке и в педтехникуме часто устраивались литературные вечера. Из бывших учащихся средних учебных заведений тех лет вышли известнейшие писатели: Муса Джалиль, Фатих Карим, Афзал Шамов, Риза Ишмуратов, Мирсай Амир, Фатих Хусни, Абдулла Алиш, Габдурахман Минский, Демьян Фатхи, Абдулла (Вил) Уразаев (после окончания татрабфака направленный на работу в Узбекистан, где он как автор и переводчик активно пропагандировал татарскую литературу) и другие. А «Мирсай Амир не ограничился сочинением рассказов. Вскоре с жаром включился в литературные дискуссии…» Да, у Мирсая Амира был уже опыт комсомольского вожака и секретаря волисполкома.

Большинство литературных вечеров проходило в Большом актовом зале в здании татрабфака, на углу современных улиц Кремлёвской и Лобачевского (здание филиала Академии наук Российской Федерации). Почти на каждом вечере присутствовали и выступали Х. Такташ, А. Кутуй, Х. Туфан, К. Наджми, а иногда и писатели старшего поколения: Фатхи Бурнаш, Фатих Сайфи-Казанлы и другие. Часто посещают эти вечера и бойкие, любящие спорить не только по политическим, но и по литературным вопросам слушатели Коммунистического университета.

В месяц несколько раз проходили заседания кружка молодых писателей. Эти заседания часто посещают и опытные писатели, в том числе и неразлучная четвёрка такташевцев. Завсегдатаем этого кружка, а возможно, и организатором был учитель татарской литературы в одном из техникумов и известный тогда литературный критик Хайрутдин Валиев. На заседаниях этого кружка Амирхан Еники сближается и с некоторыми в будущем известными писателями. Только что приехавшие из различных мест Башкортостана Мирсай Амир и Фатых Карим активно включились тогда в литературную жизнь молодёжи. Не менее активным был и Сагит Агиш, после нескольких лет обучения в оренбургском медресе «Хусаиния» и созданном на основе этого медресе Институте народного просвещения прибывший в Казань попытать счастья. И непоседа поэт Демьян Фатхи, после трёх лет учёбы в Самарском педагогическом техникуме решивший продолжить образование на здешнем татрабфаке…

В Казани Амирхан окунулся в жизнь студенческой молодёжи.

Среди учившихся на госрабфаке и в самом университете, а также среди учащихся других учебных заведений были, конечно, и девушки. В достаточной степени бойкие, смелые из них участвовали и в литературных вечерах. А некоторые даже увлекались литературным творчеством. Зайнап Баширова, например, поступившая на тот же госрабфак чуть раньше Амирхана, уже прославилась как хорошая поэтесса, выпустила сборник стихов, была своим человеком в окружении Такташа и Кутуя.

Но Амирхан старался быть подальше от девочек. Он с рождения был стеснительным, терялся при разговоре с людьми противоположного пола. Да и пока душа и сердце Амирхана никого из них близко и не воспринимали. Притом почти каждый раз, начав разговор с какой-либо симпатичной девушкой, вдруг словно замечал между собой и той девушкой знакомый силуэт тонкой, изящной Хажар. И тогда начатый разговор получался каким-то запутанным, не гладким. Да, пока у него разговоры с девушками не клеились. Он был ещё не очень опытным ухажёром. Ему тогда было около восемнадцати лет.

Да и занятия на госрабфаке занимали очень много времени. Он не любил и не желал отставать от других. Но пока у него не ладилось и с русской речью. Иногда, отвечая на уроке и путаясь при этом в словах, он слышал, как некоторые из его сокурсниц прыскали в ладони. Большинство его однокурсников оказались более подготовленными к учёбе в этом учебном заведении. Многие мечтали сразу же поступить в университет, стать учёными или преподавателями. У Амирхана же такой мечты не было. У него перед глазами маячили только известные мастера пера. Он мечтал пойти по их стопам. Написать какое-либо крупное, интересное произведение. Но как приступить к этому делу – он пока не знал. У него не было ещё достаточных знаний и жизненного опыта.

Осуществлению этой мечты пока мешали и напряжённые учебные занятия. «Мои литературные успехи были скромными… Мешала и учёба. Занятий было много, учиться нелегко, а требования высокие… Мне никак нельзя было отставать в учёбе…» Хорошо ещё, что рядом был старший, более опытный товарищ. До поступления в университет Хабибрахман две зимы жил в уездном городе Белебееве и закончил там среднюю школу. Да и в университете уже две зимы проучился. В случае необходимости он всегда был готов прийти на помощь. Но Амирхан, из-за своей скромности и стеснительности и из желания быть самостоятельным, к другу обращался очень редко.

* * *

В 1927 году, дождавшись зимних каникул, друзья-давлекановцы помчались домой. Была снежная зима. Поезда, приближаясь к предгорьям Урала, шли с большим опозданием. Уже и к Давлеканово должны были бы подъезжать, но их дорогу перекрыли большие сугробы. Поезда вынуждены были простаивать у этих снежных завалов, нанесённых ветром с ближайших лысых гор…

А им хотелось быстрее попасть домой. Дома их ждали соскучившиеся родители и друзья, которые остались здесь. Амир думал о Хажар. Сумеют ли они на этот раз встретиться и поговорить по душам? Он рассказал бы ей о Казани, о своей учёбе. Может, осмелился бы показать ей, если она сразу не отвернёт их, свои новые записи и рукописи. На дне сундука он вёз также несколько экземпляров молодёжного журнала «Авыл яшьләре» и газеты «Кызыл яшьләр». В одном из номеров этой газеты было напечатано и его небольшое сочинение: не насер, но хорошая зарисовка из жизни молодёжи. Показать ли эту газету Хажар или ограничиться с ознакомлением её только с остальными номерами газет и журнала – этого ещё он не решил.

Дома от Илдархана он узнал, что все домочадцы Бурхан-абзый в Давлеканове. Илдар иногда общался с соседскими ребятишками. От него же Амирхан узнал, что в эти дни в кинотеатре «Туманный» идёт интересный фильм. Этот кинотеатр с тем же названием работал в их посёлке с дореволюционных времён. Но Еникиевы, как и большинство татар, туда почти не ходили. Для старших это заведение считалось греховным по религиозным соображениям. Потому и детям посещение такого греховного заведения не рекомендовалось. В Давлеканове Амирхан этот кинозал посещал не более двух-трёх раз. Сейчас он решил обязательно пойти туда и постараться пригласить Хажар. Но нужно было придумать какой-то интересный ход. За ночь этот ход он придумал. Недалеко от них жила ещё одна девушка – Таифа, давняя их знакомая. Она была чуть старше их. Но свободно общалась с Хажар. Наутро он направился к ней. Обьяснил ситуацию. И попросил, чтобы она уговорила Хажар пойти с ними в кино.

Этот хитрый ход удался. Хажар дала согласие пойти с ними в кино. Вечером следующего для они втроём уже сидели в кинозале: Амир, Хажар и Таифа. Естественно, «молодая парочка» сидела, боясь шелохнуться. Хажар не отрывала глаз с экрана. А он то и дело поглядывал на неё. В то же время старался, чтобы она не догадывалась об этом. «В мыслях была только Хажар!.. Но я не смел прикоснуться даже к её рукаву. По пути домой и разговор не клеился. Возможно, мешало присутствие Таифы…»

Дойдя до ворот её дома, он спросил:

– Хажар, можно, я напишу Вам?

Она не сразу открыла рот. Постояв немного, как обычно, усмехнувшись, ответила:

– Что ж, напишите! – и впорхнула в свои ворота.

На том их встреча закончилась.

В первые месяцы после возвращения в Казань Амирхан писал ей часто. Она изредка отвечала. Но чувствовалось, что писались эти письма нехотя, сухо. Хажар продолжала играть ту же игру, что и раньше. Ты, мол, пишешь мне любовные письма, я, мол, отвечаю тебе обычными сообщениями о житье и бытье.

К весне Амирхан, наконец, понял, что Хажар к нему относится только как к соседу, как к младшему по возрасту человеку. Относительно возраста, действительно, это было правдой. Он ещё в прошлом году узнал, что она старше его на два года. Но тогда подумал, что же в этом странного? И его мать старше отца ровно на два года. Но, немного поразмыслив, понял – эти примеры несравнимые. То событие, когда его отца женили на осиротевшей, но имеющей крепкий свой дом и хозяйство соседке, случилось около сорока лет назад, были совсем другие времена, другие порядки. Притом это произошло почти в глухом селе. А сейчас новая жизнь, новые порядки. Совершенно другие представления о любви, о семье.

С такими мыслями в 1927 году он возвращался в Давлеканово на летние каникулы. Сразу же после приезда зашёл к соседям повидаться. Дома были только Бурхан-абзый и жена его Бибикамал. Мачеха сказала, что Хажар в гостях у сестры. Пробыв несколько дней с родителями и повстречавшись с оставшимися здесь друзьями, Амирхан начал было подумывать о том, как организовать встречу с Хажар. Но вдруг ему принесли плохую весть: её уже нет в Давлеканове. Оказывается, на днях видели её на вокзале, она садилась с каким-то парнем в поезд. На станции их провожал зять Бурхан-абзый Хайрутдин. Кто-то говорил, что родители не знали об этом событии, что она сбежала, не сообщив об этом отцу и мачехе. А может быть, домашних такой поворот дела устраивал: торговым делам пришёл конец, магазин они вынуждены были отдать за бесценок. Дети разошлись кто куда. Дом осиротел. Только Гайша с Хайрутдином да и Хажар оставались в посёлке.

«Не скрою, было больно оттого, что надежды оборвались так внезапно… Но клянусь, успокоился я быстро… Так в Даулякане одной невестой стало меньше. Этому событию люди не придали особого значения: Хажар была купеческой дочкой. Купечество сейчас не в моде. Жених Низам, наверное, чересчур дерзкий человек, если решился похитить купеческую дочку…»

Оказывается, этот Низам был из большого мишарского села Ыслак. Приезжал сюда пить кумыс. В Ыслаке находился волостной центр. Он там, как один из первых комсомольцев, был, оказывается, в какой-то значимой должности…

«Да, пора забыть о ней, вырвать из сердца!.. Но несчастная любовь моя была дорога мне… Нет-нет да напоминала о себе!.. С годами я стал лучше разбираться в жизни. Хажар правильно поступила, сбежав с парнем из Ыслака. Ничего другого ей не оставалось. Что ждало их семью – неизвестно».

Амирхан Еники спустя более сорока лет посетил дом Хажар с Низамом. В то время Низам уже был на заслуженном отдыхе. Проживали они в своём доме в Ессентуках. Об этой встрече писатель потом напишет: «В пожилой женщине было вовсе нетрудно узнать Хажар. Фигура, лицо, глаза – всё живо напоминало былой девичий облик. Я окликнул её: «Хажар!» И добавил: «Вы узнаёте меня?» Некоторое время она молча разглядывала меня, потом сказала решительно: «Нет, не узнаю…» Я назвал себя. Она чуть дрогнувшим голосом произнесла: «Ай Алла!..» И окликнула мужа: “Низам, иди сюда!..”»

Вот так завершилась первая, юношеская любовная история Амирхан-ага Еники. Но о том периоде своей жизни он потом охотно рассказывал.

Ещё с начала лета 1927 года у Амирхана было неспокойно на душе. Перед самым окончанием первого курса ему подсунули записку с угрозами, что его разоблачат обязательно. Записка была без подписи, но он догадался, что это дело рук Усмана Казака. Изредка встречаясь в городе, он всегда настороженно глядел на него, был недружелюбен. Правда, по отношению к Амирхану он вроде бы открыто особой враждебности не проявлял. Как всегда, среди ребят держался гордо, был высокомерен… Наверное, считал себя проводником новой жизни, идейным последователем революционных преобразований. «Да, революция продолжала наступление на старый мир… Её цель состояла в том, чтобы путём уничтожения сословных классов построить новую жизнь… Я боялся разоблачений. Я ждал, что слушатель совпартшколы Усман когда-нибудь продемонстрирует свою «классовую бдительность». Прежде всего это касалось моего происхождения…» – напишет об этом периоде своей жизни Амирхан-ага.

В те годы и дома, в Давлеканове, об этих изменениях в укладе жизни часто шли разговоры. Хотя большинство их сородичей были «мурзами в лаптях», обычными крестьянами, но и они пришли в уныние оттого, что сословных людей повсюду унижали. Были случаи, когда членов Белебеевского дворянского собрания, то есть таких же мурз, как и Еникиевы, всенародно посрамляли. Известные мурзы Сыртлановы, например, тогда подверглись таким гонениям. А во второй половине двадцатых годов стали усиленно преследовать и купцов разных мастей, вплоть до хозяев маленьких лавчонок, обслуживаемых самими же содержателями.

Да, в те годы и Амирхана, только-только вступавшего во взрослую жизнь, терзали такого рода сомнения. Он боялся преследований, ждал, что его могут наказать по поводу его социального происхождения. Видимо, юное его воображение воспринимало происходящее вокруг немного пугающим образом. Он был тогда чуточку мнительным, постоянно сомневающимся человеком. А можно сказать – и сверхосторожным по натуре. Помню, осенью 1970 года Союз писателей СССР выделил несколько путёвок и нашим писателям для туристической поездки в Турцию. Обзвонили ведущих писателей, составили небольшой список желающих поехать, согласовали этот список с отделом культуры Обкома КПСС и другими организациями. В этот список был включён и Амирхан Еники. Он дал согласие, представил необходимые документы. Представленные заявления и документы уже были заверены вышестоящими органами, и вдруг, перед самым отъездом, от поездки отказался Амирхан-ага. Тогда он мне, готовившему эти документы, сообщил, что боится провокации. «До этого ещё никого из татар в Турцию не выпускали. Здесь что-то неладно, наверное. Не будут ли они потом нас упрекать как националистов…» Примерно так объяснил он свой отказ. Действительно, повод для подобного рассуждения был. Земляк Амирхан-ага, журналист газеты «Социалистик Татарстан» Халяф Гарданов, после посещения Турции написал тёплые воспоминания об этой поездке. Потом его с высоких трибун не раз критиковали, «он, мол, восхваляет страну, входящую в блок НАТО…». Аяз Гилязов, Хасан Сарьян и ещё кто-то с удовольствием тогда съездили в Турцию. Правда, никаких воспоминаний об этой поездке никто из них уже не писал… Да, Амирхан-ага был с юношеских лет очень и очень осторожным человеком…

Вернёмся, однако, в двадцатые годы прошлого века.

Вот как Амирхан-ага вспоминает те времена: «Как правило, всё начиналось с доносов… Чтобы выгнали с учёбы, вполне достаточно было написать о ком-то, что он сын муллы или торговца. Проверкой никто себя не утруждал… В доносе можно было написать что угодно… А если навалилась на тебя такая беда, то уж никто тебе не поможет…»

Вскоре один из знакомых по школе парней сообщил ему, что Усман и его друзья готовят на Амира донос – собирают подписи… Он насторожился. Дни каникул 1927 года у Амирхана прошли вот с такими тревожными мыслями. Он знал, что в учебных заведениях Казани было уже несколько случаев исключения учащихся по таким доносам.

Обуреваемый такими сомнениями, он решает уехать из Давлеканова раньше других своих друзей… И окончательный разрыв отношений с Хажар не давал покоя его душе. Многие его друзья знали, что он был влюблён в неё. При общении некоторые из них стали проявлять сочувствие по этому поводу. Амирхану были неприятны такие разговоры.

В Казани Амирхан принимает окончательное решение: лучше уйти с госрабфака самому, пока не прогнали с позором. «Желание учиться во мне не угасло. И возраст позволял надеяться, что смогу ещё поступить куда-нибудь. Необходимо было изменить социальное положение – устроиться на работу». К этой мысли его подтолкнули, конечно, и следующие события. Появились вербовщики, призывающие поехать учителями в Среднюю Азию. Амирхану сообщил об этом его знакомый Джаляй, который был готов поехать туда учительствовать. Он и его уговаривал поехать с ним. Сначала Амирхан сомневался – примут ли их, недоучек, учителями? Посетив комиссариат просвещения, убедились: примут. Оказывается, кроме Средней Азии и в других местах была та же потребность.

Таким образом Амирхан и Джаляй в конце августа того же года оказались в Донбассе. Амирхана назначают учителем ликбеза в Будённовском шахтном управлении, где работало много выходцев из татар, не имеющих полного начального образования. А Джаляй был направлен на другую шахту с такими же целями. Секретарём партийной организации в Будённовке оказался тоже их земляк – мишарин Шакиров. И с его помощью Амирхан легко приступил к своим обязанностям по ликвидации неграмотности среди шахтёров. Его устроили в одну украинскую семью на квартиру. Для занятий в трёх шахтах этого управления отвели учебные комнаты и составили списки будущих учеников. «Учениками» Амирхана были в основном сезонные рабочие, только что приехавшие на заработки. Шахтёры трудились посменно, расписание учёбы было подогнано под распорядок дня их работы. С утра он занимался с теми, кому надо было идти во вторую смену, а к концу дня – с освободившимися от первой смены. На каждой шахте вёл занятия два дня в неделю. И времени для отдыха оставалось предостаточно. Здесь он заметно окреп и повзрослел. Был чуть выше среднего роста и крепкого, мускулистого телосложения. Поэтому казался старше своих восемнадцати лет. Благодаря начитанности был признан настоящим учителем. Это он чувствовал всем своим нутром. Многие его уважали. Иногда, в дни каких-либо праздников или семейных торжеств, приглашали и в гости. Люди, приехавшие на заработки временно, с руководством не вступали ни в какие конфликты, воздерживались от употребления спиртных напитков. Амирхан эти различия в поведении приезжих и местных заметил в первые же месяцы проживания в шахтёрском посёлке.

«Жизнь моя устроилась вполне благополучно. Старшие звали меня «мугаллимом». Поездка в Донбасс была для меня во всех отношениях полезна. Впервые за эти годы я чувствовал себя спокойно. Моим происхождением никто не интересовался. И моя вечная стеснительность при общении со здешними людьми вроде бы чуточку отступила».

После окончания сезона его провожали домой дружно, тепло. И украинская семья, где он провёл полгода, и сослуживцы несколько раз повторяли: «Приезжай ещё… Осенью обязательно приезжай». Эти слова тоже придавали уверенности в себе.

Естественно, и материальное положение было у Амирхана более чем удовлетворительное. «Платили мне за часы, и к концу месяца набегало рублей 90–100». Проживание в частной квартире с питанием в месяц стоило 25 рублей. Год тому назад учащиеся «Архумаса» получали 9 рублей стипендии, а он, работая курьером в магазине, – около 20 рублей. Действительно, зарплата шахтёров соответствовала их тяжёлой работе. В те же годы в Донбассе, только на другой шахте, работал и будущий писатель Наби Даули. Он рассказывал, что в первые месяцы после получки от радости они раскладывали пяти– или десятирублёвыми купюрами полы в комнатах общежития и считали шагами, у кого сколько квадратных метров заработка получилось.

От этой поездки Амирхан получил большое удовольствие. В конце мая 1928 года, после отъезда «сезонных шахтёров» с работы, он вернулся в Давлеканово с богатыми подарками и с достаточной суммой денег, оставшейся после покупки себе обновок. А самое главное – с определённым опытом учителя. До войны этот опыт он использовал ещё дважды: в Казани на курсах по переподготовке рабочих и в Узбекистане в школе.

Да, вернулся он из Донбасса с некоторой уверенностью в себе, в своих возможностях.