Текст книги "Испанский театр. Пьесы (сборник)"

Сцена XVIII

Дон Фернандо, граф.

Граф (в сторону). Какая участь ожидает

Тебя, о грешник, посмотри!

Ткач обе двери изнутри

Ключом надежно замыкает.

Творец, о, вижу, оскорбил

Тебя безумьем я надменным,

Чтобы орудьем столь презренным

Мою ты гордость поразил!

Дон Фернандо. Граф, я известен вам? (Снимает маску.)

Граф. Под черной

Я маской вас тотчас узнал.

Я вас и раньше угадал

По вашей дерзости проворной.

Дон Фернандо. Так кто ж я?

Граф. Ткач, иль я не прав?

Педро Алонсо? Нет? Так кто же?

Дон Фернандо. Меня вы не узнали все же.

В лицо мое вглядитесь, граф!

Граф. Из ваших слов я вижу, тайну

В себе скрывает ваш совет.

Фернандо вижу в вас портрет

Рамирес я. Необычайно

Лицом вы схожи.

Дон Фернандо. Это я.

Граф. Творец, спаси меня! Какое

Свершила преступленье злое

Греховность низкая моя,

Чтоб этот труп оледенелый

Из гроба вышел своего, —

Где мертвым видел я его, —

Свершить отмстительное дело!

Сестре я вашей честь вернул,

Дав руку ей. Что ж вы молчите?

Чего вы от меня хотите?

Дон Фернандо. Я не хочу, чтоб посягнул

Чернить язык ваш низкой ложью

Мои дела, их приписав

Господню чуду. Знайте ж, граф,

Хоть волю не свою, а божью

Свершить я призван наяву,

И чрез меня пусть мир узнает,

Само вас небо здесь карает, —

Граф, я не умер, я живу.

Небес карающею силой

Моя пусть доблесть станет вам.

Граф. Возможно ль? Но я видел сам,

Как пропасть страшная могилы

Под серым камнем скрыла вас!

Дон Фернандо. Обман! И чтоб мою вы славу

Здесь не пятнали так лукаво,

Вы мой прослушайте рассказ,

Шесть лет прошло с тех пор, как острый яд роняя

На славу, на добро, на все, что знаменито,

В тебя, о мой отец, вонзила зависть злая

Зуб вечной ярости и злобы ядовитой.

Счастливым мотыльком, в сиянье утопая

Монаршей милости, о мой отец маститый,

На пламя яркое ты радостно стремился,

Но гибель в нем нашел – и вдруг всего лишился!

Монаршья милость породила злую

Вражду в его врагах – охоту строить беды

(Отец мой изменить не мог, как не могу я,

Высокой чести той, что завещали деды),

И все ж враги отца сплели молву такую:

С Сейланом, мавром, он, с владыкою Толедо,

Задумал изменить; таким наветом ложным

Был сломлен правды щит, в бою всегда надежный.

И праведный алькайд был предан страшной казни,

Он злую смерть приял, и было небу все же

Угодно, чтоб враги, исполнясь неприязни

Ко мне, невинному, моею кровью тоже

Решили мир залить; но у своей боязни

Я крылья взял тогда и в храм укрылся божий,

Чтоб там святой Мартин плащом своим чудесным,

Как всех, укрыл меня от злобы их бесчестной.

И там, как громом, я сражен был вестью странной,

Что вы сестру мою преследуете страстью,

И чтоб спасти ее от участи нежданной

Стать жертвой слабости иль жертвой сладострастья,

Я отравить решился донью Анну.

Спасло ее тогда искусство иль участье

Того, кто делал яд: так смерти избежала,

И, мертвой притворясь, она не пострадала.

Мне бегством самому спастись лишь оставалось

От злой моей судьбы и от руки наемной.

Но тут сама беда ко мне явила жалость.

И я нашел приют своей судьбе бездомной, —

Страшнее не найти! И в час, когда, казалось,

Весь мир был погружен в объятья ночи темной,

Я в сердце отыскал желанное решенье

И план ужасный свой привел я в исполненье.

Я в нишу к мертвецам отважно проникаю

(Останки бренные она в себе таила),

Плиту холодную с трудом отодвигаю,

Что дверью для гробов неведомых служила.

Пещеру ужаса собой напоминая,

Разверзлась предо мной зловещая могила…

И той же ночью в гроб положенное тело,

Как лед застывшее, я вынимаю смело.

И саван сняв с него, чтоб больше вероятья

Придать возможно было моему обману,

Недвижный этот труп в свое облек я платье,

В лицо нанес ему зияющую рану, —

У тихой пристани его решил отнять я.

На узкой улице был мной положен странный

Зловещий гость… и первый луч рассвета

Застал меня в полях лишь саваном одетым.

Чуть солнце глянуло, холодный тpyп открыли.

По платью, по ключам и по бумагам личным,

Что кем-то я убит, согласно все решили.

И слухи скорбные, стремясь путем различным,

Сердца жестокие о том оповестили

(Кто б к грустной повести отнесся безразлично?),

И бренный труп предав его печальной доле,

Признали все тогда: меня в живых нет боле.

А я меж тем шагал от них уже далеко

Горами снежными, прохожим объясняя,

Ограблен будто я был шайкою жестокой.

Я наг брожу и нищ, и жалость вызываю

Я в добром пастыре в деревне одинокой.

К посильной помощи всех ближних призывая,

Он платье мне купил: и вот в чужой одежде

В Сеговью я спешу, доверившись надежде.

Но в город не вступив, я изменяю внешность:

Сбриваю бороду, хоть без того довольно

Несчастья прежние, страданья и поспешность

Мой изменили вид рукою своевольной.

А там сама нужда и злая безутешность

Всех грустных дел моих принудили невольно

Просить ткача меня к себе взять в подмастерье.

Педро Алонсо ткач – вот как зовусь теперь я!

Шесть раз с тех самых пор, о наш Оронт глубокий,

В лед превращал тебя туман зимы дождливой,

Шесть раз с тех самых пор вон тот хребет высокий

Венчал блестящий снег своей вспененной гривой,

Но, жребий свой забыв, столь жалкий, столь жестокий,

Блаженству предался я бедности счастливой,

Подобно страннику, что с берега морского

Глядит на ярость волн, на плеск прибоя злого.

И что ж, моя судьба щадить меня устала.

Красу небесную мне милой Теодоры

Она тогда своим орудием избрала.

Я красоту ее в дни бури, в дни позора

Сумел завоевать. О, как она блистала,

Чиста, верна, мила для сердца и для взора!

И я, гордясь моей прелестною подругой,

Мечтал ее назвать любимою супругой.

Я был к тому готов; но тут придворным шумом

Сеговия встревожилась глубоко,

Смутился мой покой предчувствием угрюмым

Насилья вашего, взнесенного высоко,

Чтоб силу новую придать ревнивым думам,

Изведать на себе позор руки жестокой,

Узнать позор сестры: за все обиды эти,

За каждую из них, мне ваша жизнь в ответе.

Вот повесть обо мне, о граф! Я рад безмерно,

Что я еще живу, земной исполнен силы,

Что кровь моя кипит, рука мне служит верно.

О нет, не чудо я, не страшный гость могилы!

Здесь за свою теперь расплатитесь вы скверну.

Пусть властная рука, что столько причинила

Бесчестья, здесь на жизнь отважно ополчится,

Пусть сталью дерзкою она вооружится. (Обнажает шпагу.)

Граф. Но раз Фернандо вы и брат вы доньи Анны,

А я ее супруг – так в чем причина злобы?

Дон Фернандо. Честь возвратив сестре, вы ей супруг желанный,

Я ж честь свою верну, открыв вам двери гроба.

Граф. Я вас не оскорблял, мне ваши речи странны,

Безумье дел моих смущать вас не должно бы.

Фернан Рамирес вы, а оскорблен был ими

Какой-то жалкий ткач, носил он Педро имя.

Дон Фернандо. Лицо все то ж оно; как прежде, вам являет

Печать бесчестную оно руки презренной.

Да, ткач был оскорблен и ткач вас убивает,

А не Фернандо здесь, признайтесь в том смиренно.

Вот сердце и его, как прежде, оскорбляет

Любовь к жене моей…

Граф. Красавицы надменной

Любви я не достиг, в чем мужу оскорбленье?

Дон Фернандо. Обидны для него и самые стремленья.

Дерутся, граф падает.

Граф. Убит я! Как меня караешь справедливо

Ты, праведный Творец! Внимай же: умирая,

Тебе открою все: свидетелем был лживым

Против тебя и твоего отца тогда я,

Но был склонен к тому своим отцом кичливым,

Так сильно мной и им владела зависть злая.

Но ты христианин: предсмертного мольбою

Молю, прости меня! (Умирает.)

Дон Фернандо. Умри! Прощен ты мною! (Уходит.)

Сцена XIX

Чичон, один.

Чичон. Я вижу: буря пронеслась,

Готов поверить я молчанью.

Тихонько выглянем! Ушел

Ткач-кабальеро. А какие,

Однако, здесь узнал я вещи!

Должно быть, помогает Педро

Сам черт. Так, значит, он – Фернандо

Рамирес! А ведь я тогда же

Сказал, что ткач такой отважный

В себе скрывает, верно, тайну.

А граф-то мой! Он мертвой рыбой

Простерт передо мной недвижно.

Однако за пределы дома

Фернандо зашвырнул ключи.

О, горе мне! Что делать стану

Я взаперти вот с этим трупом?

Никак нельзя назвать приятным

Такое общество! Я весь

Дрожу. Признаться, впрочем, должен,

Что и с живыми я всегда

Был мокрой курицей, а с мертвым

Совсем размякну. Погляжу,

Нельзя ль спуститься из окна мне?

Уж направляется к горам

Толпа разбойников свирепых.

Сооружу я из простынь

(Покрыто ими ложе графа

Несчастного) себе подобье

Висячей лестницы… Признаться,

Так плохо пахнет здесь, что я

Совсем задохся и теряю

Сознанье, хоть не знаю, кто

Из нас обоих плохо пахнет —

Я иль мертвец, лежащий здесь!

Перевал в Гуадарраме

Сцена XX

Дон Фернандо, Гарсеран, Камачо, Корнехо, Харамильо, разбойники. За сценой слышен шум битвы.

Дон Фернандо. Друзья! Вот он, желанный случай!

Уверен я, что он поможет

Нам искупить грехи былые,

Достойный положив конец

Скитаньям нашим. Побеждает

Свирепый мавр, неудержимо

Вперед идет он. Перед ним

Отходят в беспорядке наши.

Здесь многих тысяч стоит сотня

Лихих бойцов, как мы, привыкших

Вести борьбу в горах. И если

На мавров мы ударим дружно,

То от кастильцев отведем

Их ярость. Так вперед, друзья!

За короля, за нашу мать

Отчизну и за веру! Тех,

Кого мы жизнью оскорбляли,

Обяжем смертью здесь своей!

Гарсеран. С таким вождем, с такой высокой

Задачей – молнией рука,

Скалою сердце станет наше!

Корнехо. На них веди нас, капитан!

Идти мы рады за тобою.

Камачо. Все, что потеряно, вернем мы.

Харамильо. Итак, вперед! На них, на них!

Надевают маски.

Сцена XXI

Король и маркиз. Оба они вооружены, в руках у них обнаженные шпаги. Те же.

Маркиз. Бери коня, сеньор! Спасай

Скорее жизнь свою!

Король. О небо!

Мое ты дело защити,

Раз здесь твое я защищаю.

Дон Фернандо. Назад, назад! Кастильцы, стойте!

Не мавры, беспричинный страх

Вас побеждает: он вас гонит

Назад, Сантьяго![46]46
  Сантьяго – традиционный боевой клич испанских войск в средние века.


[Закрыть] В бой, на них!

Король. Маркиз, что это за отряд?

Покрыты масками их лица.

Смотрите, как ударом дружным

Они смутили сарацинов.

Маркиз. У неба помощи просил ты,

И небо помощь шлет тебе.

Король. Вперед, бойцы мои, вперед!

Пускай в сердцах геройских ваших

Воскреснет вновь былая доблесть!

Маркиз. Смотри, окровавленный мавр

Бежит, карабкаясь по скалам,

Откуда он сошел, тесня

Отряды наши.

Король. Нападите

Скорее на врага, маркиз,

К полкам вернитесь. Вы за честь

Мою и вашу обязались

Сражаться с мужеством примерным,

За сына вашего: он скрылся,

В такую трудную минуту

Покинув нас.

Маркиз. Известно небу,

Как я скорблю, что породил

Такого сына: умереть

Хотел бы я, чтобы не видеть

Его живым, иль жить, чтоб мертвым

Его мне видеть довелось.

Король. Ступайте. Утомлен я битвой,

Из уст моих взамен дыханья

Выходит пламя; на скале

Я этой дикой ждать вас буду

К себе с известьем о победе.

Солдаты (за сценой). Победа! Да живет Кастилья!

Король. Хвала тебе, о всемогущий

Владыка браней, ты открыл

Мне клад щедрот своих обильных!

Сцена XXII

Чичон (с обнаженной шпагой).

Чичон. Теперь, когда обратно в горы

Уходит мавр, спасаясь бегством,

Спокойно выйти я могу

Из-за скалы. Хочу участье

Принять в победе этой славной

Над злыми маврами. Ах, псы!

Теперь вы в зайцев превратились.

Постойте, я – Чичон, я – Шишка, —

Так всем вам шишек понаставлю!

Сцена XXIII

Входит маркиз, он ранен. Дон Фернандо преследует его своей шпагой. Чичон. Затем король.

Маркиз. О, кто ты, человек! Зачем,

Неверных победив, могучий

Клинок теперь ты обращаешь

На христиан?

Дон Фернандо. Я обращаю

Лишь на тебя его, маркиз.

Фернандо я Рамирес…

Входит король, он остается в стороне, прислушиваясь.

Король (в сторону). Небо!

Что слышу я!

Дон Фернандо. Угодно было

Творцу мне жизнь продлить, чтоб я

Мог доказать свою здесь верность,

Победу королю вернув

И покарав тебя жестоко

За зло, что причинил когда-то

Ты моему отцу и мне.

Король (в сторону). Мне тайну небо открывает.

Сопротивляться не могу

Я небесам.

Чичон (в сторону). Держись, маркиз,

Тебя сейчас мой ткач накормит,

Как злого пса.

Маркиз. Убит я. Стой!

Фернандо, слушай! Перед смертью

Я признаю, что я обязан

Своею жизнью, самой честью

Тебе и твоему отцу.

Он благороден был. О, пусть

Мое свидетельство избавит

Вас всех от злых плодов преступной

И низкой зависти!

Король. Довольно!

Фернандо, удержи клинок,

Раз он тебе во всем признался.

Дон Фернандо. Его ты слышал, государь?

А если так, то я доволен.

Узнай, что пред своею смертью

Граф, сын его, сознался в том же.

Чичон. Тому свидетелем был я.

Скрываясь под постелью графа,

Из уст его пред смертью слышал

Я то, что здесь сказал Фернандо.

Дон Фернандо. Я, государь, убил его.

Он оскорбил меня так тяжко

Своей неправой тиранией,

Что я в разбойники ушел.

Из-за него, из-за отца

Его жестокого отец мой

Своею кровью обагрил

Зловещий эшафот, а я

Спас жизнь себе обманом хитрым:

На труп убитого надел

Свое я платье, и меня

Тогда смешали с этим мертвым.

Он честь похитил у сестры.

Когда ж моей жене он страстью

Стал докучать своей и я

Его остановил, пять пальцев

Он отпечатал на моем

Лице. К твоим ногам, сеньор,

Свою я голову слагаю.

Не знаю, заслужил ли казнь,

Когда, как должно дворянину,

Я справедливо отомстил.

Король. Фернандо, доблести я вашей

И вашим людям здесь обязан

Своей победою сегодня.

И если б не были возмездьем,

Столь справедливым, а виной

Деянья ваши – и тогда бы

В знак благодарности вернул

За беспримерное геройство

В своей я милости вам место,

Что зависть отняла когда-то

У вас. Пусть предо мной пройдут

Солдаты ваши: их увидеть

Хочу и наградить как должно.

Сцена XXIV

Гарсеран, Камачо, Корнехо, Харамильо, разбойники, король, дон Фернандо, Чичон, маркиз (убитый).

Гарсеран. Великий государь, мы все

У ваших ног слагаем жизни.

Они вам честно послужили.

Король. Вы все получите награду

За ваши славные деянья.

Теперь скажите мне, Фернандо,

Сестра жива ли ваша?

Дон Фернандо. В том

Селе в одежде деревенской

Она скрывается… Смотрите,

Великой радуясь победе,

Сюда идут крестьяне, с ними

Сестра моя и следом

Моя супруга: все

Вам поздравления приносят.

Сцена XXV

Теодора, донья Анна и крестьяне; те же.

Донья Анна. Припасть хотим мы к королевским

Стопам.

Дон Фернандо. Так подойди, жена!

Узнай, угодно было небу

Предел законный положить

Страданьям нашим и тебя

Вознаградить за благородство.

И ты, сестра моя, вы обе

За милость короля ко мне

K стопам монаршим припадите.

Теодора. Дозволь смиренно целовать

Нам землю ту, где ты ступаешь.

Король. Нет, встаньте! Вам воздать почет

Хочу я, – вам, жена Фернандо,

И вам, сестра его.

Дон Фернандо. Теперь

То слово, что тебе когда-то

Дал ткач, пусть сдержит, Теодора,

Фернан Рамирес: благородна

Ты сердцем, и тебе обязан

Я руку дать свою, и честь,

И жизнь твоей душе высокой.

Вы ж, Гарсеран, теперь, когда

Блестящим зеркалом без пятен

Предстала честь моя пред вами

И честь сестры восстановило

Признанье графа, что он ей

Был мужем, – вы ей дайте руку.

Надеюсь, заслужил я честь

Стать вашим шурином.

Гарсеран. О, если

Согласна будет донья Анна

Вознаградить мои желанья,

То счастлив буду я без меры.

Я вместе с ней приобрету

Себе испытанного друга

И несравненную родню.

Донья Анна. Вполне достойна страсть такая

Руки и сердца.

Чичон. Я ж уверен,

Фернандо может вместо дара

За поздравленье мне простить

Мои грехи.

Дон Фернандо. Я их прощаю.

Хоть велики они: посмотрим,

Смогу ль я этим убедить (публике)

Сенат[47]47
  Сенат – так часто называли испанские комедиографы зрителей, к которым в финальной сцене обращались с просьбой простить автору недочеты комедии.


[Закрыть] простить грехи нам наши.

Занавес