Текст книги "Танец на закате"

Глава 7

– А у тебя усы, – услышал он ее насмешливый голос.

– Ну и что? Мне положено ходить с усами, – ответил он. – Ты лучше свои утри.

– А у меня что, тоже усы? – Она стала водить языком по губам. – У нас нет салфеток. И руки мы не мыли. Ну как, я их слизала?

– Нет. У тебя их вообще не было. – Он тихо засмеялся.

– Дурачить меня вздумал? Ну погоди… – Она встала и принялась гулять по крыше. – Боже, как здесь красиво! Только музыки не хватает. Хочется музыки, Куку, – протянула она с досадой.

– Могу спеть и сыграть для тебя что-нибудь. На губах. Что ты любишь?

Она подкатила к небу глаза.

– Из Филиппа Гласса что-нибудь…

– Я не знаю Филиппа Гласса, но могу спеть какой-нибудь французский шансон.

– Романтическое старье, – с презрением бросила она. – Черт, я забыла свой плеер с дисками у него.

Но Энди же запел, аккомпанируя себе губами, языком, щелчками пальцев и постукиванием по столу. Запел о том, что кто-то без кого-то не может жить. При этом он старательно выговаривал все эти полные непонятной глубины французские слова.

И она невольно заслушалась. А потом стала медленно кружить по крыше, прикрыв глаза, положив руки на воображаемые плечи воображаемого партнера. И Энди ужасно захотелось втиснуться под ее руки, положить ладони ей на талию…

Но он продолжал петь. И любоваться ею. И вскоре услышал, что она пытается тихонько подпевать ему, только не знает всех слов и поэтому временами переходит на «а-а-а» или «ммм».

Наконец песня закончилась. Раскланявшись с воображаемым партнером, она громко захлопала в ладоши.

– Браво, маэстро! Браво! А теперь можно что-нибудь веселенькое? А то от ваших песен хочется спать.

– Хочешь, сама себе пой что-нибудь веселенькое, – обиделся Энди. – Мне нравятся спокойные песни. В них больше глубины.

И назло ей громко запел песню Битлз «Пусть будет так».

– Лет ит би, лет ит би, лет ит би… – старательно выпевал он.

Она села на стул напротив него. Сначала только слушала его пение и качала в такт головой. А потом вдруг тоже запела, да так, что у Энди зазвенело в ушах. Запела громко, с душой. Сильным, красивым, джазовым голосом. Не сравнить с его пением…

К середине песни Энди только насвистывал мелодию, а пела она. И песня лилась, лилась и наконец вся вылилась.

– Ты меня сразила, Русалка. Ты что, профессиональная певица? Или это тоже от природы?

Она потянулась к бутылке и снова наполнила бокалы.

– Я училась пению и музыке семь лет, только в профессионалы выбиваться поленилась. Там столько конкуренции, лицемерия, зависти, злобы… Каждый думает, что он самый крутой, а все остальные – бездари. Не нравится мне этот мир шоу-бизнеса. – Она протянула ему бокал. – За что теперь выпьем, Куку?

Он почесал затылок. У него было много всяких пожеланий, но произнести их вслух он не мог. Они все казались слишком эгоистичными.

– Давай выпьем за что-то такое, что нас объединяет. За что-то общее, – наконец предложил он, давая ей свободу выбора.

– Что ж, тогда выпьем за то, чтобы Пьер не приехал, – быстро сказала она.

– Согласен. За то, чтобы Пьер не приехал. Никогда.

– Никогда.

Они звонко чокнулись. И на этот раз опрокинули свои бокалы с поразительной синхронностью. Как будто не пили, а пели.

– И где ты так лихо научилась пить, Русалка? – спросил он.

– В детстве. На вечеринках ученых. Папа часто брал меня с собой.

– Ты что, начала пить еще в детстве?

– Да.

– И как к этому относился твой папа?

– А он не знал. Просто мы, как все дети, пытались подражать взрослым. Воровали у них со стола бутылку, запирались в ванной и пытались ее распить. Правда, не могли выпить больше двух-трех глотков. Сваливались. И родители не могли понять, почему во время их вечеринок мы засыпали прямо на полу в ванной.

– Понятно. Значит, пить ты научилась у ученых мужей. Папа у тебя ученый, как я понял. А мама?

– А мама – актриса. Играет в театре. А в молодости снялась в трех фильмах с разными нашими французскими «звездами». Красивой была. И до сих пор красивая.

– Значит, ты похожа на нее?

– Нет. Она красивее. Я пошла в папу. Вымахала вон какая…

– Очень даже славно вымахала… Ну а сама чем занимаешься?

Она махнула рукой.

– Ой, обо мне неинтересно. Потом как-нибудь. Лучше смотри, там солнце скоро будет садиться. Пойдем любоваться закатом, Куку. – Она вскочила, схватила его за руку и потащила за собой. – Пойдем скорее…

Он повиновался. Они подошли к бордюру, забрались на него. Он сел, а она осталась стоять. И вдруг сложила ладони у груди в жесте «намасте», как это делают непальцы и индийцы, приветствуя друг друга, и склонила голову.

– Что ты делаешь, Русалка? – спросил он.

– Прощаюсь с богом Сурьей. Ты разве не знаешь, что в Индии и Непале Солнцу поклоняются, как божеству? Это древний арийский культ.

– Знаю. Но ведь ты не индианка и не непалка.

– Ну и что. Я тоже люблю Солнце и считаю, что ему нужно поклоняться. Оно дарит нам жизнь.

Она простояла несколько минут молча, склонив голову, а потом вдруг начала плавно водить руками по воздуху и покачиваться из стороны в сторону, словно в танце, и перебирать ногами, передвигаясь по бордюру.

У Энди дрогнуло сердце: она что, задумала теперь для Солнца сплясать? А вдруг свалится? Бордюр совсем узкий, с полметра, а то и меньше.

– Русалка, я понимаю твои чувства к Солнцу, но будет лучше, если ты станцуешь для него на крыше. Там места больше…

Но она как будто не услышала его. Продолжала размахивать руками и теперь уже довольно бодро притопывать.

– Русалка, сойди, пожалуйста, на крышу и танцуй себе, сколько влезет, – чуть громче и настойчивее попросил он.

Она снова не отреагировала. Энди вскочил на ноги.

– Русалка, прошу тебя, сойди на крышу!

Но она продолжала свой вдохновенный танец, не соображая, что, прощаясь с Солнцем, может запросто распроститься и со своей еще совсем молодой жизнью.

Энди решил спрыгнуть на крышу и силой стащить ее за собой. Но она вдруг повернулась к нему и обвила руками его шею. А потом запрокинула голову и рассмеялась. По русалочьи звонко и беззаботно.

Он не знал, почему его руки вдруг легли ей на бедра. И почему он притянул ее к себе и стал вместе с ней плавно покачиваться.

Что ж, падать, так вместе, подумал он, мгновенно забыв об опасности. И как можно помнить об опасности, когда на тебя смотрят пронзительно синие глаза русалки, в которых отражаются последние лучи заходящего солнца? Глаза, которые гораздо опаснее всех остальных опасностей мира?

И все это можно было бы назвать обычным танцем, если бы Энди не чувствовал, что ему нестерпимо хочется ее поцеловать. Поцеловать в эти дерзкие, улыбающиеся, дразнящие губы, которые опять так близко…

Внезапно вокруг все померкло. Она остановилась и глубоко вздохнула. Улыбка сползла с ее губ.

– Солнце зашло, – тихо сказала она. – Танец окончен.

Энди не мог с этим согласиться. Не хотел соглашаться. Он невольно глянул на горы и увидел, что их верхушки еще горят, но солнца больше нет. Почему ему так не хотелось, чтобы зашло солнце? Может, ему просто не хотелось выпускать из рук свою Русалку? И почему в ее голосе слышалось огорчение?

Но пока он раздумывал, она успела выскользнуть из его рук и спрыгнуть на крышу.

– Чего ты там стоишь, Куку? Надеешься, что солнце опять выйдет? – рассмеялась она.

– Оно выйдет. Только придется немного подождать. Но оно обязательно выйдет, Русалка, – ответил он с горьким оптимизмом.

Он спрыгнул с бордюра.

– Что теперь?

В ее глазах было столько удивления, как будто он задал ей глупейший вопрос в мире.

– Как что? Теперь пригласи меня куда-нибудь. Мы ведь решили веселиться? Или ты забыл?

– Куда же я могу тебя здесь пригласить, Русалка? В ресторан? В бассейн? На прогулку по парку?

– Можно сначала в ресторан. А потом в бассейн. А после и прогуляться по парку. Я также не откажусь от еще одной бутылочки вина, – прощебетала она весело.

– Я тоже не откажусь, – сказал он потухшим голосом. – Веселиться, так веселиться.

Хотя ему почему-то было не до веселья.

Почему он ее не поцеловал? Она ведь, похоже, была совсем не против. Может, даже ждала этого? А он… Джентльмен, тоже мне. Решил, что не имеет на это никакого права. А какое тогда он имеет право хотеть этого?

Но даже если она сама хотела поцелуя, то для нее это, скорее всего, просто мимолетная прихоть. Ведь она так быстро забыла об этом. Сама ведь сказала ему, что хочет не его, а такого, как он. Значит, правильно он ее не поцеловал. Для нее все равно это несерьезно.

А для него? Для него это серьезно?

Он думал об этом все время, пока они спускались по лестнице. И только в фойе вспомнил о менее интересных вещах.

– Добрый вечер, дорогие гости! А вы, как я погляжу, неплохо проводите у нас время! – встретил их улыбчивый администратор. – Вы чудесно поете, мисс Мерсье. Мы все заслушались.

– Спасибо, – сказала она кокетливо. – При случае спою еще.

– А у вас, надеюсь, есть для нас какие-нибудь утешительные новости? – спросил его Энди.

Под утешительными новостями он, конечно, имел в виду новости от Пьера. Например, что у него сломался джип где-нибудь в таком месте, выбраться откуда можно только пешком через снежный перевал…

– К сожалению, я по-прежнему не могу дозвониться, – ответил администратор. – Уж второй день к концу подходит, а от мистера Пьера ничего. Я даже волноваться начинаю.

Что ж, это вполне могло сойти за утешительную новость. Энди приятно оживился.

– Ну вам-то волноваться нечего. Он ведь заплатил вам за три номера на два дня вперед. А от себя лично я хочу вас поблагодарить за ваши неутомимые усилия. – Энди на радостях даже пожал администратору руку. – Спасибо. Спасибо вам, мистер…

– Суман Тхакури, – представился польщенный администратор.

Русалка, стоявшая молча чуть в стороне, незаметно потянула Энди за рукав. Он обернулся и увидел, что она тоже сияет и, вероятно, от нетерпения продолжить веселье топчется на месте.

– Извините, мистер Тхакури, но мы проголодались. Особенно мисс Мерсье… – сказал Энди.

– Конечно, конечно. Желаю вам приятного ужина. И если хотите, мы можем включить вам музыку. У нас отличная музыкальная система. И большая коллекция джазовой музыки, – похвастался довольный администратор.

Она всплеснула руками.

– Правда? А Гиллеспи есть?

Администратор озадачился и почесал затылок.

– Не уверен. Но можете сами порыться в дисках. Приятного вам ужина под музыку!

Он позвал Пракаша, который, опередив их, ворвался в ресторан и переполошил официантов. Они засуетились, и вскоре по залу ресторана покатился хриплый голос Армстронга.

– А нас здесь любят, Русалка, – сказал Энди, отодвигая для нее стул.

– Да. И Пьер, кажется, решил не портить нам веселье. Но, даже если он сейчас появится, ему это не удастся.

Они заказали ужин и бутылку вина. Армстронга сменила Элла Фитцджеральд, а потом Майлз Дэвис. Астрид аппетитно ела и одновременно тихонько мурлыкала себе под нос. Казалось, что бы ни играло, она знает все наизусть. Даже хип-хоп, который внезапно сменил джаз, из чего Энди сделал заключение, что ресторанная коллекция джаза истощилась.

– У них много хорошей старой музыки, только вот Филиппа Гласса нет. А жаль, – пробормотала она.

– А кто такой этот Филипп Гласс?

– Прекрасный музыкант и композитор. Часто играет с Рави Шанкаром. Недавно вместе выпустили новый альбом. Музыка совершенно потрясающая. Необыкновенно образная. Слушаешь и начинаешь видеть перед глазами всякие картинки или сценки.

– Ты так любишь музыку, Русалка. Ты наверняка до сих пор занимаешься чем-то, связанным с музыкой. Я прав?

– Нет.

– Тогда чем же ты занимаешься?

– Не скажу. – Она отодвинула от себя тарелку и вытерла салфеткой губы. – Лучше налей нам еще вина, и пойдем танцевать.

– Это что, такой большой секрет? – допытывался он.

– Нет. Но мне стыдно говорить.

– Ты занимаешься чем-то неприличным?

Пока он разливал вино, ему в голову лезли самые разнообразные неприличные мысли. Он видел ее танцующей вокруг шеста в стрип-баре. Или сидящей за стеклом в заведении пип-шоу. Или… Ему было слишком больно, чтобы продолжать свои догадки.

– Итак, чем же ты занимаешься, Русалка? – все же хотел выяснить он, надеясь, что она избавит его от неприличных догадок.

– Потом скажу. Когда будет подходящая обстановка. А сейчас я хочу танцевать. Ты составишь мне компанию?

Она снова одним махом опрокинула бокал и встала. Энди тоже, не желая от нее отставать, осушил свой бокал и встал. Подал ей руку и повел в центр зала. Догадливые официанты тут же сделали музыку погромче, сдвинули несколько столов, освобождая им пространство, и с растянутыми до ушей ртами расселись на стулья: приготовились созерцать шоу.

Она начала приплясывать еще на ходу, а как только они вышли на пустое пространство, отвязалась по полной. Высоко подняв над головой руки, она то по-арабски, то по-африкански трясла бедрами, соблазняя его. Но как только он приближался, быстро ускользала. Она кружилась и нежно хлестала его по лицу своими ароматными русыми волосами. Она подкрадывалась к нему сзади, брала за бедра и начинала плавно, как на волнах, покачиваться вместе с ним. Но стоило ему повернуться, чтобы обнять ее, ловко выворачивалась и затевала новую игру. Она откровенно дразнила его. Прикасалась к нему то плечом, то бедром. Сползала к его ногам и смотрела молящими глазами истомленной страстью женщины. Иногда набрасывалась на него, обвивала руками его шею, прижималась к нему всем своим гибким, извивающимся телом. Но как только он пытался удержать ее, снова ускользала.

Энди нравились ее игры – игры русалки. Ему нравилось быть во власти этих игр. Изобретательных и коварных. Его с ума сводили ее свобода и огонь в глазах. Он невольно представлял себе, какие игры можно было бы затеять с ней в постели, и чувствовал, как во всем его теле бешено пульсирует кровь. Его бросало в жар. Его пробирала дрожь. Ему казалось, что он беспробудно пьян и способен на что-то совершенно немыслимое. Невозможное. Если только ему удастся ее поймать.

Но она продолжала ускользать. Соблазняя, дразня его. Хотя в этом больше не было никакой необходимости, потому что Энди был уже соблазнен. Он был соблазнен и теперь только отчаянно хотел ее.

Наконец она резко перестала танцевать. Остановилась перед ним, тряхнула волосами. И вдруг просто взяла его за руки.

И он оробел. И вместо того, чтобы сделать с ней то, чего ему еще секунду назад так дьявольски хотелось, стал оглядывать ее разрумянившееся лицо. Обезумевшие от танца, но ясные, как сапфиры, все еще дерзко смеющиеся глаза. Хрустальные капельки пота на лбу. Приоткрытый алый рот, которым она хватала воздух.

– Я устала, Куку… Чертовски… Не могу больше… – сказала она, подкатив глаза.

Энди ей не верил. Он ждал продолжения игр. Но напрасно.

Официанты слегка приглушили музыку и яростно зааплодировали. Кто-то даже выкрикнул, как в театре:

– Браво! Бис!

И она повернулась к публике, растянула в улыбке губы и разъехалась в комичном реверансе.

– Хватит, ребята! На сегодня концерт окончен. Приходите завтра. Всем спасибо за внимание.

И только когда она снова повернулась к нему, Энди осмелился легким движеньем пальцев смахнуть с ее лба капельки пота.

– Что? – удивилась она.

– Так, ничего. Просто ты вспотела.

Они вернулись за столик, и Энди невольно вспомнил свои недавние умозаключения по поводу женщин. Куда же, черт подери, подевалось теперь это его «чисто эстетическое»? Он ведь всего пару минут назад просто исходил страстью к этой женщине?

Но это – не простая женщина, попытался утешить себя он. Это – русалка, завлекающая его в свои опасные игры…

– Итак, что ты будешь на десерт, Куку? – спросила она.

Тебя, услышал он ответ в своей все еще разгоряченной голове. Всю. Со всеми твоими русалочьими причудами. Отчаянную, легкомысленную, свободную…

– Ну что ты так уставился на меня, Куку? Мы десерт заказывать будем? Или ты все еще не можешь отойти от танцев? – удивленно спросила она.

– Не могу. Чувствую, что мне необходимо окунуться в холодную воду.

Она рассмеялась.

– Слабак. Что ж, тогда пошли плавать.

На этот раз он разделся быстрее нее и, пока она возилась со своими застежками, нырнул в бассейн. И ожидал, что зашипит, как раскаленная головешка, соприкоснувшись с водой. Но, слава богу, не зашипел, а только почувствовал райское расслабление и свежесть.

А ведь завтра, возможно, они расстанутся. Завтра их последний день в этом отеле. Приедет Пьер или нет, а им придется разойтись своими дорогами. И кто знает, увидятся ли они снова?

Он нырнул и вдруг почувствовал, что ему не хочется выныривать. Так и остался бы под водой, с радостью утонул бы, только бы не наступило завтра.

– Куку? Ты где? Где же ты, Куку? Не смей валять дурака! Выплывай сейчас же! – услышал он ее сердитый голос.

Потом раздался шумный всплеск, и вскоре он почувствовал где-то совсем рядом ее гибкое тело. Что она будет делать? – подумал он, погружаясь на дно и медленно пуская изо рта пузыри.

Но она не дала ему утонуть. Тонкие длинные руки словно водоросли обвили его торс и потащили к поверхности воды. Ему пришлось быстро вспомнить, что он умеет плавать. Он вынырнул и жадно глотнул воздуха.

– Ты что, утонуть вздумал? Меня одну здесь оставить? – задыхаясь, спросила она. – Ну и шуточки у тебя. Вот уж точно «куку». Или ты просто хотел поиздеваться надо мной?

Он тяжело дышал и ответить не мог. Она продолжала держать его за плечи, и при свете фонарей, окружающих бассейн, он видел в ее глазах молнии. Дочь бога Нептуна или Зевса, но никак не ученого, с усмешкой подумал он.

– Улыбается… Напугал меня до смерти и улыбается, – продолжала сердиться она. – И почему мужчины такие жестокие? И глупые, как дети?

– Потому что хотят, чтобы их любили, – ответил он, едва отдышавшись, и обхватил руками ее талию.

– Любили, – фыркнула она. – Как будто другого способа добиться любви не существует. И зачем? Чтобы потом сделать из женщины свою игрушку?

– Нет, – ответил он. – Чтобы тоже ее любить.

Поддерживая друг друга, они болтались на поверхности воды, как поплавки.

– Любить? – вдруг переспросила она странным голосом. – Нет, Куку, ты влюбляться в меня не вздумай. Это невозможно.

Она резко отпустила его плечи и быстро поплыла к лесенке. А ему ничего не оставалось, как от отчаяния снова погрузиться под воду. Но тонуть он больше не собирался. Потому что уже чувствовал себя утопленником.

Когда он выбрался из бассейна, то застал ее лежащей на траве. На животе и в его рубахе, едва прикрывающей ее попку. Изо рта у нее торчала травинка. Она жевала ее, болтала в воздухе согнутыми в коленках ногами и была похожа на саму себя в ту ночь, когда она появилась на пороге его бунгало на Корсике. Открытый лоб. Мокрые волосы лежат на спине пучком сосулек. Только в глазах теперь вместо испуга была беззаботность.

– Я опять одолжила у тебя рубашку, ничего? – спросила она, с улыбкой покосившись на него.

– Ничего. – Он натянул на мокрые трусы джинсы и лег рядом с ней. – У нас еще осталась прогулка по парку. Помнишь, я пригласил тебя?

– А я уже гуляю, – ответила она, продолжая болтать ногами. – И, между прочим, даже успела устать. Может, еще по бокалу вина и спать?

– Ох, Русалка, а ты, оказывается, пьянчужка! Нет, вина мы с тобой сегодня больше пить не будем.

– А я хочу. Тебе что, жалко? Все равно все наши счета оплачивает Пьер.

– Я и сам могу их оплатить. – Он похлопал себя по заднему карману джинсов, удостоверившись в наличии бумажника. – С какой это стати их должен оплачивать Пьер?

– А с такой, что с него не убудет. И потом, это по его вине мы торчим здесь, как пленники.

– И тебе здесь плохо торчать?

– Нет. С того момента, как сорвалась наша операция «Фантомас», мне тут стало нравиться. Кстати, я даже немного соскучилась по нашей охране.

– Тогда давай сходим к ограде. Проверим, чем они заняты.

Она на удивление охотно согласилась. Похоже, ради куража.

Прячась за деревьями, они приблизились к тому кусту, который помог им сегодня перед рассветом осуществить незаметное перескакивание через ограду. Затаились. И услышали по ту сторону ограды разговор. Конечно же, на непальском.

Она тяжело вздохнула.

– Стерегут нас. И все ждут Пьера.

Энди прикрыл ладонью ее рот.

– Тише, Русалка. Я хочу послушать…

– Ты что-то понимаешь? – сквозь его ладонь прожужжала она.

– Не все, но то, что они говорят, понять не сложно, потому что они ругаются, – прошептал он ей на ухо.

– Ругаются?

– Да. Но не между собой. Они ругают Пьера.

– Ой, это уже интересно. Переведи мне, пожалуйста, Куку.

– Не могу, Русалка. Они употребляют грязные слова.

Ее глаза в темноте заискрились.

– Очень грязные? Какие?

– У меня язык не повернется такое проговорить.

– Пожалуйста, Куку, – взмолилась она в его ладошку. – Я тоже хочу услышать эти слова. Уверена, что они как раз и выражают истинную сущность Пьера.

Но вместо того, чтобы обласкать ее слух непристойными непальскими ругательствами, он взял ее за руку и вытащил из-под куста.

– Пойдем спать, Русалка. Уже поздно…

Она на удивление легко смирилась. Они вернулись в номер, и только тут Энди почувствовал, что усталость просто косит его с ног. Еще бы! Бессонная ночь, попытка к побегу. Потом обезьянья акробатика с ее сумкой. А затем полдня самых бурных развлечений.

– Я дико устал, Русалка. Хочу спать, – сказал он, плюхнувшись на диван.

– Я тоже. Что ж, спокойной ночи, Куку.

– Сладких сновидений, Русалка.

Совершенно привычно, как будто делал это всю свою жизнь, он прикрыл глаза и приготовил щеку для поцелуя. Но поцелуя не дождался. Открыл удивленные глаза и уставился на нее.

Она сидела у дивана на полу, улыбалась и, подставив щеку, ждала его поцелуя.

Энди не заставил себя ждать. Поцеловал ее. Не поцеловал, а прилип к ее щеке губами, как пчела к цветку. И не мог оторваться, пока она сама не убрала свою щеку. Сладкую, пахнущую ванилью с миндалем. А потом он увидел в проеме двери ее машущую руку…