Текст книги "Компаньонка"

Глава 15

Кора ровно до трех ждала Луизу снаружи, хотя на улице было жарко, а другие танцоры уже вышли. Ей хотелось урвать несколько вольных минут и собраться с духом: впереди был длинный вечер, и нельзя показывать Луизе свою рану, не то она насыплет туда соли своими провокациями. Надо притвориться, что никакой раны нет, и самой в это поверить. Осторожно, не думай про Хейверилл, Массачусетс, шипы в теле; забудь о своем горе, от которого буквально лопается сердце. Хорошо хоть не пятница, а то бы предстояло два дня без отрыва от Луизы. Нет, завтра утром Кора снова отведет Луизу в класс, а сама вернется в пустую квартиру и сможет погоревать как следует. У нее будет на это целых пять часов одиночества.

Или не одиночества. Если уж с кем и делиться, то, пожалуй, с Йозефом Шмидтом. Прийти в ту же аптеку, купить лимонада. Может, ей это пришло на ум потому, что немец и так уже много про нее знает. А может быть, и не поэтому. Ладно, неважно.

Ну а сегодня… сегодня Луиза будет вымотанная, как обычно; такую Луизу вполне можно вынести. По дороге домой у нее обычно нет сил задираться, а если она и открывает рот, то не для беседы, а чтобы сообщить, например, как красив Тед Шон; какие идиотки другие танцовщицы; и как она хочет поскорей принять ванну. На это отвечать необязательно, что сегодня очень кстати. Пусть Луиза молчит или пусть трещит о своем, лишь бы не препираться: в носу – запах роз с Центрального вокзала, перед глазами – мятый подол садящейся в поезд Мэри О’Делл. Кора поднимает брови и глотает слезы на углу Семьдесят второй и Бродвея.

Хоть бы сегодня Луизу в танцклассе как следует погоняли по жаре.

Ровно в три Кора направилась в подвал; Луиза окликнула ее снизу и пробежала пол-лестницы ей навстречу. Глаза у нее горели, она улыбалась и, хотя еще не успела переодеться, усталой не выглядела – ее переполнял восторг.

– Меня взяли! – Она влажной теплой ладонью стиснула Корин локоть. – Меня взяли в труппу, Кора! Они выбрали меня! Мисс Рут приехала, и они приняли решение. Пойдем в студию, она хочет с тобой поговорить. Они выбрали только одну девушку! – Луиза ткнула себя в грудь, обтянутую мокрым трико: – Меня.

– Ой, Луиза! – Кора схватила ее за руки. – Ну молодчинка!

Да, в этот миг Кора забыла о своем горе. Она знала, что Луиза изо всех сил стремилась попасть в труппу. Приятно видеть, как сбываются мечты, даже чужие.

– Правда, здорово? Ну здорово же! Прямо сейчас отправлю маме телеграмму. Зайдем по дороге домой.

Из студии вышла высокая узколицая танцовщица; на лбу испарина. Проходя мимо, враждебно глянула на Луизу. Луиза в ответ улыбнулась и помахала.

– Кто бы мог подумать! – сказала она в спину девушке. – Старушка Луизочка – единственная, кого выбрали! – Девушка скрылась наверху, и сияющая Луиза повернулась к Коре: – Я приступаю немедленно. Завтра вместе с труппой еду в Филадельфию, вечером представление.

– В Филадельфию? – Кора облокотилась на перила. – Завтра? Как это?

– Я так и знала, что вы не поверите. Так и сказала: она не поверит! Спросите мисс Рут. – И она весьма настойчиво потянула Кору за локоть. – Спуститесь и спросите сами. Она вас ждет.

Внизу, в студии, у пианино стояла безукоризненно прямая Рут Сен-Дени: белые волосы забраны в пучок на затылке, длинная черная юбка, босые ноги. Да, подтвердила она, Луиза говорит правду. Завтра утром ее ждут в студии с вещами на два дня. Труппа вместе с Луизой сразу после занятий уезжает в Филадельфию. Представление закончится поздним вечером, переночуют в отеле, наутро выедут обратно и к началу занятий будут здесь.

– Беспокоиться нет нужды, – заверила она Кору и снисходительно взмахнула рукой; от запястья к локтю скользнул нефритовый браслет. – Я еду с ними и буду лично отвечать за Луизу. – Она повернулась к девочке: – Мы будем спать в одной комнате.

Очевидно, Луиза по-прежнему питала неприязнь к фальшивым улыбкам, но на нейтральную мину ее хватило.

– И если в Филадельфии все будет хорошо, – продолжила Сен-Дени, пристально глянув на Луизу, – то есть, я имею в виду, все, и Луиза будет не только хорошо танцевать, но и вести себя, как следует в студии «Денишон», – тогда Луиза присоединится к труппе. – Рут кивнула Коре: – Уже в конце недели Луиза сможет переехать в наш пансион. Мужчины и женщины у нас живут на разных этажах, и, разумеется, есть своя компаньонка.

Луиза весело глянула на Кору:

– Сможете поехать домой. Езжайте завтра, если хотите. Все будет прекрасно!

И, не дожидаясь Кориного ответа, ушла переодеваться. Кора стоически проводила ее взглядом. Похоже, Луиза предпочитает жить в одной комнате с кем угодно, даже со строгой Сен-Дени, только бы не с Корой. Она радуется Кориному отъезду – пожалуй, не меньше, чем поездке в Филадельфию и приглашению в труппу. Ну что ж, она права. Нет причин задерживаться в Нью-Йорке, нет и желания. Как и Луиза, Кора съездила не зря. У нее были вопросы – она получила ответы, пусть и удручающие. Может, в Уичите горе смягчится, и в конце концов Кора будет рада, что съездила в Нью-Йорк, благодарна за то, что ей удалось хотя бы разок поговорить с матерью и узнать имя отца. Она привезет домой воспоминания о бродвейских ревю, о поездках на метро, о шестидесятиэтажных зданиях. И будет помнить Йозефа Шмидта, и как они шли по улице и везли радио в коляске, и как его пальцы дотронулись до ее уха, и как он на нее смотрел. Она запомнит, как пробудила в нем желание, как желание пробудилось в ней. Или об этом лучше не вспоминать? Неизвестно. Вот приедет домой и узнает.

Луиза настояла, чтобы сели обедать у стойки в забегаловке напротив: ей хотелось поделиться радостью с Флойдом и заодно поработать над дикцией. Кора согласилась: во-первых, Луиза это заслужила, во-вторых, не хотелось препираться, а в-главных, ей вообще тяжело было сейчас поддерживать разговор, тем более с Луизой, – пусть девчонка отвлечется на Флойда. Расчет оказался верен. Добрых полчаса Кора нехотя ковыряла горячий бутерброд с сыром, а Луиза поедала сливочный пломбир с сиропом и иногда улыбалась последней, отчаянной попытке Флойда ее покорить. Молодой человек старался как мог. Других покупателей игнорировал, зато в Луизин пломбир по первому намеку добавлял взбитые сливки. Луиза получила и дополнительную вишенку, которую принялась сосать черенком наружу, как леденец, так что губы стали ярко-алыми. Но Кора и тут не вмешалась. Скоро за Луизой будет следить Сен-Дени, пусть она и наводит лоск на Луизины манеры. Ну а Корина миссия выполнена, она сдает дела; вот и прекрасно.

Но когда Флойд перегнулся через стойку и что-то очень тихо зашептал Луизе в ухо, Кора многозначительно прокашлялась и заявила, что им пора.

– Почему это? Почему пора? – Луиза скусила черенок и зажевала вишню, как резинку. – Если вы уже поели, идите, я вас догоню.

– Нет, ты идешь со мной и прямо сейчас. – От боли в груди голос был резким и ломким. – Потому что хорошего понемножку, Луиза. Честное слово. Хорошего понемножку. – Кора встала, и лицо у нее, видимо, было такое, что Луиза без дальнейших возражений промокнула рот салфеткой и пожелала Флойду доброй ночи.

Позже, когда Кора в постели дочитывала «Век невинности», Луиза спросила: что это вы сегодня такая мрачная.

– Вы весь вечер как в воду опущенная. – Луиза стояла у постели в ночной рубашке бледно-розового шелка – без рукавов, с подолом едва ли до колен. Как из брачного приданого; Кора не представляла, откуда она могла взяться у девочки. Кора пыталась читать дальше, но чувствовала, что Луиза стоит рядом и смотрит. Сама-то Луиза частенько закрывала лицо книгой, а вот другим мешала читать без зазрения совести.

– Что с вами? Мне уже бояться? Вид у вас такой, будто вы собрались кого-то убить.

– Все хорошо. – Кора выдавила улыбку. У нее болела челюсть, оттого что она долго сжимала зубы. Но Кора не злилась, нет. Только печаль, разочарование, усталость от плохого дня.

– Мама говорит, когда строишь такое лицо, морщины появляются. Я не вас имею в виду. Но не говорите потом, что я не предупреждала. – Луиза надела туфли, процокала по полу в ванную и закрыла за собой дверь.

Кора снова уставилась в книгу. Если Луизе охота посмотреть, как ее ночнушка выглядит с каблуками, пожалуйста, пусть смотрит – не выходя из ванной. Ей не хотелось спорить. Хотелось лишь остаться одной и мирно почитать. Но и книга сегодня раздражала. Луиза права насчет героя: никакой он не герой; старик уже, нелюбимая жена давно умерла, а он все никак не может собраться с духом и посмотреть в глаза своей настоящей любви, которая тоже успела постареть. Кора читала прищурившись, и все же вбирала каждое слово, хотя подбородок трясся, а строчки расплывались. Дочитав, закрыла книгу и скрестила руки, глядя в гороховую стенку. Отвратительный финал. Этот дурак потратил жизнь впустую. Кора нахмурилась и почувствовала, как углубляются морщины на лице. Да, верно, правы Луиза и ее мать, она сама себя старит. Теперь-то Кора знает в точности, как именно состарится, как будет выглядеть лет через двадцать, а то и меньше. Как Мэри О’Делл.

Луиза распахнула дверь ванной и молча встала на пороге, явно ожидая, что Кора на нее посмотрит. Кора и посмотрела – раздраженно, и тогда Луиза отвернулась; одна черная прядь прилипла к губам. Луиза все еще была на каблуках, и, когда крутилась туда-сюда, подол ночной рубашки вихрился.

– Вчера ночью стреляли, вы слышали?

Кора покачала головой, но Луиза не смотрела. Потом глянула на Кору выжидающе.

– Нет, – сказала та.

– А. Ну вот. Завтра, наверное, в газетах напишут. Девочка сегодня рассказывала на занятиях. В квартале от ее дома. – Снимая туфли, Луиза оперлась на косяк. – Сказала, агенту стукнули на самогонный аппарат, а когда приехала полиция, кто-то начал стрелять. И в подъезде убили мальчика. Она говорит, его кровь и мозги разбрызгались по всему крыльцу.

Кора нахмурилась; она сразу подумала про Говарда и Эрла – всегда о них думала, когда ей рассказывали про убитых или раненых мальчиков, любых, каких угодно.

– Ужасно.

– Да уж. – Луиза взяла в руки по туфле и подошла к кровати. – Она сказала, с тех пор как приняли сухой закон, у них в окрестностях стало гораздо страшнее. Раньше, говорит, такого не случалось никогда. Было безопасно.

Кора опять кивнула, уже начеку. Понятно, что Луиза задумала. Хочет затеять спор.

– Не знаю, не уверена, – пробормотала Кора, залезла поглубже под простыню и прижалась щекой к подушке. – Не надо было связываться с бутлегерами и самогонщиками.

– А он и не связывался. – Луиза бросила туфли у кровати. – Он вообще был ни при чем. Просто жил в этом доме, со своей семьей, и нечаянно оказался в подъезде. Та девчонка говорит, что всегда его знала, он был просто хороший парень.

Кора молчала, прислушиваясь к гудению вентилятора. Нет, ее не втянешь в спор. У нее нет сил.

Луиза вздохнула и легла в постель. От нее пахло зубной пастой и тальком. Ночи были такие теплые, что Кора и Луиза спали под простыней, а тонкое хлопчатое покрывало складывали в ногах.

– Как глупо, – сказала Луиза, натягивая на себя простыню. – Люди же все равно пьют и будут пить. Ну хочется им выпить, вот и все. – Она покосилась на воротничок Кориной ночной рубашки. – Как вы только спите в этом, неужели вам не мешает? Кружева эти на шее… Неудобно же. А что думает ваш муж?

Кора молча потянулась к выключателю. Она не собирается спорить ни о ночной рубашке, ни о сухом законе – ни о чем. Она собирается спать, ничего не чувствовать, завершить этот длинный день наконец.

И она уснула почти мгновенно. Но ей снились сны; и один сон Кора вспомнит наутро и будет помнить еще долго. Вот этот сон. Прямо в ночной рубашке, с кружевом на воротничке, с хлопчатым подолом до полу, она сидит за столом у себя в гостиной, в Уичите. Рядом с ней Алан и Реймонд Уокер, в костюмах, с чашками чая в руках. Они приветливы, мило с нею беседуют, но у Алана одна рука под столом, и у Реймонда тоже, и видно по глазам: там, под столом, делается что-то запретное. Кора не смотрит под стол, этого и не требуется; видно по улыбкам, по озорным взглядам. И это дико злит Кору. Она подносит ко рту чашку с чаем, а там пиво, и во сне оно сладкое, как чай с медом. «Как жидкое золото», – говорит Алан и поднимает свою чашку, словно хочет сказать тост за ее здоровье. Снаружи воют сирены, все ближе, – может, взаправдашние нью-йоркские сирены с темных улиц ворвались в ее сон, – но ей так хочется пить, такая жажда, что она перестает сходить с ума и беспокоиться о сиренах и делает долгий глоток из своей чашки, и это такая упоительная сладость, такая восхитительная прохлада, что она запрокидывает голову и осушает чашку до дна. Алан улыбается и говорит: все будет хорошо. Надо прятаться, но мы не плохие люди. Мы просто хотим пить.

Она так и не поняла, от чего проснулась. Позже сообразила, что в комнате давно стоит тишина, никакого движения, только мерный шум вентилятора. И все-таки она проснулась; то ли жарко стало, то ли выхлоп машины разбудил. Она немного полежала, не открывая глаз, вспоминая странный сон и воображаемую сладость пива. Сон, а не воспоминание. По улице проехала машина, протарахтела другая, и Кора открыла глаза. Тонкая занавеска сияла, подсвеченная оранжевыми огнями улицы, и Кора перевернулась на другой бок, осторожно, чтоб не потревожить Луизу. За прошедшие недели Кора привыкла делить постель и лежать на своей половине, не раскидывая руки и ноги, как дома на широкой кровати. Вот и теперь она вгляделась в полутьму: где там Луизина голова и сколько осталось места ей.

Но головы не было, только белая подушка.

Кора села и пошарила по простыне.

– Луиза?

Шум вентилятора. Кора потянулась к выключателю, ладонью заслонила глаза от света. В ванной темно. Кора откинула простыню и встала.

– Луиза! Ты здесь? Отзовись.

Она еще раз, для верности, заглянула в ванную и побежала на кухню. В гостиной дернула за цепочку торшера. Сиамский кот не мигая глядел со стены.

Кора бросилась назад в спальню и схватила с тумбочки часы. Три двадцать ночи. Она задрала подол ночнушки, встала одним коленом на постель и заглянула за другую сторону кровати, где Луиза вечером бросила туфли. Туфель не было. Ну конечно же их не было. Луиза нарочно их там оставила, открыто, прямо у нее на глазах. Сколько было времени? Десять вечера? Пять часов назад. Когда она ушла – неизвестно. Кора отодвинула занавеску на окне и посмотрела на улицу. Даже в этот ранний час там не было пустынно; мужчины и женщины шагали по тротуарам, садились в такси, стояли на углах по двое-трое. В доме напротив кое-где горели окна. Но закусочная была закрыта, вывеска не светилась, свет не горел. Мужчина без пиджака помахал ей с тротуара, двое его приятелей засмеялись, как смеются всяким голоногим девчонкам на улице. Нашли спектакль; Кора в строгой ночной сорочке с кружевным воротничком, с волосами по плечам, шагнула от окна и скрестила руки на груди. Сердце колотилось.

Что теперь делать? Будить соседей? Кора кого-то встречала в подъезде и на лестнице, но эти люди даже «здрасьте» ей не говорили. Пойти покричать на улице? Спросить прохожего, как найти полицейского? И что полицейский? Примет заявление? Кора потеребила кружева на воротничке. Пожалуй, настоящую тревогу поднимать нет нужды. С Луизой, скорее всего, ничего не случилось. Она просто сбежала повеселиться и скоро придет. Тогда-то Кора ей и задаст. Отругает как следует, все ей выскажет: и как Луиза ее напугала, и какая это дичайшая глупость – гулять среди ночи по Нью-Йорку в одиночку. Или она не понимает, что Коре достаточно сказать одно словечко Рут Сен-Дени – одно словечко, – и Луиза вылетит из труппы и не поедет ни в какую Филадельфию?

Кора выключила свет, чтоб ее не увидели снаружи, и снова подошла к окну. Дурочка, думала она, рыская взглядом туда-сюда по улице. Пожалуй, действительно надо бы доложить Сен-Дени. И Луиза поедет обратно в Канзас, из-за своего ребячества потеряет все. Но Кора понимала, что, если Луиза вернется, Кора не будет на нее доносить. Да, девчонку надо наказать, но не так жестоко; ведь у нее почти получилось, ее выбрали, одну-единственную.

Неизвестно, сколько прошло времени, но в конце концов Кора увидела парочку, которая двигалась по тротуару как-то странно: фигура повыше держалась прямо и то ли тащила, то ли поддерживала другую фигурку, поменьше, в светлом платье без рукавов. Кора прижалась лбом к оконному стеклу, прищурилась и увидела стриженые черные волосы. Схватила с кухонного стола ключи и босиком поскакала вниз по лестнице, одной рукой хватаясь за узкие перила. К площадке первого этажа Кора уже слышала собственное дыхание; ноздри у нее раздувались, как у разъяренного быка. Она сбежала вниз, промчалась по щербатому полу подъезда и попыталась распахнуть дверь на улицу, но обнаружила, что ее закрыли на ночь. Кора отщелкнула замок и распахнула дверь, с силой грохнув ею о наружную стену.

– Ой, здравствуйте…

На крылечке стоял Флойд Смизерс. Галстук-бабочка болтался у него на воротнике. Флойд стоял весьма смирно, изо всех сил стараясь удержать Луизу, которая обмякла у него на руке, как тряпичная кукла. На ней по-прежнему была ночная сорочка и туфли на каблуках. Луиза подняла голову, приоткрыла глаза и посмотрела на Кору.

– И-ти-ить-колотить… Н-не… надо меня… к ней… А? Ну, куда-нибудь… в другое место? Т-только… н-не… к ней… – Она скорчила Коре рожу. – У тебя… отвр… тительный балахон, ты прям как Мэри-бедняжка… со своим барашком…

Флойд выдержал Корин взгляд. Парень был встревожен и совершенно трезв.

– Я ее просто проводил.

Кора на мгновение лишилась дара речи. Ей захотелось раскорябать его румяное студенческое лицо острым ключом от двери. Вот кто виноват, даже больше, чем Луиза. Теперь-то Кора поняла, о чем они шептались над стойкой. Он это все и задумал – вытащил пятнадцатилетнюю девчонку из дому одну, напоил в хлам, а потом… что он с ней сделал? Ночь была теплая, душная, но Кору от ужаса бросило в дрожь.

– Вы отвратительны, – яростно прошептала она. – Я вызову полицию.

Он замотал головой:

– Да я вовсе не собирался… – Тут Луиза стала вываливаться у него из рук, и он для устойчивости пошире расставил ноги.

– Догадываюсь, что вы собирались. – Кора подскочила к Луизе с другой стороны и обвила ее вялую голую руку вокруг своей шеи. – Я ее забираю, большое спасибо. Но будьте уверены, Флойд, я с вами не прощаюсь. Увидимся в полиции. Она ребенок, ей пятнадцать лет, и вы это знали.

Флойд высвободился и шагнул в сторону. Луиза всем телом повисла на Коре, они пошатнулись и навалились на стену. Некрупная Луиза оказалась неожиданно тяжелой; плотной, как намокшая губка, да еще и шелковая сорочка скользила – трудно ухватиться. Кора выпрямилась, обняла Луизу свободной рукой за талию и осторожно шагнула к лестнице. Луиза положила голову ей на плечо и прошептала что-то неразборчивое. От нее пахло кислым молоком и хвоей.

– Флойд. – Кора, тяжело дыша, повернула к нему голову. Может, он уже ушел. – Флойд?

– Да?

Кора прикрыла глаза.

– Три этажа. Помогите мне.

Он подскочил, взял Луизу на руки и молча понес по лестнице. Луиза вяло отбрыкивалась, невнятно возмущалась и шлепала его по спине. На площадке второго этажа у нее с ноги свалилась туфля, но Кора не стала поднимать. Еще чего. Может, завтра утром найдется, а может, и нет. Эту потерю, сочла Кора, Луиза заслужила.

Флойд остановился у дверей квартиры, переводя дыхание. Кора вставила ключ в замок. Луиза, которую восхождение несколько оживило, тоже громко сопела, но нарочно, в шутку, выдыхая прямо Коре в ухо едкие хвойные пары.

– Н-н-ну как, Кора? А? – пробормотала она, не открывая глаз. – Эт’ знаешь чт… что? Эт’ джин, во-от. П-пробуй. Честно. П-пробуй, можт занудства поубавится…

Кора открыла дверь и прошла через кухню в спальню.

– На кровать, – распорядилась она и дернула цепочку, включая свет.

Флойд свалил Луизу на кровать, не очень-то нежно, и отступил на шаг, тяжело дыша, еще красный от натуги. Раскаяния у него, кажется, поубавилось. Теперь он, похоже, обижен. Очевидно, думает, что искупил вину, доставив Луизу на этаж. Этого совершенно недостаточно.

– Между нами ничего не было, – сказал Флойд. – Ничего. Я ее просто проводил.

Кора вгляделась в него: не врет? Ей хотелось верить. Отчаянно хотелось. Но он может плести что угодно, чтоб выпутаться. Румянец делает его еще моложе, совсем мальчишкой. Может, и не врет. Ну а как проверишь?

Кора испепелила его взглядом:

– Почему вы до сих пор здесь?

Флойд развел руками, повернулся и выскочил из комнаты. Хлопнула дверь. Луиза опять засмеялась. Она лежала на боку, подтянув голые коленки к подбородку. Но вдруг замолчала, насупив черные бровки. Приложила руку к животу и вдруг сильно помрачнела, даже струхнула.

– Ой. Ой-ой. Кажется, меня сейчас стошнит.

Кора поморщилась. Вот и все девчонкины угрызения. Коре ее не жалко.

– Бога ради, в ванной. И учти, я тебя не понесу. Не можешь идти – ползи.

Луиза – удивительно – так и сделала: перекатилась на живот и поставила руки на пол. Попыталась съехать с кровати вся, потеряла равновесие и упала, так что подол ночнушки задрался до бедер. Но тут же очухалась и, тихо подвывая, поползла на четвереньках, как годовалый ребенок, в темную ванную. К облегчению Коры, белье на ней присутствовало.

Кора прошла за ней в ванную и включила свет. Два блестящих таракана метнулись в слив раковины, и Луиза уткнулась лицом в сгиб локтя. Она лежала на боку рядом с унитазом. Кора, на которую до головокружения давили красные стены, оперлась на раковину. Хотелось лечь обратно в постель и уснуть, но если ей нужна правда, надо вытрясти ее немедленно.

– Где ты взяла спиртное? Где Флойд взял спиртное?

Луиза улыбнулась, по-прежнему закрывая глаза бледной рукой.

– Понятия не имею. Я просто пошла с ним.

«Пнятия» и «пышла» прозвучали вполне по-канзасски; куда только девалось новое столичное произношение.

– Чертовски отличное место, Кора. Заходишь, как будто в телефонную будку, потом стучишь в стенку, как надо, дверка открывается, и ты внутри. Ловко?

– Подпольный кабак, стало быть.

– Ну ты подумай. Как вы осведомлены. Я в восхищении.

Коре захотелось ее пнуть. Она была в такой ярости, что чуть не схватила девчонку за шиворот и не встряхнула хорошенько, – может, протрезвеет и начнет соображать, что дело-то нешуточное, что эти ее шпильки сейчас абсолютно неуместны. Ушла с парнем, без компаньонки, вернулась пьяная. Коре придется звонить родителям. И что она им скажет? Что их дочь, возможно, изнасиловали? А что они – к доктору велят бежать? А может, Флойд и не соврал. Может, он не тронул Луизу, и доктор подтвердит, что насилия не было. Тогда Кора может и не говорить родителям. Только пусть Луиза сначала перестанет ухмыляться и делать вид, что все это дико смешно.

Луиза закрыла рот ладонью и села. С пьяными Коре не приходилось иметь дело, но она ухаживала за детьми и мужем, когда те болели гриппом и их тошнило. Поэтому она успела пригнуть Луизину голову к унитазу, как раз когда она извергла водопад прозрачной жидкости с запахом скорее желчи, чем хвои. Коре пришлось отвернуться, а то бы ее саму вырвало, но она все равно держала Луизу за узенькие плечи. Луизу выворачивало, а Кора гладила ее по спине.

– Пусть все выйдет, – приговаривала она. – Давай, давай. Пусть выйдет.

Наконец Луиза оторвалась от унитаза; в желудке ничего не осталось. Нос и щеки порозовели, глаза стали мутные, невидящие. Она отпрянула к ванне и села там на пол, поджав голые ноги. Бретелька сползла с плеча. Кора смыла воду в туалете, тоже села на пол и привалилась к стене.

– Вот это да, – прошептала Луиза. – Какое облегчение.

Кора покачала головой. А она еще плечи ей гладила, хотела помочь и утешить. Эта девица вовсе не раскаивается и вообще не понимает, что происходит.

– Луиза. Ситуация очень серьезная. Я должна тебя спросить, а ты должна мне честно ответить. Он тобой воспользовался?

Темные глаза посмотрели на Кору и – невероятно – даже теперь, сидя на полу с обслюнявленным подбородком, Луиза взирала снисходительно, самодовольно. Она захихикала, но потрясла головой.

– Луиза, ты понимаешь, о чем я спрашиваю? Ты уверена? Он тобой не воспользовался? Ты меня понимаешь? Он тебя не… скомпрометировал, Луиза? Вот я о чем.

Луиза подняла ладонь, будто произнося клятву:

– Он меня не скомпрометировал. Я осталась нескомпрометированной.

Кора прикрыла глаза:

– Слава тебе, Господи.

Луиза снова заржала и вытерла щеку.

– А почему не слава мне? Флойд не в моем вкусе. Я для него как бы немножко чересчур. – Луиза облизнула нижнюю губу. – У других больше денег на выпивку.

– Эх, Луиза, Луиза, – покачала головой Кора.

– Эх, Кора, Кора, – покачала головой Луиза. – Да хватит уже трястись за мою девственность, что я ее тут где-нибудь потеряю. К вашему сведению, я ее с собой даже и не брала. Она где-то в Канзасе осталась. – Луиза вытянула вверх бледные руки и прогнула спину. – Простите, что я вам говорю об этом сейчас, когда вы с таким рвением выполняете свой долг. Это прелестно, конечно. – Она скрестила руки и надула губки. – Бедненькая Кора. Бедненькая глупенькая Кора на страже моей девственности. Боюсь, вы в этой поездке – дурочка на дурацких ролях. Невинность потеряна давным-давно.

Кора всмотрелась в ее лицо, в сонные глаза. Да врет она все, хочет обескуражить. Но нет, пожалуй, Луиза расслабилась; не била на эффект, как обычно. Речь выходила бессвязная, но честная.

– Удивлены? – Луиза потянула в рот прядь черных волос, но длины не хватило. – Думаю, вы, леди города Уичиты, о моей воскресной школе знаете не так уж много.

Кора помотала головой. Она не понимала.

Луиза закатила глаза:

– Эдди Винсент.

Кора не сразу вспомнила, кто это.

– Мистер Винсент? Он тебя учил в воскресной школе. Ты сказала, он отвозил тебя в церковь.

– Угу, и много чего еще.

С таким насмешливым лицом, таким беззаботным тоном. Кора сглотнула. Неужели ей совсем не стыдно намекать на такое? Но ведь это же означает… означает что-то ужасное.

– Ты что такое говоришь? Ты что, хочешь сказать… Луиза, выражайся прямо.

– Я хочу сказать, что мы были любовниками, тупица. – Она приподняла подол и выпустила – он упал на колени. – Подарил мне эту сорочку. Во какая красотулька. Ничего рубашечка? Подарил мне ее и снимал в ней на фото, очень красивые фото делал. У него хороший глаз. Мог бы художником стать, да вот беда, жену обрюхатил.

Кора ощутила, какая жесткая плитка на полу и как душно в ванной.

– Луиза. Эдвард Винсент – уважаемый в городе человек. Это серьезное обвинение.

– Да не обвиняю я никого. – Луиза разглядывала свою ладонь. – Я просто вам говорю, что мы состояли в связи. Я была его любовницей.

Кора вгляделась ей в глаза: может, хоть чуточку боится или сожалеет, может, отведет взгляд, и станет понятно, что все это ложь или по крайней мере преувеличение. Но нет. Луиза смотрела уверенно, даже гордо.

– Луиза. – Кору замутило. – Если это правда, если этот ужас, который ты мне рассказываешь, правда, то это была никакая не связь. И не была ты его любовницей. Эдвард Винсент старше меня. Он в воскресной школе преподает. – Кора мрачно покачала головой. – Я должна рассказать твоей матери.

Луиза протяжно зевнула.

– А-а, думаю, она и так знает. Она знала, что он меня фотографирует, что я ему позирую. Она думала, мне эти фотографии пригодятся для будущего успеха. А в подробности мы не вдавались, – Луиза укоризненно глянула на Кору: – Вряд ли она захочет с вами об этом разговаривать. Скорее всего, ей не понравится, что вы так… фамильярны.

Кора прижала руку к горлу. Как будто желчная рвота и джин вылились к ней в желудок. Эдвард Винсент, такой прилизанный, с самоуверенной улыбкой, вечно сидит в церкви на передней скамье бок о бок с женой. И Майра хороша! Ну какая мать разрешит дочери позировать для подобных снимков? Что с этой женщиной вообще?!

– Луиза, – тихо сказала Кора. – Ты уверена, что она знает… насколько далеко у вас зашло? Мне трудно поверить, что мать может спокойно смотреть, как женатый мужчина в возрасте… компрометирует ее четырнадцатилетнюю дочь.

– Да не компрометировал он меня. Что вы все талдычите это слово? Мы трахались, вот и все! – Она хищно улыбнулась, рассмеялась. – Я люблю трахаться. Может, вы не любите, а я вот люблю.

Кора отвернулась. Если девочка думала шокировать ее этими своими словечками, этой своей грубостью, она преуспела. Ей приятно разыгрывать из себя юную раскрепощенную эмансипе, ошеломлять и ошарашивать Кору и все ее поколение. Но, вновь взглянув на Луизу, Кора не увидела никакой раскрепощенности. Только поза, бравада и неуверенность под ней.

– Нет, Луиза. Нет. Если ты говоришь правду, Эдвард Винсент просто воспользовался тобой. Ты была ребенком. Ты и теперь еще ребенок.

– Вы просто не знаете, о чем говорите. Я же сказала, что мне самой это нравилось. Мне нравилось его трахать. Вы такая старая и закоченевшая, что вам не понять.

Кора до боли закусила губы. Луиза даже в пьяной болтовне знала, куда бить. Но сейчас это не имело значения.

– Надо сказать священнику.

– Нет! Нет. Господи. Не трогайте вы Эдди.

– Он до сих пор преподает в воскресной школе.

– И?

– Там есть другие девочки.

Луиза возвела черные глаза к потолку:

– Другие девочки? Он не похож на сексуального маньяка. Ему нравилась я. И ничего плохого я в этом не вижу. А если понравится еще какая-нибудь, ну и умничка. Я в Нью-Йорке, мне-то что?

Убедительно, подумала Кора. Или это не совсем бравада? Или она действительно так изощрена, так беспечна и настолько отличается от Коры, что им друг друга не понять? Но Кора не сдавалась.

– Луиза, он сотворил большое зло. Если ты говоришь правду, он сотворил большое зло. Он воспользовался своим положением. Когда это случилось? В прошлом году? Когда тебе было четырнадцать? Тринадцать?

– О господи, ну хватит уже бить в набат. Если хотите знать, он у меня был не первый. – Луиза рассмеялась и потерла нос. – Ясно? Как вам это, Кора? А сейчас вы окончательно чокнетесь. Меня скомпрометировали еще до того, как мы приехали в Уичиту. Ясно? Задолго до Эдди. Ну, как вам это нравится?

Еще один таракан выбежал из-за унитаза и юркнул в щель между стеной и полом. Кора оторопело за ним наблюдала. Может, это кошмар из тех, что снятся за полночь, вроде пива из чайных чашек с Аланом и Реймондом Уокером. Но вот таракан вроде настоящий. И плитки на полу гладкие и твердые. И красная краска на стенах полыхает, как днем. И на подбородке у Луизы все еще висит слюнка.

– О чем ты? Ваша семья много лет живет в Уичите.

– Всего четыре года.

– Так что же, у тебя была еще одна связь в одиннадцать лет?

Луиза глянула на нее так пусто, что Кора пожалела о своем сарказме. Но она не могла, просто не могла вообразить. Она никогда в жизни не вела таких разговоров.