Текст книги "Девушки здесь все такие милые"

11. Сейчас

Кому: «Амброзия Веллингтон» [email protected]

От кого: «Совет выпускников Уэслиана» [email protected]

Тема: Встреча выпускников 2007 года

Дорогая Амброзия Веллингтон!

Теперь, когда Вы вернулись в родные общаги, самое время начать праздновать! Помните, какой разгул тут царил в былые времена? Все мы тогда творили черт знает что! Так давайте же проверим, кто по-прежнему способен зажигать так, словно каждая вечеринка – последняя в жизни!

Искренне Ваш,

Совет выпускников

Нам достается комната на втором этаже Никса, в блоке на двоих – такая же планировка, как была на втором курсе у нас с Вероникой. Я пишу Хэдли и Хизер, спрашиваю, в каком общежитии они, но ответа мне нет.

Как только мы оказываемся в комнате, Адриан прижимает меня к двери. Я отвечаю на его поцелуи, но не закрываю глаз. И поэтому замечаю, что внутренняя дверь, ведущая в соседнюю комнату, приоткрыта.

Погладив Адриана по плечам, я выскальзываю из его объятий, слегка толкаю дверь – и она распахивается настежь. Перед кроватью лежит чемодан на колесиках в черно-белую клетку. Кто-то здесь уже побывал. Кто-то будет с нами жить.

Адриан вслед за мной просовывает голову в дверь.

– Похоже, у нас будут соседи.

– Я думала, тех, кто приехал на встречу выпускников, с соседями не селят, – бормочу я. Но это следовало предвидеть. Я поворачиваюсь к Адриану. Кожу покрывает ледяная испарина, хотя саму меня бросает в жар. – Что-то мне нехорошо. Может, поехали отсюда?

Адриан крепко целует меня в макушку.

– Ты слишком нервничаешь. Забей ты на все! Ты такая соблазнительная. – Его губы скользят по моей шее. – Мы не можем сейчас уехать. Ведь ничего еще даже не началось!

«Именно что», – хочется ответить мне.

Дверь в коридор со щелчком открывается, и на пороге возникает она – такая же, какой я ее помню. Салли.

Волосы у нее по-прежнему длинные, она в темных джинсах и топике, тощая, как девочка-подросток. Фирменные тяжелые брови вразлет, губы, изогнутые в неизменной усмешке. У нее хватает наглости сделать изумленный вид, вытаращить глаза – словно то, что мы оказались в одной комнате, для нее такая же неожиданность, как для меня. Она прислоняется к косяку и шкрябает по полу подошвами полусапожек.

– Так это ты ее послала!

От первой ее фразы у меня мурашки бегут по коже. Я уже и забыла ее голос – его гипнотическую притягательность, колдовскую силу его тембра.

А потом до меня доходит смысл сказанного.

– Нет, я вовсе не… – Но я не могу сказать больше, потому что рядом нетерпеливо топчется Адриан и, как водится, уже тянет руку для рукопожатия.

– Послала что, малыш? Добрый день! Я Адриан, муж Амб.

Рот Салли растягивается в мегаваттной улыбке.

– А я Салли. Приятно познакомиться. Она ничего не посылала. Так, студенческая шутка.

– Погодите… Так вы знакомы?

– Можно и так выразиться, – говорит она. – На первом курсе мы обе жили в Баттсе.

– В одной комнате? – уточняет Адриан.

– Лучше бы в одной, – отвечает Салли раньше, чем я успеваю вставить хоть слово. – Мы были не разлей вода!

– Круто! – восклицает Адриан. – Не терпится услышать подробности!

Салли бросает взгляд на меня, и я понимаю, о чем она думает. Ах ты гадкая девчонка. Ничего ему не рассказала.

– Всенепременно, – говорит она нараспев, кокетливо, так по-саллински. – За эти выходные ты еще наслушаешься про наши проделки.

Адриан принимается рассказывать одну из своих баек, которую я уже много раз слышала, – про своего соседа на первом курсе, который писал курсовые на заказ. А я не могу отвести глаз от Салли, от очертаний ее лица. Мне не столько страшно, сколько нестерпимо горько. Как же жаль нашего неслучившегося будущего! Мы хотели сфотографироваться в магистерских мантиях на выпускном, переехать в Лос-Анджелес, ходить на прослушивания и вместе блистать на «Оскаре». Планов было громадье, а в итоге – пшик.

– Адриан, – говорю я, – кажется, я зарядник в машине забыла. Не принесешь? Парковка как раз за нашим корпусом.

– Да, малыш. Нет проблем. Поболтайте тут без меня. – Он натягивает бейсболку и направляется к выходу, позвякивая ключами от машины. Мне не хочется, чтобы он уходил, – здесь его нужно держать на поводке покороче, – но в этой комнате, где между нами вздувается прошлое, ему сейчас опаснее находиться, чем за ее пределами.

Салли захлопывает за ним дверь и приваливается к ней спиной. Покопавшись в сумочке, она выуживает помаду.

– Если б я тебя не знала, подумала бы, что тебе захотелось провести со мной время наедине!

Она говорит со мной так же, как и раньше. Весело и не всерьез – даже когда все очень серьезно. Ее взгляд прожигает насквозь. И, как встарь, меня непостижимым образом затягивает в транс, который она генерирует, – хотя я знаю, чем это чревато.

– Смотри, что мне пришло, – я хватаю сумочку и извлекаю записку из конверта. – «Обязательно приезжай. Нам надо поговорить о том, что мы сделали той ночью». Но о чем тут говорить? Ты еще тогда дала понять яснее некуда, что считаешь по этому поводу.

Она поворачивается ко мне спиной и размашистым шагом направляется в свою комнату. Я смотрю, как она расстегивает молнию на чемодане и роется в нем, а потом появляется с конвертом.

– Ты мне это объясни.

Она сует конверт мне в руки. Я открываю его, хотя уже знаю, что внутри.

Та же самая записка, только конверт адресован ей. Изящным почерком на нем выведено: Слоан Салливан. Я мельком замечаю адрес – Манхэттен. Сердце у меня начинает колотиться. Она все время где-то рядом – возможно, мы не раз проходили друг мимо друга на улице.

– Это не я писала, – говорю я.

– Ну и не я.

Мы смотрим друг на друга, ожидая, кто первый развернет змеиные кольца и нанесет удар. Наконец я не выдерживаю:

– Там ведь никого не было!

Она издает смешок, резкий и невеселый:

– Там были все! Ты что, издеваешься? Половина девчонок видела, как ты зашла с ним в туалет. Другая половина убеждена, что это была я.

– Но столько лет прошло! Кто сейчас будет какие-то записки писать?

Она пожимает плечами. Подбородок у нее резко очерчен, шея тонкая.

– Вероятно, тот же человек, который решил поселить нас в одну комнату. И у него наверняка есть веская причина.

Я качаю головой:

– Но как он может быть уверен, что мы вообще приедем?

– Видимо, он понимает: мы приедем друг ради друга, – говорит она, как будто не отбросила меня в свое время, как отмершую кожу.

– Но что ему от нас нужно? – Я смотрю на собственные джинсы, голова идет кругом. Салли права. Там были все. Мы были очень неосторожны.

Кто-то что-то знает. И знает давным-давно.

– Это очевидно, – говорит Салли. – Ему нужна правда.

12. Тогда

Мы с Кевином переписывались все выходные, перебрасываясь признаниями, словно репликами в разговоре. Начиналось все как эксперимент – или я пыталась себя в этом убедить, – но очень быстро превратилось в зависимость. Кевин был в сотнях миль от меня, но мое взаимодействие с ним было более материальным, чем с парнями в кампусе.

Я узнала, что Кевин в начальной школе боролся с лишним весом, пока не стал заниматься футболом, который и положил начало его преображению. Я с удовольствием представляла себе юного Кевина, еще не нарастившего защитный панцирь и не сознающего той силы, в которую он входил. Он признался, что проснулся рано утром и сел писать, и спросил: не соглашусь ли я прочесть рассказ, над которым он работает?

«Я знаю ты скажешь все как есть. У тебя потрясное чувство юмора. Тот кто сказал что девушка не может быть одновременно сексуальной веселой и умной просто не встречал тебя;)»

После истории с Мэттом моя уверенность в себе была ободрана до костей, а теперь Кевин слой за слоем наращивал мясо, отстраивая меня заново. Я поведала ему о ролях своей мечты. Я не хотела становиться любимицей Америки, умилительно нескладной девчонкой, в которую влюбляются мужчины, – мне грезились дерзкие, отталкивающие персонажи. Побриться налысо, довести себя до измождения ради одной роли, растолстеть ради другой. Хамелеон – вот как меня будут называть.

«Ты будешь велеколепна в таких ролях, – писал он. – Только не забудь обо мне когда станешь суперзвездой ок?» Я проигнорировала «велеколепна». Он словно подносил мне зеркало, которое не отражало недостатки, а наоборот, подчеркивало достоинства.

Я сохраняла его сообщения в папке «КМ» в своей почте и каждый день заходила туда, чтобы перечитать всю нашу переписку. Удивительное дело: мне казалось, что мы уже обменялись сотнями писем, а на самом деле их было всего ничего.

Единственный предмет, которого мы не касались, была Флора. Меня так и подмывало невзначай втиснуть ее в очередное письмо, просто чтобы посмотреть на реакцию Кевина. Вдруг плотину прорвет. Упомяну ее – и мы как начнем честить ее наперебой. Я расскажу Кевину, какая она ханжа. Он признается, что только вдали от нее чувствует себя свободным.

Два вечера подряд Кевин разговаривал по телефону с Флорой и одновременно писал мне. Иная бы на моем месте оскорбилась, но я испытывала ровно противоположное чувство. Девушки всегда соревнуются – подобно подсолнухам, которые моя мама пыталась вырастить у нас в саду, но они так и не прижились. Она посадила их слишком близко друг к другу, и им пришлось соперничать за солнце – задушенные зеленые стебли, угрюмые желтые рожицы. Флора увядала, а я чувствовала, что вот-вот зацвету.

У меня все тело зазвенело, когда он задал животрепещущий вопрос: «Почему у тебя никого нет?»

«Я встречалась в школе с одним типом, но он мне изменил, – быстро набрала я. – С тех пор не доверяю парням». И уже собралась было отправить написанное, но замешкалась. Не упаду ли я в его глазах? Я хотела и в реальности быть такой, какой Кевин меня видел.

Его ответ поверг меня в шок. «Он идиот Амб. Серьезно ты потрясающая класная и если он этого не видит значит он тебя не заслуживает. Ты достойна большего».

В понедельник я рассказала Билли о письмах, но умолчала, кто такой Кевин на самом деле. Я называла его Лапой – так же, как Салли именовала свою карусель из парней – лохматых юнцов, которые для нее были игрушкой на одну ночь, а потом являлись в Баттс-С в надежде на продолжение отношений, которые даже не начинались. Ее они жаждали, в то время как меня походя пригубливали. Но теперь мне стало все равно. Зато Кевину я небезразлична.

– Тебе нужно увидеться с ним в реале, – заявила Билли. – В смысле, это круто, что вы переписываетесь, но живого общения это не заменит. Поверить не могу, что вы до сих пор не столкнулись хотя бы по случайности!

– Ну, универ большой, – отозвалась я. Не такой уж он был большой, но я не хотела говорить, что Кевин учится в Дартмуте. Временами меня так и подмывало рассказать ей все. Билли, конечно, насторожит, что у Кевина есть девушка, но она порадуется, что я нашла человека, с которым мне хорошо. Однако пока что я предпочитала держать правду при себе, боясь, что она примет Кевина за очередного Мэтта-обманщика.

– Ну допустим, – сказала Билли. – Но однажды кто-то из вас не ответит – и что тогда? Имейлы легче легкого проигнорить. Я бы на твоем месте постаралась заручиться гарантией, что он обо мне не забудет.

Внезапно у меня возникло чувство, что я зашла слишком далеко и слишком быстро. Ничего у нас с Кевином не получится. Он парень Флоры. Но то, что между нами было, казалось таким вещественным, что от одной мысли о том, чтобы прекратить переписку, мне становилось дурно. Может, это любовь всей моей жизни – легких путей никто не обещал.

– Я подумаю, – сказала я Билли. – Может, ты и права.

В тот вечер Кевин прислал письмо, в котором я увидела знак. Он писал: «Все мысли о тебе. С ума сойти можно! Если бы ты училась здесь мы бы уже куда нибудь выбрались вместе жалко что ты не в Дартмуте». Это был поворотный момент. Я могла отступить – а могла довести начатое до конца.

Я несколько раз переписывала и стирала одни и те же слова, прежде чем остановилась на варианте, который сочла подходящим. На варианте, который требовал ответа. «Мы не так уж далеко друг от друга – может, я смогу когда-нибудь к вам выбраться».

Я ждала ответа, но ответа не было. Он не спал – Флора все еще с ним болтала. Меня корежило от злости и нетерпения. Вот не надоедает ей часами лясы точить?

Я убеждала себя, что он просто выверяет каждое слово. Когда Флора наконец положила трубку, я не сомневалась, что он вот-вот прорежется. Чем больше времени проходило, тем сильнее я верила, что он пишет что-то судьбоносное.

– Хочешь фильм посмотреть? – предложила Флора, влезая в тапочки. – Здорово, что ты сегодня никуда не идешь.

Ох, сколько всего мне хотелось ей сказать! Я не сводила глаз с ее ногтей – креветочно-розовых, в белую крапинку.

– Задали много. Давай в другой раз.

В тот вечер я, наверное, раз сто обновляла почту, маниакально жала на мышку, не снимая одеревеневших пальцев с клавиатуры. Я злилась больше на себя, чем на Кевина, – что ж я так на нем зациклилась, почему из всех именно он?

Когда я проснулась поутру, ноутбук был зажат между моей спиной и стенкой, словно забытый любовник. Адреналин хлынул по жилам, я резко выпрямилась, словно восклицательный знак в человеческом обличье. Вне всякого сомнения, его письмо уже ждет во входящих.

Но в почте ничего не было.

На третий день я была уже близка к помешательству. Он по-прежнему болтал с Флорой; ее голос был неизменным саундтреком к моим вечерним попыткам позаниматься. Снова и снова мне воображалось, как Флора ошеломленно замолкает, вдруг услышав от Кевина, что он больше ее не любит.

Салли затащила меня на вечеринку в комнату Клары, все мы пили «Столичную» и курили травку, Салли кружила по комнате, а когда заскучала, стала обольщать меня еще какой-то тусовкой. Как бы она ни хаяла ребят из команды по лакроссу, живущих в Бете, но все равно продолжала к ним наведываться. Может быть, она так же, как и все мы, жаждала самоутверждения.

– Кандидатура на ночь у тебя есть? – поинтересовалась она. – Как насчет этого, как его – Джордана? Он говорит, у тебя классные сиськи.

Джордан, который и вправду говорил мне, что у меня классные сиськи, отключился вскоре после того, как снял с меня лифчик. Очередной уэслианец, который меня в упор не видел.

– Я правда устала, – ответила я. – Пойду-ка я лучше домой.

Силы меня внезапно покинули. Я провела в Уэслиане меньше двух месяцев, а в тот миг казалось, что счет идет уже на годы.

Услышав отказ, Салли уставилась на меня. Она не привыкла, чтобы ей перечили.

– Что? Но ты не можешь меня бросить! Останемся еще хоть на часок! – Ее ногти впились в мою руку.

– Да просто… не знаю, нет настроения.

Мне хотелось рассказать ей о Кевине, но я знала, что лучше не стоит. Парни для нее – просто аксессуары, которые она меняет так же часто, как трусы. Ей не понять.

– Ты права, – закивала она, и я ощутила прилив облегчения. – В жопу эту вечеринку! Давай оторвемся по полной! Ты когда-нибудь пробовала секс втроем?

Я раскрыла рот:

– Нет. А ты?

– Само собой. – Она большим пальцем оттянула мою губу. – С Иви и одним парнем. Предварительно мы нажрались экстази. Ничего особенного. – Она подняла глаза к потолку и поправила чокер. – Знаешь, я ей о тебе рассказала. И, по-моему, она теперь ревнует.

Она огрела меня этой фразой, как хлыстом, – чтоб я вела себя как следует и понимала, что ставки будут расти. Наверняка Салли жалеет, что вместо Иви рядом с ней сейчас я.

– Сегодня не могу, – сказала я. – Прости.

Она наконец отпустила мою руку и перебросила волосы через плечо.

– Ну ладно. Найду кого-нибудь другого. Кто действительно хочет со мной тусить.

Сталь в ее голосе невозможно было не услышать.

– Я хочу, ты же знаешь, – сказала я. – Просто переживаю из-за всех этих экзаменов. Давай сходим куда-нибудь завтра?

Только тут я осознала, что моего мнения по поводу наших планов никто никогда не спрашивал.

– Посмотрим, – тихо ответила она и отвернулась.

Оставив ее в Бете, я в одиночестве поплелась в Баттс-С. Вроде мы и не поссорились – но я что-то сделала не так, пересекла грань, о существовании которой толком и не подозревала. С каждым шагом меня все сильнее одолевало желание вернуться.

Флора еще не спала, когда я пришла, – сидела во флисовой пижаме на кровати, скрестив ноги.

– Амб. Ты не поверишь. – Голос у нее дрожал.

Свершилось! Кевин ее бросил, и она в стадии отрицания – потому что на горе или гнев она просто не способна.

– Что случилось? – спросила я. Горло у меня перехватило, мне уже не терпелось залезть в почту.

– Кевин написал обо мне рассказ.

У меня возникло ощущение, что меня не то что ударили под дых – а просто выпотрошили подчистую.

– Оказывается, он всегда мечтал писать, но никому в этом не признавался. И вот сегодня я получаю от него письмо, где он объясняет, что больше не может душить свои творческие порывы. Он решил: будь что будет, и написал то, что у него на сердце. Нет, ну представляешь, как романтично? К письму он прикрепил рассказ, который только что закончил, и попросил меня его прочесть, так как этот рассказ – о нас. Ну то есть он так прямо не написал, и героиню зовут Кларисса – но это я. Честное слово, я чуть не умерла!

«Жаль, что не умерла. Это была бы большая удача». Ужасная мысль. Я изобразила на лице должную степень заинтересованности.

– И знаешь что? Рассказ-то и впрямь отличный! А как он меня описывает! Его любовь поистине безгранична!

Мне захотелось сомкнуть руки на хрупкой Флориной шее и сжать так, чтобы вся безграничность вылезла наружу.

– Поверить не могу! Ведь он мне ни слова не говорил – ну, что хочет стать писателем! Больше он пока никому не признавался. Для меня это очень важно – что я первая об этом узнала!

Я вся подобралась, только чтобы не крикнуть ей в лицо: первая об этом узнала я!

– Почему же он вдруг решил попробовать? – спросила я, чтобы хоть что-то произнести.

Флора посмотрела на собственные пальцы. На каждый ноготь были налеплены крошечные розовые сердечки – кропотливая работа. Хватает же у нее терпения! Она даже спала в перчатках для маникюра – они лежали на тумбочке у кровати, на самом видном месте, которое большинство из нас отводили телефонам или упаковкам презервативов.

– Он говорит, что наконец спросил себя – а что, собственно, мешает попытаться? – и так и не смог дать убедительный ответ.

«Что тебе мешает попытаться?» Это не он себя спросил. А я его.

И тут я поняла, что Кларисса, скорее всего, никакая не Флора. Кларисса – это я.

– Полный восторг, – сказала я. Теперь картинка сложилась. Кевин не решился послать рассказ мне – это было бы слишком много, слишком скоро. Поэтому в порядке генеральной репетиции отправил его Флоре – идеальная кандидатура, с ее-то деликатностью.

– Давай я заварю нам горячий шоколад, – предложила она. – Я не ждала, что ты так рано придешь. У вас со Слоан все хорошо?

Мне не хотелось ни веганского шоколада в кружке с надписью «Подруга», ни крошечных сердечек на ногтях. Мне хотелось отколупнуть ее «милоту», как коросту, и посмотреть, какое кровавое мясо обнажится.

– Да. Все в порядке. – Я села на кровать и достала ноутбук. Нужно посмотреть, что пришло на почту мне. Но новых писем не было. Мне захотелось швырнуть компьютер об стену.

– А мне дашь почитать? – попросила я. – Обожаю истории про любовь! – Во мне зудело желание узреть его сочинение.

Но тут Флора меня удивила. Она скрестила руки на груди – эдакий флисовый щит.

– Видишь ли – я хочу все это сперва переварить… понимаешь? К тому же я не уверена, что Кевину понравится, если я кому-то покажу его творение…

– Конечно, понимаю.

«Я не просто кто-то. Я, черт возьми, Кларисса!» Я оказалась права. Флора так же мало готова делиться, как и любая из нас.

Я нажала на «обновить» в последний раз – «Аве Мария», посланная во вселенную, – и тут увидела то, чего так ждала. Письмо, которое должно было изменить мою жизнь.

«Да будет круто если ты как нибудь к нам заглянешь;)»

Мои губы изогнулись в улыбке. Это было не просто очередное письмо, очередное «спокойной ночи, Амб».

Это было приглашение.

13. Сейчас

Кому: «Амброзия Веллингтон» [email protected]

От кого: «Совет выпускников Уэслиана» [email protected]

Тема: Встреча выпускников 2007 года

Дорогая Амброзия Веллингтон!

Надеемся, что Вы присоединитесь к нам сегодня у Рассел-Хауса, где Вас ждет пикник и игры на траве. Это первое официальное мероприятие нашей программы, так что приходите на голодный желудок – и вооружившись самыми увлекательными университетскими байками. Не стесняйтесь – всем нам есть, что рассказать!

Искренне Ваш,

Совет выпускников

Салли стоит на балконе и смотрит на деревья, отделяющие нас от Вайн-стрит.

– Ты девчонок видела?

– Еще нет. Только Лорен. Ух и разнесло же ее!

Я откровенно злобствую, но, наверное, никогда я добрее и не была. Просто Салли эту злобу из меня вытягивает, как яд.

Засмеявшись, Салли закуривает.

– Да она всегда была толстухой! Но я именно о девчонках. О выпускницах. Такие молоденькие! Поверить не могу, что когда-то это были мы.

Нет, это не были мы. К тому времени наша дружба давным-давно закончилась.

– Я была уверена, что это ты прислала мне записку, – говорю я. – Но если это не ты и не я, у меня остается последнее предположение. Фелти.

Она постукивает пальцем по сигарете.

– Фелти. У него и тогда вставал на всякие дознания. Думаешь, он по-прежнему работает в полиции?

– Да, работает. Здесь, в Мидлтауне. Несколько лет назад его повысили до капитана.

– Он делал вид, что весь такой суровый, – говорит Салли. – А на самом деле – большой плюшевый мишка.

Я качаю головой. Ветерок треплет мои волосы. Ничего даже отдаленно плюшевого в Фелти не было.

– Он меня терпеть не мог. Я прям видела, как он челюстями клацает.

После того как я погуглила Фелти, мне регулярно снится один и тот же кошмар, в котором он за мной приходит. Я просыпаюсь и обнаруживаю, что лежу неподвижно, вытянув руки вдоль тела, как труп, – не потею, не сучу конечностями, – и содрогаюсь при мысли: неужели так оно и будет, если он на самом деле за мной придет? Неужели я сдамся без боя?

– По-моему, о «терпеть не мог» там и речи не шло, – говорит Салли. – Он хотел тебя трахнуть.

– Тебе вечно казалось, что все мужики только и хотят меня трахнуть.

– Ну, не все, так большинство. – Она ловит мой взгляд: – Я и забыла, как с тобой было весело!

Нужно отвести взгляд – обязательно, всенепременно! – но я заворожена той версией самой себя, которую вижу в ее глазах зеленого стекла.

Раздается стук в дверь. Это Адриан, но я подпрыгиваю и Салли тоже. На миг ее рука касается моей, и нам снова по восемнадцать.

– Зарядник так и не нашел. Наверное, он у тебя в сумке, – говорит Адриан, когда я его впускаю. – Мне написал Монти. Они собираются на пикник, так что нам тоже пора выдвигаться.

Меня охватывает желание удрать из этой комнаты, подальше от Салли с ее магнетической притягательностью и от этой смутной угрозы, которая нависла над нами черной тучей. Хэдли и Хизер в безопасности. Они знали того человека, которым я стала после Салли. Они знают меня такой, какая я сейчас.

– Я тоже пойду с вами, – заявляет Салли и кладет руку мне на спину. – Умираю от голода. Там и поболтаем.

– Ага, – говорю я, хотя болтать нам не о чем. Общего у нас только записки. Два кусочка картона, связавшие нас вновь.

– Отличная идея! – восклицает Адриан. – Бьюсь об заклад, вам есть что порассказать! Сгораю от желания узнать, какой Амб была в колледже!

По дороге к Рассел-Хаусу разговор поддерживает Адриан, не давая нам сорваться в мертвое молчание. Он выспрашивает все-все-все о восемнадцатилетней мне, и хотя Салли многое может поведать, она меня не выдает.

– Амб единственная, с кем я могла толком общаться, – говорит она ему. – Таких подруг еще поискать.

В былые времена я бы что угодно отдала, чтобы услышать от нее такие слова. Салли не демонстрировала своих привязанностей, как большинство людей. Ни тебе кружек, ни «лучших» и «подруг», ни публичных деклараций.

Чтобы добраться от Никса до Рассел-Хауса, нужно пройти мимо Джексон-Филд через Центр искусств – лабиринт бетонных дорожек, прореженных зелеными лужайками, на которых мы иногда сидели по ночам, напившись или укурившись, и пялились в небо. На днях открытых дверей будущим студентам любят рассказывать, что корпуса имеют такие странные конфигурации, потому что проектировщики стремились избежать вырубки деревьев, которые первыми заняли это место. В этом весь Уэслиан – вечно стремится спасать мир, а сам кишит девчонками, которые и себя-то спасти не могут.

Перед театром Центра искусств за стайкой выпускниц стоит Флора. Она смотрит на нас поверх моря голов. Салли ее не видит. Мне хочется остановиться и сказать ей что-нибудь, но я не могу подобрать слов. В альтернативной реальности, где Флора не настолько милая, я бы, может, и поверила, что записки – ее рук дело, что это современная вариация на тему разноцветных листочков, которые в свое время пестрели на наших дверях и казались мне проявлением пассивной агрессии. Но я уверена: она на такое не способна.

Рассел-Хаус великолепен – сплошь колонны и пафос. На зеленой лужайке установлены большие белые палатки. Люди кучками сидят на траве, болтают и смеются, им хорошо и весело. Я на этом празднике опять чужая – как всегда.

– Хочешь с нами? – спрашивает Адриан у Салли. – Мы тут собираемся пересечься с друзьями. Можешь присоединиться.

– Спасибо, – отвечает Салли. – Но мне еще нужно встретиться с ребятами из театра. Я их не видела с тех пор, как последний раз была в Лос-Анджелесе. Увидимся в общаге, ладно?

На ней солнечные очки, глаз за ними не видно, но я подозреваю, уж не для того ли она это сказала, чтобы уколоть меня, – она по-прежнему мастерица резать по живому. «Ребята из театра». Я так и не стала одной из них.

Но у меня нет времени на рефлексию, потому что перед нами возникают Хэдли и Джастин – в руках у них бумажные тарелки с чизбургерами.

– Ну наконец-то, вот и вы! – восклицает Хэдс, морща вздернутый нос в веснушках. – Удивляться, конечно, нечему, но еда здесь такая же паршивая, как раньше. Приятно знать, что Мокон жив и здравствует!

При виде Хэдс я испытываю облегчение. Рядом с ней даже дышится привольнее: ей присущ здоровый пофигизм, который имеет счастливое свойство передаваться окружающим. Именно это привлекло меня в ней после Гробовщаги, а Хизер шла в комплекте, так что я без особых усилий обзавелась сразу двумя подругами. Они никогда не вызывали у меня остервенелого желания производить впечатление. Вон, кстати, и Хизер: кудри блестят, прямо на зависть, оттеняя кожу глубокого коричневого оттенка; она смеется и треплется с другими девушками. Адриан уже бросает фрисби с Джастином – хорошо. Можно перевести дух. Опасности нет.

– Мы расположились во-он там, – Хэдс указывает на плед в красную клеточку. – Джастин и Монти уже начали накатывать. Никак не хотят признать, что мы уже не можем пить как раньше!

Я посмеиваюсь, но только из вежливости: спасибо ей, конечно, однако меня к этому «мы» причислять не стоит. Всякий раз, когда Хэдс случалось выпить больше двух кружек пива, она принималась уверять, что она такая пьяная. Они с Хизер почти каждый день вставали ни свет ни заря и, пока я спала, на цыпочках прокрадывались к выходу, торопясь на теннисную тренировку. Не припомню, чтобы кто-нибудь из них употреблял наркотики или хотя бы говорил об этом. Я и не пыталась сбить их с пути истинного. Урок я усвоила накрепко.

Хэдли возвращается на плед, а я направляюсь к белым палаткам и беру бумажную тарелку. В буфете бургеры и хот-доги под серебряными колпаками, горы мисок с салатами из пасты и картошки, которые от насекомых защищает москитная сетка. Я беру бургер, который больше напоминает шайбу.

– Амброзия Веллингтон…

Услышав собственное имя, произнесенное так медленно и раздумчиво, я сразу вспоминаю аккуратный почерк на конверте. Я оборачиваюсь, но не узнаю стоящую передо мной женщину, и она, видимо, это понимает, потому что, смилостивившись, представляется:

– Элла. Знаю, я сильно изменилась.

Я в шоке, но стараюсь этого не показывать. Элла, девчонка, в которой я видела саму себя в доуэслианскую пору, но изо всех сил делала вид, что никакого сходства не замечаю. Элла была свидетельницей того, что мы с Салли сделали, хоть и не знала, что это сделали именно мы.

Я накладываю себе салата с пастой, напоминающего по цвету замазку для окон, хотя есть его не собираюсь.

– Элла! Вау, рада тебя видеть! Выглядишь просто потрясающе!

Это не ложь. Ушел и младенческий жирок, и одутловатость лица, и дряблость рук, и неказистые шмотки. Она вся жилы да мускулы, и волосы, когда-то темные, теперь выкрашены в блонд.

– Спасибо. – Она поправляет челку. Я не первая, кто делает ей этот комплимент. Ногти у нее идеальной овальной формы и покрыты темно-красным лаком. Только очень педантичный человек обращает внимание на такие детали.

Элла исчезла из моей жизни после первого курса. Я перестала встречать ее в кампусе и вообще забыла о ней думать. Она поблекла в памяти – привидение в джинсах, которые всегда сидели кое-как, и уродских сабо, в которых она шлепала туда-сюда по коридору в Баттс-С.

– Чем занимаешься? – интересуется она. – Господи, вот ты веришь, что нам уже четвертый десяток? Я юрист, специализируюсь на защите окружающей среды. Недавно с партнером открыли собственную фирму. А ты как?

Лорен стала детским психологом. Элла – юрист-эколог. Я представляю себе, как они обедают с Флорой, все как одна одержимы одной идеей – спасти мир.

– Рада за тебя. – Я достаю из холодильника диетическую колу. – Я пиаром занимаюсь. Работаю в Манхэттене.

Сама не знаю, зачем добавляю про Манхэттен, зачем вообще пытаюсь произвести на Эллу впечатление.

– Так мы не очень далеко друг от друга работаем, выходит! Я в Трайбека.

– Вот как, круто, – растерянно бормочу я. Всегда думала, что Элла вернется в Джерси и осядет там навсегда – унылая, предсказуемая бабешка. Но кому, как не мне, знать: люди меняются.

– Почти все наши девчонки из Баттса тут, – говорит Элла. – Даже Слоан. Вот уж кого не ожидала встретить! Ты ее видела? Вон она! В своем репертуаре – при ней, как всегда, какой-то мачо.

Я смотрю туда, куда указывает Элла, и в груди у меня все сжимается. Адриан больше не бросает фрисби. Он разговаривает с Салли – голова к голове, близко-близко.

– Ты все не так поняла, – рычу я, тут же уходя в оборону. – Это мой муж! Он со всеми рад поболтать.

– Оу, – говорит она. – Понятно.

У Эллы есть мотив. Она пыталась со мной подружиться, а мы с Салли смешали ее с дерьмом. Узнай она, что мы сделали, она вполне могла бы послать эти записки, чтобы заставить нас приехать сюда.

И если так оно и есть, то мне страшно даже предположить, что она задумала.