Текст книги "Девушки здесь все такие милые"

– Ладно, пойду я, – говорит она. – Давай как-нибудь еще на днях поболтаем, хорошо? Нам столько всего нужно обсудить!

И она уходит, махнув рукой и тряхнув великолепной гривой – блонд у нее того же оттенка, что у Флоры.

14. Тогда

Встретив Эллу Уолден, я не подозревала, что разрушу ее жизнь. Я только понимала: не с такой девицей я мечтала подружиться в колледже. Ее дешевые, мешковатые одежки и вышедшие из моды лилово-голубые тени слишком живо напоминали мне о Пеннингтоне. Она без тени стеснения носила стигмы, от которых я страстно желала избавиться.

Но временами, когда никого рядом не было, мы с Эллой предавались воспоминаниям о родных городишках и нашем провинциальном детстве. Эти погружения в прошлое приносили умиротворение. Слушая ее рассказы о школе, я понимала, что она привыкла быть изгоем, и видела в ней свое подобие. Но я терпеть не могла, когда она подчеркивала наше сходство на людях, напоминая окружающим, что между нами есть некая связь.

Салли это заметила и не замедлила высказаться.

– Элла, похоже, считает, что у вас с ней много общего, – сказала она, и ее губы изогнулись в усмешке.

– Ничего у нас с ней общего нет.

– Так может, скажешь ей об этом прямо? – Она чиркнула пальцем по горлу. И я принялась отбиваться – поначалу робко – от опостылевших излияний Эллы.

Однажды вечером, когда мы рядом с ней умывались в ванной, Элла завела речь об Уэслиане.

– Здесь все не так, как дома. – Она терла кожу скрабом от «Ньютроджены», и прыщи пунктиром торчали из пены, словно горные вершины из облаков. – Ты по дому скучаешь?

– Ни капли, – отрезала я. – Вырвалась оттуда, и слава богу.

Элла склонилась над раковиной, чтобы смыть пену, но я успела увидеть обиду на ее лице.

– О боже, – сказала Салли несколько дней спустя, когда Элла подкатила к нам в комнате отдыха, где мы готовили себе коктейли и отчаянно набивались на приглашение в Никс на вечеринку. – Поверить не могу, что ты с ней до сих пор дружишь!

– Я не дружу, – быстро возразила я. – Уж я как только ее ни отшивала, а она все равно лезет.

Салли затянулась сигаретой.

– Ты слишком милая. В этом все дело.

«Милая» из уст Салли звучало как жестокая насмешка, и я поторопилась опровергнуть это обвинение.

– Никакая я не милая! – отрезала я. – Просто ей все фиолетово.

– Нужно найти ее слабое место, – отозвалась Салли, пуская колечко дыма в сторону окна. – Разберемся.

Она так уверенно это сказала, что мороз по коже пошел. Я кивнула, уже подыскивая оправдания для того, что мне придется сделать, чтобы заслужить место рядом с ней. Я ничего не должна Элле лишь на том основании, что знаю кое-какие подробности ее жизни, – в конце концов, она сама решила мне довериться. Я дружу с Салли. Разберемся.

И мы разобрались. Как-то Элла призналась мне, что она девственница, и я поклялась хранить это в секрете, тем более что ее секреты все равно никому не сдались. Но Салли я об этом рассказала. Я и подумать не могла, что она замыслит, воспользовавшись этой крупицей информации.

Мы наводили марафет перед очередной вечеринкой, когда к Салли постучалась Элла. Салли впустила ее и предложила выпить. Улыбаясь, Элла уселась рядом со мной на кровать. Я глушила водку, пытаясь залить неприятное ощущение, в котором не желала опознавать чувство вины.

Подводя глаза перед зеркалом, Салли невзначай бросила:

– У меня прошлой ночью был просто бомбический оргазм! Тряхануло будь здоров!

Я прикусила язык, чтобы не засмеяться. Лорен, которая лежала с учебниками под одеялом, покачала головой и ничего не сказала. Элла потупилась.

– Это с кем? – поинтересовалась я, подыгрывая Салли.

Салли вдавила карандаш в уголок глаза. Она всегда рисовала по самому краешку века – для меня это был какой-то ужас. Но я все равно подражала ей, вечно стремясь сделать глаза еще больше и выразительнее.

– С кем с кем… С собой, конечно! Я еще не встречала парня, который был бы на такое способен. Если встречу, все – считай, приплыли.

Лицо у Эллы порозовело. Она прихлебывала водку, пока Салли разглагольствовала о своем вибраторе – просто как в какой-нибудь серии «Секса в большом городе», на который Тони подсела незадолго до отъезда в колледж. Я понятия не имела, правду ли Салли говорит, но хотелось верить, что да, – по крайней мере о том, что с парнями у нее оргазма не бывает. У меня его тоже никогда не было. Когда мы с Мэттом начали тискаться, он говорил, что хочет доставить мне удовольствие, и просил сказать, что мне нравится, но мне было неловко это обсуждать, поэтому я делала вид, что мне нравится все, и постанывала в темноте, пока он меня лапал.

Той ночью, когда обжимания превратились в настоящий секс – его родители уехали из города, и нельзя было упустить такую классную возможность расстаться с девственностью, – ощущение у меня было, словно меня проткнули, не более того. Потом мы занимались сексом при каждом удобном случае, но мне нравился не столько сам процесс, сколько валяться в обнимку после. Оргазм я познала позже, когда одна лежала в ванной и, полностью отдаваясь собственным пальцам, ласкала себя до тех пор, пока не остыла вода. Возбуждение, освобождение – а потом трясущиеся ноги, покрасневшая кожа на животе. Я наконец поняла, почему вокруг этого столько разговоров, но так и не смогла заставить себя сказать Мэтту, что именно мне нужно. Я была не в состоянии озвучить свои задавленные, словно в кулак стиснутые желания.

– Давай найдем для тебя сегодня парня, Элла, – сказала Салли. – Волшебного! И для Амб тоже. Если пойдешь с нами, секс мы тебе обеспечим. Могу одолжить что-нибудь из своих шмоток.

Элла ну никак не смогла бы влезть ни в одну вещь из ее гардероба – во все эти мини-юбки, которые едва прикрывали у Салли то место, где у людей растет попа.

– А куда вы идете? – поинтересовалась Элла. В ее голосе звенело безудержное любопытство. Меня передернуло – не столько от второсортного стыда, а потому, что на ее месте легко могла оказаться я.

– В Никс, – ответила Салли. – Ты здесь уже с кем-нибудь переспала, Элла?

Щеки Эллы, уже раскрасневшиеся, пошли лиловыми пятнами. Ее взгляд метнулся ко мне, и в нем, кроме унижения, я увидела кое-что еще. Обиду. Она поняла, что я открыла Салли ее тайну. Но я не отвела глаза, хотя мне очень хотелось, – я заставила ее отвернуться первой.

– Да так, – пробормотала она. – С парочкой парней.

Салли, сидевшая со скрещенными ногами, подалась вперед. Она еще не наигралась.

– Да ладно тебе, Элла! Имена-то хоть назови! Или боишься, что мы их у тебя уведем?

Элла должна была понять, что оказалась у Салли на мушке. Я мысленно заклинала ее не ввязываться в борьбу, иначе капкан захлопнется только крепче. Сколько еще она будет цепляться за свою ложь?

– Да, Элла, назови имена! – эхом повторила я.

– Знаете, сегодня столько всего задали, – сказала она, поднимаясь. – Желаю вам отлично провести время!

И отставила свой недопитый стакан.

К моему удивлению, Салли ее отпустила.

– Передумаешь – заходи, – сказала она.

Элла ушла. Салли принялась красить губы ярко-малиновой помадой, но они тряслись от смеха.

– Ну вот мы от нее и избавились, – сказала она. – Не так уж это оказалось и сложно!

«Мы от нее избавились». Прозвучало так, словно мы спрятали труп. Я представила себе Эллу в слезах и замерла, дожидаясь, пока пройдет муторное ощущение в кишках.

– Спасибо, – сказала я. Именно такого ответа она от меня ждала.

– Ну и сволочи же вы, – подала голос Лорен. – Она, конечно, такая мышка серая, но вообще-то очень милая.

У меня возникло чувство, будто Лорен заступается за Эллу только в пику мне. Или потому, что слишком много общалась с Флорой и решила примерить на себя ее «милоту». Когда Лорен встала и, прихватив банные принадлежности, пошлепала в коридор, Салли показала ей вслед два средних пальца.

Я потянулась за помадой, но Салли дала мне по рукам.

– Давай-ка сперва еще по одной! И кстати, из какой жути ты пьешь?

Я подняла свою кружку с надписью «Подруга».

– Да под руку подвернулось. Флора подарила.

Салли вырвала кружку у меня из рук. Я подумала было, что она швырнет ее об пол, но она внимательно изучила ее – ядрено-розовые бока и пузатенькие буковки, – после чего откупорила бутылку и плеснула в кружку водки.

– Давай, до дна, – сказала она ровным голосом.

В этот миг мне были омерзительны и кружка, и Флора, которая посредством кружки поставила на меня несмываемое клеймо. Похоже, что все бонусы, которые мне дала моя жестокость по отношению к Элле, тут же обнулились из-за этого уродливого куска фарфора. В тот момент я была слишком напугана, чтобы понять: Салли не столько разочарована, сколько ревнует.

Через литр-другой выпивки, залакированные кокаином, мы вдвоем карабкались на Фосс-Хилл, направляясь к Никсу. Салли как-то притихла, и я решила нарушить молчание.

– У меня тоже никогда не было оргазма с парнями. Никто из них толком не умеет пользоваться членом.

Она запрокинула голову и захохотала, выпятив свое нежное горло.

– Серьезно? Сочувствую! Меня до оргазма можно довести на раз-два. Я всю эту чушь на ходу придумала, чтобы избавиться от Эллы.

В эту секунду я ее ненавидела. Ненавидела одежду, идеально сидящую на ее фигуре, волосы, которые и мыть-то не приходилось, оценки – ей все давалось без труда. Она была полной противоположностью дивам моей провинциальной школы, которые вечно силились изобразить из себя невесть что.

Но больше всего я ненавидела себя. За то, что всегда оступаюсь, стоит мне только уверовать, что я наконец-то обрела почву под ногами. За свое несовершенное тело и вялые мозги. Все-то мне нужно оттачивать.

– Миссия выполнена, – сказала я. – Осталось только с Флорой разобраться. Задрала ко мне цепляться! К нам с тобой.

Салли хлопнула меня по плечу, но под руку, как обычно, не взяла.

– И не говори! Она фальшивая насквозь! Ну, святош как раз проще простого совратить.

Элла стала бы обоями, девчонкой из недр университетского альбома, с натужной улыбкой и допотопными шмотками, если бы не то, что мы сделали. Но она, сама того не подозревая, сыграла в произошедшем свою роль.

Может, она и сейчас играет роль – только уже совершенно другую.

15. Сейчас

Кому: «Амброзия Веллингтон» [email protected]

От кого: «Совет выпускников Уэслиана» [email protected]

Тема: Встреча выпускников 2007 года

Дорогая Амброзия Веллингтон!

Если Вам никак не удается расслабиться, то йога на закате с видом на Фосс-Хилл – именно то, что Вам нужно! Зарядитесь энергией: Вас ждет коктейльная вечеринка, а потом большая тусовка в Эклектике! Тряхнем стариной – словно Вы так и не покинули университет, а дух Уэслиана так и не покинул Вас!

Искренне Ваш,

Совет выпускников

Хэдс и Хизер зазывали меня после обеда зайти к ним в общежитие Беннет и пропустить по бокальчику, но я обещала Адриану экскурсию. Я веду его к Олину и обсерватории, мы спускаемся по Фосс-Хиллу, где кучка людей в «лулулемоне» занимаются йогой, к Фонтейн-авеню. Я показываю ему коттедж, где жила с Хэдс и Хизер на последнем курсе. Рассказываю, что вот тут я училась, здесь зависала с друзьями, а там обедала. Умалчивая о том, что я делала тут и там на самом деле.

– Она клевая, эта Салли, – говорит Адриан, когда мы идем обратно. – Жалко, что вы с ней потеряли связь. Почему так вышло?

Его посыл в корне неверен. Мы не теряли связь. «Никаких нас нет».

Я даю самый общий, самый безобидный ответ:

– Да как-то жизнь развела…

Он приобнимает меня за плечи:

– А что за девчонка, с которой ты жила на первом курсе? Она тоже здесь?

Здесь, а как же. Я уже дважды ее видела, но сделала вид, что не вижу.

– Не знаю. Вообще, все эти люди… – начинаю я, но ловлю себя за язык.

– Что, малыш?

От его объятий вдруг становится тепло на душе – хватка у него крепкая, но не властная, любящая, не удушающая. Я прижимаюсь к нему и испытываю жгучее желание поплакаться, как мне здесь хреново, – но нельзя.

– Ничего, – отвечаю я.

Наконец мы добираемся до Беннета. Меньше всего мне охота тащиться на очередную уэслианскую вечеринку, но Хэдли и Хизер в один голос уверяют, что там будет так круто, и я поддаюсь. Мы идем, взявшись под руки, словно вновь беззаботны, как в юности, – хотя я-то беззаботной не была никогда. Моя беззаботность, как и все, что я делала, была тщательно просчитана.

Коктейльная вечеринка проходит во дворе общежития Хьюитт. Организаторы не поскупились на открытый бар – и на том спасибо. Пусть Адриан сколько угодно шипит «а вдруг» – меня это не остановит.

Мы проходим мимо компании выпускников постарше – они учились здесь еще до нас. Вот уж удовольствие ниже среднего – вернуться в университет в таком возрасте, когда от прежней меня почти ничего не останется. И только Флора будет выглядеть все так же – неестественно молодо и прекрасно. «Годы тебя не портят», – выдавлю я, собрав все свое мужество. «Чего не скажешь о тебе», – ответила бы она.

Я останавливаюсь, увидев высокую фигуру с безупречной выправкой и знакомым длинным шагом. Да еще и в знакомой форме.

– Амб? – Хизер оборачивается. – Ты идешь?

Я судорожно втягиваю воздух. Фелти – капитана Фелти – я бы узнала где угодно. Только вот сейчас он вполне трехмерен, и меня не отгораживает от него компьютерный экран. С ужасом я понимаю, что даже не удивляюсь его появлению, – словно всегда знала, что он меня разыщет, если захочет.

Ты меня не видишь. Долгие годы я страстно желала перестать быть невидимкой, но сейчас мне хочется исчезнуть. Я не смогу объяснить Адриану, откуда знаю этого полицейского. Не смогу признаться, что дома в старом кошельке у меня до сих пор валяется его визитка.

Фелти стал почти совсем седой, но лицо у него мало изменилось, только контуры стали жестче. Голубые глаза все те же – арктические, пронзительные. Если бы он не вызывал у меня такого страха, может, я даже сочла бы его сексуальным.

Он всегда считал, что Салли тут ни при чем. Каким-то образом он сообразил, что вся вина лежит на мне, хотя доказательств у него не было.

Фелти влегкую мог отправить записку, которая спрятана у меня в сумочке. Мог научиться так красиво писать. «Уж теперь-то она никуда не денется», – весело мурлыкал он, опуская конверт в почтовый ящик. Я прекрасно знаю, почему это дело для него так важно.

Он мог готовить эту месть почти четырнадцать лет.

– Иду-иду, – бормочу я и плетусь позади девчонок, не сводя взгляда с кудрявого затылка Адриана. Фелти, хвала богам, молчит, когда я прохожу мимо. Может, он меня и не заметил?..

И я совершаю ошибку. Толпа во дворе вот-вот нас поглотит – но в последний миг я оборачиваюсь. Взгляд Фелти устремлен прямо на меня. Ни тени улыбки, ни намека на то, что прошлое осталось в прошлом. Оно по-прежнему здесь. И я с разбегу в него вляпалась.

16. Тогда

Если Уэслиан был моей вселенной, то Салли – паспортом, по которому я попадала не только на обычные вечеринки, но и на те, о которых без нее бы даже не услышала. Словно она ощущала сам пульс кампуса, словно ее тонкие пальцы прощупывали вены Уэслиана. Люди в какие только тайны ее ни посвящали, куда только ни звали: она славилась своей безбашенностью, о ее выходках едва ли не легенды ходили. Она не кокетничала, когда говорила, что ей быстро становится скучно.

Именно благодаря Салли на второй неделе октября я оказалась в Склепе Общества черепа и зме́я, где мне пришлось ответить на кучу самых разных вопросов, которые задавали две фигуры в капюшонах, стоявшие у входа. Позже я узнала, что ключи есть только у членов Общества. Мне нравилось быть причастной к чему-то эксклюзивному, к чему-то такому, о чем не все знают, нравилось танцевать с ней во тьме на самой кромке. Это тебе не обычная студенческая тусня – другой уровень. Такова была жизнь с Салли – ВИП-доступ, все без очереди, все по клейкой паутине ее связей.

– Потанцуй со мной, – сказала Салли на рассвете, когда мы наконец ушли. И закружилась на месте, держа в руках туфли на каблуках и запрокинув лицо к небу. – Куда пойдем теперь? Сейчас напишу Лапе, узнаем, где еще гуляют.

– Я не могу. Надо поспать перед парами. – На самом деле у меня уже руки чесались поскорей залезть в почту, где должно было ждать письмо от Кевина.

Салли резко остановилась и, схватив меня за запястье, поддернула к себе. Руки у нас были липкие от пота.

– Ты стала какая-то другая. Не думай, что я не замечаю. Это из-за парня, да?

Кончики ее малиновых губ изогнулись книзу – обиженно и неодобрительно. Я боялась рассказывать ей о Кевине, боялась, что на этом все кончится.

– Вот уж от кого от кого, но от тебя не ожидала, что ты дашь одному из этих идиотов заморочить тебе голову. – Она отстранилась и закурила. – Членом он тебя загипнотизировал, что ли? А я-то думала, ты такая же, как я…

– Так и есть! – Я должна была дать ей понять, что Кевин – вовсе не из этих идиотов. – Ты все не так поняла. Он – ну, не из наших. Он в Дартмуте учится.

Она зевнула и пошла прочь, на ходу набирая что-то на телефоне. Я должна ее вернуть! Должна поразить!

– Он парень Флоры!

Я сама испугалась вырвавшихся слов. Кто знает, какие чувства вызовет у нее эта новость – изумление, или отвращение, или – хуже всего – скуку.

Но во тьме блеснула ее улыбка:

– Ах ты сучка! Трахнула его уже? Флора что-нибудь подозревает?

Я стянула волосы резинкой на макушке. Салли убедила меня, что я могу ходить с такой прической и не выглядеть дурой.

– Еще нет. Флора понятия не имеет. Ни малейшего.

Тем временем мои чувства к Флоре стали еще чернее. Хуже нет подобных фиф: через призму своего совершенства они испускают такое сияние, что в их присутствии просто слепнешь. «Даже не спрашивай. Бери что хочешь», – сказала она в день нашего знакомства, но я была уверена, что это великодушие неискреннее. Ей просто нужно кому-то покровительствовать, нужна послушная собачонка.

Каждый день я пыталась влезть в ее ноутбук, чтобы прочитать рассказ о Клариссе: пока Флора принимала душ, мои пальцы бегали по ее клавиатуре. Но мне никак не удавалось угадать пароль. В бессильной злости я сперла с коллажа на стене фотографию Кевина – этот снимок появился там недавно, торчал из-под журнальной вырезки о депрессии, которую Флора как раз изучала по одному из своих психологических курсов. Фото я спрятала в сборник Джона Донна. Там ему самое место. Джон Донн стал кем-то вроде нашего общего друга – ведь именно он нас свел.

– И что ты намерена делать? – осведомилась Салли.

Я покачала головой:

– Не знаю.

Я не решалась рассказать о письмах, о том, насколько реальна наша связь.

– Нельзя же вечно сидеть сложа руки. – Салли протянула мне свою сигарету. – Что-нибудь придумаем.

Она и думать забыла о другой вечеринке, на которую так рвалась, и когда мы вернулись в Баттс, чмокнула меня в щеку.

– Ты уж не забывай о моем существовании!

– Ни в коем случае, – ответила я.

Умываясь, я заметила красную отметину, оставшуюся от ее поцелуя.

По правде говоря, я чувствовала, что Кевин все больше от меня отдаляется. В последнюю неделю его ответы приходили с задержкой, и в них уже не было прежней пылкости. Он писал: «Если бы ты была здесь все было бы по другому». А я отвечала: «Увы». Я старалась перенять его манеру, а не сжимать хватку, как инстинктивно делала всегда, когда чувствовала, что человек ускользает.

На следующее утро, когда кайф сменился туманом похмелья, во входящих меня поджидало очередное письмо. Кевин отправил его два часа назад. «Мое братство затевает вечеринку на выходных а я думаю только об одном лучше бы я провел это время с тобой. Почитали бы ДжД или еще что».

Я не стала откликаться сразу, как делала обычно, – решила дать ответу настояться. В моей голове звучал голос Флоры, но он в кои-то веки не раздражал. «Не так уж это и далеко. Меньше трех часов езды». Можно заявиться на вечеринку и устроить ему сюрприз. Отличный способ проверить, какие чувства он на самом деле ко мне испытывает.

Я посмотрела на спящую Флору: лежит на спине, руки в маникюрных перчатках вытянуты по швам, волосы убраны с лица. Наши кружки – «Лучшая» и «Подруга» – стоят рядышком на ее столе: видно, она их помыла и принесла с кухни. Вечно она разгребает за мной бардак. Ну что ж, скоро я устрою ей такой разгром, что она вовек его не разгребет.

На следующий день на введении в драматургию мы обсуждали героя и его гибель. Огден, потрясая кулаками, вещал:

– Чтобы по-настоящему уничтожить персонажа, нужно знать его как облупленного. Нужно понять, что для него дороже всего на свете. Отберите у него самое дорогое – а дальше делайте с ним, что хотите. Можете даже прикончить. Все равно он уже потерял все, что для него важно!

Салли подняла руку:

– То есть вы хотите сказать, что единственный способ погубить человека – это отнять у него то, что он любит?

Огден хлопнул в ладоши:

– Именно! Мы уже видели, как ярко это проявляется в «Отелло». Еще интереснее, если наряду с любовью вы лишите героя нравственных ориентиров. Все это, как правило, соединено в одном человеке. В предмете любви.

Мне тошно было слушать о предметах любви и сравнивать себя с героинями пьес. Существует пословица: сравнение крадет радость. Но соперничество еще страшнее – оно и вовсе до нитки обирает. Почему-то не принято говорить о том, чем чревата ситуация, когда двое хотят одного и того же.

– Тебе, похоже, сегодня было реально интересно, – сказала я позже, в Моконе, когда Салли уплетала шмат лазаньи, а я – буррито, после которого у меня обязательно разболится живот. – У тебя появилась идея для пьесы?

Она вилкой отковыривала с тарелки присохший сыр.

– Да нет, не в этом дело. Я больше о твоей ситуации думала.

– О моей ситуации?

Буррито был немногим меньше моего предплечья и в своем кожухе напоминал спеленутого ребенка. Стоит откусить, как по подбородку потечет неоновый ручеек масла. Ну и пусть – я ужасно проголодалась.

– Ну да. С Кевином. Мы ведь очень легко можем устранить эту проблему.

Я перемалывала зубами говядину и рисовые личинки, предпочитая жевать, вместо того чтобы говорить. Проглотив, я вытерла рот салфеткой – на ней остался оранжевый след.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что не так уж сложно заставить парня забыть о своей девушке. Они так любят клясться в верности одной-единственной – смехота! Впрочем, ладно, веселого на самом деле мало: обычно они это делают, потому что девушка их вынуждает. Например, она хочет отсосать у него на вечеринке, но как бы на законных основаниях, и поэтому спрашивает: ты меня любишь? И он говорит: да, потому что хочет, чтобы ему еще разок соснули. – Она проткнула вилкой кусок лазаньи, так яростно вонзив зубья в макаронную плоть, что я отвела взгляд.

Она описывала меня – как я все время по мелочи цеплялась за парней, даже за тех, которые вообще не должны были меня волновать. Как легко верила всему, что плел Мэтт. Как позволяла Хантеру называть меня Амбер и даже не пыталась его поправить. Как появилась на пороге у Дрю Теннанта через пару минут после его эсэмэски: «Эй, не хочешь перепихнуться?»

– Впрочем, – продолжала она, – мы к ним относимся так же. Роли у нас одинаковые. Разница лишь в том, как мы их исполняем. Почему, ты думаешь, большинство мужиков так легко соблазнить? Почему мальчишники – это индустрия, в которой крутятся миллиарды долларов? Потому что есть вот эта предпосылка: любой мужик рано или поздно пойдет на блядки. Это только вопрос времени. – В уголках рта у нее собрался красный соус.

– Ты предлагаешь толкнуть Кевина на измену?

– Именно это я и предлагаю. – Салли бросила вилку, и та с негодующим звоном брякнулась на ее тарелку. – Ни минуты не сомневаюсь, что он уже изменял Флоре. Кобели и есть кобели: всегда найдут на кого вскочить.

– Но даже если он действительно ей изменит, то Флора на этом фоне будет выглядеть еще большей праведницей!

Мне живо представилось ее залитое слезами лицо, трогательные всхлипывания – скорбь, безупречная в своей опрятности.

Салли погрозила мне пальцем.

– А вот и нет! Дай закончу. Другая половина моего плана – заставить ее сделать то же самое.

Я хохотнула:

– Ага, как же! С кем она ему изменит-то? Для нее поди и мастурбация – измена. Ничего из этого не выйдет!

Но Салли ничуть не смутилась. На лице у нее появилась улыбка, достойная чеширского кота – уголки губ поднялись высоко-высоко.

– Предоставь это мне. А сама сосредоточься на своей половине.

Решение лежало на поверхности. Я рассказала ей о вечеринке в его братстве, на которую он меня все равно что позвал.

– Ну, вот и случай подходящий! Едем, черт возьми! – Она откинулась на спинку стула.

Я представила себе, как мы с Кевином встретимся в Дартмуте, – туманная фантазия, которая заволокла рационалистическую часть моего мозга. Я с разбегу запрыгну на него, обовью его торс ногами, как делают девушки в кино. Он даже не пошатнется, словно я невесомая былиночка, и примется целовать меня так лихорадочно, что наши губы никак не встретятся. Поцелуи на веках, щеках, лбу, волосах, в самые зубы… Все это беспорядочно, нежно и, конечно, судьбоносно, под какой-нибудь киношной ивой, и эта ива станет нашей ивой, и, возможно, именно под ней он однажды сделает мне предложение. Наденет мне на палец анемичный венчик бриллиантов, с трудом выдерживающий вес центрального камня (два карата, не меньше!).

Считается, что тело девушки – ее самое смертоносное оружие. Те, кто это придумал, понятия не имеют о том, какие горы способно свернуть наше воображение.

– Почему ты мне помогаешь? – поинтересовалась я. – Ведь это для тебя то еще развлечение.

Она так звонко шлепнула ладонью по столу, что я чуть не подпрыгнула.

– Ты что, издеваешься? Ради тебя я еще и не на то готова!

Выражение дружеских чувств никогда не было ее коньком, поэтому ее слова были мне как бальзам на душу. «Ради тебя я еще и не на то готова!»

Я не догадывалась, что все это совершенно не ради меня.

Вечером она поскреблась в дверь и шепнула мне на ухо, пока Флора молотила по клавиатуре:

– Я договорилась насчет машины.

В пятницу я прогуляла пары, чтобы собраться. Я надеялась избежать встречи с Флорой, но она вернулась с занятий рано. Ее обычная улыбка пропала без вести. Мой взгляд метнулся к собранному чемодану – он выдавал меня с потрохами. Она знает.

– Привет, – пробормотала она. – Ужасное утро… Мы с Поппи вчера вечером поругались вдрызг. Я сказала, что Кевин приедет ко мне на Хэллоуин, а она рассердилась: как будто мне без него праздник не праздник! Мол, он меня одну никуда не пускает…

Во рту у меня пересохло. Мне и в голову не приходило, что Флора такая скучная по милости Кевина.

– Но ведь дело не в этом. – Флора пристроилась на краешек кровати. – Она просто не понимает. Ей всего четырнадцать. У нее и мальчика-то еще не было.

– Кевин не производит впечатление деспота. – Я тут же пожалела, что ляпнула не в том времени – лучше бы сказать «не произвел». Я ведь видела его всего один раз.

– Ладно, бог с ним, – сказала Флора, и ее страдальческое выражение сменилось улыбкой. – Не хочу грузить тебя своими проблемами. Просто распереживалась. Наверное, это все красные дни календаря.

– Ох, хуже них ничего нет! – Я попыталась представить себе, что бы Салли сказала о девушке, которая называет месячные «красными днями календаря». – Иногда быть женщиной просто ужасно.

Флора бухнулась на подушку и театрально вздохнула:

– О да! Иногда думаю: лучше б я с бубенцами родилась!

Слово «бубенцы» из ее уст прозвучало так дико, что я захохотала – совершенно непосредственно, – и Флора захохотала тоже, и в эту минуту мы и впрямь были как две подружки. С чего я вообще невзлюбила Флору? Из-за того, что у нее есть Кевин, или из-за того, что у нее есть все остальное? Может, я сама приделала ей нимб? А она девчонка как девчонка, такая же, как мы все, и так же силится разобраться, что почем в этой жизни.

Она хлопнула ладонями по коленям, и тут я заметила, что нарисовано у нее на ногтях. Буквы. Кевин – по букве на ноготь, над «и» вместо точки – сердечко. Улыбка сползла с моего лица. Не Кевина она любит, а свое представление о нем. Она не понимает, какой он на самом деле. Она его не заслуживает.

– Давай вечером наедимся какой-нибудь вкусной гадости и посмотрим комедию. – Она натянула свои тапочки с зайчиками, и вдруг ее лицо изменилось – она указала на мой чемодан: – Ой, ты уезжаешь?

– Да, решила сорваться. Сестра собралась домой на выходные, и я подумала: а может, и мне приехать, сделать родителям сюрприз. Осенью мы всегда собираем вместе яблоки, вот и решили, что надо соблюдать традиции…

Как гладко лилась эта заранее заготовленная ложь!

Про сбор яблок я, впрочем, не соврала. Мои родители обожают умильную пошлятину такого рода, а в Пеннингтоне она цвела пышным цветом. Уличная ярмарка в день города, пасхальные яйца, спрятанные в Кункель-парке, ежегодная церемония «елочка, зажгись» на Мэйн-стрит, горячий шоколад с пряниками и мамины ученики-четвероклассники, распевающие рождественские гимны, – провинциальные развлечения в лучшем виде.

– Ого! – воскликнула Флора. – Как это мило! Нам с Поппи такое и не снилось. Наши родители друг друга на дух не переносят.

Я-то полагала, что у Флоры в семье все идеально: папа приходит с работы, в прихожей его встречает собака, а потом маленькая Флора смотрит, как мама наряжается в ресторан и танцует в облаке «Шанель № 5». Почему-то я решила, что люди, которые помогали ей заселяться, ее родители, – и есть стандартная семья.

– Сочувствую. Я думала…

Она никогда раньше об этом не упоминала. Сознательно маскировала свои раны. А сейчас мне впервые приоткрылось сырое, сочащееся кровью мясо ее души.

– Ничего страшного, – отозвалась она. – Я так с восьми лет живу. Они как раз тогда разошлись. Мы с Поппи привыкли по праздникам кочевать из дома в дом. Папа снова женился, мама вышла замуж, и сейчас все цивильно, но какое-то время у нас с Поппи было ощущение, что у нас нет никого, кроме друг друга. Наверное, именно поэтому мне так больно с ней ссориться.

Я могла отказаться от поездки. Еще ничего не сделано, еще ничего не поздно. Я могла дождаться своего Кевина, а не того, который уже принадлежит другой девушке. Могла прекратить ежедневные набеги на Флорин ноутбук в надежде выкурить оттуда Клариссу, могла вообще забить на эту Кевинову писанину – мало ли что он там навыдумывал.

У меня тренькнул телефон – я подумала, что это Салли, но это была эсэмэска от Хантера. «Привет, Амбер, встретимся сегодня?» Если бы я верила в знаки от мироздания, яснее оно бы выразиться не могло. Я могла откликнуться на его сообщение, согласиться «встретиться».

Но я в знаки не верила. Мироздание, в котором я жила, вообще не склонно было уделять мне внимание.

Я представила себе Салли. Кривой член Хантера. Лицо Салли, когда она над ним потешалась. И лицо Салли, если я в последний момент сдам назад. Все будет кончено. Дартмут важен для меня, но не в меньшей степени – для нас обеих. Салли хочет посмотреть, как далеко я могу зайти. На что я способна. Что ж, я ей покажу.