Текст книги "Борьба экономических идей: Великие споры и эксперименты последнего столетия"

Денежная школа, школа свободной банковской деятельности и банковская школа

Денежная школа и школа свободной банковской деятельности представляли собой две группы занимавшихся исследованием денег британских экономистов, ведшие спор друг с другом о причинах экономических циклов и о способах избавления от них. Эта полемика продолжалась примерно с 20-х по 50-е годы XIX века[215]215
  Этот раздел основывается на главе 5 моей книги: White L.H. Free Banking in Britain / 2nd ed. London: Institute of Economic Affairs, 1995.


[Закрыть]. Третья группа – банковская школа – вступила в нее около 1844 года. Законодательной вехой этого периода был Банковский акт премьер-министра Роберта Пиля, принятый в 1844 году, который вводил для Банка Англии правило проведения денежной политики, примерно соответствовавшее тому, за что выступала денежная школа.

Лидерами денежной школы были Сэмюэл Джонс Лойд (позднее получивший титул лорда Оверстона), Роберт Торренс и Джон Р. Мак-Куллох. Они считали, что Банк Англии (в ту пору переживавший процесс становления в качестве центрального банка и обладавший монополией на выпуск банкнот в Лондоне) и провинциальные английские банки (коммерческие банки, действовавшие за пределами Лондона, как правило небольшие) имели возможность чрезмерной эмиссии банкнот – то есть могли временно расширять свои обязательства и кредиты в большей степени, чем допускало условие сохранения равновесия. По мнению этих экономистов, циклические бумы были результатом чрезмерной эмиссии либо со стороны Банка Англии, либо, в большинстве случаев, со стороны провинциальных банков. Чрезмерное увеличение денежной массы вызывало рост цен и тем самым приводило к оттоку золота из страны – этот процесс назывался «механизмом потока цен и металлических денег» ([price-specie-flow mechanism] под металлическими деньгами подразумевались золотые и серебряные монеты). Кризисы же происходили тогда, когда Банк Англии был вынужден прекращать экспансию и переходить к диаметрально противоположному курсу, чтобы остановить истощение своих золотых резервов. В качестве способа избежать кризисов денежная школа предлагала ввести жесткую монополию на выпуск банкнот, отобрав это право у провинциальных банков и введя определенное правило для единственного оставшегося эмитента (Банка Англии или вновь созданного банка, находящегося в государственной собственности). Это правило – так называемый денежный принцип (Currency Principle) – требовало сокращения общей массы банкнот в стране в пропорции один к одному с оттоком золота (и увеличения в той же пропорции с его притоком). В этом случае «механизм потока цен и металлических денег» будет быстро корректировать «смешанную» денежную массу (состоящую из металлических денег и банкнот), и таким образом она будет вести себя саморегулирующимся образом, как и при системе, основанной только на золотых монетах.

Школа свободной банковской деятельности, лидерами которой были банкир Джеймс Уильям Гилбарт и член парламента Генри Стюарт Парнелл, придерживалась аналогичной теории экономического цикла, связывающей его с кредитной экспансией, однако всю вину за чрезмерную эмиссию она возлагала на Банк Англии. Ее представители убедительно доказывали, что провинциальный банк, действующий в условиях конкуренции и сталкивающийся с перспективой потери резервов через клиринговую систему в пользу соседних банков в случае, если будет расширять выпуск банкнот больше, чем они, слишком жестко ограничен в своих действиях, чтобы быть в состоянии существенно увеличивать эмиссию самостоятельно без дополнительных резервов. В противоположность этому, избыточные банкноты, выпущенные Банком Англии, не предъявляются сразу к размену на металлические деньги, а оседают в резервах провинциальных банков, что подпитывает чрезмерную экспансию в масштабах всей системы. Поскольку, по мнению представителей этой школы, проводить чрезмерную эмиссию может только банк-монополист, а не конкурирующие между собой банки, представители школы свободной банковской деятельности предлагали заменить монополию Банка Англии системой конкурентной эмиссии банкнот («свободной банковской деятельностью» [free banking]) в самом Лондоне. В вопросе о причинах чрезмерной денежной экспансии Мизес стоял ближе к школе свободной банковской деятельности, тогда как Хайек соглашался с позицией денежной школы, в соответствии с которой причиной может быть как центральный банк, так и коммерческие банки.

Банковская школа, лидерами которой были Томас Тук и Джон Фуллартон, не придерживалась денежной теории экономического цикла. Ее представители считали, что ни один банк – даже Банк Англии – не в состоянии породить чрезмерную эмиссию в значительных масштабах, пока его банкноты обмениваются на золото. Одно из их (ошибочных) обоснований идеи невозможности чрезмерной эмиссии для банковской системы – «доктрина реальных векселей» – прочно вошло в экономическую мысль и даже стало доктриной чиновников Федеральной резервной системы, считавших, что в 20-х годах XX века ФРС вовсе не эмитировала слишком много (а в начале 30-х – слишком мало) денег. Вторым, столь же неверным, аргументом школы был «закон оттока» Фуллартона, согласно которому все избыточные банкноты, даже выпущенные Банком Англии, уходят из обращения через возврат кредитов прежде, чем могут быть потрачены на что-либо еще. Доктрину реальных векселей мы более подробно проанализируем ниже. Поскольку искажения, связанные с денежной сферой, изначально исключались, представители «банковской школы» были убеждены, что циклические колебания имеют немонетарное происхождение и вызываются либо шоками в реальном секторе вроде неурожаев, либо необъяснимыми всплесками спекуляции. Они полагали, что институциональное status quo вполне удовлетворительно, и не предлагали никаких способов избавления от циклических колебаний, кроме большей осмотрительности со стороны банкиров.

Критика теории Хайека

Теория экономического цикла Хайека вскоре подверглась критике – со стороны Джона Мейнарда Кейнса, Пьеро Сраффы из Кембриджского университета, Николаса Калдора, коллеги Хайека по Лондонской школе экономики (позднее Калдор перебрался в Кембридж), и других авторов. В свою очередь, Хайек, Фриц Махлуп из Венского университета (в 1935 году он устроился на работу в Университет Буффало) и другие австрийцы защищали эту теорию. Позднее Калдор подробно описал – естественно, с собственной позиции одного из главных критиков идей Хайека, – как первоначально позитивное восприятие этой теории уступило место нарастающему скепсису:

Поначалу профессор Хайек буквально заворожил научное сообщество экономистов новой теорией колебаний производства, в своей концептуальной основе и в еще большей степени по практическим выводам диаметрально противоположной тогдашнему мейнстриму в денежной теории… Она предполагала наличие в структуре капиталистического производства «глубоко укорененных фундаментальных диспропорций», вызванных в конечном счете теми самыми чисто денежными процессами, которые в те времена превалировали в научных дискуссиях, но не поддающихся адекватному объяснению в терминах этих процессов. По сравнению с «треугольниками», «искаженными ценовыми приращениями» и неоправданным удлинением периодов производства, о которых говорил профессор Хайек, преобладавшая тогда озабоченность уровнями цен и теми или иными действиями банков должна была показаться примитивной и поверхностной.

Такова была первая реакция. Но по зрелом размышлении выяснилось, что эта теория отнюдь не так удовлетворительна в интеллектуальном плане, как казалось поначалу. В первом опубликованном ее изложении, замышлявшемся лишь как набросок (Калдор имеет в виду книгу «Цены и производство». – Л.У.), тут и там признавалось наличие пробелов, но при попытках заполнить эти пробелы они не уменьшались, а увеличивались, и вдобавок возникали новые и неожиданные. В результате нельзя было не прийти к выводу, что основная гипотеза этой теории, что причиной кризисов является редкость капитала, не может быть верной. Эти «зрелые размышления» породили щедрый «урожай» возражений в адрес «Цен и производства» на страницах английских и американских журналов, причем такое количество критики едва ли выдвигалось в ходе экономических дискуссий когда-либо в прошлом[216]216
  Kaldor N. Professor Hayek and the Concertina-Effect // Economica (New Series). 1942. Nobember. Vol. 9. P. 359.


[Закрыть].

Как отмечал Калдор в другой статье, эти возражения в основном попадали в одну из двух категорий: (1) аргументы, сводившиеся к тому, что удлинение или укорачивание структуры производства не может быть причиной изменений агрегированного объема производства и занятости в ходе экономического цикла, и (2) аргументы, опровергающие осмысленность теории капитала Джевонса—Бём—Баверка—Викселля и содержащейся в ней идеи о более коротких или более длинных периодах производства, а значит, и полезность этой теории для объяснения экономического цикла[217]217
  Idem. Capital Intensity and the Trade Cycle // Economica (New Series). 1939. February. Vol. 6. P. 40.


[Закрыть].

Свой первый залп по «Ценам и производству» Хайека Кейнс произвел с довольно неожиданной позиции. Отвечая на критическую рецензию Хайека, посвященную его собственному «Трактату о деньгах», Кейнс внезапно переключился на книгу самого Хайека, заявив:

В целом эта работа представляется мне жуткой кашей, одной из самых бестолковых вещей, что мне приходилось читать. Начиная со страницы 45 вряд ли там найдется хоть один обоснованный тезис <…> Это ярчайший пример того, как, начав с ошибки, самый строгий приверженец логики может оказаться в Бедламе[218]218
  Keynes J.M. The Pure Theory of Money. A Reply to Dr. Hayek // Economica. 1931. November. Vol. 34. P. 394. Бедламом называлась лондонская лечебница для душевнобольных. Примечания к главе 3


[Закрыть].

Коллега Кейнса по Кембриджскому университету Артур Пигу был возмущен такой невежливостью. В 1935 году он описал этот эпизод таким образом:

В ответ автор не стал опровергать критические замечания, а яростно набросился на другую книгу – ту, что написал его критик!.. Это грязная игра! Метод дуэлянта![219]219
  Пигу использует метафору из крикета, называя действия Кейнса «body-line bowling». Это тактика, когда команда систематически бросает мяч, целясь не в калитку, а в бэтсмена. Она была впервые применена английской сборной против австралийцев во время розыгрыша Кубка Эшес в 1932 году, но вскоре после этого была признана неспортивным поведением и запрещена. Аналогичный прием, называемый «beanball», существует в бейсболе.


[Закрыть][220]220
  Цит. по: Caldwell B. Introduction // The Collected Works of F.A. Hayek / Ed. by B. Caldwell. Chicago: University of Chicago Press, 1995. Vol. 9. P. 28.


[Закрыть]

В своем «Возражении» Хайек заявил, что Кейнс пускает дымовую завесу, уклоняясь от ответа на его критические замечания о «Трактате»:

Вместо того чтобы посвятить свой ответ в первую очередь устранению неясностей, которые я тщательно и подробно перечислил и существование которых он не может отрицать, он отвечает мне огульным обвинением в путанице, причем не в моей критической статье, а в другой работе… Не могу поверить, что господин Кейнс хочет создать впечатление, будто он пытается отвлечь внимание читателя от возражений против его анализа, оскорбляя своего оппонента[221]221
  Hayek F.A. A Rejoinder to Mr. Keynes // Economica. 1931. November. Vol. 34. P. 398.


[Закрыть].

Еще через несколько месяцев в научном ежеквартальном издании Economic Journal, редактором которого был Кейнс, младший коллега последнего Пьеро Сраффа опубликовал пространную и язвительную рецензию на «Цены и производство». Он писал, что «лабиринт противоречий» в хайековской теории капитала «настолько сбивает читателя с толку, что, дойдя до обсуждения денег, он от отчаянья готов поверить чему угодно». Что касается данного в книге анализа денег, то «очевидно, что методичная критика не оставит камня на камне от логического сооружения, выстроенного доктором Хайеком». Сраффа утверждал, что попытки Хайека найти денежную политику, которая не влияла бы на относительные цены («нейтральные деньги»), тщетны. По его мнению, Хайек пытается сформулировать денежную политику, воспроизводящую свойства бартерной экономики, что невозможно, поскольку в денежной экономике контракты заключаются в терминах денег, а не товаров[222]222
  Sraffa P. Dr. Hayek on Money and Capital // Economic Journal. 1932. March. Vol. 42. P. 42–53.


[Закрыть]. Но он превратно истолковывал цель Хайека, которая состояла не в том, чтобы воспроизвести все свойства бартерной экономики, а в том, чтобы найти денежную политику, не порождающую рассогласованность между сбережениями и инвестициями. В своем ответе Сраффе Хайек переформулировал свою теорию[223]223
  Hayek F.A. Money and Capital: A Reply. P. 237–249.


[Закрыть].

Чтобы дать ответ своим критикам-кейнсианцам и адаптировать свою теорию к условиям Великой депрессии, Хайек в 1939 году написал новую статью «Прибыль, процент и инвестиции», опубликовав ее в одноименном сборнике[224]224
  Hayek F.A. Profits, Interest, and Investment. London: Routledge, 1939. P. 3–71.


[Закрыть]. В ней он попытался описать другой механизм, который порождал бы экономический цикл австрийского типа – «эффект Рикардо» – без прежних допущений о полной занятости в стартовой точке, о первоначальном импульсе, проистекающем из денежных возмущений, и об ошибках в размещении инвестиций из-за колебаний процентной ставки. У экономистов, обративших внимание на эту статью, она вызвала в основном недоумение: они не могли понять, как она сочетается с тем, что говорится в «Ценах и производстве».

Чтобы ответить на критику теории капитала, которая была лишь схематично обрисована в «Ценах и производстве», Хайек семь лет работал над книгой «Чистая теория капитала», которая вышла в 1941 году. В то время как прежние экономисты занимались теорией капитала лишь в той мере, в какой это было необходимо для объяснения процентных ставок, Хайек стремился создать такую теорию, которая была бы «полезна для анализа денежных феноменов в реальном мире». Иными словами, он попытался более подробно, чем это было возможно в «Ценах и производстве», сформулировать теорию капиталистического производства, которая помогла бы углубить наше понимание экономического цикла. В книге давался детально разработанный анализ производства, требующего затрат времени. Однако Вторая мировая война отвлекла внимание Хайека на другие проблемы, и он прервал этот проект, так и не дописав планировавшийся второй том книги, где он предполагал применить разработанную им теорию капитала к анализу экономического цикла. Рецензент Артур Смитис с иронией заметил в этой связи, что книга Хайека непреднамеренно стала иллюстрацией того, от чего он предостерегал в своей теории экономического цикла, – проектом, требующим столь разработанных оснований, что реализовать его с прибылью стало невозможно. В дальнейшем ученые, развивавшие австрийскую теорию экономического цикла, в частности Роджер Гаррисон, сочли, что более простая модель из «Цен и производства» более плодотворна[225]225
  Здесь я заимствую текст из моего предисловия к изданию «Чистой теории капитала» Хайека. См.: Hayek F.A. The Pure Theory of Capital / Ed. by L.H. White. Chicago: University of Chicago Press, 2007.


[Закрыть].

Способствовали ли Хайек и Роббинс углублению Великой депрессии?

Милтон Фридман, восхищавшийся политической философией Хайека, тем не менее резко критиковал его теорию экономического цикла. В 1999 году он отметил в одном из интервью:

Думаю, австрийская теория экономического цикла принесла миру большой вред. Если оглянуться на 30-е годы XX века, а это ключевой период, то мы увидим, что представители австрийской школы, обосновавшиеся в Лондоне, – Хайек и Лайонел Роббинс – говорили, что надо просто позволить миру самому нащупать следующее дно. Нужно, чтобы он сам себя вылечил. Никто с этим поделать ничего не может – любые попытки лишь ухудшат дело… Думаю, что поощряя такую политику ничегонеделания в Британии и США, они принесли немалый вред[226]226
  Epstein G. Mr. Market [Interview with Milton Friedman] // Hoover Digest. 1999. № 1 [www.hoover.org/research/mr-market].


[Закрыть].

Экономисты-кейнсианцы выступали с аналогичными обвинениями. Биограф Кейнса Роберт Скидельски заявил интервьюеру в фильме «Командные высоты», что «Хайек совершенно равнодушно относился к политическим и практическим последствиям ничегонеделанья в начале тридцатых и на деле так никогда и не признал свою вину в этом»[227]227
  Интервью с лордом Робертом Скидельски см. здесь: [www.pbs.org/wgbh/commanding heights/shared/minitext/int_robertskidelsky.html].


[Закрыть]. Однако упреки в «равнодушии» и в «политике ничегонеделания» не совсем справедливы, и на самом деле Хайек все же «признал свою вину» в том смысле, что публично выражал сожаление по поводу политических рекомендаций, которые он давал в начале 30-х годов[228]228
  Этот и следующий разделы во многом основаны на моей статье: White L.H. Did Hayek and Robbins Deepen the Great Depression? // Journal of Money, Credit, and Banking. 2008. June. Vol. 40. P. 751–768.


[Закрыть].

Для Хайека норма в денежной политике заключалась не в том, чтобы «позволить миру самому нащупать следующее дно», и не в пассивной индифферентности к резкой дефляции, вызванной сжатием денежной массы, а, как уже отмечалось, в стабилизации номинальных расходов (MV). За что можно действительно упрекнуть Хайека и Роббинса – так это за то, что они не проявляли последовательности в отстаивании этой политической нормы тогда, когда она была особенно необходима. По понятным причинам они критиковали предложения с помощью инфляции довести уровень цен до прежнего значения, которое невозможно было долго поддерживать (то есть до уровня, не соответствующего фиксированному золотому содержанию доллара), и считали контрпродуктивными различные планы по использованию дешевого кредита для вывода экономики из спада, который, по их мнению, и был порожден этим дешевым кредитом. Но при этом Хайек, к сожалению, занимал двусмысленную позицию по поводу сокращения номинальных доходов и резкой дефляции в 1929–1932 годах, поскольку считал, что дефляция может принести пользу, «сломав» жесткость цен и заработной платы. В одном из выступлений в 1975 году он выразил сожаление по поводу этой своей ошибки:

Я уж точно не буду отрицать – вернее, сегодня уже ни в коем случае не буду отрицать, – что в этих обстоятельствах денежные контрмеры, целенаправленные попытки поддержать уровень денежного потока, вполне уместны. Здесь, вероятно, следует дать одно пояснение: должен признать, что сорок лет назад, в начале Великой депрессии, я придерживался иного мнения. В то время я считал, что некий непродолжительный процесс дефляции может сломать жесткость заработной платы, которую я полагал несовместимой с нормально функционирующей экономикой. Наверно, мне уже тогда следовало понять, что такой возможности больше нет… Как только появляются первые признаки возможного сокращения совокупного потока доходов, я, несомненно, должен не только сделать все, что в моих силах, чтобы воспрепятствовать этому сокращению, но и заранее объявить, что именно так я и буду действовать, если подобная проблема возникнет[229]229
  Hayek F.A. A Discussion with Friedrich A. von Hayek. Washington, DC: American Enterprise Institute, 1975. P. 5, 12.


[Закрыть].

Лайонел Роббинс тоже задним числом сожалел о своих рекомендациях не прибегать к денежной экспансии для обуздания дефляции в 1930–1933 годах.

Тем не менее утверждения, что неудачные (по их собственному признанию) рекомендации Хайека и Роббинса «принесли вред» США, подразумевают, что администрация Гувера и руководство ФРС следовали этим рекомендациям. Однако никаких доказательств этого нет. Политика Гувера в 1929–1932 годах была разработана до публикации «Цен и производства» Хайека (1931) и «Великой депрессии» Роббинса (1934). Кроме того, реакция Гувера на начало Великой депрессии была очень далека от «ничегонеделания»[230]230
  См.: Rothbard M.N. America’s Great Depression. Los Angeles: Nash, 1972. Ch. 7–12 [Ротбард М. Великая депрессия в Америке. М.: ИРИСЭН; Мысль, 2012. Гл. 7–12].


[Закрыть]. Президент собирал в Белом доме ведущих бизнесменов и настаивал, чтобы они не сокращали заработную плату. Он создал Корпорацию финансирования реконструкции для помощи банкам и промышленным предприятиям за счет дешевых кредитов федерального правительства. Он подписал акт Смута—Хоули о повышении таможенных пошлин. Он добивался резкого повышения расходов из федерального бюджета на строительство. И это далеко не полный список принятых Гувером мер государственного вмешательства в экономику.

Что же касается отказа ФРС от противодействия дефляции после 1929 года и в какой-то степени ее политики экспансии до начала Великой депрессии, то это объяснялось не следованием австрийской теории экономического цикла, а приверженностью чиновников центрального банка доктрине реальных векселей.

Доктрина реальных векселей versus австрийская теория экономического цикла

«Реальные векселя» – это краткосрочные переводные долговые расписки, выпускаемые фирмами для финансирования благ, находящихся в процессе производства. К примеру, 1 сентября пекарь, закупая муку, расплачивается с мельником, подписав документ, суть которого состоит в следующем: «Я, пекарь, обязуюсь 1 декабря выплатить 1000 долларов мельнику или лицу, которому он уступит это право». Этот вексель «реален» в том смысле, что им финансируется покупка пекарем материальной ценности – муки. Пекарь сможет расплатиться по векселю через три месяца за счет доходов, полученных от реализации выпечки, изготовленной из этой муки. Мельник может оставить у себя вексель до момента погашения или – если деньги ему нужны раньше – продать его банку. Банк заплатит мельнику несколько меньше тысячи долларов – эта цена отражает текущую дисконтированную ценность векселя. Банк получит от этой покупки процентный доход, подождав до 1 декабря и получив тысячу долларов от пекаря. (Иными словами, ценность векселя растет по мере приближения срока погашения.)

С «доктриной реальных векселей» ассоциируются по крайней мере две идеи. Первая – ее иногда называют «теорией коммерческого кредита» – представляет собой разумную рекомендацию по консервативному управлению портфелем коммерческого банка. Она гласит, что если банк приобретает краткосрочные низкорисковые векселя в свой портфель приносящих доход активов, то они почти наверняка будут погашены в срок и резервы наличности банка автоматически пополнятся. В случае если банк внезапно столкнется с оттоком резервов из-за обмена банкнот на наличность или изъятия вкладов, наличие в портфеле реальных векселей позволит ему легче и быстрее пополнить резервы, чем если бы в портфеле были лишь обычные кредиты, поскольку векселя представляют собой стандартизированные финансовые инструменты, которые проще продать за деньги[231]231
  См.: Glasner D. The Real-Bills Doctrine in the Light of the Law of Reflux // History of Political Economy. 1992. Fall. Vol. 24. P. 867–894.


[Закрыть].

Второй вариант доктрины реальных векселей (для краткости обозначим его аббревиатурой ДРВ) – тот, который имеет отношение к денежной политике ФРС в 20-х и 30-х годах XX века, – был разработан представителями банковской школы и другими сторонниками Банка Англии в XIX веке в ходе дискуссий о политике последнего. Эта концепция представляет собой ошибочную рекомендацию по поводу денежной политики. Она сводится к следующему: если банковская система (то есть центральный банк в тех случаях, когда он ею управляет) будет учитывать (покупать с дисконтом) все предлагаемые к учету настоящие реальные векселя (те, которыми финансируется прохождение материальных благ через процессы производства и распределения) и только их, то она сможет должным образом удовлетворить «потребности делового оборота» в финансировании, но при этом избежит чрезмерной экспансии. Иными словами, банковская система не увеличит денежную массу настолько, чтобы это привело к повышению уровня цен или (при наличии золотого стандарта) к оттоку золота из страны и угрозе конвертируемости национальной валюты[232]232
  Laidler D. Misconceptions about the Real Bills Doctrine: A Comment on Sargent and Wallace // Journal of Political Economy. 1984. February. Vol. 92. P. 153.


[Закрыть].

В качестве рекомендации для денежной политики у ДРВ есть как минимум два изъяна. На первый еще в 1802 году указал Генри Торнтон, критикуя своих современников, утверждавших, что Банк Англии не может нести ответственность за повышение цен после отмены золотого стандарта, поскольку он ограничивает свои кредитные операции только реальными векселями. Торнтон указывал на то, что ограничение, наложенное на качество или тип активов, приобретаемых центральным банком, не гарантирует, что его денежные обязательства будут надлежащим образом ограничены количественно. Объем реальных векселей, поступающих в банк, не является жестким препятствием для чрезмерной экспансии, поскольку банк может произвольно увеличивать этот объем, учитывая векселя на более выгодных условиях[233]233
  Thornton H. An Enquiry into the Nature and Effects of the Paper Credit of Great Britain / Ed. by F.A. Hayek. London: George Allen and Unwin, 1939. P. 252–253 [files.libertyfund.org/files/2041/Thornton_1410_Bk.pdf].


[Закрыть].

Если банковская система действует в условиях золотого стандарта, то обмен на золото (обеспечиваемый межбанковской клиринговой системой расчетов и «механизмом потока цен и металлических денег») приводит в равновесие предложение и спрос на банковские обязательства независимо от типа активов, приобретаемых банками. Для системы с центральным банком, слабо ограниченной конвертируемостью в золото (как это было в случае Федеральной резервной системы в 20–30-х годах XX века), и уж тем более для центрального банка, эмитирующего декретные деньги (как ФРС после 1971 года), ограничение операций по учету векселей одной категорией долговых инструментов не ограничивает эмиссию количественно.

Вторая серьезная проблема заключается в том, что стабилизация уровня цен и «удовлетворение потребностей делового оборота» – если это означает, что ответом на любой рост спроса на заемные средства становится увеличение предложения таких средств посредством кредитной экспансии, а не повышение процентной ставки, – оборачивается чрезмерной кредитной экспансией. В этом заключалась суть критики Хайека в адрес политики ФРС в 20-е годы. В ДРВ отсутствовало понятие естественной процентной ставки Викселля, которой должна соответствовать учетная ставка центрального банка во избежание деструктивной денежной политики.

Если бы действия ФРС жестко ограничивались золотым стандартом, то после того, как чрезмерное расширение кредита обернулось бы усилением оттока золота, ей пришлось бы быстро повысить учетную ставку, чтобы сохранить свои золотые резервы, и доктрина реальных векселей не смогла бы серьезным образом дезориентировать денежную политику. Но в 1914 году, когда ФРС только начала действовать, разразившаяся в Европе война привела к мощному притоку золота в США. Европейские страны отказались от золотого стандарта, а в межвоенный период последовательного и решительного возврата к нему так и не произошло, что крайне ослабило международный ограничительный механизм потока цен и металлических денег по сравнению с периодом классического золотого стандарта[234]234
  Meltzer A.H. A History of the Federal Reserve. Vol. 1: 1913–1951. P. 83ff.


[Закрыть]. Поэтому у доктрины реальных векселей (во втором ее варианте) было достаточно возможностей, чтобы завести денежную политику ФРС не в ту степь.

Некоторые сторонники ДРВ считали, что в 1927–1928 годах ФРС проводила политику чрезмерной экспансии, что создало предпосылки для спада в 1929 году. Может показаться, что эта идея аналогична позиции австрийской школы, но это лишь внешнее впечатление. У двух школ были разные критерии чрезмерности. Если австрийцы считали политику Федеральной резервной системы чрезмерно экспансионистской из-за того, что она искусственно увеличивала объем заемных фондов, что снижало и удерживало рыночную ставку процента ниже уровня естественной ставки, то сторонники ДРВ, как отмечал экономист Дэвид Лейдлер, критиковали политику американского центрального банка за чрезмерную экспансию лишь постольку, поскольку кредиты ФРС предоставлялись не только тем, кто предлагал к учету реальные векселя, но и другим заемщикам, что «подпитывало „спекулятивное инвестирование“ в рынок акций и в нежизнеспособный в долгосрочном плане инвестиционный бум»[235]235
  Laidler D. Meltzer’s History of the Federal Reserve // Journal of Economic Literature. 2003. November. Vol. 41. P. 1263.


[Закрыть]. Приверженцы ДРВ в ФРС оценивали создание кредита на основе теста, учитывающего лишь категорию активов: приобретение реальных векселей никогда не нарушит нормальное функционирование рынка, а расширение кредита какими-либо другими способами (например, путем приобретения государственных облигаций) обязательно приведет к этому. Подобный качественный тест не позволял определить, сохраняется ли правильное соответствие между объемом кредитов, предоставляемых банковской системой, и объемом добровольных сбережений, размещенных в банках.

Австрийская теория и доктрина реальных векселей сильно различались и в том, что касается рекомендаций в отношении денежной политики. Именно ДРВ, а не австрийская теория, определяла образ мысли чиновников ФРС (нет никаких данных о том, что книга «Цены и производство» оказывала на них влияние после ее публикации в 1931 году, а до этого такое, естественно, было просто невозможно). Хайековская норма для денежной политики – стабильность номинальных доходов – требовала (пусть даже сам Хайек не всегда этого требовал) экспансионистской денежной политики для компенсации резкого сокращения совокупного номинального дохода в период 1930–1933 годов. Из доктрины реальных векселей, напротив, вытекало, что сокращение денежной массы вполне адекватно сокращению объема реальных векселей, предлагаемых для учета в период спада экономической активности.

Исследователь экономической истории Барри Эйхенгрин установил, что после 1929 года «искренними сторонниками того, чтобы позволить ситуации развиваться естественным путем» были Адольф Миллер, член Совета управляющих ФРС, и руководители федеральных резервных банков Филадельфии и Далласа. Миллер входил в Совет управляющих с момента его создания в 1914 году, а до этого был ученым-экономистом. Свидетельства приверженности Совета управляющих доктрине реальных векселей в тот период, когда Миллер был его членом, можно найти в Десятом годовом отчете ФРС за 1923 год, где отмечается: «Совет убежден, что не существует опасности того, что кредит будет создаваться и распределяться федеральными резервными банками в чрезмерном объеме, если он будет использоваться только в целях производства»[236]236
  Eichengreen B. The Keynesian Revolution and the Nominal Revolution: Was There a Paradigm Shift in Economic Policy in the 1930s? // UC Berkeley working paper. 1999. March. P. 12. Отчет ФРС за 1923 год цит. по: Humphrey T.M. The Real Bills Doctrine // Federal Reserve Bank of Richmond Economic Review. 1982. Vol. 68. P. 11. Подробнее о взглядах Миллера см.: Timberlake Jr. R.H. Gold Standards and the Real Bills Doctrine in U.S. Monetary Policy // Independent Review. 2007. Vol. 11, особенно с. 239–243. Дополнительные сведения о приверженности ФРС доктрине реальных векселей см.: Idem. Monetary Policy in the United States: An Intellectual and Institutional History. Chicago: University of Chicago Press, 1993. P. 259–283; Wheelock D.C. The Strategy and Consistency of Federal Reserve Monetary Policy, 1924–1933. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 111; Meltzer A.H. A History of the Federal Reserve. P. 76, 138–139, 263–256, 322; Laidler D. Meltzer’s History of the Federal Reserve.


[Закрыть].

Хайек в книге «Денежная теория и деловой цикл» подверг резкой критике предписываемую ДРВ норму, требующую эластичности предложения кредита, за то, что она приводит к выходу из строя «процентных тормозов» экономики, имея в виду уравновешивающую тенденцию процентной ставки к повышению при росте спроса на кредиты, ограничивающую инвестиции имеющимся объемом сбережений. Если в мизесовском сценарии типичного экономического цикла центральный банк инициирует бум своими активными действиями по снижению процентных ставок за счет расширения кредита, то Хайек считал, что ФРС усиливала уже начавшийся быстрый рост инвестиций, используя расширение кредита для недопущения повышения рыночной процентной ставки до уровня естественной ставки, как это должно было бы произойти, когда растущий спрос на заемные фонды превысил объем добровольных сбережений. Таким образом эластичность кредита сделала возможным запуск новых инвестиционных проектов, которые невозможно было довести до конца, и породила тем самым неустойчивый в долгосрочном плане бум. С точки зрения Хайека, проведение политики, основанной на доктрине реальных векселей, было не просто мелкой ошибкой. Именно это стало главной причиной Великой депрессии, которую переживал мир[237]237
  Hayek F. Monetary Theory and the Trade Cycle. P. 179–180.


[Закрыть].