Текст книги "Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV"

Песнь девятая
Беспокойство парижан

Таким и был этот внушавший трепет и широко расходившийся по Парижу рассказ, последние слова которого из-за своего тёмного смысла едва ли могли успокоить людей. Каждый представлял себе, что он уже проглочен одним из тех дивных перегонных кубов, которые только что живописал читателям рассказ. Распространявшиеся тёмные слухи только усиливали тревогу. Кто-то слышал о возмущениях на рынках в пригороде, тут уж каждый понимал, что за этим может последовать… Ведь если обильная абиссинская и фиванская роса не изливается благой водою в Нил, то весь Египет, охваченный острым голодом, безнадёжно и бесплодно страдает – точно так же, когда пригороды вокруг нашей столицы испытывают нехватку снабжения или жизнь в них просто останавливается, то ведь и быть не может, чтобы и мы не ощутили все катастрофические последствия этого! Да, мудрые главы города попытались предупредить бедствия всеми доступными путями, но уж так обстояли дела, что и само изобилие не смогло бы подавить тревожные слухи! Кто не знает, что министр финансов в городском правительстве, избранный несколько дней назад, не ведая, сколько времени он останется в своей должности, страстно захотел гарантированно заполучить для себя очень немалые деньги! И кто ж не знает, что была в числе самых непримиримых его врагов одна женщина, чьё имя гремело, а общественный вес был огромен, женщина скверного характера, вздорная и упрямая, одевавшаяся по-мужски, которая, не показав виду, почти-то поставила его перед необходимостью совершить все эти ошибки и осуществить самые низкие деяния, которые ей могли прийти в голову? Ведь министр-то их посчитал идеальными для достижения своих целей, так как они вполне утоляли его жажду золота! А судьба бедного народа ни на миг не стала определённее:

 
Кто контролировал финансы, чья жизнь полна страстей своих,
На горе наше объявился подрядчиком людей живых.
 

Дама же с большим общественным весом, со своей стороны, втихомолку настраивала народ против этого проверяющего и всей городской администрации, собирая под своё крыло всех тех, кто будет способен стать во главе переворота, а in petto¹[74]74
  См. примечания к Песне девятой на стр. 373.


[Закрыть] берегла резервы и посерьёзнее, если обычных средств для успеха её дела будет мало.

Песнь десятая
Встреча Рахили и Зыкона

В первый день, ещё в начале будущего переворота, всё возмущение сводилось только к тому, что люди собирались вместе небольшими группами. Одна из таких групп, собравшаяся у улицы Плятриер¹[75]75
  См. примечания к Песне десятой на стр. 373.


[Закрыть], казалась больше и оживлённее других. Видный и красивый мужчина, выглядевший со стороны её душой и центром, почувствовал, как кто-то легко потянул его за руку, и обратился к нему «Вы ли это, дорогой господин Зыкон²?». Он обернулся и ответил: «Да, я, милая моя Рахиль… Что же тебя сюда привело, что делаешь здесь?». А товарищам он сказал: «До завтра, господа!». Вот, удаляясь от толпы, он уже дошёл до улицы Монмартр³ в компании молодой еврейки, обратившейся к нему.

– Милая Рахиль, ты в Париже! Как же это? – спросил её Зыкон. – А твой славный отец Елеазар⁴, он тоже здесь? Давно ли? Почему вы уехали из Мадрида? Никогда не забуду я ту услугу, что вы мне оказали. Как же хорошо мне было у вас! Расскажи мне всё, что у тебя на душе. Без малого десять лет, как я вас потерял из виду!

– Не будет долгим рассказ о наших приключениях, – ответила Рахиль. – В Мадриде, в училище, откуда вас выгнали за ваши проделки, узнали, что мы дали вам кое-какую сумму денег, чтобы спасти и дать вам устроиться в жизни. Это привлекло к нам внимание. Неприятный случай, позднее случившийся с моим отцом⁵, сделал для всех известным то, что мы иудеи.⁶ Наш друг дал благоразумный совет покинуть страну… Мы сразу же отправились в Париж, с тех самых пор мы и здесь. Отец спокойно живёт здесь, весьма небогато, всё время по привычке отдавая своим учёным занятиям. Я же, оставшись вдовой – а детей у меня нет, не покидаю отца, чтобы ему помогать и управляться по хозяйству. Когда у него выдаётся свободная минута, он берётся кое-чему меня учить, а я ловлю каждое его слово, особенно после этих ужасных известий из рассказа с мыса Горн. Живём мы на улице де Клери⁷, недалеко отсюда. Я пришла в этот район чтобы купить кое-что съестное, увидала, что люди собрались, подошла ближе, узнала вас и заговорила. Вот, если кратко, и весь рассказ о нашей жизни. Но что стало с вами, после того как вы от нас уехали? Чем занимаетесь сейчас? Спокойно ли живётся? Вы счастливы? Ох уж этот господин Зыкон! Отец всегда питал к вам нежные чувства, он с удовольствием разговаривает со мной о том времени, когда вы заглядывали к нам в гости просто поозорничать, но нередко повторяет, что вы без царя в голове.

Песнь одиннадцатая
История Зыкона

– Без царя в голове! – сказал Зыкон. – Вот уж это не так, и твой отец увидит это сам! Передай ему, что я в шаге от того, чтобы получить целое состояние и серьёзное место. А без царя в голове такого не достигают! Да и сама ты увидишь, рассказ с мыса Горн для меня не предвещает такого несчастья, каким тебе охота меня стращать!..

Покинув Испанию десять лет назад, благодаря вашей помощи я нашёл убежище в Португалии, где четыре года служил в кавалерии. С капитаном мне очень повезло, но я с ним однажды повздорил и убил его. Спасся я в иеронимитской обители в Лиссабоне¹[76]76
  См. примечания к Песне одиннадцатой на стр. 373.


[Закрыть], где прожил несколько недель переодетым в монашеское одеяние. Но и оттуда пришлось уйти, ну не мог я не поколотить тамошнего хранителя винного погреба², отказавшегося утолить мою жажду!³ И вот хорошая новость – узнаю, что одно голландское судно только что причалило в порт, а завтра отправляется в Батавию⁴. Подряжаюсь матросом, меня берут, и мы отчаливаем! Проходит четыре месяца нашего пути, шторм застаёт нас в Персидском заливе. Целую вечность проводим там, пока починяем судно. Теперь берёт меня охота вернуться в Европу – пристаю к каравану, отправляющемуся в Дамаск, но опасаясь, как бы ни устроили за мной погоню, принимаю меры предосторожности и перед тем, как покинуть своё судно, так колдую с его рулём, что корабль трясёт после моего побега ещё полчаса!⁵ Новая напасть – грабители-арабы отнимают у каравана всё имущество, часть наших людей убивают, а часть пленят. Делят их на группы, и каждую должны продать на своём невольничьем рынке. Нас отправили в Дамьетту⁶, там меня приобрёл местный князь, человек влиятельный, резкий и взбалмошный. Один состоятельный господин как раз в это время приехал из Парижа по поручению некой влиятельной дамы, чтобы моего хозяина доставить во Францию⁷. Через несколько дней после моего появления у владельца они и отправляются в путь. Я говорю по-французски, и меня взяли с собой. В пути два раза я спас жизнь своему хозяину: один раз вытащив его из воды, куда он упал, другой – защищая от десяти грабителей. В награду, когда я прибыл в Париж, мне дали свободу и немного денег, но так как этого не хватало мне на достойную жизнь, я развлекался тем, что тёмными вечерами освобождал прохожих от лишнего имущества. Наконец, в прошлом месяце мне предложили блестящие условия, надо только встать во главе одного общественного движения. Я загорелся от одного этого слова – согласен! Только что ты видела меня среди моих людей, всё уже устроено, завтра ты услышишь, что люди обо мне заговорили! Ну, пока, Рахиль. Не будем дольше вместе наедине, нас видят и слышат, да и поздно уже… Отцу своему скажи, что пойду его проведать, как только выдастся свободная минута. Пусть бережёт себя. Пока.

И Зыкон уходит по аллее Сомон⁸, оставляя Рахиль, до глубины души потрясённую тем, что она только что от него услышала, и самое большое желание её теперь – пойти рассказать обо всём этом Елеазару.

Песнь двенадцатая
Встреча с добровольцем Урдеком

– Вот несчастный! – говорила сама себе Рахиль, удаляясь от Зыкона. – Прав был папа, когда говорил, что он плохо кончит! Бедный Зыкон! И вот, сбывается этот жуткий рассказ с мыса Горн, уже поспевают и проделки этих страшных крокодилов!

Она как раз произносила эту последнюю фразу – а вот и двое мужчин, увлечённых совместной беседой, быстрым шагом проходят рядом с ней. Один из них, по имени Урдек¹[77]77
  См. примечания к Песне двенадцатой на стр. 374.


[Закрыть], остановив на миг свой взгляд на Рахили, привлечённый её нежным обликом и кротостью лица, сказал:

– Мадам, ни крокодилов, ни рассказа с мыса Горн нечего бояться краю, где есть такие добрые души, какой кажется ваша.

Рахиль благодарит его за учтивость, но, более не удостаивая Урдека вниманием, быстро идёт к дому. Что же до Урдека, он продолжает свой путь, но время от времени оборачивается, проводя Рахиль очень неравнодушным взглядом.

– Эта женщина кажется очень добродетельной, – сказал он другу и добавил после небольшой паузы, – какая же любопытная вещь все эти мысли о таинственных и диковинных делах природы (causes), роящиеся в головах стольких людей! Да ничего иного я не видел во всех странах, где мне довелось побывать – в Китае, Тибете, Монголии и на всём азиатском Востоке, где я был секретарём по особым поручениям при посольстве северных стран. Уж можно быть уверенным, что такие путешественники, как Марко Поло и Джон Мандевиль², не сами выдумали все те сказки о великанах, колдунах и чудищах, которыми заполнили рассказы о своих странствиях. Северные области Европы наводнены подобными же представлениями: нет таких суеверий, в какие не были бы погружены их обитатели, к несчастью, нет и таких преступлений, которые бы не совершались во имя этих суеверий!³ Я надеялся, что оставив служебные дела и обретя надёжный очаг во Франции, тем более среди парижан, которые имеют репутацию людей просвещённых, уже никогда не увижу, как царит в людских сердцах подобное легковерие (crédulité). Не думал я, что рассказ с мыса Горн и весь этот крокодилий шум смогут стольким людям свернуть мозги набекрень! А ведь, в конце концов, будет и здесь всё так же, как и в других частях Земли, которые я повидал… Пророчества и снова пророчества – а в итоге только всеобщий хаос, да бесчинства злобного отребья.

Что же до меня, я убеждён, что единственный путь рассеять весь авторитет этих предрассудков – это противопоставить всем предприятиям подобных злодеев твёрдость и смелость, что я и намерен воплотить в жизнь. И не только с помощью последователей этой моей философии, но и как гражданин, ведь я получил французское гражданство. У меня пока и возраст подходящий и сил хватит, чтобы в этом опасном положении быть полезным моей новой родине. Я чувствую себя полным надежд на то, что благие мотивы одержат верх, и кажется мне, что все опасности отступят перед лицом того, чьё сердце на должном месте, и кто не ищет ничего, кроме правды (justice)⁴.

Теперь Урдек со своим товарищем сливаются с одной из людских групп, чтобы разузнать подробнее обо всём, что творится в городе. Он слышит разговоры о том, что в различных районах Парижа исподволь собираются толпы, сеющие всеобщую панику, а все жители, не исключая и людей образованных, думают, что близится конец света.

Учёные теории наставляли, что ничто не погибает, а новые миры обречены бесконечно брать начало из обломков, из распада миров старых, подобно тому, как тела, согласно таким учениям, постоянно образуются из обломков и распада других тел. Однако эти сообразительные господа (habiles personanages), исповедовавшие такие утешительные философские учения, вероятно, не были сами убеждены в них достаточно, чтобы целиком полагаться на повторное появление нового мира! Нет, им было больше по нраву бить наверняка и не быть принуждёнными к тому, чтобы от нынешнего мира отказаться. Итак, беспокойство овладело всеми душами.

 
Страх гибельным огнём всем души осветил,
Из-за него теперь Париж – калейдоскоп могил,
И мудрец, и простак, и богатый и нищий,
Все равны перед ним, стали все его пищей.
От страха все дрожат, злодейств боясь судьбы,
Осталась им одна обитель – мёртвой тишины.
 

Песнь тринадцатая
Бдительность лейтенанта полиции. Встреча Урдека и мадам Арев

Бдительность лейтенанта полиции и его попечение обо всём происходящем в городе не производила на души парижан сильного впечатления. Почти не обращая на него внимания, они видят, как Ле Жанье¹[78]78
  См. примечания к Песне тринадцатой на стр. 375.


[Закрыть], этот достойный и преданный делу руководитель, кому доверена безопасность города, отдаёт приказы всем полицейским соединениям, бывшим в его распоряжении. Они забывают, что его бдительность нередко предотвращала народные волнения, или принуждала людей разойтись. И пусть благодаря мягкости своего характера и чистоте души он был рождён для иной службы, не той, которую исполнял, и знаться должен не с полицейскими агентами, а совсем с другими людьми… Это место он за сохранил собой из привязанности к благу Парижа, а дело своё исполнял с достоинством и правосудно, что заставляло всех его уважать.

Находясь в гуще этого всеобщего опустошения, Урдек ни на миг не позволяет дать слабину своей отваге. Речами он подбадривает то одного, то другого из множества своих сограждан, пытаясь рассеять в их душах весь этот сверхъестественный и суеверный «туман», который, казалось, всем вскружил голову. Урдек побуждает их держать крепкую оборону против злой воли и присоединяться в качестве добровольцев к той вооружённой силе, что следит за безопасностью в городе, щедро тратить самих себя на благо родины. Он убеждает сограждан, что это вернейшее средство, чтобы заклятьем остановить и колдовство и самих колдунов, что всё это духовное брожение нужно останавливать и рассеивать уже при рождении подобных суеверий, что зло нужно вырывать с корнем, если не хочешь, чтобы оно дало ростки. Сам Урдек и те, чьё мужество было воодушевлено его словами, отправляются в самые опасные, по его мнению, районы, и нужно признать, там он творит там чудеса храбрости! Но, к несчастью, те распространявшиеся среди парижан мрачные пророчества, как это ни грустно, были слишком верны, и уже начали сбываться. Вопреки твёрдости, которую Урдек неизменно выказывал, скрытая сила (puissance cachée), казалось, оказывала успешное сопротивление. Он совсем ещё не осознавал даже после того этого истинную причину всех этих бедствий, но всё же он всё больше и больше отдавался вере в какую-то необъяснимую силу (pouvoir), покровительствующую этим ордам, творившим бесчинства, ибо не сомневался, что то, как достойно себя вели и он и его сторонники, не дало бы этой силе, лишённой помощи свыше, такого решающего преимущества!

Когда Урдек, погружённый в свои раздумья, возвращался с очередного задания, ему на пути встретилась какая-то женщина, вся в слезах. Она сказала Урдеку:

– Вы очень меня огорчаете, и вы одна из причин моих слёз.

– Кто? Я? Мадам, как же это может быть? Я и чести никогда не имел вас видеть.

– Мне хорошо известно, что вы меня не знаете, и это-то и причиняет мне такую боль. Моё имя – мадам Арев², и я супруга одного ювелира, одного из самых искусных³. Я вами живо интересуюсь, ибо знаю вас с вашего момента появления на этом свете, хочу вам кое-что сообщить, и это будет свидетельством моей привязанности к вам. Вы пересекли множество стран и много повидали, знаете немало языков и наделены добродетелями, вы любите правду (justice), но излишне полагаетесь на силу ваших рук и доброту сердца – вот причина того, что вы только что едва ли достигли успеха. Неужели вам бы было нужно толково и мудро управлять своими вооружёнными отрядами, если бы не было в распоряжении врагов ваших мудрости, мудрости направлять свои силы против вас? Если вы не объедините все свои человеческие силы (vertus), как же сможете вы получить преимущество над теми бунтовщиками, кто, быть может, объединили свои, но в смысле, противоположном истине? Итак, взойдите к самой основе всех благих сил, ведь вы должны бороться с основой всех пороков. Чем больше вы будете познавать ту могущественную поддержку (puissants secours), что оказывает начало всякой мудрости, тем яснее вы увидите, что оно бы и не было так скоро на развитие своих живых сил (activité vive), если бы не должно было изводить (reduire) начало сил мёртвых. Рукам из плоти и крови неведомо ни что есть добро, ни что есть зло. Они бы сами по себе и не пришли в движение, ни в силу причины благой, ни злой, если бы не было тех друг другу враждебных (contraires) скрытых сил (puissances cachées), одна из которых, благая или злая, и может заставить их двигаться. Да, именно так – в том, что являет себя вашему взору сейчас в Париже, всё доказывает, что существуют особые силы (ressorts), вам до сих пор неведомые. Быть может, сейчас вы и не можете понять смысл моих слов, но однажды вы их поймёте. Хоть вы и много путешествовали, но всё-таки не поймёте их, прежде чем совершите новое путешествие, к которому не были готовы.

Песнь четырнадцатая
История мадам Арев

Произнеся эти слова, эта, так сказать, женщина, назвавшаяся мадам Арев, подобно пару рассеялась в воздухе. Исчезнув так странно и так внезапно прямо на глазах Урдека, она оставила его в таком смятении, которое читатель без труда сможет представить. Но он не сможет так же легко представить, кто же была мадам Арев, поэтому моему перу стоит донести до него то, что сохранили для нас весьма скудные сведения о её жизни.

Эта женщина родилась лютой зимой 1743 г. в столице Норвегии, на шестидесятом градусе северной широты. Давшие девочке жизнь роды были очень трудными, а рождение её было отмечено необыкновенными событиями. В течение восьми дней с того часа, когда она появилась на свет, Солнце на горизонте оставалось столь же долго, сколько и в период летнего солнцестояния. Растаяли все льды, а реки вышли из берегов. Поля покрылись зеленью, сады – цветами, а деревья – плодами… Весьма примечательным было то, что чертополох, дикая ежевика и растения ядовитые и вредные не дали ростков. Говорят даже, что знаменитый водоворот Мальстрём¹[79]79
  См. примечания к Песне четырнадцатой на стр. 376.


[Закрыть] тогда остановился, и корабли могли спокойно приближаться к нему и проходить там в безопасности. Добавляют также, что колдовство злых волшебников, коими кишит Север², так пострадало из-за её рождения, что они вынуждены были его вообще оставить, ну а простые люди, творившие зло, так мучились угрызениями совести, что в двадцати лье в округе никто и не слышал, чтобы больше говорили о преступлениях!

Один историк, глубоко искушённый в познаниях всякого рода, член-корреспондент Петербургской академии наук, который был другом отца малютки и приехал погостить у него ненадолго, внезапно стал объят подобием пророческого духа. Он приблизился к колыбели ребёнка и внимательно посмотрел на новорождённую девочку. Затем он объявил, что она будет великой и в познаниях и в добродетелях, но мир о ней не узнает, хотя она будет стоять во главе общества, которое должно распространиться во все уголки Земли и носить имя Общества Независимых, будучи лишено всякого сходства с любым из известных обществ. Снова остановив взгляд на девочке, растроганный, историк сделал на её счёт ещё одно предсказание, не уяснённое никем тогда – да и сегодня оно будет понято лишь очень малым числом людей. А именно, что она научит людей умирать лишь в 1473 году³. Вскоре гость семьи простился со своим другом и вернулся к себе на родину, где немало удивлялись, слыша его рассказы о чудесах, свидетелем которых он недавно был.

Юная же норвеженка с самого раннего возраста объявляла всему миру, что ей уготована уже предсказанная особая судьба. Она ходила самостоятельно и без помочей гораздо раньше того времени, когда другие дети умели ещё только держаться на ножках. Нередко её видели в одиночестве, словно бы легкомыслие мира ей уже было в тягость. Едва только засияли в её представлениях первые проблески мышления и разума, она уже говорила вещи столь превосходящие обычные для этого возраста, что все те, кто слышали её речи, были крайне удивлены. Если перед девочкой представали люди образованные и начинали рассуждать о предметах, имеющих отношение к наукам и самым глубоким познаниям, она выказывала не только полное понимание того, что они говорили, но и давала понять, что если бы они пожелали, то могли бы и узнать и рассказать об этих вещах ещё больше.

«Ведь, – поясняла она им однажды, – это заложено и в самом устройстве наук, где должна царить, находясь на особом месте, способность отступить и затем пойти вперёд (le pouvoir rétroactif). Если вы сделаете несколько шагов назад от самих себя, то увидите, какие чудеса откроете, и какие познания сможете дать тем, кто внимает вашим словам! Разве смог бы флейтист очаровать наш слух звуками своего инструмента, если бы заранее постоянно не заботился о том, чтобы вдохнуть воздух?».

В день, когда она достигла семилетнего возраста, то перед самым восходом Солнца исчезла из родительского дома⁴. С тех пор никому доподлинно не было ведомо ни то, куда она направилась, ни то, в каких краях она жила. Разве что молва донесла кое-кому, что она всё время меняла имя и род занятий и обладала удивительным даром являть себя в одно и то же время и в различных странах и людям, живущим очень далеко друг от друга и друг другу незнакомым. В силу этой, присущей ей способности жить повсюду, и было невозможно узнать, где же она собственно проживает, и в ней можно было видеть настоящую полноправную обитательницу Вселенной (cosmopolite), именно в том узком и верном смысле этого слова, которое очень дурно уразумели – так, что оно заставляет вспомнить разве что лишённого отечества бродягу…⁵

Она жила повсюду – везде было и её собственное Общество Независимых, которое, по правде говоря, должно было бы носить имя Общества одиночек, ибо всякий человек в себе самом носит это общество. Учитывая, какие злополучные обстоятельства угрожали Парижу, мадам Арев собирала там время от время своё Общество, чтобы просветить его об истинных причинах тех многозначительных событий, что пробивали себе дорогу, и побудить его пустить в оборот все могущие принести пользу средства, которые были в распоряжении Общества. Так как это общество в корне отличалось от всех иных, доселе известных, будучи даже и не обществом вовсе, то не стоит использовать слово «собирать» в его отношении в том смысле, в каком его обычно понимают. По этой причине, хотя я живописую вам здесь Мадам Арев «собирающей» вместе разных членов своего Общества Независимых, не менее правдивым будет и то, что они вообще не собирались! Это мнимое заседание организовывалось каждым членом его самостоятельно, где бы он ни находился, не будучи привязано ни к какому-либо краю, ни к определённому регламенту, ни к некому заранее отведённому для него ограниченному месту. Каждый член собрания имел полное право сразу видеть всех остальных его членов, где бы они ни были, равно как и быть запримеченным всяким из них. Наконец, тем более, было у них и исключительное право всем находиться в присутствии мадам Арев, как и у мадам Арев – являться им всем одновременно, когда она того пожелает, каковы бы ни были расстояния между теми местами, где жили члены Общества, и как бы эти края ни различались.

Множество этих необыкновенных «прав» позволяли разным членам Общества Независимых в том злосчастном состоянии, куда была погружена столица, напрямую общаться друг с другом: да так, что при этом и мадам Арев нередко пребывала среди них. Вот краткий пересказ того, что она говорила им в продолжение этих разнообразных «собраний», которые, как мы уже утверждали, собраниями-то и не были.