Текст книги "Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти"

Глава 24

«Это живое зеркало, отражающее вещи именно такими, какие они есть».

После двух недель, прожитых в живописной Италии, я вернулся домой, чтобы заработать денег. Я поступил так, как поступают индийцы: когда они уходят, они говорят: «Я ухожу и я вернусь». Я уехал домой и вернулся в Гштаад на неделю в мае. Юджи потихоньку восстанавливался, но состояние его было все еще очень нестабильным. И хотя я планировал вернуться только летом, в какой-то момент я понял, что должен обязательно проверить, как у него дела. Я перестал подсчитывать, во сколько мне выльется поездка, заказал билет туда-обратно в Швейцарию и улетел. Можно легко представить, в каком состоянии я находился, если даже мне эта поездка не казалась экстравагантной.

По утрам он усердно, не стесняясь выражений, пытался стрясти денег с Марио.

– Где этот ублюдок?

Возле дверей возникал шорох, и кто-нибудь обычно отвечал: «Думаю, это он». Затем раздавался скрип дверной ручки и входил улыбающийся итальянец, обожающе глядящий на Юджи.

– Что?! Почему ты так поздно?!

– Пррривет, пррривет!

– Эй, ублюдок! Где ты был?

– Добрррое узра тебе, Бозз!

После этого он шел через заполненную людьми комнату, ложился на ковер на полу рядом с кухней и вздыхал:

– Как я рррад визить тебя!

– Что он говорит? – спрашивал Юджи, морщась, как будто не мог понять его. С этого начинались приставания к «чистильщику грибка», когда тот лежал ничком на полу в состоянии физического изнеможения.

– Эй, ублюдок! Как дела с уничтожением грибка?

– Отцень хоррррозо, зэррр!

– А твоя дама тебя еще не выгнала?

– Неат еастчо!

Он всегда напоминал Марио о «трех страницах криминальной сводки», показанных ему одним его анонимным другом из ФБР в Америке, которые заставили бы его даму мгновенно выгнать его на улицу, если бы она только все узнала. Затем он начинал подшучивать над его «усеченным британским акцентом». Несмотря на то что Марио мог разговаривать на четырех языках, они всегда звучали у него как разные версии итальянского. Каздое злово вылезало дак быздро и зелало англизкий таким звонгим, зто злузать его обыздно было довольно забавно.

Перепалка между двумя знатоками английского языка всегда несла в себе доброе веселье.

– Ты уже позавтракал?

– Неат еастчо! – поет он уже другим тоном.

– Заткнись, ублюдок! – скрывая улыбку, Юджи отмахивался от него как от большой назойливой мухи. Но это еще не все, он еще не закончил.

– Оукей… – После этого на некоторое время воцарялась тишина, периодически прерываемая умиротворенными вздохами, исходящими от лежащей на полу фигуры.

– Аххххх… – произносил Марио, словно мультяшный персонаж, устроившийся на полу поспать, но которому не дают этого сделать.

После временного затишья Юджи останавливал свой взгляд на лежащей на полу фигуре, вымотанной поздними поездками на машине.

– Эй! Если ты хочешь спать, иди спи к себе в комнату. Ты ублюдок!

– Ноу Юдзы! Я зэ не зплю. Я пррросто прррикрррыл глаааззззки.

Удержаться от смеха было невозможно.

– Что он сказал? – спрашивал он с раздраженным видом.

– Не знаю, сэр. Думаю, это была шифровка… – сидя напротив Юджи, улыбаясь, предположил Сидд, сворачивая и разворачивая пару чистых белых носков. Кара засмеялась, когда Юджи обратился к Марио:

– Слушай, слушай! Ты слышал? Шифровка!

– Дааа, бозз! Сидд пррразильно говорррит, я изпользую жифр!

– Помнишь того парня, который сказал, что ты говоришь на английском с усеченным британским акцентом? – напомнил ему Юджи.

– Дааа, сэрр! Я говорррю так чиздо, каг наздоящий англиздчанин! И это издина, – соглашался он, тщательно выговаривая все звуки, демонстрируя свой блестящий английский.

Он так лежал еще несколько минут, затем наступало время «круазанов» и кофе в «Ерли Бекс», ну и конечно же, следующей «цигаретты».

– Я сейчас верррнусь, сэрр! Мне пррроста нузен маленький завдрак.

– Ты ублюдок! Ты уйдешь на три часа! Я не буду тебя ждать! Ты мне здесь не нужен! Мне не нужна твоя машина! Мне не нужны твои грязные деньги! И совершенно точно мне не нужен ТЫ!

– Пятназать минут, сэррр! Чезно!

Он обладал умением отвести от себя любую угрозу.

– Твои пятнадцать минут – это три часа!

И вот он уже выбежал за дверь, но пока дверь еще полностью не закрылась, Юджи бормочет, старательно пряча улыбку: «Грязный ублюдок!»

Это были самые любящие слова, которые он мог себе позволить.

*

В гости к Юджи приходил высокий бородатый гуру, с длинными, собранными наверху, как это часто бывает у йогов, волосами. У него были безумные серые глаза и пугающие манеры. Как-то раз он был с нами на обеде в Цюрихе. Он тогда посмотрел на меня своими остекленевшими круглыми глазами, а я схватил его в свои медвежьи объятия, приподнял и начал выталкивать из лифта. Каким-то образом он спровоцировал меня на такую реакцию. Юджи познакомился с ним в Индии в момент краха его попыток стать гуру. Что-то такое Юджи в нем увидел, разглядел некий потенциал и настоятельно рекомендовал ему уехать из Индии в Европу и предъявить себя как духовного учителя там. Он даже дал ему деньги на билет в один конец. В итоге горе-гуру оказался в Германии, но был вынужден убраться оттуда по причине нескольких скандальных сексуальных историй. Конечно, он любил женщин, а женщины любили его – и вот все выплыло наружу. Что-то такое есть в этих духовных парнях. Наконец он нашел себе красивую женщину в Швейцарии, работающую в швейцарском банке.

Каждый раз во время телефонного разговора Юджи предлагал ей свою помощь в отношениях: «Тебе нужна моя помощь, чтобы скинуть его с балкона?»

Его визит к Юджи совпал с полнолунием, и под воздействием сложившейся планетарной обстановки в нем проснулась космическая ярость. Пройдясь по комнате, он оскорбил всех по очереди. Сначала он разнес в пух и прах нашу коллективную западную лживость, глупость и желание эксплуатировать Индию, затем его понесло и он наговорил еще с три короба неприятных вещей.

Удобно свернувшись в кресле, Юджи невозмутимо слушал его, полуприкрыв глаза. Оскорбления брызгами разлетались по комнате. Пылая гневом Шивы, Свами честил Нисаргадатту Махараджа фразами Юджи, как какой-нибудь безумный персонаж из «Луни Тьюнз». Гуха попал под раздачу за то, что стоял одной ногой в Индии, а другой в Америке – еще одна из фраз Юджи, а также за помощь, которую он оказывал грязным американским ученым своей «сверхпроводимостью». Гуха ощетинился, но сдержался. Я видел, как напрягалось его лицо, сужались глаза, губы превращались в одну тонкую полоску по мере того, как гуру становился все более и более неадекватным, хвастаясь тем, что провел много лет в Тируваннамалае – духовной столице Южной Индии.

В этот момент Гуха спокойно заметил:

– Да ладно, заткнись, ты явно там ничему не научился!

Это его не остановило, но немного поубавило пыл. Юджи предоставил ему все необходимое пространство, позволив выплеснуть всю свою энергию. Постепенно буря утихла. И Свами замолчал.

Прошло еще немного времени, он встал, постоял несколько минут, вперив свой безумный взгляд в Юджи, а затем вышел. Оставшуюся часть дня его встречали то тут, то там: держался он виновато и был кротким, как ягненок.

Пока все это происходило, меня трясло от эмоций и желания его убить. По окончании представления у меня возник вопрос: «Кто здесь сумасшедший?» Спокойствие Юджи действовало на меня умиротворяюще, пока я не начинал слушать этого придурка и заводиться снова. Юджи считал, что если тебе что-то не нравилось, ты был волен либо сказать об этом, либо уйти, либо тихо сидеть, но сам он никогда не вмешивался, не испытывал страха и чувства его не были задеты. Его спокойствие было выражением абсолютного бесстрашия.

После этого случая Юджи долго отказывался брать трубку, когда звонил «гуру»: «Я не хочу разговаривать с этим парнем!» Он звонил еще много раз, напрашивался в гости, но Юджи каждый раз говорил ему, что он уезжает, что планы его еще не определены и так далее. Изгнание было платой за поведение.

После той сцены Юджи сказал: «Он сумасшедший».

Я каким-то образом понимал чувства «гуру». Его гневная тирада была речью человека, объятого пламенем. Люди такого типа никогда не вписываются ни в одно общество. Жизнь нелегка даже для тех, кто вписывается, а уж для тех, кто нет, и подавно. И все равно я его до сих пор не выношу.

*

Калифорниец как-то рассказал мне о том, как Юджи однажды обедал в его ресторане в Калифорнии и на кухне разразился огромный скандал. Когда все закончилось, вошел Юджи, чтобы посмотреть, по поводу чего был весь сыр-бор. Калифорниец признался, что в середине спора ему реально хотелось ударить шеф-повара. Юджи сказал, что он очень праведный человек. «Именно в этом разница между праведником и мудрецом. Мудрец бы ударил». Непосредственная прямота его действий и близко не стояла с тем, что я практиковал в качестве «грубой живописи». Мне отчаянно хотелось действовать подобным образом, но чем больше я этого хотел, тем больше понимал, что это не что-то, что я могу выбирать. Если живешь подобным образом, у тебя нет ни друзей, ни врагов. У тебя вообще ничего нет, поэтому тебе нечего терять. А я был привязан к такому количеству вещей, что быть простым и ясным даже в малейших действиях оказывалось невозможным. Если когда-нибудь что-то подобное и происходило, то это была случайность – такая, к примеру, как встреча с Юджи. Один его старый друг как-то сказал: «Самая большая удача в этой жизни – просветлеть, вторая большая удача – встретить просветленного».

Надо не забывать считать благословения в этой жизни.

Я поехал в Нью-Йорк, чтобы заработать немного денег и тут же вернуться снова.

Глава 25

«Ты знаешь себя на протяжении всей жизни, ты всегда был здесь, и поэтому у тебя присутствует ощущение вечности».

Гштаад – это льстивое сказочное существо с гнилыми зубами, где блондинки в дорогих розовых нарядах катаются в зоопарке верхом на пони, а над Альпами, словно иллюстрация к какой-нибудь сказке, висят пушистые фиолетовые облака с лавандовыми вкраплениями. Юджи сказал, что ему больше не хочется здесь оставаться, но куда двинуться дальше? В то лето наше общение приняло несколько эксцентричную форму, и это чувствовалось почти на физическом уровне.

«Это просто зеркало. Оно показывает только то, что уже присутствует в вас».

В июне эта сучка, я имею в виду Йогиню, делала все возможное, чтобы отомстить мне. Возможно, это была расплата за прошлое лето, когда я вел себя как полный засранец. Не раз она вставляла мне шпильку, когда мы отдыхали с ней в спальне в свободное время. Мы заводились от физического контакта друг с другом только для того, чтобы она потом красиво вильнула хвостом и прочитала мне проповедь по поводу «чувственных удовольствий» в стиле сексуальной красотки Бетти Бупп. Меня тошнит от подобных нравоучений, а еще больше бесит то, что я сам долгие годы следовал этой логике и потерпел поражение. Почему же у нее все получалось?

В июне комната 609 видела меня то в страданиях, то в экстазе, а то и в том и другом одновременно. Первый месяц был просто адом. Я не мог отвести от нее глаз. Я метался между ним и ей, словно собака между двумя костями. В своих шуточных представлениях с Юджи я стал еще более демонстративным, я бы даже сказал – агрессивным. Я чувствовал себя как уж на сковороде. Сидеть неподвижно было невыносимо. Маленькая вселенная, вращавшаяся вокруг него, как в зеркале, отражала мир со всеми его конфликтами, и избежать их было невозможно. Ты был свободен уйти в любое время. Но если ты пришел, ты сразу оказывался на решетке гриля, под которой горело постоянное обжигающее пламя. Каждый раз, когда кто-нибудь уходил прогуляться, он заявлял, что физическая активность вредна для тела. Не важно, что сам он, будучи моложе, ходил пешком в Саанен за почтой каждый день.

«Настоящий учитель может помочь, потому что блокирует все возможности побега!»

А желание сбежать было таким же сильным, как и желание оставаться с ним. Я страдал от того, что приходилось неподвижно сидеть в течение долгих часов, слушая его, в то время как мне нестерпимо хотелось выйти на свежий воздух. Однако я не знал, вдруг он соберется куда-нибудь поехать и я ему понадоблюсь в качестве водителя. Если я выходил, рано или поздно я начинал хотеть вернуться. Неопределенность иногда бесила, но все равно я сидел, как загипнотизированный, как зомби, а вечером вымотанный возвращался домой ни с чем. Йогиня жила по соседству с комнатой, где проходили наши встречи с Юджи, поэтому я часто заглядывал к ней в гости или мы вместе ходили гулять. Мы часами бродили по полям Бернского Оберланда – это потрясающе красивая местность. Однажды во время прогулки она рассказала мне о своем любимом фильме, в котором героиня выходила замуж за мужчин, а затем убивала их ради денег. Мило. С другой стороны, я не мог ее в этом обвинять, у меня самого были подобные фантазии. Мы ходили по горным тропинкам до озера Саанен, подвергая испытанию наши бедные легкие и ноги. Не представляю, как я сидел изо дня в день в неподвижной каменной позе в течение первых двух лет, удивляясь, что люди позволяют себе такую непростительную вольность, как выходить на улицу и тратить драгоценное время на дурацкую природу, в то время как все самое важное происходило в комнате, с ним.

В третье лето он уже практически непрерывно просил меня дурачиться, развлекать народ или просто находиться в комнате, где я сходил с ума по моей маленькой королеве драмы, которая, к моему большому удивлению, старалась сесть то слева, то справа, то прямо передо мной. Когда я возвращался с прогулки, мне обычно говорили: «Он тебя искал».

Едва я переступал порог, он спрашивал: «Где ты был? Что ты делал? Что ты видел?»

Я говорил, что делал отчет. Эти прогулки давали нам с Йогиней возможность провести какое-то количество времени наедине: достаточное, чтобы подышать свежим воздухом, и не слишком большое, чтобы между нами успело возникнуть напряжение.

Он ее игнорировал почти полностью.

Глава 26

«Тебе остается, как это говорится в боксе, «выбросить полотенце», признать себя побежденным, быть совершенно беспомощным. Никто не может помочь тебе, и сам ты не можешь».

Он стал использовать меня, чтобы самому изображать «старика»: для этого он начал меня бить и бросаться вещами. Однажды я сделал вид, будто кто-то позвонил ему по телефону, и позвал его к трубке. Взяв трубку и обнаружив, что я его разыграл, он улыбнулся и тут же швырнул в меня бутылкой с апельсиновой содовой. Сладкая вода облила всего меня, телефон и ковер. Не обращая на это внимания, он смеялся: «Я не милый парень! Я не святой!»

Я очень хорошо знал, кто он.

После того как все было убрано, я кинул в него салфеткой.

Новый джинн был выпущен из бутылки, и сумасшествие закрутилось с новой силой.

Он взял в привычку сажать меня рядом с собой и щипаться.

– Ущипнуть? – спрашивал он кого-нибудь из тех, кто сидел впереди.

Еще он мог полить мою руку горячей водой из чашки, объясняя, что я нахожусь в очень высоком духовном состоянии. Я подыгрывал ему, изображая «духовную продвинутость»: перебивал его, поправлял то, что он говорил, пока он не начинал щипать мою руку, а потом и лицо. В том моем состоянии меня это нисколько не заботило. По сути, ничего более веселого, чем эти дружеские развлечения, в моей жизни не было. Он был невероятно забавным и никогда не уставал дурачиться. Мне казалось, он может превратить в золото любой нонсенс, и я до сих пор так думаю. Мне нравилось нарушать священную тишину, образовывавшуюся вокруг него. Я чувствовал, что именно его энергия была даром, и не важно, в какой форме она проявлялась. Если бесполезность логических аргументов и идиотских догм осознана, что еще остается? Можно и повеселиться. Жаль, что я не мог в этом убедить Йогиню, не говоря уж о себе самом…

Однажды он вылил на меня кувшин воды. Я вылил еще один в свои карманы. Вскоре он начал «швырять» меня по всей комнате подобно тому, как это делают борцы на международном ринге. Разыгрывая этот маленький спектакль, он тянул меня за руку и я эффектно «пролетал» через всю комнату. Иногда люди начинали хватать воздух ртом, когда он начинал капать горячей водой мне на руку. Это был безобидный театр, и некоторые, понимая, что происходит, еще и подбадривали его. Если спектакль слишком затягивался, я, для смены декораций, бежал по лестнице наверх, перепрыгивал через балкон и, свесившись со стропил, плюхался прямо перед ним на пол, получая пинок, щипок или просто заваливаясь на бок.

Теперь он не отпускал меня от себя. Он был как тот двухлетний малыш, которому нравится, когда его кружат, и твоя усталость не имеет для него никакого значения.

Любой человек, не понаслышке знакомый с сильной эмоциональной болью, знает, что лучше зашибить палец, обжечь руку или попасть в автокатастрофу, чем постоянно испытывать душевные страдания. То время было идеальным для таких представлений.

По мере того как он становился все слабее физически, меня легко можно было использовать и для развлечения, и для поддержки. Да и кроме того, это было просто весело.

– Хочешь сказать, я слабею?

– Ну-у-у-у, ты – крошечный старичок…

Ба-бах! Он использовал мои слова в качестве предлога, чтобы «швырнуть» меня на пол и поставить свою ногу на мою руку или ногу и стоять на ней, демонстрируя свою силу! Он был таким легким, что я едва его чувствовал. Затем он обязательно должен был убедиться в том, что Йогиня наблюдает за нами.

– Глянь, глянь! Она смотрит! Мне надо быть поосторожней.

Затем он поворачивался к ней за разрешением:

– Можно?

– Зачем ты это делаешь, Юджи? – спрашивала она, с тревогой в глазах глядя на него.

– Он это заслужил! Поделом ему!

Затем он поворачивался ко мне:

– Значит, говоришь, я слабею?

– Ну-у-у-у…

И он пинал меня, пока я не откатывался прочь.

– Смотри, он просто играет!

Это занятие могло длиться часами, и прекратить его можно было, только покинув комнату. Я был у него на коротком поводке. Ему нравилось мучить меня, и вскоре он начал привлекать к игре детей.

– Давайте, девочки, бейте его!

Сначала они вообще никак не желали участвовать.

– Юджи, я не хочу! – пожаловалась Шилпа. Конечно, Лакшми тоже начала нервничать. Однако он продолжал настаивать, и мне пришлось показать девочке язык. Тогда у нее в глазах загорелся огонек, и она ввязалась в драку, ударив меня по голове подушкой. Плотина была прорвана.

– Шилпа! Осторожнее! – закричала Лакшми, и Шилпа разозлилась уже на нее:

– Мам! Он сам сказал мне!

Это был финал. Делая вид, что я ее не интересую, и глядя в сторону, она нанесла мне легкий удар, извинилась, а потом еще раз хорошенько меня стукнула. Когда я попытался прикрыться рукой, Юджи схватился за нее и еще подстегнул ее:

– Давай! Сильнее! Сильнее! Ну что так слабо?

Затем он взялся за Сумедху. Вскоре они уже обе регулярно били меня подушками.

– Сильнее! – кричал он, если чувствовал, что они бьют не в полную силу. – Сильнее! Сильнее! Слабо бьешь!

На самом деле Сумедха никогда не уступала. Она наносила удар и убегала. Об упрямстве Сумедхи я узнал еще прошлым летом, когда Юджи приказал мне «притащить ее сюда вниз!». Он хотел, чтобы она сыграла ему на скрипке, а она ненавидела ее настолько, что забросила занятия вообще. Я пошел к ней, сказал, что мне приказано «притащить» ее, и, когда она отказалась, просто схватил в охапку и отнес вниз. Больше я никогда так не делал. Она тогда одарила меня таким взглядом поверх своих очков, что даже для одиннадцатилетней девочки это было более чем серьезное предупреждение.

История с песнями набирала обороты. Больше всего он любил балладу о Джидду Кришнамурти на мотив «Джингл Беллз». Я сочинил эту песню во время предыдущего визита в Индию, и каждый раз, когда появлялся кто-нибудь из «людей Джидду Кришнамурти», он требовал эту песню:

– Эй, придурок, или мне лучше звать тебя «ублюдок»? Пой ту песню!

 
Динь-дилень, Юджи говорит, что Джидду Кришнамурти – фальшивка.
Единственное, что восхищает меня, – его секс-авантюры.
Динь-дилень, Юджи говорит, что Джидду Кришнамурти – фальшивка.
Новое лицо все той же старой теософской игры.
 

– Он сочинил ее спонтанно! – с гордостью напоминал он присутствующим.

Конечно, я не сочинил ее спонтанно, она родилась у меня на Рождество: просто я так много знал о Джидду Кришнамурти и отношении Юджи к нему, что она получилась сама собой, почти как автоматическое письмо. Затем шло требование показать Русского и Грека – ему нравилось, а меня выматывало. Иногда, когда он этого требовал, я просто уходил в горы.