Текст книги "Ведьмы. Запретная магия"

3

Успех, который возымело заклинание Нанетт, воодушевил всех сестер. Анн-Мари сварила новую партию мыла с ароматом лаванды, весь ассортимент был продан за день. Флеретт состряпала сборы лекарственных трав от гриппа, и после того, как Нанетт обмолвилась о них Миган, четверо соседей приехали на повозках за лекарствами от болезней, которые готовила приближающаяся зима, и никто даже не торговался. Изабель приснился пропавший совок, и Флоранс обнаружила его точно в том месте, которое назвала сестра, хотя Полю она сказала, что совок нашелся случайно.

Сестры тщательно скрывали от мужчин свои ритуалы, но радостное волнение сдержать было трудно. За кухонным столом преобладало полное надежд настроение. Даже сам фермерский дом казался не таким мрачным, как будто лампы в нем стали давать больше света. Клод, Поль и Жан бросали на сестер подозрительные взгляды, но Луизетт только презрительно глядела на них в ответ.

На следующее утро после последнего базарного дня в этом сезоне Изабель последовала за Нанетт в хлев, куда та направилась подоить коз. Обернувшись, Нанетт подождала, пока сестра подойдет к ней по садовой тропинке.

– Я думала, ты пошла печь хлеб.

– Я должна тебе кое-что рассказать.

Изабель была самой низкорослой из шести сестер Оршьер. У нее, как и у всех, были темные глаза и густые черные кудри, но она отличалась особой хрупкостью. Хотя Нанетт была на десять лет младше, она часто чувствовала острую необходимость защитить сестру от того, что ее пугало.

– Давай поговорим, пока я буду доить коз, – предложила Нанетт. Подойник постукивал по ее колену.

– D’accord.

Козы поджидали у ворот хлева. В морозном ноябрьском воздухе от их дыхания шел пар. Стоило Нанетт открыть ворота, как они резвой разгоряченной толпой, радостно блея, пронеслись мимо нее. Серый котенок, уже поднявшийся на ножки, поспешно отскочил в сторону и побежал за Нанетт, которая вилами набрасывала в ясли сено.

Потом она придвинула стул поближе к первой козе и поставила на пол ведро. Изабель встала с другой стороны, положив руку на спину животного.

– Ты мне снилась.

Нанетт уже склонилась к козьему боку, но что-то в голосе сестры заставило ее поднять голову.

– Это был сон из тех, что сбываются?

– Как всегда, сложно сказать, но похоже, что да. Все казалось таким реальным.

– В хорошем или в плохом смысле?

– И в хорошем, и в плохом.

Нанетт фыркнула:

– Лучше расскажи, Изабель, чтобы я знала, чего ожидать.

Изабель перевела взгляд на пыльный сеновал.

– Мужчина… – прошептала она. – Красивый мужчина. Он скоро будет здесь.

* * *

Его звали Майкл.

Он был из тех, кого корнуолльцы прозвали «черными ирландцами»: у него были ниспадающие на лицо прямые черные волосы и живые голубые глаза в обрамлении густых черных ресниц. Он появился в Орчард-фарм на следующий день после саббата Остара.

Прошлой ночью сестры праздновали день весеннего равноденствия, поэтому у Нанетт от недосыпания слипались глаза. По скалистой дороге загрохотала повозка, оснащенная походной кузницей, стеллажами с инструментами и лошадиными подковами. На высокой скамье, как король на троне, в плоской рабочей шляпе вместо короны восседал Майкл. При виде его усталость Нанетт как рукой сняло.

Он был кузнецом и жил, скитаясь по деревням в поиске ферм с лошадьми. Оршьеры никогда не подковывали своих скакунов, но в загоне у них стояли шесть пони, которым обрезка и чистка копыт придавала более выигрышный вид на торгах. Подпрыгивающую на дороге повозку с сухопарой кобылой в упряжке первой заметила Луизетт и крикнула Нанетт, чтобы та пошла и поговорила с ее хозяином на предпочтительном ему языке.

Луизетт не знала о сне Изабель. Нанетт заставила сестру поклясться, что она будет молчать, но во время празднований в храме Йоля, а затем Имболка и Остары[18]18
  Праздник равновесия, весеннего равноденствия в Викке.


[Закрыть] не забывала о том, что обещал ей этот сон. Когда никто не слышал, она возносила личную мольбу Богине-матери о том, чтобы сон Изабель сбылся. Ей было восемнадцать, и она страстно желала быть любимой.

Однако, несмотря на пророчество Изабель, она знала, насколько это маловероятно. Жители деревни Марасион с радостью покупали продукты, пони и мыло у Оршьеров. Они могли перенести торговлю Нанетт на рынке и даже ее дружбу с Миган. Но они ни за что не поехали бы по скалистой дороге в Орчард-фарм навестить девушку, ни за что не позвали бы ее на свадьбу, крестины или похороны.

И уж ни в коем разе не сочли бы Нанетт достойной невестой для своих сыновей.

Отодвинув занавеску на кухонном окне, она увидела, как Майкл спускается с повозки, как весенний ветерок треплет его волосы, и у нее перехватило дыхание от изумления. Она все не могла отвести от него глаз. В животе заныло, что случалось всегда, когда Нанетт имела дело с магией.

– Нанетт, не стой как столб! Пойди спроси, сколько он возьмет за то, чтобы привести в порядок пони, – скомандовала Луизетт. – И поспеши, не то он решит, что дома никого нет.

Нанетт отпустила занавеску и прикоснулась пальцами к волосам. Она как раз взбивала масло в кладовой, и они были завязаны поношенным платком. Фартук ее был покрыт каплями молочной сыворотки.

– Луизетт, – начала было она, – я не могу выйти в таком…

– Кому какое дело до твоего вида? Он обычный кузнец и может нам пригодиться. Если не заломит цену за свои услуги, конечно. Поторопись! На корнуолльца он не похож. Наверное, говорит по-английски.

Нанетт бросила еще один беглый взгляд в окно. Мужчина, отпустив поводья, стряхнул пыль и листья с брюк. Он был молод. У него были узкие губы и мощные руки человека, привыкшего к работе с железом.

Изабель, которая чистила картошку над каменной раковиной, встала рядом с сестрой. Наклонившись, чтобы проследить за взглядом Нанетт, она резко вдохнула и прикрыла ладонью рот.

– Нанетт! – рявкнула Луизетт.

– Иду, – ответила девушка.

Она повернулась, стараясь не встречаться взглядом с Изабель, и уже у самой двери остановилась, чтобы снять фартук. Платок она развязала, так что локоны рассыпались по плечам, и, чувствуя на себе полный нетерпения и недовольства взгляд Луизетт, вышла на улицу, чтобы встретиться с незнакомцем, о котором говорила Изабель.

При виде показавшейся в воротах Нанетт он коснулся своей шляпы с плоскими краями.

– Вот так сюрприз! – произнес мужчина. У него была ослепительная улыбка и глубокие ямочки на щеках. – Мне говорили, что на этой ферме живут лишь старухи и еще более ветхие старики. Вот уж кого не ожидал встретить, так это cailín[19]19
  Девочка, девушка (ирл.).


[Закрыть] прямо со школьной скамьи!

Нанетт тряхнула головой и ответила надменно, как только смогла:

– Со школьной скамьи? Как бы не так!

– Что ж… – Он сорвал с головы шляпу и сделал неглубокий поклон. – Майкл Килдафф к вашим услугам, мисс. Не нужен ли вам кузнец? В Марасионе мне сказали, что в Орчард-фарм держат пони.

– Так и есть. – Нанетт кивнула в сторону его лошади. – Полагаю, вашей кобыле не помешал бы глоток воды, сэр.

– Просто Майкл, прошу вас, мисс. И да, моя Пэнси была бы рада напиться.

Нанетт бросила быстрый взгляд через плечо. Из-за занавески выглядывала Луизетт. Нанетт кивнула ей и снова повернулась к Майклу:

– Не могли бы вы направить повозку в сторону хлева? Там есть корыто с водой.

На узкой дорожке развернуть тяжелую повозку было непросто, но кузнец справился с этим без особых затруднений. Вскоре он уже вел Пэнси к загону, Нанетт шла рядом, а позади них бежал серый котенок.

– Вы так и не назвали свое имя, – заметил Майкл. – Хорошо бы как следует представиться друг другу.

– Меня зовут Нанетт. Нанетт Оршьер.

– Нанетт… – повторил Майкл. У него был приятный голос, в котором слышались отголоски музыки и смеха.

У нее так заколотилось сердце, что она почувствовала его биение в горле, а на щеках выступил предательский румянец.

– Нанетт… Знаете, мисс Оршьер, это самое красивое имя, какое я когда-либо слышал.

Они добрались до загона, где сбившиеся в кучку пони с интересом вздернули головы при виде кобылы. Майкл освободил Пэнси от оглоблей, и, перегнувшись через каменную ограду, она начала пить из корыта.

– У нее добрая душа, – сказала Нанетт, поглаживая гладкое лошадиное плечо.

– Это правда. Гораздо добрее ваших животных, как по мне. Пони могут своевольничать, если захотят.

Нанетт улыбнулась:

– Поэтому никто и не желает подрезáть им копыта.

Майкл улыбнулся, глядя на нее через шею Пэнси.

– Похоже, у вас найдется для меня работенка.

– Найдется, если нам это не обойдется слишком дорого.

– Мисс Оршьер, обладательница очаровательного имени Нанетт, я позволю вам самой назвать цену. – И он сверкнул своими невозможно голубыми глазами.

Когда Пэнси вволю напилась, он устроил ее в тени хлева.

– Мне привести этих негодников, или они откликнутся на ваш зов?

– Они откликнутся, если я потрясу ведром с овсом, – ответила Нанетт. – Но, мистер Килдафф, мои сестры сперва желают знать цену. Чего доброго, еще запросите целую гинею!

– Ну что вы, – произнес Майкл, и у него на щеках появились ямочки. – Я же не лорд, чтобы вести счет в гинеях. Нет-нет, отнюдь. И прошу вас… Мистером Килдаффом зовут моего батюшку. А я – Майкл.

Нанетт улыбнулась в ответ.

– Bon[20]20
  Ну что ж (фр.).


[Закрыть]. Значит, Майкл.

Он подмигнул ей и отпустил поводья Пэнси, чтобы та смогла пощипать траву, растущую у стены.

– Так вам нужно подковать ваших пони?

– Нет, почистить и подрезать копыта. Мы не подковываем болотных пони.

– Ясно. Тогда, скажем, шиллинг за всех. И чашку чаю по окончании работы.

У него снова проступили ямочки на щеках. Сердце Нанетт неровно застучало.

– Справедливо, но чай мне придется вам принести, – с сожалением сказала она. – Мои сестры, моя семья… они не встречаются с людьми. Впрочем, они не смогли бы поговорить с вами.

Майкл уже выгрузил из повозки деревянную коробку с инструментами. Повесив ее через плечо на широкий кожаный ремень, он повернулся к Нанетт и изумленно приподнял густые брови.

– И почему же это?

– Они говорят только по-французски.

– А-а, французы. Это объясняет ваш очаровательный акцент, мисс Нанетт.

Ей не удалось подавить вырвавшийся смешок.

– Просто Нанетт. Я обычная фермерская девушка.

Уже в воротах загона он остановился и обернулся:

– В вас нет ничего обычного, Нанетт Оршьер. Ни капли, уж поверьте на слово. И пока я буду иметь дело с этими маленькими тварями, я буду мечтать о том, чтобы выпить с вами чашечку чаю.

Нанетт, опустив голову, поспешила за овсом. Сон Изабель оказался правдивым. Он был красив. Он был идеален. В глубине души она благодарила Богиню.

Майкл ловко управлялся с пони и терпеливо сносил их выходки. Нанетт стояла рядом, помогая держать копыто и подавая инструменты. Пока он обстригал, очищал и шлифовал копыта, она любовалась его широкой спиной и игрой мускулов, когда он сжимал ногами пони.

Потом она оставила их и поднялась через сад к фермерскому домику. К тому времени, как Нанетт вернулась с подносом, на котором стояли чашки, тарелка и чайник под стеганым чехлом, Майкл уже закончил. Пони жевали сено, а он укладывал инструменты.

Пэнси тоже получила клок сена. Указав на нее, Майкл сказал:

– Я решил, вы не станете возражать, если Пэнси немного перекусит.

Нанетт опустила поднос и перевернула чашки на блюдцах.

– Разумеется, нет. У меня для вас пирог, Майкл. А под блюдом вы найдете свой шиллинг.

– А для вас пирога нет?

Майкл уселся на табурет для дойки молока, который Нанетт поставила для него, и взял в руки чайник – налить чаю им обоим.

– Уже почти время souper – ужина, я имею в виду.

Майкл откусил большой кусок пирога и, жуя, продолжил разговор:

– На скольких языках вы говорите, милая девушка? Похоже, вы без труда переходите с одного на другой.

– Только на трех, – ответила Нанетт, потянувшись к одной из наполненных до краев чашек. – На французском, bien sûr[21]21
  Конечно (фр.).


[Закрыть]. На английском, как вы уже слышали. Немного на корнуэльском, хотя его уже почти никто не использует. – Она сделала глоток и взглянула на него поверх чашки. – А вы, Майкл, на каких языках говорите?

– На английском – с грехом пополам. – Они обменялись улыбками. – На ирландском и валлийском. Немного на корнуэльском, как и полагается страннику, но это не так просто, правда?

– Не знаю. Я выучила его в детстве.

– Тогда придется вам поверить мне на слово, милая девушка. – Он взял в руки чашку. – Он тяжелый, как валуны на вершине горы. А этот старый серый кот ни на секунду не упускает вас из виду, как я погляжу.

– Да он не такой уж и старый. Просто так выглядит.

– На вид он непригляден, но, похоже, умен.

– По крайней мере ему хватило ума найти меня, когда его бросили.

– А имя у него есть?

Нанетт рассмеялась:

– Я все думаю над этим. Пока что он просто кот.

Они непринужденно беседовали, а тем временем солнце садилось за горизонт, море за скалой начало темнеть. Поднявшийся ветер взлохматил пушистую гриву Пэнси, которая стояла, опустив голову, и дремала. Через небольшое оконце в хлеву Нанетт видела, как засветилось окно в кухне, там зажгли лампу. Спустя несколько минут кто-то ударил в гонг у кухонной двери, созывая клан на ужин.

– Я должна идти, Майкл, – с сожалением сказала она и, поднявшись, расставила посуду так, чтобы было удобнее нести поднос. – Простите, что не предлагаем вам кровать в доме, но можете переночевать на сеновале, если хотите.

Он вскочил на ноги:

– Давайте я понесу.

Она покачала головой:

– Нет, вас заметят. Я справлюсь.

– Но мы ведь с вами увидимся, Нанетт?

Девушка замерла с подносом в руках и посмотрела ему в глаза. Она почувствовала некое притяжение между ними, как будто они были связаны друг с другом, и с каждым вдохом узел затягивался все сильнее и сильнее. Чувство легкости, которым она так наслаждалась, исчезло – ему на смену пришло нечто более напряженное, куда менее спокойное и совершенно непреодолимое. С внезапно пересохших губ Нанетт сорвался вопрос:

– Вы будете спать здесь, в хлеву?

– Если позволите поставить Пэнси в денник, то да, – ответил Майкл, кивком указывая на стойло.

Он глядел на Нанетт не отрываясь, и хотя его пальцы не касались девушки, ей казалось, что он ласкает ее, притягивая к себе какой-то таинственной силой.

«Богиня…» – подумала она. Богиня послала его. Было бы неправильно отвергать ее дар, каких бы последствий это ни имело. В любом случае она бы такого не вынесла.

– Да, – прошептала она.

– Да – что?

У него на щеках появились ямочки, и Нанетт затрепетала.

– Пэнси… – ответила она. – Денник…

Майкл усмехнулся и, наклонившись к ее уху, тихонько проговорил:

– Возвращайтесь после souper, милая девушка. Когда все ваши франкоговорящие родственники уйдут спать.

Нанетт довольно долго смотрела на него во все глаза, закусив губу. Она знала, что он имеет в виду. Знала, что подумает ее семья, но ей было все равно.

В тот момент ничто не имело значения, кроме исполненного мужественности чудесного присутствия Майкла Килдаффа.

– Oui. D’accord, – выдохнула она.

* * *

Ночь, которую Нанетт провела с Майклом, была насыщена магией – магией, о существовании которой она даже не подозревала.

Холодный звездный свет проникал сквозь незастекленное окно на сеновале, играя на черных как смоль волосах Майкла и в его удивительных глазах. Его кожа, гладкая и бледная в нетронутых солнцем местах, поблескивала в этом свете, а прикосновения его рук заставляли Нанетт содрогаться от удовольствия и желания. Ее нутро изнывало уже не от кровотечения и таинственности, а от вожделения. Когда она раскрыла руки для объятий, то почувствовала, что могла бы охватить ими весь мир. В руках Майкла она дрожала, как птичка, зная, что может улететь в любой миг, и желая лишь одного – остаться здесь навеки.

Она плакала, лежа под ним, рыдая от силы творящейся с ней магии. Нанетт впервые за долгое время почувствовала себя по-настоящему живой. Они лежали, прильнув друг к другу, синхронно дыша, прислушиваясь к отдаленному шуму моря, пока звезды описывали круг над скалой. Тогда Нанетт подумала, что, если бы мир мог остановиться сейчас, в этот самый момент, она была бы счастлива.

Но только лишь звезды над Орчард-фарм стали тускнеть, она шевельнулась на плече Майкла. Кот, примостившийся у окна сеновала, вскочил. Его желтые глаза горели в темноте, растрепанным хвостом он помахивал из стороны в сторону.

– Я должна идти, – прошептала Нанетт.

Сильная рука притянула ее, и Майкл уткнулся лицом ей в шею.

– Я буду помнить тебя, Нанетт Оршьер.

Он не просил ее уйти с ним. Не обещал вернуться.

Значение этих недомолвок отрезвило ее так же верно, как и морозный воздух, обжигающий голую кожу. Она не ответила, но высвободилась из его объятий и привела в порядок одежду, стараясь стряхнуть все соломинки с юбки и волос. Она не смотрела Майклу в глаза, пока не была готова, а затем в последний раз взглянула на его прекрасное лицо в предрассветных сумерках и поспешно произнесла, опасаясь, что голос предательски дрогнет:

– Au revoir, Michel[22]22
  До свидания, Мишель (фр.).


[Закрыть].

Прежде чем он успел ответить, Нанетт умчалась, спустилась быстро, как только могла, по лестнице в хлев и, подхватив юбки, побежала через сад к фермерскому дому. Она на цыпочках пробиралась к своей спальне, а за окном медленно разливался рассвет. Она слышала, как начали просыпаться сестры и их мужья, как звякнул кувшин о раковину – это умывались близнецы.

Нанетт проскользнула в свою комнату и без сил опустилась на край кровати. Она глядела невидящим взглядом в маленькое круглое зеркало над комодом, но видела в нем не свои спутанные волосы и бледные щеки, а пару ямочек и глубокие-глубокие голубые глаза. Ее тело болело в укромных местах, бедра горели, а губы казались разбитыми, но боль в сердце была куда сильнее, чем все эти мелочи.

Когда она спустилась доить коз, Майкл, его большая повозка и тощая кобыла исчезли. Он уехал по тропинке, ведущей к скалистой дороге, – к следующему месту назначения и, несомненно, к следующей встрече с одинокой фермерской девушкой.

Магия этой ночи прошла. Появилась и вмиг исчезла, как и не бывало.

Она задала себе вопрос, осталось ли от нее хоть что-то.

4

За завтраком Луизетт при всех обратилась к Клоду:

– Охотника на ведьм больше нет, а сегодня канун Белтейна. Мы хотим пойти в храм.

Он даже не потрудился взглянуть на нее.

– Non[23]23
  Нет (фр.).


[Закрыть].

– Никто не узнает, – отозвалась Анн-Мари.

– Тот рыжеволосый дьявол не единственный священник в Корнуолле и уже наверняка не единственный охотник на ведьм. К чему рисковать всеми нами?

– Ты слышала, что сказал Клод, Анн-Мари. Оставьте колдовство в прошлом, где ему и место, – вмешался Поль.

Луизетт с грохотом поставила чашку на стол:

– Мы никогда не оставим колдовство. Именно оно привело нас сюда.

– Это то, что поддерживает нас, – добавила Флоранс.

Клод фыркнул так, что слюна брызнула в похлебку.

– Поддерживает вас? – прорычал он. – Ваш род мертв. Неужели вы этого не видите?

– Что ты имеешь в виду? – требовательно спросила Луизетт.

Муж повернулся к ней. На его лице было негодование.

– Ни одна из вас шестерых не смогла родить дочь, несмотря на все ваши ритуалы и снадобья. Урсула могла добиться всего, к чему прикладывала руку, но ни одной из ее внучек не под силу простейшее заклинание!

Все это время Нанетт слушала, опустив голову и крепко сцепив руки на коленях. После заявления Клода она подняла голову и спокойным голосом произнесла:

– Ce n’est pas vrai[24]24
  Это неправда (фр.).


[Закрыть].

– Да какая там неправда! – огрызнулся Поль. – Мыло да травы!

Луизетт бросила на сестру предостерегающий взгляд, но Нанетт сделала вид, что не заметила этого.

– Я создала заклинание отвлечения, – громко заявила она.

– Ты лжешь! – От замешательства и гнева Клод повысил голос.

Нанетт вздернула подбородок:

– По-твоему, Клод, отчего священник покинул Марасион? Ты серьезно считаешь, что охотник на ведьм просто сдался?

– Oui!

– Non! – Нанетт оперлась ладонями на стол и рывком поднялась. Чуть подавшись вперед, она твердо встретила пристальный взгляд черных глаз зятя. – Тебе ничего не известно о нашем колдовстве или о силе крови Урсулы. Моей крови. – Ее гнев разрастался, и слова выплескивались, как кипящая вода из чайника. – Ты видишь девочку, способную лишь доить коз, говорить по-английски и ездить в повозке на рынок. Pfft!

С этими словами она выскочила из-за стола и отвернулась, чтобы скрыть обжигающие глаза слезы ярости.

– Мужчины! Вы только разглагольствуете: «Урсула то, Урсула это», а сами не видите того, что творится у вас под носом!

Нанетт с шумом выбежала из кухни на крыльцо. Не остановившись, чтобы накинуть плащ или хотя бы платок, она помчалась через сад к воротам, а затем по тропинке, перепрыгнув канаву в ее конце. Она бежала около десяти минут, ее волосы разметал ветер, а кусты вереска цеплялись за юбку. Она даже не замечала, что плачет, пока, когда уже ныли ребра и горели легкие, не рухнула на холм, закрыв лицо руками.

Нанетт всегда не выносила слез. Из сестер Оршьер только Флеретт ничего не стоило расплакаться: слезы тихо катились по ее щекам, как капли дождя. На плач любой другой сестры было неприятно смотреть: искривленные губы, опухшие глаза, надрывные всхлипы. Разумеется, мужчины никогда не лили слез. Нанетт считала их слишком черствыми для этого. Она сомневалась, что они вообще способны плакать.

Она хотела бы оплакивать Майкла: сидеть у окна и смотреть на море, сокрушаясь о своей потерянной любви. Иной раз она чувствовала на себе взгляд Изабель, многозначительный взгляд, который призывал к доверию, но Нанетт не собиралась оправдываться или говорить о нем. Она была ведьмой и обладала силой, о которой Майкл даже не догадывался. Она бы не поддалась девчачьим слабостям.

Но неуклюжее обвинение Клода просто выбило ее из колеи, как булыжник, утративший равновесие и летящий со скалы, чтобы разбиться вдребезги о камни у подножия. Она громко рыдала. Лицо было мокрым, а щеки наверняка обветрились. Ее тело казалось нежным и уязвимым, как у новорожденного младенца. Она обхватила себя руками, засунув ладони в подмышки, чтобы защититься от ветра. При этом ее грудь заныла.

Нанетт медленно разомкнула руки и пристально посмотрела на себя сверху вниз. Слезы на щеках успели высохнуть, пока она встревоженно рассматривала свою увеличившуюся грудь под корсажем. Казалось, она набухла и стала раза в два больше. Этого не могло быть. В последние три года Нанетт определенно перестала расти.

Она поднялась на ноги – не с обычной для себя проворной легкостью, а осторожно. Каждая косточка и мускул казались хрупкими, будто ее давно лихорадило. Она отвела взгляд от моря вдали и всмотрелась в болото, которое позеленело с приходом весны. Белтейн[25]25
  Праздник начала лета в Викке.


[Закрыть], известный в Марасионе как Майский день. Майкл приехал на Остару. Если бы у нее был календарь, она бы точно посчитала, сколько недель прошло с тех пор. Внезапно Нанетт поняла, что это бессмысленно. Бесполезно было вспоминать, когда у нее в последний раз была менструация.

Она ждала ребенка.

Клан будет в ярости.

* * *

– Как? – требовательно спросил Клод.

Прошла неделя с тех пор, как Нанетт узнала о своем положении. Изабель заметила происшедшие с ней изменения, и они вместе решили, что лучше рассказать всем сразу.

– Ох, прошу тебя! – огрызнулась Луизетт. – Как ты думаешь – как? Тебе ли не знать, как это делается, Клод!

– Но она никого не знает! Никуда не ходит!

Анн-Мари, обычно выступавшая в роли миротворца, которая до этого стояла, прислонившись к холодной печи, выпрямилась и свирепо уставилась на зятя.

– И тебя это вполне устраивает, правда?

– Что ты имеешь в виду? – сплюнул тот.

Они находились в кухне, но на столе не было ни еды, ни напитков. Кто-то стоял, другие сидели в разных местах комнаты, отложив начало рабочего дня и внимая шокирующим новостям, которые поведала Нанетт.

Через открытое окно в кухню проникал весенний воздух, насыщенный сладким запахом свежевспаханной земли и готового распуститься вереска. В кухне же, напротив, – и эта разница была особо ощутима для Нанетт – скверно пахло топленым жиром и масляным чадом, что вызывало тошноту. Изабель обещала, что такое состояние продлится недолго. «Срок – три месяца, – сказала она. – Через месяц станет лучше».

Изабель шагнула вперед.

– Она имеет в виду, – обратилась она к Клоду, охватив взглядом и остальных мужчин, – что вы все рады иметь при себе готовую услужить Нанетт – из года в год. У нее нет друзей, нет времени для себя, нет развлечений.

– Развлечений? – переспросил Поль. Он сидел на другом конце стола от Клода, и их мрачные, суровые лица как бы отзеркаливали друг друга. – Когда у кого-то из нас были развлечения?

– Ей восемнадцать, – возразила Анн-Мари.

– В этом возрасте ты уже родила Луи, – сказал Поль.

– Это было до того, как мы приехали сюда. Мы могли встречаться с людьми, заводить друзей…

– Похоже, одного дружка Нанетт таки завела, – угрюмо заметил Клод.

Нанетт стояла, прислонившись к стене у окна и обхватив руками ноющий живот, в то время как вокруг нее кружил поток звуков. Она была дезориентирована тем, что в кухне, где обычно было тихо, теперь раздавались голоса – и все громче и громче. Она перестала слушать и закрыла глаза, чтобы не видеть их обозленные лица, позволив себе мысленно оказаться на болоте, куда спускаются с гор пощипать свежей травы дикие пони и где из зарослей ежевики выглядывают лисы. Она даже не заметила, что родственники перестали спорить.

Нанетт почувствовала руку на своем плече, затем другую, обхватившую ее за талию, и открыла глаза. Флоранс повела ее к столу. Мужчины уже отправились по домашним делам, в комнате остались только сестры. Из кладовой появилась Флеретт с одной из своих маленьких бутылочек с темной жидкостью. Откупорив ее, она вылила содержимое в глиняную чашку.

– Выпей, – негромко сказала Флоранс. – Снадобье усмирит боль в животе.

Нанетт послушно выпила жидкость, сморщившись от ее кислого вкуса, и с облегчением вздохнула, почувствовав, что тошнота отступила.

– Лучше?

Изабель села рядом, взяв ее руку в свою. Нанетт кивнула.

Флоранс принялась подкидывать поленья в печь и наливать воду в чайник. Флеретт вышла в коридор и вернулась с домотканым мешком в руках, в котором они хранили гримуар. Она положила мешок в центре стола и осторожно вытащила старинную книгу в потрескавшейся кожаной обложке. Она открыла ее и принялась перелистывать страницы пергамента. На некоторых были ясно видны записи, сделанные острым почерком. На других чернила уже начали исчезать, и написанное становилось неразборчивее и бледнее. Девушка придвинула ближе масляную лампу и, сощурившись, склонилась над страницей.

– Что ты собираешься делать? – спросила Нанетт.

– Это зависит от тебя, – практически неслышимый голос Флеретт звучал скрипуче. – Твой ребенок. Твой выбор.

– Я не понимаю.

Изабель погладила руку сестры и отпустила ее. В медном чайнике начала закипать вода, Флоранс приготовила чай и накрыла заварник стеганым чехлом. Флеретт тем временем раздала всем чашки.

Близнецы устроились напротив Нанетт и Изабель. Четыре сестры сидели, сохраняя спокойное молчание. В глазах Флеретт блестели слезы. Наконец Флоранс выразила общую мысль:

– Нанетт, тебе не обязательно рожать ребенка.

– Мне – что?

Нанетт вскинула голову. И в этот момент почувствовала на ногах вес кошачьего тела – кот согревал ее, устроившись у лодыжек. Он научился избегать общества мужчин и демонстрировал уникальную способность определять, когда они покидают фермерский дом. В основном сестры игнорировали кота – все, кроме Изабель. Она заботилась о том, чтобы ему было чем поживиться в кладовой, где Клод и другие его не заметили бы.

– Есть одно снадобье, – произнесла Флоранс. – У тебя случится выкидыш.

– Будет больно, – прошептала Флеретт.

– Рождение ребенка всегда сопровождается болью, – сказала Изабель.

Нанетт переводила взгляд широко раскрытых глаз с одной сестры на другую. На их лицах не было ни осуждения, ни злости. Они внимательно смотрели на нее, ожидая ответ.

Где-то в глубине живота Нанетт чувствовала, как начинает шевелиться новая магия, как через ее кровеносные сосуды начинает бить энергия новой жизни, обращенная в будущее.

– Я хочу оставить ее, – прошептала она.

– Ты не сможешь спрятать ее от людей, – произнесла Флоранс.

– Кому какое дело?

– Клоду. Полю. Жану.

– С чего бы это? Они ни с кем не видятся.

– Потому что, – начала Изабель, – они хотят, чтобы мы бросили колдовство. А появление ребенка означает – возможно! – что род Оршьеров продолжается.

– Я думаю, Клод мог бы отправить меня куда-нибудь подальше от Орчард-фарм.

– Отправил бы, если бы мог, – ответила Флоранс. – Только мы бы этого ни за что не допустили. Ты одна из Оршьеров, а он нет.

– Орчард-фарм принадлежит нам, – сказала Изабель. – Об этом позаботилась Урсула.

– Поэтому он постоянно зол?

– Частично – да, – подтвердила Флоранс.

– Их злит, что их собственные фамилии забыты, – пояснила Изабель.

– Спустя столько времени?

Она пожала плечами.

– Когда была жива Урсула, вопрос о том, чтобы отказаться от нашей фамилии и принять их, не стоял. Отец знал об этом и никогда не жаловался. Но с тех пор, как бабушки не стало, а с ней и силы…

– Но сила есть у меня.

– Достаточно ли? – спросила Флоранс.

Нанетт взглянула на проясняющееся за спинами сестер небо и устало вздохнула:

– Как оказалось, недостаточно для того, чтобы удержать Майкла, хотя мне и хотелось этого. Но достаточно, чтобы сохранить его ребенка, что я и сделаю.

– Быть может, этот ребенок будет обладать силой, – заметила Изабель.

Никто не ответил, потому что никто не знал наверняка.

* * *

Когда положение Нанетт уже невозможно было скрыть, жители Марасиона начали поглядывать на нее с неодобрением, стоило девушке появиться на рынке. Домохозяйки перешептывались, когда она проходила мимо. Мужчины хмурились и отступали в сторону, как будто ее увеличивающийся живот мог их заразить. Одна лишь Миган, у которой уже в который раз живот становился все больше, дружелюбно приветствовала ее и отдавала предпочтение сырам с Орчард-фарм перед всеми остальными.

– Ты могла бы объявить себя замужней, – как-то сказала она, когда они отдыхали вдвоем, покрываясь пóтом от несвойственной для октября жары. – Или вдовой.

– Зачем? Мне все равно, что обо мне думают, – ответила Нанетт. – Лишь бы покупали товар.

Миган вздохнула:

– Товар у тебя лучше некуда, иначе бы не покупали. Но уж этой ты точно ничего не продашь, это как пить дать!

С этими словами она кивнула в сторону толстой фермерши, стоявшей у телеги, на которой громоздились нераспроданные овощи. Это была краснолицая женщина, руки ее были спрятаны под фартуком, и она свирепо смотрела на девушек.

Нанетт мельком взглянула на нее и тут же отвела взгляд.

– Вон той? Уж точно нет, даже если бы она была в совершенно отчаянном положении. Она крестится, чтобы ее не сглазили.

– Вот корова! Она же тебя даже не знает.

Нанетт улыбнулась в благодарность за поддержку.