Текст книги "Ледяное сердце"

А к утру горец сбежал.

Глава 3. Деликатное дело

Эскорт Дарри оставил на постоялом дворе на выезде из Шерба.

До Обители было всего пару ква́рдов. Места тут тихие, до границы далеко. Не слышно отголосков войны, и про Зверя на каждом углу не судачат. Так что шестеро сопровождающих с их скабрёзными шуточками и праздным любопытством могут спокойно резаться в кости. В его деле они пока что были совсем лишние. Он взял только местного кучера и спозаранку покатил по пыльной дороге в монастырь.

Утро было по-летнему жарким и красное зарево на востоке обещало знойный день. Вокруг города и до самой Обители по сторонам простирались поля: виноградные, розовые, лавандовые – владения монастыря и оливковые рощи. Кучер, меланхоличный старичок в потёртой кожаной жилетке, по лицу которого было видно, что чужие тайны ему неинтересны, монотонно понукал лошадей, и те бежали размеренно. Дарри сидел рядом на ко́злах, разглядывая поверх гнедых спин дрожащую в утреннем мареве громаду Обители, что занимала всю вершину холма. От её грязно-жёлтых стен разбегались во все стороны стройные ряды подвязанных лоз, как тугие косички в причёсках коринти́йских модниц. Местное вино, густое и тёмное, стоившее на севере по три лани за бутыль, тут продавалось на каждом шагу. И вчера на постоялом дворе они воздали ему должное.

Дарри сорвал кисть, плотно набитую сизыми ягодами – терпкими и сладкими, с лёгким привкусом ежевики и тутовника. Только здесь, в Шербе, солнца столько, что оно превращает виноград в настоящий божественный нектар.

Письмо к настоятельнице он отвёз ещё вчера, надеясь забрать дочь генерала ранним утром, чтобы ехать не по самому зною и быстрее добраться в предгорья. Что ни говори, но дело было деликатным, а Дарри не любил деликатных дел. Хоть и служил у генерала уже шестой год, но такое поручение ему приходилось выполнять впервые, и потому закончить с ним он особенно торопился.

С какой бы стати генералу скрывать, что у него есть ещё одна дочь, да ещё и прятать её здесь?

Он всю дорогу думал об этом. Не секрет, что вокруг корпуса всё время отирались разные девицы, падкие до мужских ласк и жалованья. Некоторые маркитанки тоже не прочь были совместить продажу вяленого мяса, козьего сыра и муки с другого рода услугами. Но он никогда не видел и не слышал, чтобы к генералу приходили женщины. Дарри знал и жену генерала – леди Альбу, видел его сына и двух дочерей. Генерал был верен жене…

Тогда откуда ещё одна дочь?

Но и в том, что дочь генерала внебрачная, он почти не сомневался. А если она даже и не бастард, то либо больна, либо уродлива, либо калека. Обитель Та́ры славилась тем, что привечала всех обделённых судьбой, а местные сёстры и лекари могли ухаживать за несчастной девочкой.

Настоятельница вчера была не разговорчива. Правда, он прискакал поздно, на закате, и ворота Обители были уже заперты. Его пустили только потому, что он назвал имя генерала Альбы. Настоятельница приняла его в комнате с большим балконом, выходящим в сад, и пока она читала письмо от генерала, Дарри внимательно разглядывал, как выглядят воспитанницы Обители и чем они заняты.

Они сновали туда-сюда, все в одинаковых саржевых платьях, синих с белыми воротничками. Носили в корзинах овощи, стирали, вешали бельё, кормили кур. Под большим навесом стояли бочки, лавандовые снопы и корзины с розовыми лепестками. Послушницы готовили душистое масло. А слева, на втором этаже, сквозь балюстраду виднелись классные комнаты, в которых шли занятия. Но ничего, что помогло бы ему узнать тайну генерала, он не увидел.

– Завтра на рассвете можете её забрать, – настоятельница свернула письмо, пересчитала деньги и, указав рукой на дверь, добавила, – а теперь идите. Послушницы собираются к молитве и мужчине здесь не место. Сестра Анна проводит вас.

Тощая старуха со связкой ключей выпроводила его и заперла дверь. Быть провожатым больной девочки Дарри хотелось меньше всего, ведь дорога в Рокну длинная – семь дней пути, а нянька из него так себе.

Надо было Мартина взять, у того получалось ладить с детьми. Вот хоть с мельниковой дочкой.

Его отряд, состоящий из бывалых разведчиков, та ещё компания. Будут шептаться, обсуждать, выспрашивать у него. Потом слухи пойдут, а сплетни про генерала ему не нравились, потому что Дарри его уважал. Когда-нибудь он и сам хотел быть таким же бесстрашным, спокойным, уверенным в себе человеком, который не боится ничего и не имеет слабостей.

«Заберёшь мою девочку», – именно так он и сказал.

Вот в тот момент Дарри и понял, эта девочка – слабость. И ему это было неприятно – осознавать, что у генерала есть слабости.

Но зачем генералу понадобилось везти её в Рокну именно сейчас, когда грядёт последняя битва за перевал?

Всё это было странно.

Лошади взбирались по холму, и впереди медленно вырастали зубчатые башни – массивные стены из песчаника в паутине степного плюща, полукруглые арки и воротные столбы, увенчанные мраморными совами – символом этого места, поднимались вверх по мере того, как карета Дарри приближалась к подъездной аллее.

У самых стен лавандовые поля переливались от утреннего ветра лиловым шёлком, и густой запах цветов накрыл его с головой. Карета протарахтела по каменным плитам и остановилась перед главным входом.

– Обождите тут, сейчас выйдет, – ответил старик, сидевший у ворот.

Надо было ещё пряников купить и кренделей у торговки на площади. Или что там ещё положено детям? Ну хоть куклу какую-нибудь.

Дарри спрыгнул на землю и прошёлся вдоль стены. Вездесущий виноград был и здесь, более крупный, иссиня-чёрный, и он не удержался, снова сорвал кисть.

И сказать сопровождающим, чтобы не ругались при ней. Купить еды в дорогу, яблок, что ли… Зря вчера у настоятельницы не спросил, что нужно.

У него были младшие сёстры, но их жизнью занималась мать, и Дарри никогда особо не интересовало, что они едят или во что играют. Как и положено маленьким знатным дамам у них были атласные ленты, платья с кружевами и куклы, шкатулки какие-то и вышитые платочки. И они любили сладкое. На этом познания Дарри о мире маленьких женщин заканчивались.

Он купил ей конфет – красных и жёлтых петушков на палочках и пастилы. Другого всё равно ничего не было, а как поедут мимо Талассы, там уж большая ярмарка есть и лавки…

Почувствовав, как кто-то смотрит в спину, он резко обернулся.

Она стояла в тени кареты с небольшим потёртым саквояжем в руках и холщовой сумкой, украшенной кистями. От неожиданности Дарри раздавил ягоду, и брызнувший сок испачкал ему руки и лоб. Он мысленно ругнулся, вытер ладонь о штаны, чего вообще никогда не делал, и от этого даже покраснел. Потому что ругнуться хотелось вслух, а было нельзя.

– Л… леди Альба?

– Кайя, – она робко улыбнулась и, видимо, не поняв удивления на его лице, присела в реверансе.

«Заберёшь мою девочку».

«Девочке» было около двадцати лет, и, глядя на неё, Дарри вдруг всё понял – почему Обитель, почему генерал это скрывал, почему послал его…

Незаконнорождённая. Полукровка. Ве́да.

Он смотрел на неё, растерявшись, и чуть было руку ко лбу не приложил в приветствии, а потом, опомнившись, отшвырнул виноград, поклонился, пряча испачканную ладонь за спину, и распахнул дверцу кареты.

Дочь генерала не была больной, уродливой или калекой, скорее, наоборот – по-своему она была даже красивой: высокая, почти с него ростом, а ведь он не из маленьких, худая, в синем платье послушницы, которое было ей немного коротко, и коричневых ботинках. Каштановые волосы заплетены в косу и перевязаны широкой тёмной лентой, но пара прядок выбилась, и закрутились колечками на шее. В общем-то обычная послушница монастыря. Но выдавали её глаза. Не такие ярко-зелёные, как у настоящих вед, а словно разбавленные солнечным светом. Казалось, что по их прозрачной зелени кто-то рассыпал горсть жёлто-карих крапинок. И веснушки на носу. Чуть-чуть. Но угадать, что её мать была из Детей Леса, было совсем не сложно. Наверное, если присмотреться, то можно заметить и как зрачки у неё иногда меняются, вытягиваясь в вертикальную линию, как у айяарров. Или лучше не присматриваться?

Бастард ещё куда ни шло. Едва ли кто осудит за это самого Альбу. Но полукровка! Да ещё первый ребёнок… старшая внебрачная дочь? Её следовало оставить в лесу и забыть. Она и не человек вовсе. А веды бы позаботились о своей дочери. Насколько Дарри знал, они бы никогда и не отдали настоящую веду людям.

– Э-э-э, меня зовут Дарри. Капитан Дарри Абалейн, к вашим услугам. Ваш оте… хм, генерал должен был написать вам. Позвольте? – он ещё раз поклонился и, забрав у неё саквояж, подал руку, чтобы помочь. – Прошу.

– Я… я сейчас.

Она обернулась и смотрела некоторое время на Обитель, постояла так недолго, видно прощаясь, вздохнула и молча села в карету.

С чего он вообще решил, что она должна быть маленькой девочкой? Конфет купил, дурень! Хотя той ночью генерал был немногословен, а Дарри сильно устал с дороги, да ещё выпил вина и не переспрашивал – спать хотел так, что глаза слипались. Всё думал тогда про дочку мельника и поисковую нить, вот и решил, что «девочке» лет шесть-семь. И почему он запнулся на слове «отец»? Судя по той заботе, что проявил генерал, в этом можно было как раз не сомневаться.

«Заберёшь мою девочку».

Дарри закрыл дверцу кареты, отошёл к лошадям и, усмехнувшись, хлопнул себя по лбу со словами:

– Дарри, кажется, ты идиот!

К обеду следующего дня их маленький отряд остановился на правом берегу Серебрянки. В этом месте у дороги была развилка, и, переправившись на другой берег, они поехали бы на восток, а потом на юг в сторону Талассы. Но в ночь перед этим уходящее знойное лето разродилось небывалой грозой и ливневым дождём, который, начавшись вечером, шёл до самого рассвета. К утру Серебрянка, переполнившись водой, прорвала в верховьях заторы из камней и деревьев и с грозным рёвом устремилась вниз, снеся попутно хлипкий деревянный мост.

Народу с обеих сторон уже набралось немало. В вязкой глине, перекрикивая шум гудящей реки, возле своих обозов, гружённых дынями, бочками и мешками с зерном, толкались торговцы, погонщик с целым стадом коз и кучер почтовой кареты.

Дарри проехал вдоль берега, решая, что же теперь делать. Можно было бы вернуться назад, через десять квардов свернуть на юг до следующей переправы, хотя это день пути. Но там дальше дорога давала изрядный крюк, а переправа – низкий деревянный мост, который, скорее всего, вот также смыло паводком. Так что можно было потерять и два дня. Вторая дорога уходила на север, в горы. Там, гораздо выше, был ещё один мост – каменный, айяаррский, который дождь тронуть не мог – слишком высокий. Оттуда можно доехать до Бро́ха, а уж там они будут как раз за перевалом по дороге на Рокну.

– Миледи? – он заглянул в окно кареты. – Предлагаю поехать другой дорогой, потрясёт немного, тут камни кругом. Вы как?

– Да, конечно, – она улыбнулась в ответ. – Ничего страшного.

Она всегда ему улыбалась и соглашалась со всем: с привалами, ночёвкой, с едой, которую ей предлагали. Сама норовила поднять саквояж, открыть дверь и помыть миску в реке, а когда Дарри попытался её отобрать, посмотрела недоумённо, слегка приподняв правую бровь, и миску не отдала. А однажды сказала тихонько, чтобы не слышали другие сопровождающие:

– Капитан? Хочу попросить вас – не зовите меня миледи, зовите просто Кайя.

– Но…

– Я знаю, кто я, – и взгляд её сказал больше, чем любые слова.

Он хоть и согласился, а всё равно язык не поворачивался называть её просто по имени. Дочь генерала всё-таки, и поэтому он остановился всё-таки на нейтральном: «миледи». Ни Кайя, и не леди Альба.

Вот и сейчас она без вопросов согласилась ехать по северной дороге, хотя трястись по ней в карете одно мучение. Но уж такая она странная девушка – дочь генерала…

Дарри приложил ладонь ко лбу, разглядывая уходящую вверх дорогу. На самом деле его смущали совсем не ухабы. Беспокоило другое. Слишком уж близко они будут находиться к лаарским землям, к границе. Но генерал сказал «как можно скорее», и, взвесив все за и против, Дарри направил своего коня на Брох по северной рокаде.

* * *

Кайя мучила вышивку с розами и лилиями от самой Обители. Вышивание всегда давалось ей с трудом, но надо же было чем-то себя занять. Тряская дорога по камням выматывала, а смотреть в окно, на котором мельтешит туда-сюда бархатная синяя штора, утомительно. Да и что там за окном? Каменные стены и отвесные скалы, головокружительные обрывы, под которыми ревёт перекормленная дождями река, лапы можжевельника и ежевики, скребущие по бокам кареты, когда та, петляя, крадётся вверх, куда-то в молочно-серую шапку облаков.

С тех пор, как отец отдал её на воспитание в Обитель, Кайя мало где бывала. В Ше́рбе – городке неподалёку, на ярмарках, помогала в госпитале, на благотворительном балу жены градоначальника, где разносила букетики, в окрестных лесах со старой На́ннэ, собирая травы и коренья. Это в раннем детстве отец перевозил её с места на место, пытаясь найти для дочери настоящий дом, и жила она у разных людей, но везде обычно не подолгу, не понимая почему. До тех пор, пока не попала в Обитель и не встретила таких же, как она, полукровок и бастардов – неудобных детей, которых родители привозили в монастырь и зачастую просто оставляли у ворот. Обитель принимала всех…

Мост прятался в облаках, похожих на белую яичную пену, которой мажут праздничный пирог. Карета нырнула в неё, и их окутал серый клубящийся сумрак. Они выехали на ровную поверхность, трясти перестало, и копыта лошадей зацокали мерно в такт. Вокруг, руку протяни, молоко – пальцев собственных не видно. Гул реки поутих, доносился откуда-то снизу, понятно, что издалека. А Кайя хотела рассмотреть этот мост – творение великих каменных шептунов. В Обители она слышала рассказы о домах, мостах и замках, созданных айяаррской магией, и сейчас напряжённо вглядывалась в туман, пытаясь различить хотя бы очертания перил. И ей даже показалось, она их увидела – расплывчатую линию на уровне окна…

…там оно и сидело. На этих перилах. Выделяясь тёмным пятном в молочно-белой пене. И можно было бы подумать, что это камень или столб, горгулья, наконец, или просто куст. Если бы не глаза.

Кайя отчётливо их разглядела – жёлтые, яркие, с красными точками зрачков. Неподвижные… Они чуть светились, выделяясь сияющим ореолом, похожим на тот, что окружает полную луну в туманные ночи.

А затем глаза моргнули и посмотрели прямо на Кайю.

Дыхание остановилось, а сердце, сделав предательский толчок, забилось как сумасшедшее. И в тот же миг лошади заржали, заволновались, встали на дыбы, и карета дёрнулась. Кайя отпрянула от окна, прижавшись к подушкам в углу, схватилась за поясок, на котором под пряжкой был спрятан защитный амулет, что дала ей старая Наннэ. Карета понеслась вперёд, раздался тревожный свист, и следом послышалась разухабистая брань Бёртона.

Их мотало из стороны в сторону, дверь кареты распахнулась, и пяльцы, подушки, корзинка с нитками – всё улетело в туман. Карету подбрасывало на камнях с такой силой, что, казалось, ещё мгновенье – и колёса не выдержат, оторвутся, и всё полетит в пропасть. Кайя, вцепилась в сиденье и, закрыв глаза, зашептала, как учила её Наннэ, связывая мысленно руну в кольцо – попыталась успокоить лошадей.

«Ты же веда, деточка, Мать всего живого говорит твоими устами, любая живая тварь тебя послушает, надо только уметь говорить устами Матери».

Слова старой Наннэ сами собой всплыли в голове. И она всё повторяла и повторяла, набрасывая на руну новые кольца, надеясь, что всё-таки получится. Иногда ведь получалось. Не с лошадьми, конечно, но голубей приманивать она умела.

Карета неслась все быстрее, дорога пошла с моста вниз.

– Стоять! Тпрру! Стояяять! – она слышала, как кричит Дарри.

– Капитан! Разобьётесь! Не-е-ет! – перекрикивал его Тальд.

А Бёртон только бранился на все лады где-то позади.

– Уходиии!

– Не прыгай! Капитан! Убьёшься!

– Ах, ты! С ума совсем попятил! Капитан! Стояа-а-ать, родимые!

Колец было достаточно, и она мысленно набросила их на лошадиную пару. Скачка резко замедлилась. Карету занесло, ударило обо что-то, и она опрокинулась на бок. Кайя полетела с лавки, врезавшись головой и плечом в угол. Послышался треск ломающегося дерева, ржание, а потом все замерло.

В голове летали звёзды, и круги плыли перед глазами, но потом они остановились, и Кайя расслабила скрюченные пальцы, отпуская руну.

Выбраться ей помог Бёртон.

– Вы живы, миледи? – он заглянул откуда-то сверху, распахивая над ней дверь кареты лежащей на боку. Первой появилась его рыжая борода, потом огромные руки с толстыми пальцами подхватили Кайю подмышки и вытащили наружу.

– Ничего, спасибо, – она потёрла лоб и плечо.

Голова кружилась, но Кайя сразу же оглянулась, ища глазами то, что ей привиделось.

Дорога уходила влево, облако осталось позади, пряча от глаз странный мост и то, что было в нём. Дарри сидел, прислонившись к камню, держался за правый бок, и под его пальцами на одежде расплывалось кровавое пятно. Кайя потом узнала, что он запрыгнул на одну из лошадей в упряжке, чтобы остановить карету, а на повороте его выбросило, и можжевеловый сук распорол ему весь правый бок. И это был безрассудный и очень смелый поступок, который мог запросто стоить капитану жизни.

Тальд стаскивал с него одежду, пока остальные поднимали карету, не стесняясь в выражениях насчёт лошадей, тумана и айяаррских мостов.

– Вам, миледи, лучше на это не смотреть, – криво усмехнулся Дарри, его карие глаза были почти чёрными от боли, и бледный лоб покрылся испариной.

– Я… м-могу помочь, – произнесла Кайя, подойдя поближе, – я умею лечить.

Тальд и Дарри переглянулись. Леди полагалось упасть в обморок, да хоть бы после этой бешеной скачки или уж хотя бы при виде крови, раны или, наконец, полуголого мужчины. Но Кайя только хмурила лоб и разглядывала рану с любопытством старого лекаря.

– Не беспокойтесь, миледи, ничего страшного, шкуру только ободрало, да это ничего – у капитана-то шкура толстая! – ответил Тальд, со знанием дела тыча Дарри в бок пальцами.

– Ну-ка, поднажми родимые! Раз, два, три! – зычно крикнул Ард, и карета с жалобным скрипом встала на четыре колеса, хлопая сломанной дверцей.

Лошади зафыркали и заплясали, удерживаемые твёрдой рукой Арда. Подошёл Бёртон, вытирая рукавом лоб, и сунул Дарри флягу в руки.

– Ну, капитан, дурья твоя башка, как ты только жив остался?! Если бы лошади не встали, быть бы тебе вороньим кормом вон в той расщелине! И вам, миледи. На, выпей! Ежели моя настойка его не вылечит, миледи, – он поскрёб бороду пятернёй, – то рана, стало быть, неизлечима.

Он заржал, и все засмеялись, даже Дарри, придерживая рукой раненый бок. Радовались тому, что все закончилось благополучно.

Кайя смутилась, но потом принесла холщовую сумку с кистями и, достав из неё несколько пузырьков и мешочков, присела рядом с капитаном.

– Я правда умею лечить… я помогала в госпитале, и Наннэ в Обители меня учила… разному, – произнесла она негромко, так, чтобы слышал только Дарри.

Рана хоть и выглядела на редкость безобразно, в тоже время опасной не была. Но все собрались вокруг и стали наблюдать.

– Чего таращитесь? – Дарри хлебнул из фляги Бёртона и сплюнул на траву. – Боги милосердные, как ты пьёшь эту отраву! Что там случилось? Вы бы поосмотрелись, а не торчали тут, как прыщи на заднице! Простите, миледи. Что-то же напугало лошадей!

– Не знаю. Может, медведь, – ответил Тальд, прикладываясь к фляге вслед за Дарри и пропустив мимо ушей пожелание капитана уйти и заняться полезными делами.

Бёртон посмотрел вверх. Облако ушло, открыв взглядам величественный каменный мост – творение айяаррских шептунов: три полукруглых пролёта напоминали выгнувшего спину зверя, перила украшали каменные кружева, а по краям, воздев морды к небу, стояли массивные статуи волков. Кайя обернулась, вглядываясь в очертания перил, но там никого не было.

Может ей показалось? Может она приняла за чудовище фигуру каменного волка?

– Кто построил здесь этот мост? – спросила она, осторожно стирая кровь.

– Это лаарские земли, – ответил Дарри уклончиво.

– Больно? – она потрогала рёбра в нескольких местах, проверяя, не сломаны ли.

– Нет. Просто ушиб. Мне не в первой, знаю как оно…

Рёбра капитана, не смотря на отвратительную рану, были целы. Кайя хотела рассказать, что видела в облаке, но такое пристальное внимание со стороны мужчин её смутило. Они стояли вокруг, передавая флягу из рук в руки, прихлёбывая и разглядывая, что она делает, и шёпотом обсуждая это, но так, что слышно было каждое слово. И, покраснев до корней волос, она предпочла вообще не поднимать голову. Промыла рану, присыпала порошком из мешочка, что дала ей с собой Наннэ, смазала смолой, чтобы стянуть края и наложила повязку из разорванной рубахи.

Дарри смотрел внимательно, как её ловкие пальцы снуют туда-сюда со знанием дела, на её сосредоточенное выражение лица, закушенную губу и морщинку между бровей, и чувствовал, что боль отступает. Прикосновение её рук успокаивало и было приятным. А после настойки, которую она ему дала, горькой, но пахнувшей розовым маслом, даже слабость прошла. И на вкус она была уж точно лучше мерзкого пойла Бёртона.

Вблизи её глаза казались совсем уж прозрачными, точь-в-точь лесное озеро – утонуть можно, и вот так близко было заметно, что зрачки у неё то круглые, как у людей, то меняются, чуть вытягиваясь, когда она пристально разглядывала что-то. А ещё улыбка. Искренняя, доверчивая, лучистая. Глаз не оторвать…

– Ну вот, до какого-нибудь лекаря доехать сможете, а так ничего страшного нет, до свадьбы заживёт, – произнесла она и снова улыбнулась.

Сказала это, не подумав. Наннэ всегда так говорила раненым и больным мужчинам, но, наверное, капитан смотрел слишком пристально, и потому она смутилась ещё сильнее, отвела взгляд и суетливо стала складывать в сумку свои вещи.

– У вас руки в крови…

– А, это! Ничего, я в ручье помою, – она снова улыбнулась, опять отвела взгляд и, торопливо вскочив, побежала по камням вниз к воде.

Дарри натянул куртку и пошёл следом, придерживая рукой раненый бок.

– Я вас провожу. Не знаю, что спугнуло лошадей, не хотелось бы, чтобы вы повстречались ещё и с медведем.

Она присела на берегу реки, вымыла руки в ледяной воде и плеснула в лицо, чувствуя, как стоящий сзади капитан её разглядывает.

Они все её разглядывали исподтишка, и только Бёртон делал это не смущаясь, видимо, настойка, к которой он то и дело прикладывался, его бодрила и придавала смелости. И у всех у них, кроме Дарри, в глазах был один и тот же вопрос: «Кто она такая?». Поэтому, пока вокруг никого не было, Кайя насмелилась и спросила, обернувшись:

– Капитан? Вы не знаете, зачем отец велел везти меня в Рокну?

Дарри посмотрел на мост, парящий над ущельем, и пожал здоровым плечом:

– Не знаю, миледи. Он не сказал.

– С ним все хорошо? – она хоть и хотела скрыть тревогу, но всё равно голос её выдал.

– С вашим отцом? Вполне, – ответил Дарри успокаивая, – не переживайте, миледи, надеюсь, до зимы мы возьмём перевал, и война закончится. А теперь идёмте, надо успеть засветло выбраться из этого места. Не нравится мне все это.

Она встала, пошла к карете и, когда поравнялась с капитаном, он произнёс негромко:

– И ещё, миледи… – замолчал и добавил, словно извиняясь: – Кайя… я хотел сказать… спасибо.

– За что?

– У вас чудесные руки, – он сделал паузу и произнёс тише, – и за то, что лошадей остановили. Вы спасли нам жизнь.

– Как вы… узнали? – она снова вспыхнула, и смущение сменил испуг.

Дарри приложил палец к губам и добавил шёпотом:

– Я никому не расскажу.

Она не ответила, только, подхватив подол, торопливо направилась вверх по склону.

К закату они добрались в Брох. Но всю дорогу ей казалось, что из каждой расщелины, с каждой скалы или дерева на неё смотрят красные зрачки страшных глаз из тумана.