Текст книги "Утраченный покой"

– НЕНАВИЖУ!!! МРАЗЬ!!! – я попыталась в крике выплеснуть хоть часть раздирающей меня ярости.

Я горела и сгорала в этой ненависти.

Ничто не могло её остановить, не за что было зацепиться.

Я умирала.

Умирала в огне ненависти.

Две искры в сердце и рацио сопротивлялись разрушающей черноте, охватившей меня. Я могла думать, несмотря на чёрно-багровый костёр, которым стало моё тело. Избавиться… Как же избавиться от этой ярости? Убить! Убить его! Я не смогу жить с этой ненавистью. Не смогу. Как исторгнуть её?

Я догорала, теряя последние крохи силы, мысли путались, последним отчаянным усилием я выкрикнула клятву и вместе с ней попыталась вытеснить из себя жрущую меня черноту.

– Клянусь жизнью убить отца при встрече!

Мир пошатнулся, как от удара огромного колокола. Чернота – ненависть и ярость – вышла из меня и уставилась невидимыми глазами, как живое существо. Прицениваясь, сдержу ли я клятву, отдам ли ей жизнь Винье, или всё же лучше забрать мою. Я выставила руку, защищаясь от неё.

– Клянусь. Убить. При встрече, – словно растолковывая ей, произнесла я. А затухающее сознание выдало образ стилета, который я воткну в его гнилое сердце. Чернота ухмыльнулась и собралась в одну точку, нет… Не точку – стилет.

На этом всё. Сознание погасло.

***

Я пришла в себя от крови. Кто-то поил меня кровью. Зачем? Нет, я не хочу. Тепла! Дайте мне Света и Тепла. Я не хочу этой отравленной обжигающей крови. Но она всё лилась в меня, заполняя пустоту. Хозяйничала.

Я открыла глаза. Седрик. Надо мной.

– Очухалась, розочка. Что ж ты натворила, глупышка, а? – ласково произнёс он. Но тон мне не понравился, в интонации читались голод и угроза. – Чуть не истаяла, дурочка.

– Отпусти, – мне всё же удалось это произнести, хоть и еле слышно. Глаза полуволка раздражённо сузились.

– Куда тебя отпустить? Ты подыхаешь. Мне пришлось покормить тебя.

– Хватит. Больше не надо.

– Ты не соображаешь от опустошённости. Мне виднее, надо или не надо!

– Х-х… – челюсти сомкнулись. Он мысленно отдал приказ силе, чтоб я заткнулась – и я заткнулась. Ведь во мне сейчас только его сила, своей нет.

В глазах Седрика мелькнуло что-то похожее на раскаяние. Мгновения, превратившиеся для меня в часы, в нём шла борьба, он понимал, что поступает плохо, что нельзя меня, пустую, накачивать чуждой тёмной силой, но…

Холодное красивое лицо вдруг стало звериной маской.

– Так надо! Раз это случилось, значит, так надо! – выкрикнул он, пытаясь оправдаться не передо мной, пред собой. – Просто… Просто… – ложь не хотела сходить с его губ. К кормлению то, что он собрался делать, не имело никакого отношения.

– Сама виновата, меньше дразнить надо было, – прорычал он, и я почувствовала, как сдёргивают, рвут одежду на мне.

Оставаться в сознании не было никаких причин.

***

Меня утопили. В крови. Она была всюду. Во мне, вокруг меня. Давила на грудь. Не давала дышать. Но я думаю, значит, я не мертва.

Но пошевелиться я не могу.

«Ты заплатила за вс-с-сё, – раздался знакомый голос из ниоткуда. – С-спус-стила лавину, запус-стила цепь с-событий».

Этот голос как будто что-то освободил, и я почувствовала своё тело, поняла, что могу пошевелиться, открыть глаза. Что я и сделала.

Холодный, сумеречный предрассветный свет проникал в окно.

Рядом раздавались какие-то странные звуки. С трудом перевалив непослушное тело набок, я увидела Седрика. На полу. В конвульсиях. Я такое уже видела, и не надо было напрягать не работающее сейчас vis-зрение, чтобы понять – его терзает Страж.

Всё правильно. Клялся, что не причинит мне зла. А причинил. Во что он меня превратил, накачав, пустую и беззащитную, своей чёрной силой? Смогу ли я восстановиться? От этих вопросов бросило в холодный пот.

Без малейшего сожаления или сочувствия я смотрела на его муки. Вдруг пришло понимание: он не умрёт. Я не желаю ему смерти, но и не прощаю, значит, Страж будет приходить в сумеречный час, пока этот статус-кво не изменится в ту или иную сторону. Стоит Седрику причинить мне вред или злоумышлять против меня, и жизнь его оборвётся. А если я прощу его или восстановлюсь, а я не прощу, если… пока не восстановлюсь, то Страж прекратит свои визиты.

В дверь кто-то ломился и, наконец, выбил. В комнату ворвался Руман, увидел Седрика и бросился к нему. Он не видел Стража, и ничем не мог ему помешать, а Мститель, в свою очередь, никак не трогал волка.

– Что ты с ним сделала? – рыдая, спросил он.

– Я? Ничего. Что он со мной сделал? Спроси его, – край солнца показался над горизонтом, и Страж исчез.

Руман зарычал.

Мутные от боли глаза Седрика прояснились.

– Нет, Руман, нет, – тихо простонал он. – Пати, прости меня, прости, умоляю. Я не владел собой, – он пополз на брюхе, подтягиваясь ослабевшими руками. – Полнолуние… Зверь взял верх над разумом… Прости.

Я смотрела на него, онемевшая от удивления. На что он надеется? Придурок!

Откуда только силы взялись.

– Простить тебя?! Я на это не способна! – и заехала пяткой в лицо, он как раз добрался до края кровати.

Руман бросился ко мне, но получил кулаком в живот. Кулаком и силой Седрика.

Они валялись рядышком на полу, с невыразимым ужасом глядя на меня.

– Да! Да, Седрик! Полюбуйся, что ты натворил! Во что ты меня превратил! Мразь и клятвопреступник! Неблагодарная никчёмная тварь. Не будет тебе прощения, не жди! Хочешь прекратить страдания – убей себя! Понял?!

Ошалевший Руман с удивлением и надеждой взглянул на своего господина, как бы прося заверить, что всё сказанное мною – ложь.

Но нет. Это была чистая правда. И Седрик не мог этого отрицать.

Я схватила какие-то штаны и рубашку и пошла прочь. Вновь я ухожу из дома Седрика, как и много лет назад. Но теперь я проиграла. Мы оба проиграли.

Волки не пытались меня остановить, шарахаясь при моём приближении. Я их пугала, они не хотели верить тому, что видели и чуяли.

Взяв чью-то машину, я поехала прочь. Дороги не помню совсем. Сознание как будто выключалось.

Я не могла думать.

Как только я начинала думать о происшедшем, мне становилось плохо, начинала клубиться ненависть к тому, кто предал моё доверие и дружбу. Ненависть могла заставить пожелать ему смерти от всего сердца, а во мне ещё оставалось достаточно разума, чтобы противиться этому.

Я как будто разделилась надвое. Одна часть, сильная и чужая, ненавидела всех, требовала крови и отмщения, вторая, слабая, бессильная, – это я прежняя. Эти две части боролись за меня, за моё тело и мои поступки, как греко-римские борцы – сцепившись намертво, упёршись в землю, зная: кто дрогнет, тот и будет на лопатках. Тот и истает.

«Я прежняя» была слишком слаба. Всё, на что меня хватало, это не дать мне теперешней стать ещё хуже, ещё сильнее и загасить эти искры, этот занудный голос, не дающий мне проклясть этого полу-пса, как он того заслуживает.

Очнулась я на крыше какой-то старой высотки, кругом, как суровые стражи, стояли стеклянные небоскрёбы. Я жалась к башне лифта, но солнце палило нещадно, и спасения от него не было.

Солнце… Свет… Тепло…

Не радуют, не несут покоя. Они лишь немного усмирили мою тёмную часть. Не получается назвать это половиной, темноты во мне раз в двадцать больше, чем света.

Но благодаря солнышку я очнулась, прекратила борьбу с собой не на жизнь, а на смерть, и задумалась. Как быть? Час, два – и солнце начнёт терять силу, а я вновь погружусь в бессознательное состояние борьбы. Как это ужасно – не помнить себя. Не помнить, как здесь оказалась и что вообще делала несколько часов. Как избавиться хоть от части того, что Седрик в меня влил? Не пожалел, сука, силы. Если бы не клятва и не Страж, я бы сейчас сидела у его ног, как комнатная собачка, у меня не было бы шансов – его сила руководила бы мной, как марионеткой…

В глазах потемнело, из горла вырвалось рычание, а в руке оказалось что-то обжигающее и, тем не менее, правильное и уютное.

Я в ужасе уставилась на руку, в ней был стилет. Тот самый. Моя Ненависть.

Когда он появился, кровавая пелена спала, как будто ему, стилету, не нравилось, что во мне хозяйничает чужая сила.

– «Ты поможешь мне?» – робко спросила я его.

– «Если ты захочешь», – пришёл ответ.

Я не спешила сказать «да, хочу», что-то подсказывало, что нельзя заключать такую сделку. Нельзя давать стилету-ненависти ещё больше силы и власти, чем он взял, выпив меня до дна.

– «Как знаешь…» – и он втянулся в руку рукояткой вперёд, как нож в хитрые воровские ножны.

Но он всё же помог мне, погасил вспышку, которую я так неосторожно вызвала. Теперь я постаралась быть умнее и думать исключительно о деле.

Увы. Я была в тупике. Просто выплеснуть грязную бурую силу вкуса крови я не могла, она была не моя и совсем меня не слушалась. Хуже того, чем дольше она была во мне, тем больше пропитывала меня. Это как пятно – не смоешь сразу, потом вовек не вытравишь. Обычно в подобных ситуациях наращивают свой, родной vis, и он выедает чуждый.

Но я была искалечена.

Я не могла работать со своей привычной силой.

Как?

Как мне показаться на глаза Лиану? Да нервный флерс и умереть может от такого. Пижма! Пижма точно умрёт… Эта мысль упала с глухим стуком, и я тут же постаралась отвернуться от неё, забыть. Флерсы, мой самый ценный и самый сильный источник, сейчас бесполезны.

Тони и Шон. Но вот беда – их сила чистая, зелёная и красная соответственно, без белой примеси. И та бурая дрянь во мне замечательно усвоит подпитку и лишь укрепится, если я от них покормлюсь.

С людьми-мужчинами та же проблема. Секс из светлого и радостного может легко превратиться в топливо этой грязи.

Вик…. Пожалуй, он единственный мог бы мне помочь.

А если нет? Если, увидев меня такой, он не выдержит, сломается и изменит своё отношение ко мне? Или грязь во мне возьмёт вверх, и я сама всё испорчу и оттолкну его?

Нет. Я не могу рисковать Виком и тем, что между нами есть. Или было.

Сама? А как же я справлюсь с этим сама?

Я билась в сетях сомнений и страхов, не находя выхода. Солнце неумолимо ползло на запад к горизонту, наполняя меня тоскливым ужасом. Как мне ночью остаться в разуме? Как? Как вообще пережить эту ночь? Дальше будет чуть легче, но как сейчас выстоять на острие ножа и не упасть?

Выхода не было.

Я вцепилась в какой-то кабель, решив, что главное – никуда не уйти с этой крыши, главное – оставаться здесь всю ночь. Тогда может быть, я не наделаю глупостей и не потеряю себя окончательно.

Надо думать только о том, как я держусь за кабель, и всё. Держусь за него, и всё. Ничего больше нет. Только этот толстый, грязный кабель на воняющей битумом крыше. И всё.

Я впала в ступор, не полное беспамятство, но и не в разуме. Сидела и смотрела на свои руки, держащиеся за кабель… Темно… Стало совсем темно, но я всё же различала свои руки.

– Пати… Пати… – бархатный вкрадчивый голос, но отчего-то он напоминает восковой плод на витрине. Раньше экзотические фрукты окунали в воск и выставляли для привлечения покупателей; плод гнил, но это не было заметно, пока не растекалась зловонная лужица или кто-то неосторожно не брал его в руки. Голос был таким же: красивым и гнилым.

– Пати…

К моей руке, держащейся за кабель, прикоснулась белая ладонь; меня передёрнуло от брезгливости: никакая змея не может быть столь противной, разве что мёртвая и гнилая.

– Я принёс тебе спасение. Рисковал собой ради тебя, – раздражённо продолжил голос. – Посмотри!

И другая ладонь схватила меня за подбородок и развернула голову.

Я пискнула от брезгливости и даже бросила кабель, чтобы отбиться от него.

– Не прикасайся ко мне!

– Хорошо-хорошо, – он поднял руки, будто сдавался. – Вот, – белая рука указала чуть в сторону. – Это тебе. Это твоё спасение.

– Что это?! – какой-то пластмассовый ящик с ручками… переносной холодильник.

– Святая вода. Там святая вода. Сильная.

Святая вода… Святая… Сила Единого! Да!

Я бросилась к ящику, как голодная собака к кости, и чуть не опрокинула его – крышка была заперта и не открылась, когда я дёрнула.

– Осторожнее! Разольёшь. Там чаши.

В конце концов, я открыла и увидела шесть серебряных кубков с водой.

Спасение? Или смерть?

С трудом отведя взгляд от чаш, я взглянула и, наконец, увидела того, кто принёс их.

Франс.

Я не настолько обезумела, чтобы не понимать – выпив святой воды, я буду беспомощна, как никогда ранее. А вампир не то существо, перед которым можно быть беспомощной.

– Зачем ты здесь?

– Меня уговорили помочь тебе, – неохотно ответил он. – Тебе надо поспешить, сутки истекают, и тогда…

Тогда Седриковская дрянь впитается, и святая вода так запросто её не выест – увеличится риск моей смерти.

– Поспешить? Зачем ты здесь?!

Лицо вампа дрогнуло от гнева, но заговорил он спокойно.

– Я здесь, Пати, потому что ты мне нужна. Мне, Дьявол всё побери, нужен белый универсал в городе! А наш безмозглый заигравшийся с блохастыми глава превратил тебя в кусок дерьма! И это во время осады! Мы в осаде! Все только и ждут, чтобы мы дрогнули. Нью-Йорк – слишком лакомый кусок, и только ваш загадочный альянс сдерживал и божков, и наших от войны за него.

– Я поверю лишь клятве, – устало произнесла я. – Клянись, что не возьмешь мою кровь и не дашь свою. Что не причинишь вреда и поможешь набраться сил.

– Клянусь своей кровью, дающей мне власть, что не отопью твоей крови и не напою своей. Клянусь помогать тебе, пока ты не восстановишься.

И опять воздух дрогнул, как от беззвучного удара колокола.

Я тупо сидела в попытке понять, не упустила ли я чего, не осталось ли лазейки для мертвяка. Но голова не работала.

Я достала кубок, осторожно поднесла ко рту и пригубила. Святая вода жглась в разы сильнее обычного, но это, несомненно, была сила Единого. Я принялась пить, глотая быстро и жадно. Пока не испугалась, пока не стало совсем плохо.

Серебро с глухим стуком выпало из рук на мягкую грязную крышу.

– Поможешь мне выпить всё. Вольёшь, – приказала я вампу, не глядя на него, поскорее поднося к губам следующий кубок.

Ещё кубок. И ещё. Нарастала паника и боль. Я умру…. Я умру – и пусть. Лучше смерть, чем такое существование.

Пятый я разлила – руки дрожали. И не только руки, меня била дрожь, сравнимая с судорогами. Бурая грязь норовила опорожнить желудок и тем спастись, но я держалась. Уронив кубок, я каталась по крыше, зажав себе рот. Нет, я не выплесну своё спасение обратно. Не дождёшься. Часы это длилось или минуты, но борьба vis внутри меня начала ослабевать, вернее, грязь слабела, теряя контроль над телом. Сила Единого хозяйничала, словно невидимая рука внутри меня, собирая и отбирая любой vis, до которого дотягивалась. Я стремительно теряла силы, простые жизненные силы, благодаря которым существо двигается, смотрит, говорит…

Я увидела его, нереально красивого блондина, падшего ангела… «Вот каким его видят люди».

– Влей… последнее, – прошептала я.

Он склонился надо мной, а за ним тёмно-серая тень с могучими крыльями…

***

Холодно… Как же холодно. И пусто. И сумрачно. Этот сумрак был ничем не лучше тьмы, он так же, как и она, таил и укрывал свои порождения.

Мне здесь не место.

Я огляделась, но не увидела ничего, кроме клубов тумана. Безотчетно прижала руки к себе и дотронулась до шеи.

«Заплатила за всё», – горько подумалось мне, избавилась от ошейника-клятвы. Такая большая цена… Что же я выкупила ею?

Вдруг туман зашевелился, и рядом со мной появился… Это его крылатая тень была за Франсом. Я всмотрелась в него и поняла – этот тот самый Отшельник. Вампир-одиночка.

– «Я не вампир», – беззвучно произнесло существо. Мужчина, высокий, худой, но сильный, безумно уставший, завёрнутый в крылья летучей мыши, как в плащ. Лысая голова с острыми ушами, жёлтые глаза и клыки не вызывали страха. Тот, кто настолько устал и несчастен, не может напугать.

– «Зря ты меня не боишься. Я ведь могу оборвать твою жизнь».

– «Но ты не можешь оставить меня тут навечно. Остального я не боюсь».

Подобие улыбки мелькнуло и тут же пропало. Он был по-своему красив, этот… демон?

– «Кто ты?»

– «Я Страж Равновесия, Сплетающий Нити», – устало представился он.

– «А что я здесь делаю?»

– «Ты на грани смерти, и я несу тебя в своё убежище. А Убийца пытается спасти твоих друзей».

– «Друзей? Тони и Шон, да? Что с ними?»

– «Ты не уверена, что у тебя есть друзья?»

– «У меня есть друзья, – твёрдо ответила я. – И их немало. Я уточняю, которые из них».

Опять промельк улыбки.

– «Да, Пёс и Несдающийся. Не волнуйся, у них свой путь, и им надо его пройти или упасть».

Меня захлестнули обида и горечь: этому существу не понять меня. Ему всё равно, пройдут они или упадут. А мне нет!

– «Как они сейчас? Скажи, пожалуйста».

– «Живы…»

Ну хоть что-то. Я стояла, зябко обхватив себя руками.

– «Ты хотела знать, что ты выкупила такой ценой…»

– «Да».

– «Теперь будущее в твоих руках».

– «Чьё будущее?»

– «Многих, очень многих».

Я посмотрела на свои руки. Правая обычная, только бледная и вся в царапинах и синяках, а левая… Левая почернела и стала полупрозрачной… Стилет был виден хорошо, и он смотрел на меня, как хищник из логова, мол, я-то дома, а вот что ты собираешься делать?

Всхлипнув, я подняла глаза на Стража.

– «В этих руках будущее?» – и я протянула ему свои руки. Но его ничуть не взволновало увиденное.

– «Да. В твоих руках».

«Может, лучше умереть», – мелькнула мысль, и Страж, прочитав её, полыхнул глазами.

Пижма, Лиан, Шон и девочки-флерсы… Тони, Ники, Венди, Эльвиса… Город, оставшийся без защиты… Город в осаде.

«Всё! Всё! Я всё поняла!» – пискнула я от обрушившегося на меня понимания.

Будущее в моих руках, не будет меня – не будет и будущего. Слишком многие связали свои жизни с моей. Люди и divinitas… некоторых я даже не знала.

Но… кого-то не хватало.

– Вик! – крикнула я в голос. – Почему я не вижу Вика?!

– «Ты знаешь ответ», – так же спокойно и устало отозвался Страж.

У меня волосы на голове зашевелились, а воздух застыл в горле.

– «Нет!!!»

– Вы не смеете отбирать его! Не смеете! – кричала я. – Никакая клятва не даёт вам на это права. Я отвечаю за всё! Только я! При чём тут он?!

– «При чём тут ты?»

– «А?..»

– «Он умирал. Полный жизни и несбывшихся надежд. Полный горя и ненависти к своим убийцам. И я пришёл. У него ещё есть время. Немного».

– Он белый! – выкрикнула я. – Белый!

– «Он белый с тобой. А для некоторых он сама Смерть. Он будет хорошим Стражем, хорошим Сплетающим. Он уже тонко чувствует Равновесие… – и еле слышно добавил. – Но пока ещё слишком привязан к Жизни и Свету».

Мой Вик превратится в такое же несчастное бесстрастное чудовище?! Нет!!!

– Ты не имел права заключать эту сделку!

– «Отчего же? Он был один. Никого над ним и рядом с ним не было».

Я застонала. Вик не веровал, и меня ещё не было рядом с ним.

Никто его не защитил, не образумил, не спас.

– Сколько у него времени? – чужим голосом, сдавшись, спросила я.

– «Пока ты его держишь», – и в жёлтых глазах бледной тенью мелькнуло лукавство.

Ну да, Страж надеялся, что, узнав такое о Вике, я разлюблю его. Мне будет слишком больно его видеть и знать, что ждёт его. Знать, что он по молодости и глупости уготовил себе, и что творит сейчас.

Но нет! Я подняла голову и с вызовом уставилась в прозрачно-жёлтые глаза.

– Не дождёшься!

Лукавая искра и приглушённое:

– «Так-то лучше».

Туман заклубился, и я стала падать, проваливаясь в забытьё.

***

Темнота и Холод.

Холод и Темнота.

***

Тепло. Живое тепло. Ах, как хорошо. Пёсик, хороший пёсик, ты пришёл вывести меня отсюда, из этой темноты? Не скули, не бойся, мы выберемся. Мы выберемся, мой хороший…

Тьма, холод, и только большой пёс испугано жался ко мне и скулил. Меня тащило куда-то вниз, а пёс не давал этому потоку меня унести. Я обхватила его поплотнее, стало теплей и как-то легче. Но всё равно выбраться из тьмы я пока не могла.

– Ты только не уходи, останься со мной, – просила я. – Видишь, пока мы вместе, никому из нас ничего не угрожает.

Время шло, и пёс начал замерзать, несмотря на длинный тёплый мех. Ему было холодно и страшно. Мне надо отпустить его, иначе он пропадёт – поняла я и нехотя разомкнула объятия.

– Уходи. Уходи, откуда пришёл, иначе сгинешь. Незачем нам обоим здесь пропадать.

Пёс заскулил и лишь сильнее прижался.

– Ну, уйди же, – чуть не плача, сказала я. – Я знаю, ты можешь выбраться отсюда без меня.

В ответ он замолчал и придвинулся ко мне со всей решимостью, на какую был способен.

Не уйдёт… Я снова обняла его, стараясь согреть, но какая из меня грелка, внутри всё заледенело от холода. Пёс принюхался к левой руке и испугано скульнул. Я вспомнила, во что превратилась моя рука из-за стилета.

– Пахнет, наверное, мерзко, – сказала я ему, – и выглядит не лучше…

И постаралась подальше отодвинуть руку и гладить его лишь правой.

Так прошло ещё сколько-то времени. Время шло как-то странно, как ему вздумается, скачками и зигзагами.

Вдруг откуда-то потянуло ванилью и корицей, какие хорошие, ласковые ароматы. Мы с псом принюхались… Тьма стала отступать… Вот мы уже посреди ночной пустыни. Звёзд нет, но всё равно что-то видно, я, наконец, вижу пса, и до меня доходит, что это Тони. Пёс уставший и больной, на нём странный, не идущий ему, ошейник с блестящими девчоночьими висюльками.

На груди запеклась кровь.

– Тони, ты ранен?

Вместо ответа он лизнул меня в лицо.

– Выбирайся отсюда, Тони, пожалуйста, – попросила я.

Пёс глянул мне за спину, увидев кого-то. В его глазах отразилось облегчение, и, лизнув меня ещё раз, он растаял.

Я обернулась, зная, что увижу Шона.

Невысокий, широкий в плечах, он подошёл, и я онемела. Он был весь оплетён какой-то шипастой сбруей, терзающей его. Я не видела всего и… трусливо радовалась своему неведению. Кандалы на руках и широкий удушающий ошейник уже не шокировали.

– Свет моей жизни, – обратился он, и я поняла, что он до сих пор думает на абсолютно чуждом, возможно, уже мёртвом языке. – Ты помнишь, что нельзя поддаваться мне?

– Да.

– Дай руку.

Я протянула здоровую правую, пряча левую, но Шон заметил.

– Можно мне посмотреть?

Я нехотя протянула левую, она уже выглядела иначе, не прозрачной, а иссушенной, и стилет прижимался к плоти, будто его держали невидимые ножны.

– Убийца богов снова пришёл в этот мир… – грустно произнёс он и выпустил больную руку, затем бережно и нежно приложил к губам мою здоровую ладошку. В меня потёк горячий обжигающий поток, и тут же тело скрутило от похоти, а с губ сорвался стон боли и наслаждения. Легко вырвав ладошку, я свернулась калачиком, отвернувшись от Шона, пытаясь справиться с бушующей силой.

– Ты умеешь, ты легко справлялась, Свет моей жизни. Ведь это лишь капля. Вспоминай-действуй-борись.

И действительно, чего это я… Перестав сопротивляться и сражаться, я позволила силе пронизать своё тело, сконцентрировавшись лишь на сохранении контроля над ним. Это было сладко и приятно, я оседлала силу, а не она меня. Стало намного теплее и светлее.

– Я готова принять ещё, – обернувшись к инкубу, произнесла я, но он сидел на корточках, закрыв лицо.

– Шон, – позвала я.

– Свет… Не хочу, чтоб ты видела-знала меня. Зачем? Зачем столько света?

– Шон, не бойся, каким бы ты ни был, я люблю тебя как друга, соратника и опору.

Он чуть раздвинул ладони, и показались жёлтые змеиные глаза, они дико смотрелись на вполне человеческой бритой голове.

– Ты голову брил, – ляпнула я, что пришло на язык. От удивления он провёл рукой по макушке, тем самым раскрыв лицо.

Да… Ну длинные ноздри без носа я уже видела, а вот рот раньше был заткнут кляпом, и теперь могла рассмотреть пухлые и очень подвижные губы. Слишком подвижные для человеческих. Я робко коснулась их… Из-за их мягкости и подвижности рот казался беззубым. Шон вздохнул и, чуть запрокинув голову, открыл рот – зубы были, но не все, на месте клыков были провалы. Вдруг клыки появились. Подобно змеиным, они были прижаты к нёбу, и теперь встали на место. На каждом была ярко алая, искрящаяся капелька силы. Я аккуратно сняла этот аналог яда. Любуясь двумя драгоценными каплями, всё же не смогла устоять против соблазна и сунула палец в рот. Во мне всё будто взорвалось, нахлынула нестерпимая жажда прикосновений, и я была готова кричать от плотского желания. Колени подкосились, я рухнула на песок.

Опять позволила силе бушевать, сохраняя контроль над телом, оставаясь неподвижной. Когда сладкая истома наполнила меня, я, наконец, открыла глаза и взглянула на Шона. Уродец сидел, скрючившись, подтянув колени к лицу, положив на них локти, а ладони на макушку, поза прячущегося. Глаза грустно наблюдали за мной.

– Шон, – встав на четвереньки, я приблизилась, он инстинктивно попытался отодвинуться. – Ну перестань меня бояться, пожалуйста. Да, рука ужасно выглядит, и стилет этот страшный… но ведь это же я.

Он сокрушённо покачал головой.

– Ты такая чистая-невинная, Свет моей жизни, а я грязный-мерзкий урод-чудовище. Проклятая тварь.

Что на такое можно ответить? Я крепко взяла в ладони его голову, заглянула в испуганные глаза, в них отразился кто-то белый и красивый… Я?

– Ты мой друг, соратник и опора. Мы вместе. Какая я, такой и ты.

И я нежно поцеловала глаза с узким зрачком, ведь они выражали чувства так же, как и человеческие. Эти тонкие, трепещущие провалы ноздрей, дающие совершенный vis-нюх, эти мягкие и нежные губы… Его зрачки расширились, и он вспыхнул.

Тепло и свет полились в меня, как живая вода….

Я открыла глаза и увидела Шона, обычного бредпиттистого Шона, и дико огляделась. Большая пустая комната с огромными грязными окнами, за которыми виднелись небоскрёбы.

Реальность. Фух…

В беспокойстве я села и повернулась, стараясь увидеть всё…. Тони спал чуть поодаль, свернувшись калачиком, в старом разваленном кресле, лицо было осунувшимся и больным. Я перевела взгляд на Шона.

– Что случилось? – просипела я.

– Ты ничего не помнишь? – ужаснулся он.

– Помню. Всё помню. Что с вами двумя случилось?

– Много чего, – с грустной улыбкой ответил он. – Прости нас, мы тебя подвели.

– Ой, не начинай, – раздражение хлестнуло девятым валом, и я испуганно замерла. Нет, я и раньше раздражалась, но чтоб так…

Я посмотрела на левую руку, закатав рукав; она казалась вполне обычной, если не смотреть vis-зрением.

– «В тебе причина?» – спросила я, но стилет не ответил.

Шон терпеливо и немного испуганно ждал, пока я разберусь с собой. Этот его испуг бесил меня до зубовного скрежета, но я достаточно владела собой и не демонстрировала своих чувств.

– Принеси мне воды.

Когда он ушёл, я постаралась взять в себя в руки. Это пройдёт, уговаривала я себя. Пройдёт. Остаточное явление от отравления Седрика. Трень! Уткнувши лицо в руки, я застонала. Седрик тут ни при чём. Это моя новая сущность такова. И как мне с этим жить?

Шон принёс стакан воды, я понюхала и отдала обратно – от неё несло железом.

– Прости, ничего другого здесь нет, – осторожно произнёс он.

Я потёрла виски.

– Шон, я немного не в себе.

Он молча кивнул.

– Что ты знаешь о… о том, что у меня в руке?

– Они приходят в этот мир из-за великой ненависти и не уходят, пока не получат своего.

– Что он со мной сделает? – нетерпеливо переспросила я. Если дальше будет хуже, то я не выдержу.

– Пати, – Шон заглянул мне в глаза, – он часть тебя. Не больше, но и не меньше.

– Часть меня… – заворожённо повторила я, стараясь до конца вникнуть в смысл этих слов. Значит, он не может управлять мной, а вот я им могу.

Стало намного легче.

– Я плохо пахну? – поинтересовалась я. Посмотреть внутрь себя vis-взглядом я не могла, не было ни сил, ни должного спокойствия.

– Рука пахнет плохо, а ты нет. Ты почти не пахнешь. Пуста.

Я вздохнула.

– Где взять силы? Лиан… У него будет истерика недели на две, – зло вырвалось у меня.

– У Лиана – да, а вот у Пижмы – нет, – осторожно парировал Шон.

– Пижма не генерирует, – мрачно ответила я. – А даже если бы и мог делиться силой. Как мне вернуться домой? Или как его притащить сюда? Кстати, где мы?

– В Бруклине.

– Нет, тащить сюда флерса нельзя.

– Может, хоть кошку вашу принесу, фамилиара?

– Ну попытайся, если это глупое и наглое создание тебе позволит.

– Она не глупая, – еле слышно возразил Шон. Я улыбнулась: он всё так же защищает тех, кто слабее.

– Иди ко мне, – попросила я. – Думаешь, мне можно сесть к тебе на колени и держать за руку?

– Лучше я сяду рядом, – и он расположился на диване, обняв одной рукой, а вторую отдав мне.

Я принялась бездумно водить по его ладони пальцами, собирая силу.

– Расскажи мне, – вспомнила я. – Расскажи мне всё с момента нашего расставания в здании Седрика.

Шон привычно вздохнул, собираясь с мыслями.

– Пока шёл совет, Грей отлучился. Болтал с Руманом, они друзья, оказывается. Были. По завершении совета я пошёл его искать и нарвался на седриковских волков. Сделать они ничего не сделали, не решились, но времени отняли уйму. Я понял, что не успеваю, что divinitas уже расходятся и вы можете начать искать нас, и только я собрался выйти на связь, как… Почувствовал, что вы умираете. Бросился к выходу, но мохнатые твари заперли этаж, просто чтоб досадить мне. Когда выбил дверь, вас уже не было слышно. Я бросился по лестнице, этаж, где вы были, я вычислил, но на входе в него стояла она… та сука. С пистолетом. И выпустила в меня Тьма знает сколько пуль. Мне повезло, что она чуть замешкалась с первым выстрелом и я успел стать… неплотным. Все пули прошли сквозь, ни одна не застряла, но всё равно силы потратил столько, что отключился. Пришёл в себя под утро безумно голодным. Рядом был Грей. Мы были в подвале. Они заперли своего товарища с раненым инкубом, – в его голосе прорезался гнев и презрение.

– И? – с замиранием сердца спросила я.

– Он сам был ранен, точнее, сильно избит. Но я не мог ни о чём думать, пока хоть чуть не покормился. Не стал его ни о чём спрашивать, просто навёл на него морок, прикинулся Ники.

– Но он потом понял, что это был ты?

– Понял. Но он знает, что выбора не было. Ни у него, ни у меня. Когда солнце поднялось, нас выпустили. Просто выпустили, не сказав ни слова. У них были пистолеты – если бы не оружие, мы бы вытрясли из этих шавок правду. На выходе нас встретили Венди, Ники, Эльвиса и Фрешит. Это было очень кстати. Мы оба еле держались на ногах. Девочки и Фрешит занялись Тони, а Эльвиса – мной.

– Почему она тебе помогает?

Он пожал плечами.

– Может, я для неё приключение и лекарство от скуки, а может, это помогает ей зацепиться, стабилизироваться. Она чересчур… мобильна, потому и тянется к тебе, ты будешь её стержнем, её опорой.

– Мобильна? Опорой? В чём?

Он опять вздохнул, подыскивая слова.

– Она способна вызвать любые эмоции. Но вызывая, и сам их испытываешь, пусть и не в полную силу, отголосками. Ведь так?

Я кивнула.

– Ну вот она и тонет в них. В эмоциях. Но она умеет сохранять внешнее спокойствие.

– Как сумасшедший, прикидывающийся здоровым, – подхватила я.