Текст книги "Утраченный покой"

– Фрешит вызвал меня, чтобы поговорить о Ники. Ники с младенчества осталась без печати принадлежности, и кто знает, сколько ей на самом деле лет… В общем, Фрешит и сам пережил что-то подобное и думал, что я… Он сказал, что нам надо помочь ей, – я всё никак не могла произнести самое главное. – Он думал, что я всё знаю и понимаю. А я отгораживалась от понимания, как могла.

– Понимания чего? – Тони, как всегда, был прямолинеен.

– Винье убил флерса Календулу, мою мать затравил вервольфами за то, что они любили друг друга. А меня оставил без печати принадлежности, уготовив судьбу Ники.

Я ещё никогда не видела, как лицо Тони превращается в бесстрастную маску, а в глазах появляется холод смерти.

– Ясно, – обронил он.

– Ненависть чуть не сожгла меня, но я смогла её локализовать, породив вот это. Конечно, это стоило мне абсолютно всех сил. Седрик нашёл меня такой, дальше вы знаете.

– Какой ур…

– Тихо, – шикнул инкуб на Тони.

Правильно, то, что Седрик урод, я знала прекрасно, но грядёт война вампов, и кто-то должен блюсти режим секретности, подчищая за взбесившимися трупаками.

– Давайте, я съезжу, привезу Кисс, – вернулся к насущным проблемам Шон. – Тони надо повидаться с девочками, они его долечат, и он вернётся.

«Что ты раскомандовался?» – эта ядовитая мысль чуть не сорвалась с губ. Я опять принялась тихо плакать от бессилия. Я не хозяйка сама себе, не хозяйка. Чужие мысли приходят в голову, и им надо сопротивляться.

– Да, Шон, конечно, хороший план. Но уже вечереет, ты не успеешь засветло.

– Оставить тебя одну, ночью? Нет, – вмешался Тони.

Я стиснула зубы, чтобы не рявкнуть на него.

– Поверь, мне ничто не угрожает здесь. И лучше мне пробыть эту ночь в одиночестве и дождаться вас утром полными и с подкреплением.

Тони открыл рот, но Шон его опередил:

– Не спорь.

Инкуб встал и вышел из комнаты, вернулся с тем самым пистолетом-автоматом, что был у Эльвисы.

– На случай нападения мертвяков… Держите.

Я осторожно приняла оружие и положила рядом с собой.

– Шон, ты ночь пересидишь где-то, или тебе необходимо кормиться?

– Надо кормиться, – осторожно ответил инкуб.

– Я боюсь за тебя, vis-вензель стёрся.

– Так оближи его, – буднично предложил Тони.

– В смысле?

– Оближи ему лицо, и на нём будет твой запах, – растолковал он.

Да уж… Но лучше так, чем совсем ничего. Я нетвёрдо встала на ноги и подошла к инкубу, на секунду растерялась, а потом коротко лизнула в щёку, ещё и ещё.

– Как кошка, – сокрушённо прокомментировал Тони.

Отчего-то от этой реплики у меня потеплело внутри, и я даже рассмеялась. Есть нечто постоянное и неизменное во всём этом безумии, и это хорошо. Отсмеявшись, я лизнула другую щеку и лоб, а затем и кончик носа, из чистого озорства.

– Жду вас завтра утром.

Тони нагло чмокнул меня в щёку, а Шон попрощался лишь взглядом, и входная дверь с лязгом защёлкнулась за ними.

Оставшись одна, я бродила по пустому, заброшенному пентхаусу, знакомясь с территорией, так сказать, и проверяя, закрыты ли окна. Свои мертвяки не полезут, но кто знает, вдруг детройтские окажутся сверхоперативными. Франс летает, значит, на это способен не он один. Интересно, увижу ли я этой ночью хозяина жилья? И боится ли он света?

– Не боюсь.

От страха я плюхнулась на попу, правда, успев обернуться назад. Страж-Отшельник в реальности был очень похож на свою сущность, только уши нормальные, да клыков и крыльев нет. Давно он тут?

– Давно. Не хотел пугать твою семью появлением, – ответил он на сумбур в моей голове. Его реальный голос был глубоким и бархатным, но таким же горьким, как и мысленный.

Прочитав и эту мысль, он еле заметно грустно усмехнулся.

– Прекрати читать мои мысли! – вспылила я.

– Не могу. Я читаю мысли всех, на кого смотрю.

– Тогда не смотри на меня!

Он спокойно уставился мне в глаза, и я поёжилась, опустив взгляд.

– Извини. Я себя плохо контролирую из-за этого… – и я дёрнула левой рукой.

– Учись. Привыкай.

– Не хочу! – снова взорвалась я. – Не хочу и не буду с этим жить!

Он опять пристально и оценивающе посмотрел на меня, и в этот раз я выдержала взгляд. Страж кивнул каким-то своим мыслям и пошёл в комнату, я поплелась за ним. Он устроился в кресле и сделал вид, что спит, а я, не рискнув надоедать ему, решила всё же попробовать напиться и ушла в кухню. Там открыла кран и оставила сливаться ржавчину, а сама застыла в некоем ступоре.

– Бесполезно.

Я опять взвилась в испуге. Ну что он всё время подкрадывается и пугает?! Отшельник тем временем открыл шкаф, и я увидела ряды бутылей с водой. Кто их сюда приносит? Представить Стража, таскающего воду, я не могла.

– Вик, – обронил он.

– Это он послал SMS?

– Да.

– Он знает?

– Нет. Я попросил его найти мобильный твоего Пса и сообщить адрес.

– Не говори ему, – попросила я.

– Хорошо.

– Хочешь, сварю кофе? – предложила я, увидев пачку зёрен, стараясь хоть как-то показать, что ценю его покладистость и заботу обо мне.

Он задумался, хотя до этого отвечал тут же.

– Свари, – и ушёл.

Я нашла мельничку и турку и приступила к действу. Это хоть на время отвлекло меня от моих проблем.

Когда я внесла две чашки в комнату, Отшельник, казалось, спал в кресле, я подумала, что могу разбудить его запахом, и развернулась, чтоб уйти.

– Я не сплю.

Чашки в руках дрогнули и расплескались. Я тихо застонала – опять напугал.

Вернулась, поставила перед ним чашку на этажерку для цветка, а сама села на диван. Странно, подумалось мне: всей мебели – кресло, диван и эта этажерка.

Он вдохнул запах от своей чашки и уставился на меня. Ждёт, чтоб я отпила, поняла я и сделала глоток. Кофе вышел весьма неплохим, только я люблю с сахаром, хоть это и неправильно, а сахара в доме Отшельника не было. Только вода и кофе – больше ничего.

– Вик пьёт без сахара, – вдруг произнёс он, и я не сразу поняла, что это ответ на мои мысли.

Поняв, что он не будет пить свой кофе, а только нюхать, я успокоилась: меня как-то задевало его нежелание принять угощение.

Я прикончила содержимое своей чашки и уставилось в окно. Солнце садилось, заливая всё красноватым светом. С минуты на минуту Шона вывернет, грустно подумала я. Инкуб поминал «Всё сущее во всех мирах», или как он сказал о стилете: «пришёл в этот мир», будто сам ходил по многим…

– Не ходил…

На этот раз я почти не испугалась.

– Он просто знает, он же умирал и вернулся, и каждый закат он отдаёт свою силу в другой мир.

– Вы забираете себе любую силу, как Единый? – спросила я в голос.

– Не как Единый, – поморщившись, ответил Отшельник. – Единый сам по себе.

У меня волосы зашевелились от проблеска понимания.

– Значит, все сущие миры – это и реальность, и ваш, и рай Единого, и его ад, и небеса с девственницами, и ещё куча всего, во что люди верят, да?

– Да.

– Люди не верят в Равновесие и Стражей.

– Они верят в Справедливость. Боги приходят и уходят, а вера в Справедливость и возмездие за грехи остаётся.

Я задумалась.

– Ага, значит, если верят в божью кару, это уже не к тебе.

Он усмехнулся.

– Как когда. Но в последние столетия нам всё чаще на вас приходится отвлекаться, детишки.

– Почему?

Он чуть поморщился.

– Ты сама должна понять.

– А почему вы сами не наказали Винье? Разве он не клятвопреступник?

– Нет. Ты ж вот тоже клятвами не разбрасываешься, а кто постарше, вдвойне осторожен.

– Но он же нарушает равновесие! Он же убил, можно сказать, без причины. А я? То, что он собирался сделать со мной?

– Ты мыслишь, как белая, я бы даже сказал, как слуга Единого – это он всех уравнял. Винье был в своём праве, ты его плоть и кровь и принадлежала ему, он мог хоть сожрать тебя, как Крон. А твоя мать первой нарушила обеты брака.

– Для вас нет добра и зла, – горько констатировала я.

– Да, их нет. Добро и зло всегда относительны и зависят от того, на чьей ты стороне. А мы всегда между или над.

– Серые, недаром вы серые. Пусть весь мир рухнет, но свершится справедливость?

– Истинно. А ты разве не хочешь, чтобы свершилась справедливость?

Он намекал на Седрика.

– Нет, я не хочу, чтобы мой мир рухнул.

Он опять еле заметно улыбнулся и задумался.

– Я позову Убийцу, – вдруг произнёс он деловым тоном. – Постарайся задать ему правильные вопросы и… – тут он строго стрельнул глазами, – держи себя в руках.

Я не успела ничего понять, как он легко вскочил на подоконник и распахнул окно. Только сейчас я заметила, что его заношенная кожаная куртка разрезана на спине… И буквально из ниоткуда появились огромные нетопыриные крылья. Он воспарил на них, как на дельтаплане, но вдруг набрал скорость и, заложив крутой вираж, скрылся.

Истребитель-стелс…

Я постояла у открытого окна и в смятении отошла. Убийцей он называл Франса, но о чём мне расспрашивать вампа? Теперь я понимала, что это Отшельник «уговорил» князя вампов позаботиться обо мне, достать святой воды и принести её. Возможно, да что там, точно Седрик не соврал, и Франс прилетал к нему в поисках меня. Но почему Отшельник выбрал такого странного спасителя для меня, или на других он не имел такого влияния, как на него? Ха, а кто бы ещё мог вот так носиться по городу? Фрешит? Вряд ли. Да… Только князь вампов и мог меня выручить. Небось, не только летать умеет, а и искать.

Но благодарности к мертвяку я, как ни старалась, почувствовать не могла. Франс действовал, исходя строго из своих интересов. Да он и сам признал, что ему нужен белый универсал в городе, дабы собратья не посягали на его территорию.

– Мэ-эу! Мэ-ау!

Я не верила своим глазам: на подоконнике у открытого окна стояла Кисс и горланила, будто её не пускают. С радостным криком я бросилась к ней и схватила на руки:

– Кисс! Кисси! – я прижимала к себе пушистую и мягкую зверушку, так замечательно пахнущую лугом и травами. Кисс пахла Лианом и его силой.

«Задушишь, дура», – выражал её взгляд, но сейчас эта постоянная неприветливость лишь веселила меня. Я тискала и целовала её, она стоически переносила это, даже не пытаясь выпустить когти.

Наконец, я угомонилась и упала на диван, положив Кисс себе на грудь, а мордочку устроив себе на подбородок; живая кошка слишком тяжела для такого, а Кисс ощущалась лишь лёгким теплом и нежным запахом.

На какое-то время я погрузилась в светлую дрёму, отчаянно убеждая себя, что скоро всё вернётся на круги своя, и запах луговых трав и лилий больше не покинет меня.

Вдруг Кисс подняла голову и, прижав уши, низко взвыла.

– Дай мне руку, – опять этот красивый и гнилой голос. Франс.

– Тихо, маленькая, тихо, дядя Красивый Труп не причинит нам зла, – успокаивала я Кисс, и фамилиар действительно угомонилась.

С кошкой на руках я подошла к окну, нахлынули воспоминания. Ведь это Франс тогда, по приезде в Нью-Йорк, знакомился со мной от имени вампирской общины. Судя по всему, он подумал о том же.

– Много воды утекло с той ночи, да, Пати? Многих мы потеряли.

– Нет. Многих приобрели, – ответила я.

– Ты ведь привязывалась к своим источникам, а они умирали от старости.

Я пожала плечами.

– Они были.

Франс на мгновение задумался над моим ответом и словно отбросил его.

– Дай руку, впусти меня.

Нехотя я подала ему руку, он взялся, и я потянула его внутрь. Преодолев какой-то неплотный барьер, вамп грациозно впал в комнату.

– Ты знаешь, что твой раб, твоя собственность, убил моих гостей и тем самым развязал войну? – он тут же взял быка за рога.

Я поморщилась.

– Не начинай, Франс, я не хочу переливать из пустого в порожнее.

Вамп глянул исподлобья.

– Ты поможешь хоть чем-то?

– Чем?

– Наверняка уже сегодня, а завтра уж точно, прибудут детройтские ренфилды, организовывать днёвки своим хозяевам. Вычислив их и лежбища, мы получим существенное преимущество.

– И?

– Мохнатые могли бы их выследить. Те будут снимать квартиры, надо как-то охватить риэлтерские агентства.

– Тут нет телефона…

Он протянул мне мобильный.

– Тут есть номера Фрешита и нового вожака?

– Фрешит есть и Стивенсон, думаю, рабочий номер он передал преемнику.

– Будет видно, кто звонит?

– Нет, не определяется.

«Это хорошо», – кивнула я и набрала номер вожака свободных.

Трубку снял Тод.

– Это Пати Дженьювин.

Секундное замешательство.

– Рад слышать, – радости в голосе было немного, но и расстройства не было.

– Тод, городу нужна помощь стаи.

– А что стая получит взамен на свою помощь?

Я закатила глаза, мохнатые придурки, опять торгуются попусту.

– Тод, дорогой, – не особо сдерживая раздражение, произнесла я, – у нас тут намечается экспансия детройтских вампов, а насколько я знаю, они о перемирии ни сном, ни духом. Стая, конечно, может сидеть на попе ровно и ждать, когда она превратится в корм и сборище рабов и холуёв, или всё же чуть пошевелиться сейчас, пока ещё не поздно.

– Чего ты хочешь?

– Я ничего не хочу, Тод, – ледяным голосом ответила я.

– Что нужно делать? – наконец-то мохнатый задал правильный вопрос, и получаса не прошло.

Я рассказала о риэлтерских агентствах и возможных лёжек вампов. Тод всё понял, на том и расстались.

Следующий звонок был Фрешиту, тот действительно обрадовался, услышав меня. Я вкратце обрисовала ему ситуацию и попросила о том же. Болотник всё понял, полномасштабная война трупаков никому не была нужна, и пообещал озадачить всех своих вассалов и созвониться с Тодом, дабы поделить работу.

Когда я отключила и отбросила от себя подальше телефон, Франс расплылся в улыбке.

– Ну прям леди-босс, любо-дорого глянуть.

– Не скалься, Франс, у тебя карт-бланш на ведение боевых действий, но вы обязаны соблюдать режим секретности; сам знаешь, кто ответит, если люди узнают. И никаких смертей случайных свидетелей, это приказ. Есть среди вас умельцы, стирающие память, вот пусть и работают.

– Таких немного, – бросил князь, просто чтобы не соглашаться беспрекословно.

Мы какое-то время помолчали, я бездумно перебирала мягкую шёрстку Кисс.

– Ну, это всё? – поинтересовался Франс, намекая на цель своего визита.

– Не думаю… Нет, не всё. Расскажи мне о Лорел де Детройт, об Алехандро и том… Грегори. Как флерсы оказались в лёжке вампов и сколько времени там провели?

Франс скривился, но начал рассказывать.

– Лорел де Детройт четыреста лет, замечательный возраст, из зелёной ветви.

– Зелёной ветви?

– Ну, мохнатых да болотников подъедала, пока росла, да и сейчас по возможности старается.

А Франс из красной ветви, догадалась я, вскормлен на инкубах.

– А что ей даёт зелёная ветвь?

– Ну, она оборотней любых к ногтю прижимает, тело способна менять. У неё есть «боевая трансформация», – он выделил голосом современный термин.

– Она умна?

– Дьявольски, умна, хитра и коварна. И плевать хотела на Равновесие. Думает, что встала над ним. Ну-ну. Не мытьём, так катаньем, а чаши выровняются. Алехандро для неё был далеко не пустым местом, он очень сильный вампир. Был. Аманда тоже. Диву даюсь, как твои прихвостни ухитрились…. – он вдруг замер, глядя в стенку. – Ха! – радостно треснул себя по коленке. – Ну точно! И никак иначе!

– О чём ты?

– Аманда могла и пса твоего, и инкуба порвать на шмотьё раньше, чем они что-то поняли и почувствовали. Но она слишком вознеслась; тот, кто не чтит Равновесие, отрывается от реальности, и рано или поздно это оборачивается против него. Она не верила, что какие-то слизняки могут ей навредить. Что какой-то блохастый выстрелит в неё – у него кишка тонка и скорости не хватит. Твой пёс вообще обманчивый, сука, не брешет, а сразу в горло.

– Он кобель, – усмехнулась я.

– Ну да, – как ни в чём не бывало, с улыбкой согласился Франс.

– В общем, шансов завалить Аманду и Анду у твоих прихвостней было немного, а поди ж ты – сумели.

– А Алехандро?

– А что Алехандро, я знал, что он опасен. Но мы тоже, знаешь ли, не можем убивать себе подобных без крайне веской причины. Тем более что он годами вёл себя тише травы, ниже воды. А одной недоброй ночкой я проснулся в жгучих серебряных цепях.

Вамп погрузился в неприятные воспоминания.

– Мы держали пираний, – задумавшись, произнёс он. – Крысы раздражают… Так он меня моим рыбкам и скормил. Нет, они не жрали, но пробовали. Покрутится, покрутится и откусит – не еда, выплюнет. Опять крутится, крутится, думает своим микроскопическим мозгом, а вдруг что-то поменялось, опять откусит, опять выплюнет. А их тридцать с лишним было, безмозглых, мелких, зубастых тварей… Он хотел, чтобы я птенцов отпустил, но я не дурак, чтобы на такое соглашаться и верить клятвам Лореловского выкормыша. Что тебе ещё рассказать, Пати? – он впился в меня взглядом. – Рассказать, как он долгими месяцами морил голодом, жёг серебром, святой водой? Мучил и унижал, растаптывал перед гнездом и заезжими, превратил в шлюху и жратву в надежде, что я сдамся? А вам, божкам, было насрать, что там у мертвяков творится!

– Ой, Франс, не надо, тебе точно так же насрать на то, что творится у нас. Ты бы и пальцем о палец не ударил, не будь я белой, не будь я полезна тебе. И если мне вдумается издеваться над Седриком, ты не встанешь на его защиту.

– А тебе вздумается? – удивлённо поинтересовался он. Перепады у него в настроении покруче, чем у психопатов со стажем.

– Нет, не вздумается, – я помолчала и продолжила. – Но после смерти Алехандро ты быстро прибрал всё к рукам.

– Я многих убил, просто взял и убил. Это, знаешь ли, впечатляет и внушает. Те, кто остались, не рискнут злоумышлять против меня. Остались либо слабые, либо умные. И те, и другие не спешили быть мне палачами, когда я пал.

– Франс, а ведь ты, наверное, до колик испугался приезда Аманды.

– Ошибаешься. Я усвоил уроки и удвоил осторожность и защиту. Да и потом, как это ни странно, то, что не убило – сделало сильнее. Ничто так не заставляет расти над собой, как стремление выжить.

– А какой ветви был Абшойлих? Тоже зелёной?

– Нет, багровой.

– Точно, багровые vis-всполохи. Но он так легко менял тело.

– Лет пятьсот назад или даже больше одно гнездо снюхалось с каким-то божком смерти, пойдя ему на службу. Он очень много им дал, но в конце концов Равновесие взяло своё, с ним расправились, кажется, слуги Единого… А может, и не они, может, он кому-то из ваших поперёк горла встал. Но божка не стало, а багровые остались. И когда в Старом Свете немцы принялись мстить за поражение, да так, что всем места стало мало, когда людишки додумались содержать себе подобных как скот и убивать так, чтоб дешевле выходило, вот тогда для багровых, вскормленных на смерти, и наступил персональный рай на земле. А красные побежали в Новый Свет, в те годы наша община увеличилась вдвое. Вообще Нью-Йорк – город красных, как и Эл-Эй.

– Лос-Анджелес ведь тоже подвергся нападению.

– Да, и там все успели разбежаться.

– Предоставив filii numinis выгребать всё.

Франс лишь пожал плечами.

– Значит, «отказавшиеся» – это подвид красных и только красных?

– Нет, ими могут стать любые… «Отказавшиеся» не хотят следовать своей натуре или не могут, но и выйти на солнце – кишка тонка. Вот и тусуются по больницам и хосписам, пропитываясь смертью и страданиями да подворовывая кровь. Этих ничтожеств не трогают, потому что они под номинальной защитой Отшельника. Из «отказавшихся» иногда вырастают Проводники.

– Проводники душ за завесу смерти? – задумчиво переспросила я.

– Угу, безбожников не так уж мало. Кто-то должен ими заниматься, – Франс всем своим видом показывал, как ему наскучил этот бессодержательный, на его взгляд, разговор. Я не сдержалась.

– М-да, а ты у нас такой весь красивый да сексуальный, вскормлен на инкубах, – жёлчно выдала я то, что давно крутилось на языке.

Франс зло зыркнул в ответ.

– Наслушалась своего… Пусть радуется что я молчу о нём и его прошлом. Срань красная, снюхавшаяся со священниками, те ещё святоши, видать, были.

– Да нет, святоши были такие, как надо.

– Чтоб ты знала, суккубы и инкубы сами к нам шли. Они ж глупые, как пробки, это твой какой-то… уродское исключение из правил. Когда Генрих только создал меня, и года, кажется, не прошло, мы спасли суккуба, её схватили и собирались сжечь на костре. Залюбила кого-то до смерти, и её взяли прямо над телом, повезло ей, что весь день шёл проливной дождь и казнь отложили. Мы только прибыли в город и прохаживались по центру возле ратуши, и Генрих почуял её. Конечно, мы её вытащили.

«Что ж добру пропадать», – в мыслях ехидно прокомментировала я.

– Никто её ни к чему не принуждал, она сама охотно делилась кровью. Генрих нам обоим был как отец. Мы её еле приучили сидеть тихо днём, не нарываться на неприятности, глупышка была исключительная, но милая и озорная. Двадцать пять лет мы были неразлучны… За эти годы я достаточно повзрослел и набрался сил.

– Что случилось потом? Что случилось с ней?

– Ну, мы были одиночками, в смысле Генрих был одиночкой, а я – его птенцом. Мы путешествовали по Европе, нигде не задерживаясь, чтобы не вступать в контакты с местными. Чего нас занесло в Рим? В общем, там нас троих заметили в первую же ночь и настойчиво пригласили в гнездо. Глава общины оказался куда сильнее Генриха, и он потребовал Сусанну себе. Чтобы хоть как-то унести оттуда ноги, пришлось согласиться, хоть мы и очень горевали о разлуке с ней. Мы её очень любили, глупышка вросла в наши сердца.

Я закрыла лицо руками, сдерживая истерический смех.

– Свет и Тень, хоть бы меня никто так не любил, – бросила я. И прикусила язык. Что толку цапаться с вампом? Что этот трупак может понимать в любви? Понимал бы – никогда б не стал вампиром.

– Что ты понимаешь? – прошипел он.

– Ты прав – ничего, – примирительно произнесла я.

Я ничего не понимаю в существовании, поддерживаемом чужой кровью и смертями. Без цели, без смысла влачиться по вечности. А дабы не прервать это безумие, выйдя на свет – цепляться за извращённую привязанность к такому же жалкому чудовищу, породившему тебя или порождённому тобой, или за ненависть к кому-нибудь по какой угодно причине. А! Нет, есть ещё одна причина существовать, и очень веская – улучшение породы: надо становиться сильным монстром и плодить себе подобных. Мёртвых чудовищ, способных отбирать жизнь и кровь и называть перверсии любовью.

– А Генрих? – не выдержала я. – Каким он был?

Что я творю? Зачем играю с ним, как кошка с мышью?!

– Генрих был сильным и мудрым. И добрым. Ему претила эта атмосфера, царящая в большинстве гнёзд – рабское пресмыкание перед главой и самодурство оного. Это сейчас ввиду всего этого прогресса и цивилизации кандидаты в птенцы тщательно отбираются и максимально быстро вскармливаются до взросления. Ещё триста лет назад к этому относились наплевательски, поэтому полно было убогих кровососущих придурков, только и годных жить в гнезде под крылом и пресмыкаться перед создателем. Для многих отпущение на свободу было равносильно смерти. Да, тогдашние гнёзда часто были жалким зрелищем. Поэтому когда мы оба набрались сил, то перебрались в Новый Свет с целью основать своё гнездо.

«Ага, значит, улучшение породы».

– Наше гнездо было идеальным, Генрих всё сделал так, как хотел: почтение вместо пресмыкания, любовь вместо страха.

«Ой, держите меня!» Переборов первое искушение, я всё же задала вопрос.

– А у вас ведь трон переходил от одного к другому…

– Да, он поощрял мой рост, хотел, чтобы я был ему ровней во всём.

«Да он хотел встретить рассвет! Наскучило ему улучшение породы, и ты наскучил, да только не хотелось ему, чтобы всё дело его мёртвой жизни пошло прахом. Вот и натаскивал сидеть на троне. А когда подвернулся Абшойлих – красиво сдох. Надо отдать должное Генриху – вампир он был сильный и неглупый, действительно сумел создать крепкое гнездо и вырастил достойного преемника».

Я с трудом прервала поток ехидных и пустых мыслей. Постарайся задать ему правильные вопросы… Что Отшельник имел в виду? Я вдруг вспомнила, о чём давно хотела расспросить вампа.

– Послушай, Франс, ты, когда пьёшь кровь, видишь прошлое человека?

– Да, если хочу.

– А ты знаешь способ, как вернуть забытые воспоминания?

Он задумался.

– А кому надо вспомнить?

– Мне.

– Не знаю, Пати… Кусать тебя я не могу.

– Да я и не дамся. Ты расскажи, что ты делаешь, о чём думаешь… Как ты вызываешь воспоминания.

Подумав, вамп начал рассказывать, я принялась задавать уточняющие вопросы, так пролетел почти час. Когда, в конце концов, я сообщила, что мне всё более-менее понятно, выжатый Франс раздражённо бросил:

– Какое счастье, рассвет ещё не наступил. Я пошёл, – и двинул к окну. Оно его не пустило, и вамп запаниковал:

– Пати, выпусти меня, подтолкни! Рассвет близится, и я не смогу лететь.

Пришлось его подтолкнуть, и защита выпустила его. Летал Франс, как супермен – без крыльев. «Кто знает, кем были инспирированы все эти комиксы», – подумалось мне.

Кисс, во время нашей беседы с вампом мирно спавшая у меня на коленях и переложенная с них, чтобы вытолкнуть Франса, изучающе и серьёзно разглядывала меня. Вид у кошки был уставший и измученный.

– Кисси, я слишком много из тебя вытащила? – виновато поинтересовалась я, силой воли удерживая тянущиеся к ней руки.

– Мэ, – тихо крякнула кошка и снова села мне на колени; получив разрешение, я опять запустила руки в нежную шёрстку.

Я задремала без сновидений и проснулась от звонка в дверь. Посадив квёлую Кисс на плечо, я пошла открывать. Тони и Шон.

– О! Она здесь, – обрадовался инкуб.

– Да, Кисс прилетела и провела со мной ночь. Боюсь только, я её сильно истощила.

– Сейчас поправим!

Тони же смотрел на Кисс настороженно, будто не зная, как к ней относиться. Кошек он, конечно же, недолюбливал, но Кисс – мой фамилиар, и, не определившись в отношении, он предпочитал её игнорировать. Кошка, оказавшись на руках инкуба, очнулась, как ото сна, и принялась тереться о его руки и лицо, периодически покусывая от избытка чувств.

– Как Лиан и Пижма? – спросила я.

– Крылатики нормально, – ответил Тони. – Лиан пищит, Пижма успокаивает.

– Пищит?

– Ну «Почему она не возвращается?» «Что с ней?» и так далее.

– Знаете, что я надумала, – обратилась я к мужчинам, – Пижму нельзя тащить сюда, но я могу вернуться. Не домой, а в парк, и вы его туда выведите. Но так, чтоб Лиан не знал, что я рядом.

– Отличный план, – поддержал меня Шон. – Это место не для вас, – совсем тихо добавил он.

– На. Ешь, хозяйка, – и Тони протянул пакет. – Как позавтракаешь, так и уйдём отсюда.

Персик, банан, груша, пирожное, конфета и маленькая баночка мёда. Какие же они молодцы!

Сказано – сделано, после того, как я расправилась с фруктами и сладостями, мы покинули убежище Стража. Поездка домой меня очень утомила, и Тони не рискнул оставить меня одну в парке. Я боялась встречи с Пижмой, а от Лиана я бы убежала из последних сил. Нервничая и злясь без причины, я с трудом сдерживалась, чтоб не наорать на Тони, чтоб не пялился на меня, не спуская глаз. Он словно прочитал мои мысли и обнял, окутывая своей силой, мне стало полегче. ТиГрей всегда нёс с собой однозначность и простоту.

– Ничего, хозяйка, скоро всё будет хорошо. Ты справишься, – шепнул он.

А у меня опять слёзы на глаза набежали, нет у меня ни малейшей уверенности, что я справлюсь, и всё будет хорошо.

Наконец, показался Шон и… Пижма. Я застонала – флерс не мог или не умел пользоваться гламором. Выкручивались подручными средствами: плащ в жару, бейсболка на невозможно жёлтых волосах и очки, скрывающие огромные глаза. Увидев меня, он сорвался на бег, вызывая удивлённые взгляды отдыхающих.

– Тони… – только и успела сказать я. Флерс подбежал, сбросил мешающий крыльям плащ и повис у меня на шее. ТиГрей всё понял и даром времени не терял: схватив одёжку на лету, он встал так, чтобы загораживать нас от посетителей, вскоре ему на помощь подоспел Шон. А Пижма тем временем, походив крыльями, вспыхнул и влил всю силу без остатка в поцелуе.

После этого он отстранился, всмотрелся в меня и провёл руками по лицу, по телу… так мать ощупывает ребёнка, избежавшего серьёзной опасности, проверяя, цел ли он.

– Ты вспыхиваешь… – удивлённо прошептала я, пряча левую руку.

– Ты жива… И на ногах… И почти… – он всё же добрался до руки и, схватив её, поднял к лицу и принюхался.

– Что это? Что внутри? – обеспокоенно спросил он. И у меня вырвался вздох облегчения – он не стал истерить или выказывать брезгливость.

– Ну… Внутри ненависть, – промямлила я.

Флерс поднял глаза, полные боли и сострадания.

– Матушка, мы поможем тебе загасить её.

– Нет, Пижма, с этой ненавистью вам не справиться.

– Тогда нужно вынуть её из тебя.

– Как? – горько задала я вопрос, не надеясь услышать ответ.

– Я подумаю.

Нет, флерсы всё же безмерно удивительные существа.

Я притянула его к себе. Мне было так хорошо в его объятиях и с его силой внутри… в это мгновение я даже поверила, что действительно справлюсь со всем.

Шон и Тони стояли плечом к плечу, как живой забор, и настороженно поглядывали по сторонам. Задали мы с флерсом им работку.

– Тебе лучше накинуть плащ…

Крылья Пижма уже опустил, поэтому безропотно согласился снова надеть неприятную тряпку.

Понимая, что надо поскорее вернуть так не похожего на людей флерса в убежище, я рассталась с ним, скрепя сердце.

– Я подумаю, – пообещал он на прощание, и я ответила грустной улыбкой. Вряд ли флерсы знают, что можно сделать с ненавистью и как отделить её от меня.

Остаток дня я провела в парке, обдумывая варианты избавления от стилета. Шон неоднократно предлагал передать стилет ему, пока я не сорвалась и не гаркнула на него. Невозможно передать такое на ношение другому существу в полном разуме, а если бы и было можно – на Шона я бы это не повесила. На нём и так всего полно, я с содроганием вспоминала его «сбрую», виденную во сне.

К вечеру я засобиралась обратно в жилище Стража, и, несмотря на протесты моих охранников, мы вернулись в Бруклин.

Как и прошлой ночью, я попрощалась с ними и осталась ждать Отшельника. Но он не появился, зато опять прилетела Кисс. К моему расстройству, пахла она как-то странно и вела себя хуже обычного, как будто у неё что-то болело или беспокоило.

У меня было стойкое ощущение, что что-то должно произойти, почему-то эта ночь должна стать решающей.

Когда в окне появился Франс, я не удивилась и почти без брезгливости протянула руку и втащила его в комнату, надеясь хоть что-то прояснить.

Мы вопросительно уставились друг на друга и тут же поняли, что ответов нам не получить.

– М-да… – мрачно проронил Франс.

– Зачем ты прилетел? – всё же спросила я.

Он пожал плечами.

– Я клялся помогать тебе, пока ты не восстановишься. По-моему, ты восстановилась.

– Ты ошибаешься, я не восстановилась, – устало проронила я и упала на диван. Кисс поднялась, постояла, будто собиралась с духом, и, спрыгнув с дивана, протопала к Франсу. Она никогда не отличалась лёгким летящим шагом, а сейчас вообще двигалась с грацией танка. Подойдя к вампиру, она встала перед ним, глядя в глаза.

– Что? На руки хочешь, гирлянда новогодняя?