Текст книги "Предчувствие любви"

Миловидная, дышащая свежестью девушка привлекала внимание многих бойцов. Ее курносое, чуть скуластое лицо с широко расставленными глазами выглядело до того наивным, что вводило в заблуждение даже весьма умудренных опытов вояк. Но стоило с ней переброситься словом-другим, как становилось понятно – эти бастионы покруче, чем у любой другой раскрасавицы, и завести с ней шуры-муры вряд ли получится. К тому же пожилые товарки опекали девушку так, как ни одна ревнивая мамаша не оберегает свою дочку на выданье.

Поначалу Наталье было очень трудно. Трудиться приходилось с утра до позднего вечера. От усталости стучало в висках, ноги отказывались стоять.

Одежду и белье стирали в огромных деревянных чанах. Мыла не хватало, вместо него выдавали каустическую соду. От нее кожа на руках трескалась до локтей, не помогала даже смазка из солидола. Зато сода гораздо лучше отстирывала кровь.

Женщины стирали, скоблили, чистили, дезинфицировали белье в любую погоду: и в дождь, и в холод. В особо холодные дни кто-то придумал заливать в ботики горячую воду, так и согревались. Ночью по очереди охраняли постиранное белье, шили солдатам рубашки из парашютного шелка. Несмотря на эти повседневные тяготы, женщины не роптали, казались даже довольными. Наталью жалели и успокаивали:

– Это сначала трудно, потом привыкнешь. Главное, мы среди своих, и кормят нормально: и суп дают, и кашу, и даже хлеб – в день по куску! У нас и самодеятельность есть! Чего еще надо?

В свободное от службы время молодежь собиралась в землянке, где жили женщины банно-прачечного отряда. Вся она была заставлена железными и эмалированными ведрами, тазами, кастрюлями, примусами и керосинками, вдоль стен – лежанки. У девушек был свой, огороженный мешковиной, крохотный закуток. Там стояли два топчана, покрытые грубыми колючими одеялами. Над одним висел довоенного времени плакат: симпатичная розовощекая девушка и бравый парень с широкой белозубой улыбкой призывают вступать в ряды ОСОАВИАХИМа. На самодельной полочке стояла жестяная банка с букетом сухоцветов и веток. Здесь всегда было уютно и тепло. «Буржуйка» исправно обогревала все небольшое помещение.

Ребята никогда не приходили с пустыми руками. Приносили свои сэкономленные сухарики, женщины ставили на огонь помятый жестяной чайник, Татьяна заваривала травяной чай, который пахнул дымом и лесом. Еще Надежда приносила собственноручно изготовленные мази, ими пользовала всех женщин, чем заслужила благодарность и благосклонное отношение к вечерним посиделкам. Перекинувшись несколькими фразами с парнями, женщины занимались своими делами. Молодежь перемещалась за перегородку. Там вели неспешные беседы, тихонько пели песни. Все знали много народных русских и украинских песен. Особенно хорош был голос у Фёдора. Ему еще в школе прочили карьеру артиста. Даже здесь, на войне, товарищи говорили: с таким голосом не грех петь и в хоре Александрова. Женщины никогда не ругали гостей за «концерты», слушали, вздыхали, подпевали и засыпали под тихие молодые голоса ребят.

Все знали, что Фёдор неровно дышит по Надежде. Несколько раз он пытался сказать о своих чувствах. Но девушка всякий раз умело меняла тему или переводила разговор в шутку. Приглянулась ему Надежда сразу, с первого дня, как увидел ее. Миловидная, статная, на вечно румяных щеках – ямочки, яркие, василькового цвета глаза. Мать в ней вообще души не чаяла, а как иначе: ведь, считай, спасла от смерти Иришку. У сестренки была сильнейшая простуда. Непрекращающийся кашель сотрясал худенькое тельце девочки, она отказывалась есть, с трудом говорила. Мать, не зная, куда броситься за помощью, почернела от горя. Врачей, как и лекарств, давно уже не было. Надежда сама вызвалась помочь, мужественно боролась за здоровье девочки всеми доступными ей способами: поила отварами своего приготовления, заставляла есть, сидя ночами у постели, рассказывала сказки. Десять дней не покидала их дом. Благодаря ее настойчивости и стараниям девочка выздоровела. Мать не знала, как благодарить девушку.

– Вот бы тебе такую жену, а мне невестку, – повторяла она всякий раз, как видела Надежду.

Фёдор только шмыгал носом.

– Кому б ни хотелось жениться на такой девушке!..

Поведать о своем особом к ней отношении Фёдор не смел.

Невысказанные слова роились в голове и, не находя выхода, сами собой вдруг стали складываться в строки. Незаметно для себя Федор начал сочинять стихи.

4

Дела у Сергея продвигались не лучше. Парни были слишком юны и не обладали опытом по части общения с женщинами. Правда, еще в школе Сергею нравилась одна девочка, веселая хохотушка со светлыми кудряшками и широко распахнутыми голубыми глазами. К тому же еще и отличница. Но то была детская любовь, а здесь все по-другому.

– Какая девушка замечательная! А глаза какие, а характер! – не раз повторял он другу.

– Хорошая девушка Валентина. Вот только насчет характера не знаю, уж больно сурова!

– С нашим братом только так и нужно. Вон сколько желающих поближе познакомиться!

На самом деле, суровость девушки останавливала и его. Он не решался лишний раз приблизиться и даже не заикался о своих чувствах. Но очень скоро все стали замечать, что при встрече с Валентиной он начинает часто-часто моргать, невпопад улыбаться и говорить. Товарищи подсмеивались над ним, но он стоически переносил подшучивания.

Женщины утешали Сергея:

– Не расстраивайся, парень. Валентина, может, такое видела, что девушке не только видеть, но и знать про такое не полагается. Не каждому мужику такое выдержать! Сердце у нее сейчас – как высохшее яблоко. А ты подожди, не торопи ее, глядишь, время и молодость возьмут свое.

Сергею очень хотелось знать, о чем таком страшном говорят женщины, но спросить стеснялся.

Однажды все само собой открылось. В один из вечеров Фёдор пожаловался, что ночами не может спокойно спать, потому что ему снится, как здоровенный фриц с разинутым ртом и выпученными глазами падает на него и душит. Надежда пыталась сказать что-то утешительное, а Валя жестко ответила:

– Я тоже плохо сплю, вздрагиваю по ночам. Закрою глаза и вижу девушку из нашего села, мы учились в одной школе. Немцы проезжали через нашу деревню на мотоциклах, остановились набрать воды. У колодца, как на грех, – она. Фашисты затащили ее в кусты, надругались и вырезали на груди звезду. При этом хохотали и пели какие-то свои песенки.

– Она выжила? – с трудом выговорил Фёдор.

Валя так глянула на него, что слова застряли в горле.

После этого рассказа Фёдора перестали мучить кошмары, а Сергей стал еще более осторожным и заботливым с девушкой.

Проведенное вместе время делало свое дело, порой Сергею казалось, что он небезразличен девушке. Даже женщины заметили: похоже, ты ей нравишься, особенно когда поешь. Он и сам не раз замечал, что, слушая песни, Валентина будто светлела лицом, исчезала глубокая морщинка на переносице, на губах намечалась неуверенная улыбка. Порой она даже подпевала низким хрипловатым голосом.

Однажды они остались в землянке вдвоем. Сергей пришел раньше обычного. Девушка поставила на огонь чайник. Некоторое время сидели молча. Вода долго не закипала. Валентина привычным движением откинула рукой раскаленную дверцу, подкинула несколько полешек.

– Не закрывай печку, – тихо попросил Сергей. – Я всегда любил смотреть на огонь, а ты?

Валентина молча кивнула.

Брошенные поленца дружно загорелись, молодых людей обдало жаром. Сергей почувствовал терпко-горький запах волос, осторожно придвинулся к девушке. Лица их сошлись так близко, что дыхание смешалось. Голова Сергея пошла кругом, и он осмелился дотронуться до руки девушки. Валентина вскинула голову, нахмурилась и пристально посмотрела на парня. Сергей не отвел взгляда, весь он был как на ладони – открытый, чистый, простой, влюбленный. Губы девушки дрогнули в улыбке. Так у них началось.

Для окружающих все оставалось по-прежнему. Во всяком случае, так им думалось. Товарищи делали вид, что не замечают тайных рукопожатий, особенных взглядов и прерывистых вздохов влюбленных. Однажды Валентина преподнесла своему другу царский подарок: новехонький комплект нижнего белья.

– Это наши ребята нашли, в бане. Говорят, ее мадьяры строили для себя, потом в ней мылись немцы. А потом наши пришли, накатили с такой быстротой, что немцы едва успели удрать, побросав пожитки. Все вещички, конечно, сразу раздали бойцам, а этот комплект мне оставили. Сказали: он такой маленький, что годится разве что девушке. Но ты не думай, я его ни разу не носила, только примерила один раз. Размер и впрямь небольшой, а рост-то не мой!

– А ты обрежь!

– Отрезать жалко. Говорят, скоро ваша очередь мыться в бане. Вот и оденешь обновку. Забирай и не спорь! Вашему брату, новобранцу, обычно разрешают помыться перед отправкой на передовую. Вот и будешь меня вспоминать добрым словом.

– Да разве я тебя могу забыть. Да я каждый день, каждую свободную минуту только о тебе и думаю! – И взглянув на девушку исподлобья, спросил: – Что ж, по-твоему, я такой тощий, что никуда не гожусь? А я, знаешь, какой жилистый! Мы с Фёдором в деревне всю тяжелую работу справляли, наравне со взрослыми мужиками!

– Ты не тощий, а стройный, и силу я твою знаю – вон сколько дров нам наколол, – с улыбкой ответила Валентина. – Хороший хозяин из тебя получится. Скорей бы кончилась война.

– Скорей бы, – тяжко вздохнул Сергей. – Увидеть бы победу хоть одним глазком, там и умирать не страшно.

– Умирать всегда страшно. Не надо, пожалуйста, умирать. Если не для себя, для меня живи.

Деревянный сруб баньки стоял на берегу маленькой, несущей воды в Дон речушки. Говорят, ее строили для себя мадьяры, потом использовали немцы, а теперь счастливую возможность помыться горячей водой имели и бойцы Красной армии.

К банному дню бойцы готовились заранее, благодаря расторопности сержанта Копылова почти у всех оказалось на руках чистое белье на смену.

Подаренный Валентиной комплект произвел впечатление на товарищей.

– Вот это красота! Это тебе не наши подштаники.

Сержант тоже повертел в руках обновку.

– Вещь добротная. Не иначе, какому-нибудь офицеру принадлежала. А размер-то какой маленький, будто на ребенка пошитый…

– Или на нашего Серегу, – смеялись товарищи. – Такого тощего среди бойцов больше не сыщешь.

– Считай, выпало тебе солдатское счастье, – подытожил сержант. – Владей да радуйся!

Радоваться Сергею долго не пришлось. Не иначе, кто-то крепко ему позавидовал. Выйдя из бани, распаренный и счастливый, он не спеша шагал в свою часть. На улице было холодно, как-никак, скоро декабрь. С неба сыпет ледяная морось, в спину – порывистый северный ветер, а Сергею все нипочем, даже жарко! Из-под сдвинутой на затылок шапки – пот градом. Чувствуя жар во всем теле, Сергей расстегнул ватник и ворот гимнастерки. Навстречу размашистой походкой шел офицер, Сергей стал торопливо застегивать пуговицы. Капитан, царапнув его недобрым взглядом, молча прошел мимо, а через полчаса Сергея вызвали на разговор к начальству. Оказалось, повстречавшийся офицер – сотрудник особого отдела. Внешний вид солдата и поведение показались ему подозрительными, он счел нужным выяснить причину такого безобразия.

В штабной палатке за столом сидели несколько человек, среди них – растерянный ротный. Особист, худощавый бледный мужчина с большими залысинами и холодными выпуклыми глазами, стоял у стола, перекатываясь с носка на пятки. От волнения у Сергея взмокла спина и пересохло во рту. Струящийся ручьями пот застилал глаза, но он не смел вытереть, стоял по стойке «смирно», глядя только на своего ротного, лейтенанта Гусева.

– Ну, что я вам говорил! На дворе собачий холод, а этот молодец стоит здесь с красной рожей и весь в поту.

– Так может, он заболел?! У нас сегодня была баня. Вышел солдат с горячего пара да на мороз, вот его прихватило, – не очень уверенно произнес сержант.

– Заболел? Очень может быть. Вопрос только – почему он заболел, с какой целью? Не знаете? А я знаю: он специально после бани вышел на мороз, в надежде получить пневмонию или что-нибудь в этом роде.

– Зачем ему это? – не глядя на особиста, спросил ротный.

– Зачем? А сами не догадываетесь? Он прослышал, что не сегодня-завтра на передовую, и решил дезертировать! – Особист махнул рукой в сторону солдата, сидящего с края стола с карандашом в руке. – Записывай первый вопрос.

Озвучить его он не успел: снаружи палатки раздались громкие голоса. Капитан нахмурился и коротко приказал часовому:

– Разберись!

Часовой выглянул наружу и через минуту доложил:

– Товарищ капитан, к вам просятся для доклада две девушки.

– Какие еще девушки? – недовольно поморщился капитан.

– Виноват, два бойца. Говорят, по этому делу.

– Свидетели? Ну что ж, зови!

«Свидетелями по делу» оказались Надежда и Валентина. Перебивая друг друга, девушки поведали историю о злосчастном подарке.

– Понимаете, это белье особенное, с гагачьим пухом. Оно необычайно теплое.

– Знаю. Такое белье выдается немецким офицерам особых подразделений. Но как оно могло оказаться у простого солдата? Он что, мародер?

Девушки подробно рассказали, где и при каких обстоятельствах нашли белье и почему отдали Сергею.

Капитан слушал внимательно, не перебивая. Обернувшись к Сергею, спросил:

– Ну, а ты что молчишь?

Сергей только облизнул сукне губы.

– А ну, покажи, какое оно, белье это знаменитое. Слышать слышал, а видеть не приходилось, – уже другим, примирительным тоном сказал капитан.

Сергей стал торопливо раздеваться. Особист внимательно осмотрел рубаху, пощупал ткань.

– Ну что ж, картина ясная. Повезло тебе со свидетелями – и с бельишком повезло.

– Да я его теперь ни за что не надену! – в сердцах бросил Сергей.

– Ну-ну, не горячись! Хоть и не по чину тебе такое исподнее, да ни на кого другого оно и впрямь не налезет. К тому же подарок от девушки! На передовой сто раз ее вспомнишь с благодарностью.

Слухи о скорой отправке на передовую подтвердились. Все новобранцы давно рвались туда. Время на расставание с девушками не было. Фёдору удалось на минуту заскочить в медсанбат. Вызвав из палатки Надежду, хотел что-то сказать, но не нашелся, и прочитал несколько строк своего последнего стихотворения.

– Наконец-то. Я уж думала, что никогда не услышу твоих стихов.

– Откуда знаешь? Серега?!

– Да все знают, что ты сочиняешь стихи. Вот, возьми, вчера для тебя сделала.

Надежда протянула крохотную, величиной с ладошку, тетрадочку.

– Я ее шелковой нитью скрепила, и вот карандаш… Маленький, зато удобно в кармане держать. Надеюсь, при следующей встрече тетрадка будет заполнена. А я тебе новую сделаю.

– Спасибо, – только и нашелся что сказать Фёдор, нагнулся, неловко поцеловал ее в губы и не оглядываясь зашагал прочь.

5

Удивительное существо человек, ко всему может привыкнуть, даже к жизни на передовой. Каждый новый день здесь притуплял страх, прибавлял опыта, удушающая ненависть к фашисту наконец-то нашла свой выход в боях. В иной день приходилось отбивать до шести вражеских атак. Когда огонь утихал, рыли новые окопы, строили блиндажи, подбирали раненых, хоронили павших.

Фёдор и Сергей старались по возможности держаться вместе.

В редкие минуты отдыха говорили о доме, новых друзьях, подругах. Фёдор по памяти читал свои новые стихи. Как ни странно, были они не о войне, а в основном о доме, друзьях, и о любви, конечно.

Воскресный вечер выдался необычайно тихим. Где-то далеко и редко бухала артиллерия, слышались отдельные автоматные очереди. Друзья, не снимая касок, устроились отдыхать в недавно вырытом окопном закутке. Пока на груди под ватниками согревались хлебные пайки, завелся привычный разговор о девушках.

– Славная девушка Надежда. Но кто она, и кто я! Она – москвичка, студентка, дочь интеллигентных родителей. Говорят, в ее роду были даже французы.

– Ну, это вряд ли! Откуда в Советском Союзе французу взяться, разве что в дореволюционное время, прадед какой-нибудь, может, даже наполеоновский солдат. А что, влюбился в какую-нибудь красавицу, как наш Фридрихович, и остался в России.

– Да не это главное! Надежда добрая, умная и такая красивая! Одни глаза чего стоят, отродясь таких не видал: синие-синие, с сиреневой крапинкой.

– Когда это ты крапинки успел рассмотреть?

– Неважно! Главное – она необыкновенная девушка. А я…

– «Скворец желторотый», – с улыбкой продолжил Сергей. – Сержант ведь так тебя называет? Это он любя, потому что жалеет. Стихи твои ему очень нравятся и не только ему. Когда ты читаешь «не свои стишки», Надежда так на тебя смотрит!..

– Полно врать-то! Она обо мне наверняка и думать забыла! Около нее вон сколько офицеров вертится! Сколько раз видел, как наш лейтенант подступался к ней.

– Наши девушки не из тех, кому легко вскружить голову, – убежденно отвечал Сергей. – Только и ты не зевай. При встрече прямо ей скажи: так, мол, и так, нравишься ты мне, а потому хочу знать наперед твои планы на будущее. Пусть прямо ответит, нравишься ты ей или нет. Говорят, скоро у нас ожидается переформировка. Может, удастся повидаться с девчатами.

– Может и удастся, если не убьют.

– Тьфу ты, не каркай! Наоборот, нужно думать, что ничего плохого с нами не случится, и все будет так, как задумалось. Тишина-то какая!

– Старик говорит, это к не добру.

– Бобров что ли? Слушай его больше… Сколько ему, лет сорок? Устал мужик да умом поизносился, вот и мелет всякую чепуху. Вчера он толковал, будто знает, что в следующем бою погибнет. Может нормальный человек такое говорить? А вон, смотри, не он ли бежит, легок на помине! Фомич, куда это ты спешишь?

– Похлебку привезли, говорят, горячая!

– Слыхал? – кивнул в сторону бойца Сергей. – Вчера помирать собирался, а сегодня за щами бежит, не догонишь. Так-то!

Ночью Фёдор вспоминал лицо и улыбку Надежды, ее слова и поступки. Он все больше убеждался, что девушка значила для него неизмеримо больше, чем просто друг.

6

Следующее утро выдалось на редкость ясным и морозным. Где-то вдалеке послышался ровный гул самолетов, его заглушил тяжелый рокот вражеских танков, раскатистым басом отозвалась артиллерия.

Вытерев лицо грязным обшлагом ватника, Сергей тоскливо произнес:

– Началось…

– Наступают как по расписанию, – спокойно и сурово произнес лейтенант.

– Ну, теперь держись, пехота! – взяв наперевес автомат, вздохнул старшина. – Чего это наши зазевались?

Будто в ответ на его слова разом ударили зенитные пушки, зло и сухо застрочили пулеметы. В небе послышался пронзительный визг падающих бомб, страшные взрывы сотрясали все вокруг. На солдат посыпались комья земли.

Сразу за первой волной самолетов пронеслась вторая. Полевые орудия немцев открыли ураганный огонь.

Взрывы бомб, огонь зенитных пушек и пулеметов заполнили, казалось, все пространство между небом и землей. После небольшого затишья на горизонте показались танки и мотострелковые части немцев. Лейтенант, взяв наперевес автомат, коротко скомандовал:

– К бою!

Фёдор стрелял сосредоточенно и экономно, стараясь не замечать падающих снарядов. Бой продолжался уже несколько часов, ряды товарищей заметно поредели. На его глазах был убит Старик, рядовой Бобров, раненый лейтенант Гусев продолжат отдавать приказания. Огонь противника не затихал ни на минуту. Гулко разрывающиеся снаряды огромным веером покрывали все вокруг. Один из них с грохотом хлопнул совсем рядом, воздух со свистом прошумел над головой Фёдора. «Пронесло», – успел подумать он. Грохот взорвавшейся гранаты был последним, что он услышал.

Он пришел в себя к вечеру, в обступившей тишине едва различались глухие голоса. Фёдор с трудом сгреб с себя слой земли и щепок, попытался подняться, но тотчас же свалился, вскрикнув от невыносимой боли в ноге. Когда снова пришел в сознание, почувствовал, что его тащат по земле. Раскрыв глаза, увидел над собой зеленоватое в оранжевых разводах небо. Над вершинами дальних деревьев туманилась серовато-коричневая дымка. Пытаясь увидеть, кто его тащит, Фёдор закинул голову и невольно застонал.

– Очнулся, вот и хорошо! Потерпи чуток, теперь совсем немного осталось, – отозвался высокий молодой голос.

«Санитарка, наверное, совсем девчонка», – подумал Фёдор. Весь оставшийся путь он старался помочь девушке: цепляясь за сухую замершую траву, подтягивался на руках, пробовал отталкиваться от земли ногами, несмотря на невыносимую боль, пронизывавшую все тело.

Когда вновь вернулось сознание, он уже лежал на койке. Попытался шевельнуть раненой ногой, но не почувствовал ее. Рядом бесшумно скользила женская фигура.

– Сестра, – едва слышно позвал Фёдор. – Что со мной, моя нога… не отрезали?

– Бог с тобой! Цела твоя нога, – успокоила дежурная медсестра. – Три осколка из нее вытащили, один маленький остался, врач сам тебе все скажет.

Фёдор глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Проснулся уже под утро. Первой, кого увидел, была Надежда. Склонившись над ним, девушка заглянула в глаза, взяла за руку. Фёдор внимательно всмотрелся в бесконечно дорогое усталое лицо.

– Как ты?

– Да что со мной случится? Хорошо, что тебя вовремя нашли и доставили сюда. Средней тяжести контузия, осколочное ранение ноги. Была большая кровопотеря, но теперь уже не страшно. Наш врач говорит: молодой, сильный, скоро пойдешь на поправку.

– Не знаешь, как наши? Серёга жив?

– Пока не знаю, никто еще не знает. Будет затишье, посчитают..

Как и предсказывал врач, Фёдор быстро пошел на поправку. Как только разрешили, поднялся на ноги, стал помогать раненым. Ему позволили даже делать несложные перевязки.

– Руки у тебя хорошие, умные, – наблюдая за его работой, заметил хирург. – Я тебя еще на курсах приметил. После войны поступай в медицинский, больные тебя будут обожать.

– У нашего Фёдора руки нежные, не у всякой девушки такие пальчики, – вторили раненые.

– Будь воля, оставил бы тебя в медсанчасти. У нас не хватает персонала, люди спят по два-три часа, с ног валятся от усталости. Может, замолвить за тебя словечко?

– Нет-нет! – мотал головой Фёдор. – Мне к своим надо, на передовую!

– Ну что ж, раны заживают хорошо, так что скоро увидишь своих ребят, не успеешь глазом моргнуть. А пока продолжай работать, набивай руку. Там, на месте, это очень пригодится. Выдадим тебе санитарный пакет для оказания первой помощи, должную бумагу подпишу.

7

За время, проведенное в медсанчасти, Фёдор встретился с Надеждой не больше трех раз, и то накоротке. Раненых было так много, что медработники не успевали ни есть, ни спать. Выполняя свою работу, Фёдор беспрестанно думал о девушке. От невысказанных чувств теснило грудь и кружилась голова, но он все не мог решиться на откровенный разговор. Накануне выписки Надежда сама подошла, чтобы попрощаться. В это время он собирал свой нехитрый скарб в вещмешок.

– Немного посижу с тобой перед дорогой. Завтра, может быть, не удастся увидеться. – Надежда присела на краешек табуретки. – Что так смотришь? Должно, волосы растрепались? – Она перевязала потуже белую косынку на голове, принялась застегивать пуговицы распахнутого до этого халата.

Фёдор с трудом отвел от нее взгляд и глухим от волнения голосом начал говорить о своей любви. Высказав все, что так долго копилось на душе, осмелился взглянуть на девушку.

Она сидела со смиренно сложенными на коленях руками и растерянно улыбалась.

– Конечно, я понимаю, кто ты и кто я. Если тебе неприятно все это слышать…

Надежда крепко зажмурила глаза, покачала головой:

– Что ты, я благодарна тебе. Ты – замечательный: смелый, добрый, тонкий!

В интонации девушки было что-то такое, что сильно удивило Фёдора. Он растерялся и неуверенно возразил:

– Не такой уж я и тонкий!

– Я не о фигуре. Ты видишь мир глазами художника: тонко чувствуешь природу, сочиняешь стихи, любишь и понимаешь людей. У тебя большое будущее. Вот кончится война, пойдешь учиться, станешь знаменитым врачом или поэтом. А я… – Глаза девушки наполнились слезами, задрожали пальцы. – Не ты для меня плох, это я не пара тебе.

Стремительно поднявшись с места, Надежда на секунду припала к его груди и уже на ходу бросила «прощай».

Фёдор не успел осознать, что произошло: вокруг начался какой-то переполох. Оказалось, поступил приказ о немедленном отступлении. В кратчайшие сроки дивизия должна была перебраться на другой берег Дона. Фёдор, как и все, кто мог самостоятельно двигаться, поступил в распоряжение начальника медсанбата.

Перво-наперво было необходимо переправить через реку раненых. Начальник переправы, молодой и энергичный полковник, быстро и умело организовал работу. Всех раненых разместили по лодкам и плотам, но для большой части медицинского склада места не хватало. Начальник медсанчасти майор Григорян принял решение во что бы то ни стало сохранить имущество. По его приказу все самое ценное разместили в бане.

– Строение расположено как нельзя удачно: в глубокой балке и недалеко от реки, к тому же банька укрыта густыми зарослями деревьев. Охранять склад поручаю… – Оглядевшись вокруг, майор наткнулся взглядом на Надежду. – Надежде Ворониной. В помощь ей выделяется боец…

– Рядовой Синицын, – нашелся Фёдор.

– Добро! Ваша задача – оставаться невидимыми для врага и охранять медицинское имущество. Спрячьтесь в бане. Скорее всего, сегодня лодки не вернутся. Там и переночуете. Огня не зажигать, мы за вами вернемся, как расцветет.

Молодые люди тотчас приступили к исполнению приказа. Все самое ценное из палатки медсанчасти перенесли к реке и разместили на полках в бане.

К ночи устали так, что без всяких разговоров улеглись спать прямо на деревянном полу.

8

Почувствовав толчки, Фёдор с трудом разлепил глаза. Через маленькое оконце лился яркий голубоватый свет луны.

– Что, за нами уже приплыли? Собираемся? – засуетился он спросонок.

– Нет. Вряд ли приплывут ночью. Нужна твоя помощь: у меня начинаются роды, поможешь принять ребенка. Смотри, я уже подготовила почти все нужное. – Надежда показала на покрытую марлей табуретку. – Тебе надо только внимательно слушать меня и в точности все исполнять. Если я вдруг потеряю сознание, то поднесешь к лицу нашатырный спирт. Вот этот маленький пузырек. – Девушка старалась говорить спокойно и внятно, но Фёдор видел, что ее бьет крупная дрожь, а в глазах – страх и неуверенность.

Несмотря на чрезмерную усталость и нереальность происходящего, а может и благодаря этому, Фёдор вдруг успокоился. Осмотрелся вокруг, увидел, что в маленькой каменной печке горит огонь, в ведре подле нее – исходящая паром вода.

– Ты и воду успела нагреть? Хорошо! Ложись сюда, здесь и свет от луны, и тебе будет удобно. – Фёдор одним движением расчистил половину деревянной лавки. – Так, надо бы руки чем-нибудь обработать.

– Вот спирт. – Вручив пузырек, Надежда принялась снимать сапоги.

– Не нагибайся, я помогу.

– Ты, главное, не бойся! – стараясь попасть в деловитый тон Фёдора, проговорила Надежда. – Я отлично проштудировала эту тему по справочникам и все сделаю сама. Ты только перережь пуповину и прими ребенка.

Дальше все было как во сне. Надежда держалась молодцом: глубоко дышала, тужилась, не кричала, только покряхтывала. Фёдор выполнял все ее команды. Когда все закончилось, и завернутая в пеленку девочка оказалась в руках матери, Фёдор почувствовал головокружение.

– Выпей глоток спирта, станет легче, – услышал он голос, пробивающийся через толщу усталости и подступающей дурноты.

Фёдор послушно взял пузырек, не чувствуя жжения и крепости спирта, отхлебнул большой глоток и свалился в обморок.

Утром он очнулся от холода. Пытаясь согреться, подышал на пальцы, с трудом поднялся. Голова была тяжелой. Чувствуя, что совсем отупел от короткого сна, попытался вспомнить вчерашнее. Вспомнив, испуганно огляделся вокруг: Надежды и ребенка в помещении не было. Клацая зубами от волнения и холода, Фёдор открыл дверь в предбанник. Там на низенькой скамеечке с ребенком на руках сидела Надежда.

Девушка удивительным образом изменилась за эту ночь, превратившись из полненькой хорошенькой хохлушки в изящную барышню. Осунувшееся лицо ее было бледным, казалось, глаза стали вдвое больше и излучали свет.

Разбитый, измученный неясными мыслями Фёдор не знал, что говорить и делать.

Словно поняв, что творится в его душе, Надежда начала рассказывать о своем коротком романе. Бесхитростная история отношений с молоденьким лейтенантом была изложена просто и честно.

– Ты любила его? – выдавил из себя Фёдор.

– Не знаю, сейчас не знаю. Мы слишком мало друг друга знали. Все случилось как-то вдруг, как наваждение. Наша часть попала в окружение, было приказано прорываться небольшими группами, выбирались кто как мог, повсюду грохот орудий, взрывы бомб, кругом опасность, мы не знали, останемся ли в живых… Потом его ранили. Проникающая рана в грудную полость… что тут поделаешь. Прорваться к своим я не сумела. Долго скиталась по лесам, чуть не утонула в болоте. Спасибо, что меня нашли и приютили у себя Дымовы. Не поверишь, но я только через полгода поняла, что жду ребенка. Думала, что все проблемы с женским здоровьем временны: война, долгое скитание по лесу, переживания.

– И никто не заметил твою… проблему?

– Почти никто. Только с месяц назад наша хирургесса поняла, что к чему, грозилась доложить начальству, собиралась отправить меня в тыл, но не успела… Ее саму эвакуировали с тяжелым ранением. А я что, я девушка здоровая, ребеночку есть где разместиться. К тому же это девочка, а они всегда меньше мальчишек. Взгляни, какая хорошенькая!

Фёдор мельком взглянул на маленький сверток.

– Так ничего не увидишь, возьми ее на руки! Ты же, считай, ее крестник. Даже больше – вы с ней, почитай, кровные родственники.

Фёдор осторожно принял на руки невесомый кулечек.

– Какая же она легонькая, как птичка, и личико какое махонькое!

Фёдор отодвинул от кукольного лица край пеленки. Девочка открыла синеватые глаза, как показалось, посмотрела прямо на него и зачмокала губами. Потом высвободила ручку. Фёдор не справился с искушением и дотронулся до крохотной ладошки, девочка с неожиданной силой обхватила его палец. Фёдор вздрогнул и засмеялся от внезапной радости. Ощущая тепло и особый запах маленького тельца, понимал, что с этим ребенком у него образовалась неразрывная связь: общее кровообращение, одно сердцебиение. Они – неразрывное целое, плоть от плоти, кровь от крови.

Продолжая глядеть на ребенка, Фёдор спросил:

– Ты говорила, что я тебе нравлюсь, и если б не одно обстоятельство… Ты говорила об этом? О ребенке?

– Ну да, сам видишь.

– А если так… – Фёдор стремительно обернулся к девушке, ее серьезное осунувшееся лицо начало бледнеть. – Прошу, будь моей женой. А ребенок… Я ее считаю своей дочкой. Сама говорила, у нас с ней теперь одна кровь. И потом… твои родители погибли, а маме моей ты нравишься, она примет тебя с радостью.