Текст книги "Предчувствие любви"

Надежда медленно поднялась с табуретки и остановилась у окошка, спиной к Фёдору.

– А что мы людям скажем?

– В деревне и всем другим скажем, что мы давно вместе, с той поры как ты жила у вас в доме, когда Иришку лечила. Мама подтвердит.

– Что же с нами будет, Феденька?

– Ничего плохого с нами не случится. Распишемся в штабе, командир даст справку о рождении ребенка, вас отправят в тыл. Кстати, надо бы заранее определиться с именем. Думала об этом?

– Нет. Честно говоря, не верилось, что смогу сохранить ребенка в таких условиях. К тому же не знала, кто будет, мальчик или девочка. А как бы ты хотел?

– А давай назовем… дочку – Виктория!

– В честь победы?

– Ну да! Вот кончится война, заживем вместе, одной семьей, – неожиданно спокойно и рассудительно ответил Фёдор.

– Так ты меня любишь?

– С того дня как впервые увидел – и на всю жизнь.

– Милый ты мой, голубчик, – вдруг всхлипнула Надежда и, не решаясь поцеловать, лишь погладила плечо Фёдора. – Может, я и не самый хороший человек, но знай, до конца жизни буду тебе верной женой. Буду ждать тебя, сколько понадобится. Знай, лучше и ближе человека, чем ты, у нас нет и не будет.

Надежда говорила торопясь, будто боялась, что ее остановят. Вдруг прислушалась и замолкла. Через минуту спросила:

– Слышишь, словно кричит кто?

Вдалеке и впрямь послышались голоса:

– Эй, там, на берегу! Отзовись, кто есть!

– Мы здесь! – выскочив из бани, замахал руками Фёдор.

9

На дворе уже занималось утро. От реки поднимался густой белесый туман. Фёдор натянул поглубже шапку и взглянул на небо. В зеленоватой выси таяли последние звезды, а с края, где-то далеко за лесом, занималась неяркая зимняя зоря.

Сердце Фёдора наполнилось неизъяснимой радостью, он ощутил, будто стал вдвое старше. А может, так и положено: взяв на себя ответственность за жену и ребенка, делается человек старше на две жизни. Ощущая небывалый прилив сил, Фёдор подкинул шапку вверх и улыбнулся небу. Казалось, нет больше ничего невозможного, и конец войны не за горами, впереди победа и новая счастливая жизнь.

Но до победы было еще очень далеко – два с половиной долгих года, полных тяжкого ратного труда, утрат, побед, поражений. Им с товарищами пришлось прошагать пол-Европы: Украина, Молдавия, Румыния, Польша, Чехия, Австрия. Сергею довелось дойти до самого Берлина. Свой боевой путь Фёдор закончил в Чехии. Там, в небольшом городке, в госпитале, он и встретил Победу.

Госпиталь занимал первый этаж красивого старинного здания. Через высокие разноцветные окна в палату лился мягкий свет. Омытая теплым дождем земля и цветущий бело-розовым цветом яблоневый сад источали ароматы весны, мира, дома. Наслаждаясь тишиной и покоем, Фёдор в который раз перечитывал письмо жены, с улыбкой рассматривал дочкины каракули. Вдруг с улицы послышались отрывистые автоматные очереди и крики. Еще не поняв, что к чему, Фёдор выпрыгнул из окна. Во дворе творилось что-то невообразимое: люди обнимались, плакали и смеялись, охранники палили в воздух. Медсестрички, кто с больными, кто шерочка-с-машерочкой, отплясывали под баян. Отовсюду слышалось:

– Ур-р-р-а! Война закончилась! Конец войне!

Фёдор не мог издать ни звука. Он смотрел наверх. В небе колыхалась прозрачно-голубая, вся в золотистых солнечных бликах, завеса дождя.

«Наверное, именно так должно выглядеть знамя Победы: сияющее, от неба до земли полотнище, сотканное из миллионов судеб, надежд, устремлений, – думалось Фёдору. – Это знамя так прекрасно, так велико, что вблизи и не разглядишь! Только на большом расстоянии, через годы, можно будет оценить его красоту, разглядеть на нем названия городов, сел, имена тех, кто завоевывал великую Победу и тех, для кого она добывалась».

Чувствуя, что в душе зарождаются неясные еще очертания стихов, Фёдор не слышал ничего вокруг. Залитое дождем и слезами его лицо все еще было обращено к небу.

– Не плачь, братишка! Радуйся: кончилась, кончилась война окаянная. Победа! – хлопнул его по плечу проходящий мимо солдат.

Мимолетно улыбнувшись ему вслед, Фёдор вернулся к своим мыслям.

«Да, Победа, она явилась миру как проявление высшей справедливости на Земле, победа жизни над смертью, правды над ложью, добра над злом. И чем дальше в будущее, тем яснее будет ее смысл и величие. Грядущие поколения через десятки, а может, и сотни лет подхватят знамя Победы, и оно станет их защитой, покровом вечной славы родной земли!»

– Вот, Фёдор, и пришел наш долгожданный час. – Сосед по палате, Антон Рябов, поддерживая перевязанную руку, с улыбкой оглядывался по сторонам. – Вот он какой, этот день, гляди, запоминай!

– Я его и в смертный час не забуду, – не сразу откликнулся Фёдор. Он еще пребывал в особенном состоянии, старался запомнить рожденные мысли и образы.

– Скорей бы на поправку и домой! У тебя есть кто, дома-то? – не унимался Антон.

– Мать, сестры, жена и дочка Виктория.

– Виктория – это значит победа? Знатное имечко. Если у меня народится девка, тоже так назову.

– А если мальчик? – Взглянув на озадаченное лицо приятеля, Фёдор рассмеялся и сам ответил: – Парень – тоже хорошо. Назовешь Виктором, значение-то одно – победа.

– Нешуточное, сильное, священное слово – «Победа»! Вот говорю, а у самого мурашки по спине. Сам себе не верю: неужто дожил… Эх, повезло нам, что встречаем этот день вместе, с товарищами. Одному-то человеку разве удержать в груди такую радость! – Антон говорил уверенно и вдохновенно. – Недаром в прежние времена в счастье и в несчастье люди собирались вместе. Вместе переживали, плакали, радовались. Отсюда и название пошло – соборность. Вот в чем наша настоящая сила!

Фёдор с удивлением посмотрел на товарища. Его простоватое лицо было сосредоточено и торжественно. Перехватив этот взгляд, Антон стушевался, заморгал и снова взялся за перевязанную руку.

– Болит, зараза. Ну ничего, как говорится, до свадьбы заживет. Ох ты, дождик-то как припустил! Бежим в палату, попросим у сестрички «лекарства». Для такого случая, думаю, не откажет!

Фёдор согласно кивнул. Он уже нисколько не жалел об утери своего возвышенного состояния. Не он так другой, не сегодня так завтра или через десятилетия найдутся подходящие слова, способные описать этот день. Главное – он пришел, а с ним – желанная, блистательная, вовек благословенная, для каждого своя и для всех одна – Виктория! ПОБЕДА!

Сиреневым вечер

1

Благополучное завершение зимней сессии подруги решили отметить в театре. В Большой попасть не удалось, зато билеты в театр Немировича-Данченко – в первых рядах партера. Это в кои-то веки… Ведь обычное место студентов в театре – на галерке. Расстарались родители Натальи: ее мама работала в райкоме партии. Хотя должность была незначительной, но иногда и ей перепадали какие-то блага.

В спектакле были задействованы новички, выпускники консерватории. Этот факт вовсе не расстраивал искушенных зрителей: недостаток сценического опыта в полной мере компенсировался эмоциональностью и старанием новоиспеченных артистов.

В конце спектакля на поклон вышли все исполнители, в зале зажегся свет. Артисты и зрители партера могли посмотреть друг на друга. Ольга с подругой громко аплодировали, Наташка несколько раз прокричала «браво» так громко, что осветители направили лучи прожектора прямо на подруг. Исполнитель главной роли, Владимир Дорохов, красивый молодой человек, поклонился девушкам и взглянул в лицо Ольги. Та, застеснявшись, отвела взгляд. Красавец-баритон демонстративно фыркнул и покинул сцену под бурные аплодисменты зрителей.

Наталья долго не могла найти свой номерок в гардероб, поэтому подруги вышли из театра одними из последних. Улица перед театром была почти пустой.

– Удивительно, как быстро народ исчез, – ежась от холода, пробормотала Наталья.

– Еще бы. Мороз, наверное, уже под двадцать, а то и ниже, – доставая варежки, ответила Ольга. – И в шубах-то не жарко, а уж в наших пальтишках…

– Ничего, до метро быстро добежим, не замерзнем!

– Конечно! Вот бы такая погода постояла еще недельки две, до конца каникул! На лыжах в лесу походим. На коньках в Лужниках покатаемся, – мечтали подруги.

Вокруг кружили крупные снежные хлопья. Узенькие переулки и мостовые, и тротуары, были засыпаны свежим снегом. В лучах фонарей искрились серебром ветки деревьев и кустов. Завороженная этим сказочным зрелищем, Наталья поскользнулась на ледяной прогалине и упала, попыталась подняться, но не смогла.

– Что, что такое? – испугалась Ольга.

– Наверное, подвернула ногу, – морщась от боли, прошептала Наталья.

– Обопрись на меня, привстань… Так, хорошо. Теперь немного отдохни, вот садись в сугроб, сейчас что-нибудь придумаем.

– Наверное, надо машину поймать…

– Да где здесь машине взяться в такой час? – Ольга беспомощно огляделась вокруг. – Ты здесь посиди, а я побегу на Тверскую, там обязательно кого-нибудь остановлю.

Ольга бежала к Тверской, постоянно оглядываясь на подругу, и не заметила, как налетела на человека.

– Ой, простите!

– Осторожно, девушка. Разве можно перемещаться с такой скоростью по ледяной дороге? – Уверенный, с недовольными интонациями голос показался знакомым. – Что-нибудь случилось? Я могу помочь?

– Видите ли, мы возвращались из театра, и подруга подвернула ногу. Нужно поймать такси. – С этими словами Ольга развернулась, чтобы продолжить путь.

– Постойте. За мной сейчас должна приехать машина. – Из-за угла показались фары «жигулей». – Вот она. Так где осталась ваша подруга?

Незнакомец и водитель осторожно усадили Наталью в машину.

– Куда ехать?

– На Фрунзенскую, дом недалеко от метро, я покажу.

– Пятерик, – взглянув на незнакомца, твердо произнес водитель.

Тот молча кивнул.

– Может, лучше в травмпункт?

– Нет-нет, домой, – торопливо возразила девушка.

– Домой так домой. А дома-то кто есть?

– Да, родители должны быть. Если можно, по дороге остановимся у какой-нибудь телефонной будки.

– Ты права, родителей надо заранее подготовить.

– Вот мы и настроили планов… Как меня угораздило? – причитала Наталья.

– Ничего, дома тоже можно неплохо провести время: почитать, телевизор посмотреть, – как можно оптимистичней сказала Ольга. – Даже хорошо, что пришлось на каникулы, не надо будет лекции пропускать.

– А где, если не секрет, девушки учатся? – полюбопытствовал незнакомец.

– В университете, на историческом, – в один голос ответили девушки.

– Это что, в МГУ? На Никольской? – обернулся водитель. – Знаменитый институт! Кто же ваши родители?

– Обычные служащие, мама партработник, папа преподаватель.

– И что же он преподает?

– Математику.

– Небось, профессор?

– Пока что доцент.

– Угу, – удовлетворенно махнул головой шофер. – А ваши родители тоже «простые служащие»?

– Ну да, – пожала плечами Ольга.

– Что ты пристал к девушкам? – урезонил незнакомец. – Смотри, на углу – телефонная будка. Вы будете звонить?

Ольга как могла осторожно рассказала родителям Наташи о травме. Заодно позвонила своим, предупредила, что немного задержится у подруги.

Машину уже встречали. Родители с обеспокоенными лицами подбежали к автомобилю.

– Ничего страшного, просто немного растянула ногу, – успокаивала их Наталья.

– Огромное спасибо за помощь, – бормотал отец, тряс руку водителя и молодого человека.

– Не стоит. Все мы должны помогать друг другу в беде, – снисходительно похлопывал его по плечу водитель.

– Да-да, тем не менее, возьмите, пожалуйста. – Отец Наташи неумело сунул в карман водителю мятую купюру.

– Куда дальше едем? – обернулся тот к Ольге.

– Спасибо, я здесь недалеко живу. Так переволновалась, хочу пройтись до дома пешком.

– В такой час? Нет, одну я вас не отпущу, пойдем вместе, – решительно возразил молодой человек.

Ольга подняла на него глаза и только тут узнала в нем молодого исполнителя в театре, Владимира Дорохова.

– Ну так как, мне уезжать? – с любопытством глядя на молодых людей, спросил шофер.

– Да, спасибо. Вот, как договаривались. – Владимир сунул ему пятерку.

– Всегда пожалуйста. Завтра как всегда?

– Да, до завтра.

– В добрый час! – Окинув взглядом девушку, шофер подмигнул Владимиру.

Молодые люди не спеша пошли по заснеженной улице.

Ольга ступала осторожно, то и дело скользя по утоптанному тысячами зимних ботинок насту.

– Позвольте. – Владимир взял девушку под руку.

Он шествовал широким и твердым шагом, время от времени посматривая на ее лицо. От внимательного взгляда не ускользнула ни одна черта: широко распахнутые светло-карие глаза, брови вразлет, хорошо очерченный узкий подбородок, приподнятые уголки пухловатых губ, гладко зачесанные волосы, открывающие высокий чистый лоб.

– Вы знаете картины Зинаиды Серебряковой?

– Да, всегда подолгу стою перед ее автопортретом с зеркалом.

– С туалетом, – поправил Владимир. – Картина называется «Автопортрет с туалетом». На мой взгляд, вы очень похожи на нее.

– Да, мне говорили. Подруга Наталья где-то разыскала репродукцию этой картины, купила рамочку, вставила туда портрет Серебряковой и сказала: «Почти твой портрет».

– На мой взгляд, ваше сходство особенно очевидно на картине «Автопортрет в костюме Арлекино». Видели эту работу?

– Нет, никогда. А где она находится, в запасниках?

– Нет, в одесском музее. Хотите увидеть ее в ближайшее время?

– Каким образом?

– У вас, как я понимаю, каникулы, и у меня, надеюсь, найдется два-три свободных дня. Мы бы могли слетать в Одессу.

Ольга с недоумением посмотрела на собеседника.

– Увы, это невозможно: родители меня не отпустят с молодым человеком. Вот если бы Наташка была здоровой… И как ее угораздило!

– Уверен, все обойдется, – махнул рукой Владимир. – Скорее всего, это небольшое растяжение.

Ольга машинально отметила, как просты и выразительны его жесты. «Должно быть, оттого, что он привык быть в центре внимания».

– А ваши родители придерживаются таких суровых взглядов, кто они?

– Обычная советская семья, папа – военный, мама – медсестра.

– Как же вам удалось поступить в такой престижный институт?

– Обыкновенно, как все. Я всегда интересовалась историей, в олимпиадах участвовала… – Ольга приостановилась. – Ну вот мы и пришли.

Владимир быстрым взглядом окинул дом, подъезд, внимательно оглядел лицо девушки.

– Жаль, что так скоро… Честно говоря, прощаться не хочется. А вам?

Ольга легко вздохнула и посмотрела вверх: пушистые снежинки легко и щекотно падали на разгоряченное лицо. На душе было радостно и немного тревожно.

Снег все так же валил, между белых стволов деревьев и фонарных столбов изредка проскальзывали фигуры запоздалых прохожих.

– Смотрите, какой крупный снег пошел и ветер поднимается. Вам надо поспешить домой.

– Так я завтра позвоню?

2

В течение следующих нескольких месяцев они встречались. Ходили по Москве, много разговаривали, посещали все мало-мальски интересные художественные выставки, пили кофе в уютных кафе. В этих модных местах они постоянно встречались с такими же молодыми, недавно получившими известность людьми, артистами, художниками, журналистами. Еще не всегда зная имен, они безошибочно выделяли друг друга из любой толпы. Улыбаясь и раскланиваясь при встречах, вглядывались в лица, радовались, запоминали. Все они были молоды, красивы, влюблены. Им принадлежал этот большой прекрасный город со всеми его возможностями и прелестями, а сами они были его неотъемлемой частью, его украшением, его будущим.

Ольга легко и естественно вошла в круг этих людей. Друзья Владимира не только оценили очевидные достоинства Ольги, но и раскрыли множество неизвестных ей самой качеств. Она была красива, умна, талантлива, а главное, она была девушкой восходящей оперной звезды Владимира Дорохова.

Ольга пребывала в состоянии ученичества, поражаясь свободе, глубине и независимости ума новых знакомых, впитывала новые впечатления и знания как губка. Говорила мало, больше слушала, а уж если говорила, то всегда по существу. Ее суждения всегда были честны, оригинальны и свидетельствовали о наличии ума и незаурядности личности. Первое время ее смущала манера Володиных друзей говорить о ней в ее присутствии в третьем лице.

Но Ольга быстро привыкла и к этому, с жадным вниманием выслушивала мнение о себе. Чаще всего говорили, что в ней чувствуется настоящий аристократизм, «наверняка она голубых кровей до седьмого поколения. Это же типичная декабристка», – не скрывая восхищения, говорили не только приятели Володи, но и его подруги.

Все состоявшиеся встречи, разговоры с интересными людьми Ольга обсуждала с Натальей. Общение с Владимиром стало их общей школой жизни. Больше всего девушек поразило высказывание его друга, начинающего режиссера: «Имей в виду, Ольга с одинаковым выражением лица будет смотреть на мир и из зеркальных окон дворца, и из крохотных оконцев избушки».

– Что значит «не обращать внимания на внешние обстоятельства»? Глупость, равнодушие, пренебрежение материальными ценностями? Это достоинство или недостаток? – гадали подруги.

Другое дело – сравнение с декабристками. Подобное суждение было лестным и понятным: обе находили в себе черты преданности и жертвенности.

Так же неоднозначно девушками было воспринято предложение Володи сменить Ольгино пальтишко на модную дубленку.

– Он что, стесняется тебя? Для культурного человека не может иметь значения одежда. Если стесняется твоего облика, значит, либо мещанин, либо…

Учась в престижном вузе, девушки никогда не замечали пренебрежительного отношения к себе из-за скромной одежды. Более того, дети состоятельных родителей старались не выделяться из общей студенческой среды какими-то сногсшибательными нарядами.

Хорошенько поразмыслив и прикинув, сколько может стоить модный тулупчик, Ольга решила отказаться от покупки. В тот же день, как на заказ, произошел курьезный случай.

Девушки ехали в автобусе по обычному маршруту – возвращались из института домой. На Ольге было скромное черное пальтишко, на голове – платок, ее излюбленный головной убор. Ольга завязывала его особым образом и считала такой вариант удобным и стильным.

На голове Натальи была купленная в комиссионке меховая шапка из «неведомой зверушки», а старенькое пальтишко украшала общипанная чернобурка, снятая с состарившегося маминого габардинового пальто. Народу в автобусе было много. Рядом стоял подвыпивший мужичок, подруги вертелись и так, и эдак, чтобы не чувствовать запаха перегара, но в тесной толпе деваться было некуда. Между тем мужичок внимательно слушал разговор подруг, а в самый неожиданный момент вдруг встрял в него. Глядя с укоризной на Наталью, покачал головой:

– Ишь, разоделась в меха, а нет чтобы поделиться с подругой!

Девушки изумились неожиданным словам незнакомца.

Очень хотелось посмеяться, но не посмели: как-никак пожилой человек, усталый, наверное, с работы едет. Лишь выйдя из автобуса, посмеялись о души.

Дома Ольга рассказала родителям о забавном случае. Но родители не разделили ее веселья, переглянувшись, вышли из комнаты. Через пять минут вернулись, мама торжественным тоном объявила:

– Дочка, мы с папой долго думали, что тебе подарить на двадцатилетие. И вот решили купить тебя шубку. У меня есть знакомая в меховом салоне, говорит, что там обойдется дешевле, чем в магазинах.

Ольга сразу вспомнила Владимира. Сказать родителям, что можно купить дубленку у спекулянтов, побоялась. Решила схитрить, сказала, что есть возможность купить дубленку у сокурсницы: ее родители часто ездят в Болгарию. Недавно привезли дубленку дочке, а та оказалась не по размеру.

– Ну что ж, если тебе вещь подойдет, бери, – разрешили родителей.

В субботу они с Владимиром пришли на квартиру к его знакомой.

3

Дом Яны расположился в центре, в одном из тихих переулков. После горящей яркими огнями площади Пушкина улица Чехова казалась полутемной. Но глаза скоро привыкли, и Ольга залюбовалась старинными домами. Один из них, украшенный эркерами, с лепниной и стройными полуколоннами, ей особенно понравился.

– Вот бы жить в таком доме, – не скрывая восхищения, произнесла Ольга.

– Да, красивый домик. А до чего хороша ротонда, вон там, видишь, на углу. Но если учесть, что большинство квартир в этом доме – коммуналки… Ну вот, почти пришли. Следующий дом Яны.

– Она тоже живет в коммунальной квартире?

– Нет конечно. Яна – девушка умная. Вовремя подсуетилась, и теперь у нее отдельная квартирка. Маленькая, но своя.

В подъезде пахло кошками и сыростью, внизу под лестницей стояли две новехонькие коляски. На высокой, ощутимо тяжелой двери привинчена старинная табличка: «Адвокатъ…». Дальше было не разобрать. Владимир сильно нажал на большую медную кнопку, послышались неторопливые ровные шаги.

Дверь открыла небольшого роста изящная девушка с короткой стрижкой.

Маленькая квартирка была битком набита всевозможными вещами, разнокалиберными коробками и ящиками. Окинув Ольгу с ног до головы, хозяйка вышла в какой-то чуланчик, вернулась, держа в руках две дубленки.

Володя сразу взялся за расшитую цветным шелком длинную шубку. Та оказалась впору Ольге, но она попросила померить другую, песочного цвета с простой отделкой, дубленку. Володя поморщился:

– Что у тебя за сиротский вкус!

– Нет, Володечка, ты не прав. Девушка чувствует стиль. К тому же вещь сидит как влитая.

– А сколько стоит? – робко спросила Ольга.

– Для вас шестьсот.

– Ну, это слишком, – решительно заявил Владимир.

Хозяйка, приподняв брови, собралась что-то ответить, но Ольга опередила ее.

– Ничего, это как раз та сумма, которая у меня есть.

– Вот и хорошо! – вздохнула Яна, подмигнула Владимиру и добавила: – Да, для тебя тоже кое-что приготовила. Поглядишь?

Владимир удивленно вскинул глаза на хозяйку.

– Разве не ты говорил о фирменных часах?

– Ну, если действительно есть что-то стоящее…

– Не возражаете, если мы ненадолго удалимся? На столе журналы, можете посмотреть.

– А я заметила, на полу стоят картины. Можно взглянуть?

– Если это доставит вам удовольствие…

Яна выставила на кухонный стол ряд длинных коробочек. Владимир со знанием дела стал рассматривать часы: оценивал надежность застежек на браслетах, вглядывался в циферблаты, примерял на руку. Яна не торопила. По-мужски оседлав стул, курила длинную тонкую сигарету и наблюдала за струйками ароматного дымка.

– Похоже, славная девочка. Студентка?

– Да, учится на втором курсе исторического.

– МГУ? Неплохо! И где ты только находишь таких девушек? Небось чья-нибудь дочка?

– Представь себе, нет, девочка из рабоче-крестьянской семьи.

– Странно. Я была уверена, что она до седьмого колена голубых кровей. Что ж, тем более девушка заслуживает уважения.

– Да, что значит фирма… – вздохнул Владимир. – Остановлюсь, пожалуй, на классике.

– «Омега»? Хороший выбор. Ну пойдем, а то неудобно гостью оставлять надолго одну, – Яна кивнула головой в сторону гостиной.

Остановившись в дверях, она сделала упреждающий жест Владимиру. Оба с интересом наблюдали за действиями девушки.

Ольга одну за другой доставала картины и аккуратно расставляла их на свободные места – подоконник, стулья, спинка дивана… Иногда какие-то меняла местами, потом снова подолгу глядела на картины. Возвращение хозяйки заметила не сразу.

– Это ваши работы?

– Да, баловалась когда-то, – небрежным тоном ответила Яна.

– Мне кажется, нехорошо, неправильно открещиваться от своих картин. – Увидев, как у девушки взметнулись вверх брови, Ольга поспешила пояснить: – Володя говорил, что вы оставили институт и больше не занимаетесь живописью. Извините, но то, что вы отказались от своего предназначения – неправильно, несправедливо по отношению к вам самой и зрителям. – От волнения и застенчивости лицо Ольги покрылось румянцем, она говорила с запинками, но горячо и уверенно. – Конечно, я не специалист, чтобы сделать грамотный разбор ваших работ, но то, что это настоящее искусство, а вы – настоящий Художник, очевидно.

– Таких как я художников – пруд пруди! – с горькой усмешкой произнесла Яна. – Хотя, согласна, с профессиональной точки зрения работы неплохие: композиция, цвет, настроение… В общем, все как учили в уважаемом заведении. Каждый год из его недр выходят десятки художников. Только кому потом нужны эти «гении»?

– Как кому? Нам, нам всем! А прежде всего самому художнику. Не может быть, чтобы талант человеку достался напрасно.

– Согласна в общем и целом, вот только одна заминочка: таланту тоже кушать хочется и красиво одеться, и в театр выйти…

– Да, я вас понимаю, – поникла Ольга. – Но ведь материальные трудности почти всегда сопровождают художник. Кого ни возьми: Моцарт, Шуберт, Достоевский…

– Девочки, время позднее… Может, не стоит затевать серьезные разговоры на ночь глядя, – попробовал вмешаться в спор Владимир.

– Подожди… Ты же знаешь, я не позволяю себе высказывать мнение, когда в чем-то не уверена. Но здесь… Яна, на мой взгляд, у вас уникальный талант. Вы не вправе от него отказываться. Вы говорите – художников много… С этим не поспоришь, но мало кто из них способен отразить на полотне внутренний, духовный мир человека. Вот, смотрите, на этой картине. – Ольга взяла в руки портрет молодой женщины. – Вы сумели понять и передать внутренний мир человека. И здесь, и на этом портрете, – Ольга выставила в ряд несколько картин. – Но самое интересное и ценное в этих работах – предвосхищение личностных качеств, о которых сам человек, возможно, еще не подозревает. Они могут проявиться или остаться невостребованными, это зависит от внешних обстоятельств и от воли самого человека. Предугадать духовный потенциал своего героя, явить его миру, а прежде всего самому человеку так, чтоб он в это поверил – великая и почетная задача настоящего художника. Уверена, далеко не всем она по плечу.

Ольга передохнула и виновато взглянула на хозяйку. Вдруг почувствовала страшную усталость и равнодушие. Уже другим, бесцветным голосом добавила:

– Впрочем, наверное, я не имею права на подобные высказывания, извините.

– Каждый человек имеет право высказать свое мнение, – успокоила ее Яна. – Ваши суждения по крайней мере оригинальны. И я вам благодарна за то, что озвучили мои собственные соображения, которые никак не могла сформулировать. – Яна подошла ближе к портретам, внимательно осмотрела каждый из них, будто видела впервые.

– Отобразить на полотне невидимое, но самое главное в жизни любого человека… – достойная задача. Для ее решения понадобится время, много времени, может, больше, чем человеческая жизнь…

Яна развернулась к гостье и осмотрела ее долгим взглядом:

– Сколько вам лет?

– Двадцать, почти…

– Не знаю, как долго вы сможете оставаться тем, что вы есть сейчас, но… Вот вам. – Яна вырвала из записной книжки листок. – Это номер моего телефона. Звоните, приходите, когда будет время. Я всегда буду рада вас видеть. И еще… Простите, вы эту юбку сами шили?

– Нет, подруга. Вместе с ней шили по выкройке из «Бурды».

– Понятно. На мой взгляд, этот крой вам не очень идет. Посему позвольте предложить одну вещицу. – Яна снова скрылась в чулане и вернулась с платьем в руках. – Вот, из последней коллекции. Примерьте. Но я и так вижу – ваша вещь.

– Спасибо, у меня все равно нет больше денег.

– Примерь, примерь, там видно будет, – посоветовал Владимир. – А мы пока на кухне «покурим».

Ольга неохотно взяла в руки сарафан, надела его прямо на свитер, взглянула в зеркало и невольно улыбнулась: так ладно на ней не сидела никакая другая одежда.

На кухне Яна уселась на подоконник с сигаретой в руках, щурясь от дыма, оглядела Владимира.

– Очень интересная особа. Не знаю, повезло тебе или нет, это будет от тебя зависеть.

– Ты говоришь прямо как пифия, – попытался пошутить Владимир. – А что, собственно, ты имеешь в виду? Впрочем, кажется, понял. Мне уже несколько человек говорили, что Ольга – типичная декабриста…

– Не думаю. По-моему, для этого у нее мало сил. Но она может стать настоящей спутницей по жизни, если хочешь, твоей музой… – Яна погасила окурок в пепельнице и поморщилась: – Терпеть не могу это слово, и тем не менее… Но если хочешь пользоваться ее даром, будь осторожнее. Эту «шкатулочку» надо открывать изредка и ненадолго.

– Понятно, использовать только по праздникам. А в остальное время прикажешь нанимать прислугу? – неожиданно зло спросил Владимир.

– Дурак ты! Я говорю о жизни, долгой жизни с радостями, горестями, потерями. Тебе выпал счастливый шанс пройти этот путь достойно, легко, чтоб без скуки, без водки, без суеты, без предательств! А ты мне про пошлый быт, будто речь о домработнице. Поверь, сварить щи и подать свежую рубашку – дело нехитрое, для большинства советских девушек – это раз плюнуть.

– Не скажи. Сплошь и рядом читаешь: «любовная лодка разбилась о рифы быта»…

– Молодой ты еще, Володенька, не битый. Ну ладно, придет время, сам поймешь. Пойдем, поглядим на девушку.

Ольга стояла посреди комнаты с журналом в руках.

– Ты бы присела, мы сегодня целый день на ногах, – заботливо сказал Владимир.

– Хотела вам показаться, а сесть в чужой вещи не посмела.

– Ну что, берем! Я доплачу, сколько надо, – уверенно изрек Владимир.

– Нет, – с явным сожалением произнесла Ольга. – Мне не разрешат принять деньги от чужих людей. – Увидев раздосадованное лицо Владимира, добавила: – Даже от тебя, извини.

– Ну вот что, Оля, давай сюда свои денежки. Это за две вещи, и не возражай, а то раздумаю. Вы же не последний раз ко мне приходите, правда, Володечка? Кстати, ты говорил, что кто-то из твоих приятелей интересовался троечкой от «Версаче». Я ничего не путаю?

– Мы же договорились, через два дня забежим.

– Вот и славно!

4

Родители одобрили обе покупки дочери. Через несколько дней и сама Ольга оценила по достоинству новоприобретен-ные вещички: дубленка оказалась очень теплой и легкой, а уж джинсовый сарафан – и вовсе вещь универсальная. Можно одевать в любое место и в любое время. Знай только меняй кофточки да свитерочки! Кстати, только сейчас она поняла, что половина студентов института ходят в таких вот «скромных вещичках».

Но Владимир не ограничился этими покупками. Не прошло и недели после визита к Яне, как он заявился в университет с нарядной обувной коробкой. Не обращая внимания на снующих по коридору студентов, по-хозяйски устроился на подоконнике и извлек на свет туфли.

– Ну как тебе? Взгляни, какая кожа!

– Чудо как хороши! – не могла скрыть восхищения Ольга. – Я таких еще не видела. А что, подошва должна быть такой толстой? И каблук высоченный, я на таких, наверное, не смогу ходить.

– На самом деле, это очень устойчивая конструкция, называется платформа. Их только вчера привезли из Америки, сейчас там это самый писк. В Москве таких – раз два и обчелся. Ты читаешь по-английски, смотри, что написано на коробке.

– «В этих туфлях леди будет выглядеть сенсационно», – быстро прочитала и перевела Ольга. – И сколько же стоят такие «черевички»?