Текст книги "Реквием по любви. Искупление"

Черчесов нахмурился. Помрачнел и сурово сдвинул брови:

– С чего ты решил? С чего взял, что она в положении?

Дмитрий горько усмехнулся:

– Я просто знаю!

Вновь воцарилась зловещая тишина. Прокурор молчал около минуты. Очевидно, переваривал услышанное. Делал какие-то собственные выводы. Наконец он ободряюще сжал его плечо и кратко озвучил свой вердикт:

– Ее не тронут! Не посмеют! Она нужна им живой! Но… если я ошибаюсь, если все же произойдет что-то непоправимое… я лично вручу тебе спички!

Дмитрий благодарно кивнул. Подобный вариант его полностью устраивал.

– Этого никак нельзя допустить! – в их диалог вмешался отец, приковывая к себе всеобщее внимание. – Велика вероятность, что Шмель территорию города не покидал. И Лизу Гарику не передавал. Особой форы у него не было. Он просто залег на дно. И это нам на руку. Найдем его – найдем и ее!

Все вопросительно уставились на Ювелира. Петр Петрович в свою очередь затушил сигаретный окурок носком обуви и возмущенно воскликнул:

– Мои ребята и так пашут как проклятые! Мы все возможное делаем, чтобы выйти на его след. Но… результата пока нет. Шмель точно сквозь землю провалился!

– Значит, плохо пашут, Петя! – строго выписал ему Прокурор. – Эту самую землю они должны носом рыть! У нас каждая минута на счету!

– Не бузи, Боря, – устало выдохнул Дуда. – Сейчас все на нервяке!

Они еще некоторое время спорили между собой, строя все новые и новые предположения. Но их «идиллия» вскоре была разрушена.

Пашка шумно сглотнул и, глядя пустым взглядом в одну точку, остервенело стискивая руки в кулаки, напомнил о своем существовании.

– Я… я знаю, где он может быть! – произнес он дрогнувшим, надломившимся голосом. – Вернее, догадываюсь. То есть… предполагаю…

* * *

Внезапно словив шальную дозу адреналина и оцепенев всем телом от напряжения, Дмитрий ошеломленно уставился на Сокола. Понимал, что тот задумал. Осознавал, на какие жертвы идет, и… никак не мог этого допустить.

А потому, руководствуясь одними лишь инстинктами, Борзый угрожающе прогромыхал, когда Пашка попытался заговорить вновь:

– Молчи!

– Есть вероятность…

– Паша, не вздумай!

– …что он…

– Где? – подначил его Прокурор, вслушиваясь в каждое слово.

– …сейчас…

Не помня себя от отчаяния, Борзый схватил друга за шкирку и тряханул как следует, дабы в чувство привести. А после, практически уперевшись своим разгоряченным лбом в его лоб, яростно выплюнул:

– Сказал же, заткнись! Ни слова больше!

Сокол не пытался освободиться, просто обреченно прошептал:

– Я должен…

– Нет, не должен! – почти кричал Дмитрий, пытаясь образумить друга. – И никто… никто не смеет принуждать тебя к подобному! Речь ведь идет о твоем отце, каким бы ублюдком тот ни был! Ты в этом не участвуешь! Точка!

Если до сего момента Пашка был внешне относительно спокоен, то теперь он… окончательно сломался. Его нервы сдали.

– Как ты не понимаешь? – заорал Сокол, в ответ хватая Дмитрия за грудки. – У меня нет выбора! Его просто… нет! Я всегда знал, что мой отец – редкостная мразь. Садист и тиран. Но не подозревал даже, до какой степени! Мы наивно полагали, что столь жестоким он был лишь с нами – с членами своей семьи. Только реальность оказалась в разы ужаснее! В разы мучительнее! И… больнее! Он окончательно съехал с катушек! Он отнял жизни стольких людей! И отнимет еще больше, если его не остановить!

Борзый усилил хватку, с трудом контролируя гнев, струящийся по венам.

– И мы остановим! – процедил он сквозь зубы, не узнавая собственного голоса. – Обязательно остановим! Но… сами. Без твоей помощи. Без твоего участия.

– Да как же вы его без меня найде…

– Я все сказал, Паша! Я все сказал!

– Ты, верно, забыл, – глухо усмехнулся Соколовский, – что у него Лиза!

– Посмотри на меня внимательнее! – тяжело дыша, огрызнулся Борзый. – Реально думаешь, что я способен такое забыть?

– А простить? – не унимался Пашка. – Простить ты способен? Если с Рыжей что-нибудь случится по вине моего отца, ты простишь мне мое молчание? Мое бездействие? Или обвинишь, как… после смерти Егора?

Делая над собой неимоверное усилие, Дмитрий разжал руки. Горечь прошлых ошибок и разочарований затопила нутро. Проявилась оскоминой на языке. Стиснув ладонями плечи друга, он обессиленно пробормотал:

– Случись нечто подобное, Соколик, и винить тебя будет уже… некому!

– Дим…

– А за Егора прости! Неправ я был. Несправедлив с тобой. И… раскаиваюсь.

Будто не веря услышанному, Пашка отстранился. Изумленно нахмурился.

Борзый же холодно усмехнулся, подтверждая все вышесказанное:

– Да брось! Мы ведь оба знаем, кто на самом деле ту кашу тогда заварил! И на чьей совести жизнь друга… тоже знаем! Только вслух не говорим. Неудивительно. Свои ошибки признавать… чертовски сложно!

– Не соглашусь! – задумчиво произнес Сокол секунду спустя. – Каждый сам в ответе за свою судьбу. Нас никто силком туда не тащил. Сами поперлись!

– Хорош меня лечить! – передернул плечами Дмитрий, прекрасно понимая, что тот просто успокаивает его. – Предпочитаю смотреть правде в глаза.

На сей раз Пашка смиренно кивнул, пробормотав еле слышно:

– Как и я.

Похомов вперился в него тяжелым взглядом:

– Раз так, включай мозги! Одно дело, если мы найдем Шмеля своими силами и спросим с него за все содеянное. И совсем другое… если выйдем на твоего отца по твоей наводке! Ты сам-то потом как жить с этим будешь?

Соколовский растянул губы в некоем подобии улыбки и неопределенно пожал плечами. А после, с трудом вытолкнув воздух из легких, признался:

– Да уж, с главой рода нам не повезло. Отец – страшный человек. Жестокий. Беспринципный. Когда вспоминаю наше с Викой детство, регулярные побои и бесконечные слезы матери, возникает жгучее желание свернуть ему шею. Я никогда не понимал этого. Как можно к чужим людям относиться лучше, чем к своей собственной семье? Взять даже нашу соседку, Павлину Михайловну! Эта старуха слышала от него больше добрых слов, чем все мы вместе взятые! Порой мне кажется, что я люто ненавижу его. Но как только ярость стихает, с ужасом понимаю, что всецело ненавидеть отца не выходит, как бы сильно ни хотелось. Даже сейчас, когда знаю всю правду… не могу!

Дмитрий ободряюще похлопал Пашку по плечу, клятвенно заверяя:

– От тебя этого и не требуют! Все прекрасно понимают, каково тебе сейчас!

– Спасибо, брат! – Тот с готовностью повторил его жест. – Спасибо!

– Прорвемся, Паш! Будет трудно, но прорвемся!

Они одновременно отстранились друг от друга. Борзый даже попытался улыбнуться. Однако резко нахмурился, припомнив кое-что из монолога Соколовского. Сердце дико трепыхнулось в груди. Кровь ускорила бег по венам. С трудом осознавая, почему заострил внимание именно на этой детали, он уточнил до жути сиплым голосом:

– Как, говоришь, зовут вашу соседку? Павлина Михайловна?

Сокол недоуменно почесал подбородок:

– Ну да. Так я и сказал.

Ощущая себя пьяным от переизбытка эмоций, Похомов задышал чаще. Сквозь него в ту секунду словно двести двадцать вольт пропустили. В голове против воли стала складываться логическая цепочка. Вполне очевидная и единственно возможная. От собственных догадок стало дурно.

– Павлина – женская версия имени… Павел! – пробубнил он себе под нос. – Он назвал своего первенца в ее честь! Шмель назвал тебя… в ее честь!

– В чью честь? – растерялся Пашка. – В честь этой старой грымзы?

Борзый зловеще рассмеялся, не в состоянии более себя контролировать. Его лихорадило от напряжения. Пот выступил на висках. Он гоготал, точно одержимый, и все никак не мог успокоиться.

– Серьезно не понимаешь? – прохрипел Дмитрий, едва обрел способность говорить. – Та, кого ты всю жизнь считал своей соседкой… на самом деле – твоя бабка! Она и есть мать Шмеля! И… родная сестра Пескаря! Та самая, которую он так тщательно прячет от врагов с тех самых пор, когда занял место настоящего Гарика. Гениально! Чтоб мне сдохнуть, это гениально!

Сокол скептически фыркнул:

– Ты бредишь, что ли? Родители отца умерли еще до моего рождения!

– Да неужели? – усомнился Дмитрий. – Ты хоть раз был у них на могиле?

Пашка заторможенно покачал головой, явно начиная сомневаться.

Сомневаться в том, в чем Похомов был теперь абсолютно уверен.

– Хочешь верь, хочешь нет, – подытожил он, сверля друга безумным взглядом, – но эта старуха – мать твоего отца! Родная и горячо любимая! Все остальное – часть маскировки. Легенда. Она всю жизнь была рядом с вами. Буквально на соседнем участке. Я только сейчас это понял, но… у вас даже внешний забор общий! А внутреннего, разделяющего ваши дворы, почти нет. Так… кованая хрень не выше метра, увитая плющом. Ее дом – его крепость. Его тайное убежище. Место, где никто и никогда не додумается его искать. Все это время он был в соседнем, сука, доме! Об этом ты хотел нам сказать?

Соколовский ошеломленно покачал головой:

– Нет. Я просто… при обыске у нас… присутствовал. Нашел бумаги на покупку какой-то подозрительно дешевой недвижимости. Пробил адрес. Оказалось, отец недавно купил дачный участок. У черта на куличках. Причем в почти развалившемся кооперативе. Вот я и подумал…

Борзый остановил его жестом:

– Нет! Лиза в городе. Она в городе! Совсем рядом. Теперь я это… чувствую!

Развернувшись лицом к старшим, он немного торжественно объявил:

– Собирай людей, Борис Андреевич! Если я прав, то у нас появится главный рычаг давления на Гарика. Убьем одним выстрелом сразу трех зайцев. Лизу вернем. А заодно возьмем под контроль и сестру Пескаря, и его племянника!

Все четверо – Дуда, Ювелир, Прокурор и отец – смотрели на него с еще большим изумлением, чем когда узнали его планы относительно пленников. Прочистив горло, Черчесов явно собрался что-то сказать. Однако ни звука не издал.

Следующие секунды пролетели в зловещей тишине. Наконец, сделав над собой усилие, Борис Андреевич уточнил:

– Ты… понял все это… по имени? Просто… по имени?

Борзый вскинул подбородок и окатил смотрящего тяжелым взглядом:

– Сомневаешься во мне?

Прокурор не спешил с ответом. Сперва сигарету подпалил и затянулся жадно. А потом, спустя минуту-другую, задумчиво протянул:

– Если окажешься прав, если твои предположения подтвердятся…

– Ты отдашь мне ее! – закончил за него Дмитрий. – Отдашь мою жену!

Расплывшись в хищной ухмылке, законник кивнул:

– Не только ее, щегол! Не только ее!

Глава 17

Тем временем…

Сколько потрясений способен выдержать один-единственный человек? Человек, чье сердце и без того рискует в любой миг разорваться в клочья. Лопнуть по швам от боли, переполняющей его. От отчаяния, затмевающего разум. От страха, сковывающего все нутро и выворачивающего душу наизнанку. Лиза не знала. Но отчетливо понимала, что опасно балансирует… то ли на грани обморока, то ли на грани самого настоящего нервного срыва.

Она так и не смогла прикоснуться к ожерелью своей матери. Не рискнула. Ничего особенного, казалось бы. Просто вещь из прошлого. Тем не менее выдержка Лизу подвела. Память услужливо воскресила в ее сознании тот роковой миг, когда отец преподнес украшение маме в… синей бархатной коробочке. Тогда оба они были еще живы. И… по-своему счастливы.

В ушах громким набатом звучал зычный раскатистый голос родителя:

«На обратной стороне гравировка. Это шифр. Если со мной что-то произойдет, воспользуйся им правильно… если произойдет… произойдет!»

Поддавшись необъяснимому порыву, Лиза нервно всхлипнула и оттолкнула от себя ладонь Макара, точно гремучую змею. Стремительно развернувшись, она ринулась прочь из комнаты. Совершенно не ориентируясь в чужой квартире, Лиза просто двигалась вперед до тех пор, пока не оказалась на кухне.

С трудом сдерживая нечеловеческий вопль, рвущийся из груди, она склонилась над раковиной и торопливо открыла кран с холодной водой.

Щедро плеснув в лицо пару пригоршней ледяной жидкости, Лиза что есть мочи вцепилась дрожащими пальцами в край столешницы. Сражаясь за дыхание и самоконтроль, она зажмурилась до ряби в глазах.

Однако резко распахнула веки, почувствовав чужое присутствие за спиной.

– Он ведь знал! – воскликнула она, не оборачиваясь. – С самого начала знал, что именно так все и будет! Он готовился, черт возьми! Вместо того чтобы предотвратить, спастись… и хотя бы попытаться выжить… он готовился к…

Шумно сглотнув, Лизавета замолчала на середине фразы. Вздрогнула всем телом, внезапно ощутив тяжелые мужские руки на своих плечах.

– Ты не знала своего отца, поэтому так говоришь, – прозвучало до жути спокойно. – Он всегда и все планировал наперед. Одновременно просчитывал всевозможные варианты развития событий. И если в последний раз Кирилл предпочел известный нам сценарий, это значит лишь одно – не осталось иного выбора. В его руках была сосредоточена огромная власть. Слишком большая. И ответственность на нем лежала ничуть не меньше. Не мог он все бросить и податься в бега, спасая свою шкуру! Да и не побежал бы Черчилль никогда! Он предпочитал сдохнуть, сохранив достоинство, чем жить… пресмыкаясь перед шакалами! Капитан, как известно, покидает тонущее судно последним. А выживет он при этом или нет… никого не интересует.

– Звучит цинично, – потухшим голосом обронила Лиза.

– Зато честно, – услышала в ответ.

Собрав в кулак все свое мужество, она медленно развернулась к нему лицом.

– А со мной ты так же честен? – поинтересовалась вкрадчиво. – У меня возникают сомнения на этот счет! Не обессудь, но… в городе тебя знает каждая собака. Причем не с самой лучшей стороны. Репутация бежит впереди тебя. К тому же…

– К тому же что?

– Вообще-то ты очень серьезно подставил Петра Петровича! – возмутилась Лиза. – Совсем недавно, преследуя свои цели, шантажировал Соню! Угрожал и запугивал, вынуждая выйти за тебя замуж, чтобы в дальнейшем вертеть ее отцом, как марионеткой! Ты враждовал с Гордеевым и ставил палки в колеса Аркадию Михайловичу! Еще вчера ты был нашим врагом! А теперь… пытаешься помочь Диме, заполучив меня в свои союзники. Да, я согласилась ради него. Однако… не пожалею ли о своем решении? Могу ли я доверять тебе? Где гарантия, что это все – не очередная твоя уловка?

* * *

Зарутский как-то странно усмехнулся. Горько. Отчаянно. Затем, насквозь пронзая острым задумчивым взглядом, провел костяшками пальцев по ее щеке. Дрожащей рукой прикоснулся к волосам. Зажмурился. Скрипнул зубами. И наконец-то отступил. Отошел к окну и с преувеличенным интересом уставился на пейзажи ночного города, открывающиеся из него.

– Я творил вещи и похуже, – прозвучало монотонно спустя пару ударов ее взбесившегося сердца. – Не ищи в этом логики. Ее нет. Я просто плыл по течению. Беспрекословно выполнял все поручения Гарика. Самые жестокие. Самые унизительные. Самые бредовые. Но теперь все изменилось. Впервые за многие годы появился реальный шанс воздать всем по заслугам. И мы не имеем права прое… профукать его. На сей раз нужно идти до конца. Нужно использовать все, что у нас есть. В том числе и компромат, который твой отец в свое время нарыл на Пескаря. Мы обязаны найти его! Хотя бы по той простой причине, что Прокурор не сможет этого сделать – у него нет зацепок. Да и не хватит им ни сил, ни времени. Другим заняты. А доверять мне или нет – решай сама. Прислушайся к своей интуиции. Едва ли она врет.

Нехотя соглашаясь, Лиза медленно кивнула. В первую очередь самой себе. Ибо в этот момент собеседник напрочь игнорировал ее существование.

Он будто бы с головой погрузился в собственные мысли. Замкнулся и отгородился от нее. В точности повторив его недавний маршрут, Лиза тоже подошла к окну. Выглянув наружу, обреченно выдохнула:

– Можно мне… еще разок взглянуть на ожерелье? Колье? Или как там его правильно называют?

Ничего не ответив, Макар извлек из заднего кармана брюк украшение ее матери. Массивное. Увесистое. Сплошь усеянное крупными камнями.

Вибрируя от напряжения, девушка буквально заставила себя прикоснуться к нему. Чего ожидала в первые секунды (ожога или удара током), сама не понимала. Однако, когда ни того ни другого не произошло, Лиза приняла ювелирное изделие у мужчины и стала пристально его разглядывать, шепча:

– Оно очень дорогое, да? Говорят, отец почти весь общак в него вложил?

– Угу.

– Зачем это понадобилось?

– Без понятия. Как по мне, зря он это сделал.

– Почему?

– Общак для нас – вещь святая. Неприкосновенная. А смотрящий – хранитель этого самого общака. Черчилль ни при каких обстоятельствах не должен был запускать в него руку и тратить на личные нужды. Это против правил. Ты даже не представляешь, в какую ярость впали мужики, когда он на последней сходке объявил во всеуслышание, что денег не осталось! Возможно, то была какая-то проверка. Но прошли ее далеко не все. Кое-кто из братвы сразу же демонстративно переметнулся в стан Пескаря. Кинули его на глазах у всех!

Тщетно пытаясь избавиться от комка в горле, Лиза выплюнула:

– Стервятники! Но согласна – поступок действительно странный!

– Даже глупый. А вот глупцом твой отец никогда не был.

– Думаешь, у него имелись причины для подобного шага?

Зарутский холодно улыбнулся:

– Думаю, что это, – он кивнул на ожерелье, – вовсе не подарок для твоей матери. Скорее попытка уберечь общак от посягательств наших врагов. Неспроста же Черчилль сказал Пескарю в тот день, что Москва никогда не увидит наших денег. И что он всех их… разом на… одном месте вертел!

Лиза сжала губы в тонкую линию и скептически заметила:

– Так ведь гораздо сложнее украсть деньги со счета, из банка, из сейфа, нежели отобрать украшение у беззащитной женщины! В этом нет смысла!

– Не скажи! – прозвучало в ответ. – Изначально никому даже в голову не пришло, что Кирилл спустил весь общак на Маринку. Ну подарил он ей какую-то очередную цацку, и что с того? Никто не знал истинную стоимость изделия. Лишь потом, сопоставив факты, народ догадался, что к чему. А мастер, создавший его, подтвердил. С того момента многие задались целью заполучить это проклятое колье. Признаться, до недавних пор я думал, что твою мать убили из-за него. Ведь никто не знал, у кого оно на самом деле.

– А оно все это время было у тебя, – задумчиво протянула Лиза.

Мужчина хищно оскалился. В его взгляде пылала лютая ненависть.

– Да! – Зловещий шепот. – Фактически перед носом у Гарика!

– Забавно!

– Обхохочешься!

И все же девушка озвучила то, что не давало ей покоя:

– Но почему? Почему отец решил отдать колье именно тебе?

– Я не знаю. Я был ошарашен не меньше, когда Марина связалась со мной, чтобы выполнить последние инструкции Черчилля. Правда, сделала это лишь спустя несколько месяцев после его смерти. Но малышку сложно винить в чем-либо. Она пережила худшие дни в своей жизни, потерялась во времени и потом еще… очень долго не могла оправиться от утраты. И все же волю Кирилла она исполнила. С того самого дня я ломаю голову над тем, что означает эта долбаная гравировка. Что твой отец пытался сказать нам?

* * *

Действуя машинально, Лиза перевернула украшение обратной стороной.

И правда, на одной из перемычек отчетливо виднелись цифры, много цифр, расположенных по определенному алгоритму. А именно – десять групп по три штуки. Буквально крякнув от изумления, девушка громко воскликнула:

– Тридцать? Тридцать цифр? Серьезно? Это что, шутка?

Зарутский сдержанно улыбнулся:

– Если бы! Эти данные не соответствуют вообще ничему! Ни банковским счетам, ни камерам хранения, в которых он мог спрятать компромат на Пескаря, ни номерам телефонов, ни… В общем, за эти годы я проверил все. Все, что имеет хоть какое-то отношение к цифрам. И ничего не нашел!

Лиза нахмурилась, еще внимательнее вглядываясь в гравировку.

– Знаешь, кое-что не дает мне покоя. Никак не укладывается в голове.

– Что именно?

– Ты говоришь, будто у отца на Гарика имелся очень серьезный компромат, – тщательно подбирала слова девушка. – В таком случае почему он не воспользовался им? Почему не обнародовал его? Почему сам, собственноручно не уничтожил своего злейшего врага?

Макар неопределенно пожал плечами:

– Возможно, просто не успел. Или решил перепроверить информацию.

– Какая нелепость! – На эмоциях Лиза сорвалась на крик. – Прихлопнуть Пескаря, используя компромат, он не успел, а заныкать его черт знает где и нагородить тут целые шарады в качестве подсказок – это всегда пожалуйста?

Точно со стороны услышав собственные слова, девушка охнула, с ног до головы покрываясь огромными мурашками. Ее сердце ускорило ритм.

– Шарада, – повторила чуть заторможенно. – Ну, конечно же!

«Это шифр! Шифр!»

Теперь ей казалось удивительным, почему она не поняла этого сразу. Ведь в ее воспоминаниях отец прямо так и сказал матери. Гравировка – шифр. Оставалась сущая малость – понять, какой именно!

Зарутский растерянно почесал подбородок и уточнил:

– Напомни-ка мне, что такое шарада?

– Детская игра. Но сейчас речь не о ней. Мы имеем дело с шифром.

– С каким еще…

– Все цифры здесь расположены в определенном порядке – по три штуки в каждой группе. Если сложить их между собой, получится число. Это число соответствует номеру буквы в алфавите. В конечном итоге, если посчитать все верно, из букв получается слово или фраза. Когда я была маленькой, мама частенько таким способом шифровала мне свои послания. И весело, и интересно, и по математике дополнительная тренировка. Если мне не изменяет память, ей показали эту игру какие-то… бывшие воспитанники детского дома. Они использовали данный шифр, пока росли в приюте.

Едва закончив свою речь, Лиза так и застыла с разинутым ртом. Только сейчас ее и осенило, о каких детдомовцах рассказывала мама.

«Отец и дядя Боря! О господи!»

Очевидно, догадался и Зарутский. Не мигая, он смотрел на нее несколько долгих секунд. Затем сипло прокряхтел:

– Неужели все так банально и просто?

Лиза усиленно закивала головой:

– Да. Да! Мне нужна бумага. Ручка. Или карандаш. Хоть что-нибудь!

Не сговариваясь, они ринулись на поиски нужных предметов. Она принялась обыскивать гостиную (в которой очнулась некоторое время назад), а Макар тщательно исследовал оставшуюся часть квартиры. Наконец, спустя некоторое время их поиски увенчались успехом. Расположившись за обеденным столом, Лиза приступила к расшифровке отцовского послания.

От волнения ее колошматило так сильно, что руки дрожали, будто у прожженной алкоголички. А сердце готово было выскочить из груди в любой момент. Пытаясь подтвердить или же опровергнуть свою теорию, она внимательнейшим образом высчитывала сумму чисел. Зарутский же помогал ей по памяти восстанавливать алфавит и выискивать нужную букву.

Когда работа была завершена, из букв на листе образовалось два слова: «Отец Сергий».

Ничего уже не понимая, Лиза вопросительно уставилась на мужчину.

– Кто это? Ты его знаешь?

Тяжело дыша, Макар кивнул.

– Да. Местный священник. По крайней мере, когда-то был им.

– Какой еще…

– Самый настоящий! – перебили ее бесцеремонно. – Кирилл при жизни оказывал очень внушительную финансовую поддержку одной церквушке.

– Получается, отец отдал важный компромат на хранение… священнику?

– Получается, так!

Лиза нахмурилась, осознав кое-что:

– У нас все получилось. Мы разгадали шифр. Почему же ты не рад?

– Я не уверен, что старик все еще жив! – прозвучало в ответ.