Текст книги "Черноморская Венера"

– Мы не знаем, – буркнула тётка, сразу скиснув после его слов.

– Как это не знаете, если вы её туда отправили? – настаивал Анатолий.

– Она сама всё оформляла и сама уехала, мы даже не интересовались, – скороговоркой выпалила соседка.

– Мне известно, что лично вы её сопровождали, – презрительный и строгий взгляд художника остановился на соседке.

– Жди, так мы тебе и скажем, – развязно хмыкнула та.

– Не скажете?

Соседка, криво усмехаясь, отрицательно закачала головой. Тётка сидела молча и с ненавистью посматривала на незваного заступника.

– Хорошо. Я на коленях упрашивать не стану, это не так уж сложно узнать. Мне хотелось миром решить этот вопрос, чтобы в дальнейшем между мной и родственниками моей жены не было никаких недомолвок и спорных вопросов. Но раз вы продолжаете стоять на своём, и деньги для вас важнее счастья человека, то я объявляю вам войну и через несколько дней изгоню вас из этого дома. Всякие родственные отношения между нами порваны. А вам, – он повернулся к соседке, – не советую ввязываться в наши дела – не забывайте, что мы с вами остаёмся соседями.

Соседка метнула на него уничтожающий взгляд и презрительно поджала губы.

Анатолий решительно встал и направился к выходу.

– Родственничек нашёлся, – зло процедила сквозь зубы тётка, но вид у неё после его ухода резко потускнел.

* * *

В этот же день Анатолий приступил к поискам Алины. Он узнал адреса и телефоны интересующих его заведений и поочерёдно стал обзванивать их. Отвечали отрицательно, и только после четвёртого звонка ему сообщили, что девушка была, но куда-то сбежала, и её не могут найти.

Ответ усложнил поиски. Проще всего было разыскать её в доме инвалидов, в каком бы дальнем из них она ни находилась, но искать неизвестно где – что может быть труднее? Сначала Анатолий решил побывать в близрасположенных от дома селениях и расспросить у жителей, не видели ли они безрукую девушку, не заметили ли, в какую сторону она шла. Он опросил и ближайшие посты ГАИ, но ответы всех были однозначны: никто не видел, ничего не знают. Анатолий почувствовал, что теряет след, поиски и расспросы ни к чему не приводили. Куда могла уйти Алина? Родных у неё, кроме тётки, нет, но та оттолкнула племянницу, и, следовательно, к ней она вернуться не могла. Чтобы чужие люди приютили её – это казалось неправдоподобным. Она могла заблудиться в горах, могла погибнуть. Но необходимо было увериться в чём-то определённом. Хоть один человек должен же был её видеть, не могла же девушка исчезнуть бесследно. Если у неё не осталось родственников, с кем можно бы разделить кров, то возможно нашлись знакомые, которые согласились приютить её в трудную минуту у себя, а таковые могли проживать только в Абрау, потому что в последние годы Алина никуда не ездила.

Придя к такому заключению, Анатолий вернулся в посёлок. Здесь необходимо было действовать как можно осторожнее: ни тётка, ни соседка не знали о побеге, и естественно, что Алина скрывалась от них. Но она должна увидеть его, а увидев, обязательно захочет переговорить с ним. И Анатолий целыми днями стал кружить по улицам посёлка.

Прошло десять дней. Никто не обращал внимания на молодого человека, появляющегося то на одной улице, то на другой; люди смотрели на художника сонными равнодушными глазами. Но однажды он всё-таки заметил круглолицего, коротконогого мужчину с жиденькими волосёнками, зачёсанными набок, который устремил на него довольно заинтересованный взгляд. Мужчина стоял возле бочки с пивом на площади посёлка, в руке он держан кружку и медленно посасывал содержимое. Анатолий почувствовал, что не из праздного любопытства и не потому, что смотреть было больше не на кого, глаза его неотступно следили за ним, – было в его взгляде особое внимание, связанное с личной заинтересованностью. Анатолий не стал уклоняться от близкого контакта, а тоже подошёл к бочке и попросил кружку пива. Он надеялся, что мужчина заговорит с ним, но тот, наоборот, почему-то испугался, торопливыми глотками, чуть не поперхнувшись, допил кружку и быстро зашагал прочь, Анатолий отставил недопитую кружку и быстро последовал за мужчиной. Незнакомец явно неспроста наблюдал за ним, и его испуг и уклонение от прямой встречи подтвердили это предположение.

Анатолий шёл за мужчиной на значительном расстоянии, скрываясь за деревьями, надев на глаза тёмные очки, а на голову кепочку от солнца, которую держал в кармане. Мужчина уходил быстрыми шагами, часто оглядывался, неожиданно сворачивал в проулки, петлял.

«Нет, здесь что-то не то, – думал Анатолий. – Походит, что я оказался в роли преследователя, и догоняемый совершенно не желает контактировать со мной. Значит, я не у цели. Но если человек убегает от другого, то хорошо бы знать – почему?»

Причина бегства мужчины вскоре выяснилась. То ли решив, что преследователь отстал, то ли ему надоело играть в таинственность, но он решил пойти напрямик и, замедлив шаг, вышел на знакомую улицу, где находился дом Алины. Здесь он перестал вглядываться и довольно буднично зашагал по тротуару. Так и не оглянувшись больше ни разу, мужчина вошёл в соседний двор.

Анатолий понял – это муж соседки, и его интерес к нему был не безосновен. Возможно, он преднамеренно следил за Анатолием по каким-то хитрым замыслам жены и тётки, но сейчас его не интересовали ни соседка, ни Эльвира Тимофеевна. Без Алины его претензии к ним пусты и никчемны.

Раздосадованный, что затеплившаяся надежда найти Алину угасла, Анатолий вновь отправился бродить по посёлку. Как поступить дальше, если его надежда не оправдается – закончить поиски и вернуться на радость родителей и Юлии домой? Но примирится ли его душа, сможет ли он спокойно жить, зная, что Алина осталась в неизвестности?

Может быть, она страдает, где-то ждёт его, и её страдания, как и ожидание, превратятся в вечность, растянувшись на долгие годы. Она станет ждать и надеяться, одна в холодном мире, никем не любимая, беззащитная и безропотная, а он в это время успокоенный, всем довольный и ничего не помнящий, будет жить в уютной квартире среди любящих его людей и чувствовать себя сильным, умным, уважаемым и порядочным, способным защитить и взять под своё покровительство другое существо, более слабое и кроткое. А где-то, в нескольких десятках или сотнях километров будет страдать и мучиться человек, который действительно нуждался в его защите и покровительстве и не получил их, потому что он однажды почувствовал себя бессильным, неспособным что-либо изменить. «Нет, этого не будет, – Анатолий не заметил, как высказался вслух на всю улику. – Я найду ее.» Перед его мысленным взором проплывало лицо Алины, трогательно-грустное, нежное, проникнутое красотой юности и одновременно отмеченное печатью понятий, свойственных людям зрелого возраста. Синие глаза в берегах чёрных ресниц смотрели из глубины ему не досягаемой, маленький рот, упрямо сжатый, не ведал жалоб и таил в себе целомудренное дыхание молодости. Анатолий выпрямился и сжал кулаки. «Я найду её во что бы то ни стало, – снова вслух произнёс он, не обращая внимания на то, что шагал по улице один, и обращаться было не к кому. – Я не могу без неё. Нет, я не смогу без неё».

Он шагал быстро, широкими шагами, не замечая ничего вокруг, погружённый в тягостные раздумья, как вдруг чей-то старческий голос окликнул его сзади:

– Сынок, что загрустил?

Он оглянулся – перед ним стояла старуха, портрет которой он недавно написал.

– Что невесел ходишь? – вновь спросила она. – Почему со своими не уехал? Твои-то, наверно, давно в городе.

– Да, в городе. А у меня тут одно дело, вот и задержался.

– Заходи в гости. Я одна, гостям рада. Виноградом угощу. Хороший виноград в этот год уродился.

– Пошли, мать, – согласился художник.

Они зашли во двор. Старуха плотно закрыла за гостем калитку. Анатолий заметил её осторожность и усмехнулся.

– Что-то вы, мать, раньше после меня так калитку не запирали, или не хотите, чтобы уходил от вас?

– Кто знает, кто знает, – таинственно ответила она и прошла в дом. Анатолий следовал за ней. Старуха не остановилась в гостиной, как обычно, когда он приходил писать портрет, а повела гостя дальше, в спальню.

Не успел Анатолий войти в комнату, как в глаза бросился знакомый профиль и такой беспомощный хрупкий торс, девушка сидела у окна и грустно смотрела в сад, раскинувшийся за стеклом.

– Алина! – радостно воскликнул Анатолий.

Чёрные глаза засветились таким счастливым светом, каким могут светиться только глаза влюблённого. Сердце его радостно билось в груди.

Девушка вздрогнула, услышав знакомый и долгожданный голос, повернулась. На бледном лице в какие-то доли секунды блеснула и угасла радость. Она вся задрожала, и из синих глаз брызнули слёзы.

Анатолий подскочил к ней, прижал к взволнованной груди, радостно и растроганно бормоча:

– Вот ты где… Надо же… Я уже целый месяц тебя разыскиваю. Бегаю везде, с ног сбился. Опрашиваю – никто ничего не знает…

Улыбающаяся старуха Каринэ, довольная результатами встречи, осторожно вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Но ни Анатолий, ни Алина не заметили, её ухода: для них сейчас никого не существовало. Анатолий почувствовал себя необыкновенно счастливым. Трудно было сказать, как ему в действительности удавалось по-настоящему любить безрукую девушку, но он любил её не менее, а более кого бы то ни было, и очевидно эта любовь была особым свойством его души. Он умел видеть в калеке человека и не замечать физического уродства за красотой души, то есть умел видеть главное за тысячей условностей. Он мог противостоять мещанским предрассудкам и глупым нравам, он мог идти наперекор судьбе и не позволять ей издеваться над беззащитным; и самое главное – он был уверен, что любовь превыше всего, и он делал её превыше всего, он поднимал её с земли, растоптанную, слабую, боязливую, и поднимал всё выше и выше, чтобы превратить её в сверкающую звезду счастья.

Алина, впервые ощущая себя в крепких мужских объятьях, верила и не верила в своё счастье, надеялась на будущее и боялась потерять настоящее. Она дрожала как в ознобе и то смеялась, то плакала, слёзы горькими солёными потоками устремлялись из глаз подобно крошечным водопадам. Анатолий утирал их платком, ласково утешая, что теперь для неё кончились несчастья, и что он никому больше не даст её в обиду. Она затихала на какое-то время, но потом опять начинала рыдать, всхлипывая и дрожа. Вместе со слезами из неё выплёскивалась горечь обид, душевная боль, выплёскивалось то, что накопилось со времени их расставания.

Через час она успокоилась и затихла в сильных и добрых руках, а он стал рассказывать, как искал её, как приставал к прохожим и милиционерам, бросался, как тореадор, с поднятой рукой на мчащиеся по шоссе машины, останавливал их, чтобы спросить, не видел ли кто её. И Алина, доверчиво прижавшись головой к его груди, слушала и улыбалась впервые за долгое время.

На улице стемнело, а они продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, и им было так хорошо, как может быть только влюблённым.

– Ты хочешь быть моей женой? – спросил он шёпотом, как будто боясь разбудить воцарившееся в её душе спокойствие. Его губы приблизились к самой щеке девушки, но она отпрянула от них и склонила голову.

– Почему ты молчишь? – с тревогой спросил он.

– Я боюсь, – едва прошептали её губы.

– Но разве мы не любим друг друга? – спросил он и тут же ответил на свой вопрос, ответил убедительно и ласково. – Теперь ничто не может помешать нам быть вместе. Я полностью принимаю ответственность за тебя, себя и наше будущее. Нам ничто не может помешать.

Алина замялась, потом тихо вымолвила:

– Я боюсь, что помешаю твоему творчеству.

– И это сейчас самое страшное твоё опасение? – уточнил он.

– Да, – кивнула девушка.

– Ты должна выбросить это из головы, – ласково и тихо стал убеждать Анатолий. – Как художник я знаю себе цену. Я простой рядовой художник, каких тысячи. Мои картины не переживут меня. Как важно знать себе цену. Да, я умею создавать красоту, и окружающие восхищаются. Но мое творчество недолговечно, как эстрадная песня: не успеет как следует понравиться, как выходит из моды. Так и мои картины. Они талантливы, но в них нет гениальности. И я, к сожалению, знаю это, как врач, правильно поставивший себе смертельный диагноз. Конечно, иногда горько думать об этом. Но я оптимист и нахожу смысл жизни в том, что служу не потомкам, а своим современникам. Видеть, как они радуются, улыбаются, глядя на мои картины – это чувствовать, что ты приносишь пользу своему поколению. А потомков будут радовать произведения гениев. Гении приносят счастье миллионам. Я же, не столь гениальный, хочу посвятить свою жизнь одному человеку. Суметь сделать за свою жизнь хоть кого-нибудь счастливым – разве это не прекрасная цель? Большинство стремится оставить после себя память, напрягают маломощные силёнки, «творят», начальствуют и своей бездарностью делают сотни окружающих несчастными, потому что главное в их жизни – увековечить себя. Главным же должно быть счастье другого. Правильно оцени свои силы и сделай хотя бы одного человека счастливым. Я хочу жить во имя счастья того, кого люблю, кому верю – и это девиз моей жизни.

– Когда я сидела здесь, в комнате совершенно одна, мне было страшно за себя, – глядя на Анатолия сквозь темноту ночи черными прекрасными глазами, в которых угадывалась печаль, заговорила тихо и задумчиво Алина. – Ты не представляешь, какой жуткий страх охватывал меня – страх предсмертного одиночества. Я с содроганием говорила с бабушкой Каринэ о своём будущем. Она предложила мне свои услуги и заменила мать, но я ее с ужасом спрашивала: куда мне деваться, когда она умрёт? Ведь она такая старая. Бабушка Каринэ ответила мне: «Пройдёт время – и сердце само подскажет, как жить дальше. Нет счастья выше, чем быть вместе с людьми. Мы приходим на эту землю только один раз, не стоит укорачивать время нашего пребывания на ней. Жизнь как долго ни тянется, кончается быстрее, чем мы думаем, а страдания, как горьки бы ни были, лучше, чем безболезненное забвенье. Сердце должно тянуться к людям, если хочет жить». Так она сказала. Я раньше, до несчастья, хотела жить и тянулась к людям, я не могла без них. А сейчас они меня пугают, но ещё больше пугаюсь я самой себя. Последнее время я стала слишком эгоистична – мои мысли заняты только собой, только своей судьбой. Я понимаю, что это связано с моим ужасным положением, но подобный эгоизм приводит меня в смятение – я боюсь, как бы с возрастом он не стал беспощаднее. Видеть себя озлобленной, обиженной на других, эгоистичной, ненавидящей всех и всё – это более ужасно, чем смерть. Но вот вернулся ты ко мне, я на это уже не надеялась, и странно – мне стало страшно за тебя: вдруг я со своим эгоизмом закабалю тебя, испорчу твою жизнь, и вместо одного страдающего будет двое. Да, я должна тебя предупредить, что моя психика тоже изуродована, я это ясно сознаю. Я так мучалась последнее время, доходила до крайности, что сознание моё стало другим, и я даже не знаю, смогу ли восстановить свои прежние взгляды на жизнь. Ты предлагаешь замужество не только физической калеке, но, я боюсь, и душевной, – голос её замер, она судорожно глотнула воздух и продолжила, волнуясь и дрожа. – Ты должен знать эту жестокую правду обо мне. Я боюсь, что ты разочаруешься во мне после женитьбы. Это для меня будет последним тяжёлым ударом, после которого не останется уже даже самой мизерной надежды. – Она тяжело дышала, грудь её часто вздымалась, как будто она не говорила, а совершала какую-то тяжёлую физическую работу.

Анатолий смотрел на неё любящим тёплым взглядом, губы его улыбнулись доверчиво и нежно:

– Если ты самокритична к себе, мне ничего не страшно. Душевная болезнь пройдёт, как только ты успокоишься. А за меня нечего бояться, у меня хватит сил, чтобы бороться и за тебя, и за себя.

Тёмная ночь за окном начинала пропитываться неясным голубым светом зарождающегося утра. Небосвод светлел робко, пугливо. Но солнце приближалось к горизонту ближе и ближе, и бледное свечение небосвода постепенно превращалось в торжествующее сиянье нового дня.

* * *

В дом к Алине они возвращались узаконенными мужем и женой. Тётка, которая по-прежнему пребывала в их доме, надеясь, что Анатолий не найдёт племянницу или, по крайней мере, принесёт известие о смерти и тем самым развяжет ей руки, была буквально потрясена их приходом. В глубине души она верила, что осталась единственной наследницей дома и его содержимого.

«Образование и воспитание этой девочки, – размышляла она по вечерам, праздно сидя во дворе на лавочке, – должны подсказать ей, что она стала лишней на этом свете. Нет, если она не исчезнет, то она просто дурно воспитана».

Но Алина, вопреки её ожиданиям, появилась во дворе своего дома и притом вместе с Анатолием. Эльвира Тимофеевна при виде молодых людей остолбенела и, не владея своем мимикой, несмотря на своё очень высокое, как она считала, воспитание, изобразила на лице такой ужас и пренебрежение к вошедшим, что можно было подумать – она увидела заклятого врага, а не родственницу. Но дальнейшее поведение ее вполне согласовалось с полученным воспитанием, так как она не стала ни кричать, ни возмущаться, а молча вошла в дом, собрала вещи и, ни слова не говоря, покинула посёлок навсегда.

В первый же день Анатолий переставил мебель в спальне и гостиной, частично по той причине, чтобы Алина чувствовала начало новой жизни, частично из-за того, чтобы мрачное прошлое напоминало о себе как можно меньше. С необыкновенной энергией он взялся за преобразование интерьера: ненужную старую мебель выбросил, опустошив совершенно две комнаты, одну из которых решил переоборудовать под мастерскую, вторую временно оставил пустой.

В самый разгар этих преобразований неожиданно заявилась Наденька. Войдя в комнату, она увидела, как брат, схватившись обеими руками за старинный буфет, тащит его по направлению к кухне. Алина помогала ему, упираясь плечом в боковую стенку. Конечно, от её усилий мебель двигалась слабовато, но она работала, помогала, принимала непосредственное участие в преобразовании жилья, и это участие радовало обоих. Анатолий подавал команду, и оба наваливались на предмет, после чего он значительно перемещался в желаемом направлении.

– Еще раз, взяли! Раз, два, навались! – слышалось в доме.

– Что я вижу! Какие перемены! – воскликнула Наденька, остановившись на пороге.

Она привезла цветы, фрукты, конфеты и краски, которые Анатолий не успел захватить. Сразу же с порога, оставив вещи на полу, гостья бросилась целовать Алину и брата.

– Поздравляю, поздравляю от себя лично и мировой общественности, – весело приговаривала она. – Я даже ни о чем не спрашиваю, потому что уверена: вы – это маленькая семья, пока маленькая, – сделала она ударение на слове «пока» и засмеялась.

Алина улыбалась смущенно, Анатолий – широко и светло. Его глаза светились радостью и больше в них не прятались мрачные тени раздумий и сомнений. Счастье обретённой любви окрашивало молодые лица неповторимыми красками нежности, тепла и всепобеждающей силой молодости.

– Я вижу, вы тут сразу взялись за переустройство? Очень правильно, не забудьте только одну комнату выделить для меня. Я каждое лето буду приезжать и жить у вас.

Затем она бросилась искать вазу в шкафу. Алина подсказала:

– Смотри в правом углу.

Ставя букет в вазу, Наденька с пафосом изрекла:

– Пусть ваша любовь будет прекрасна, как цветы, и неувядаема, как ваза.

– Постараемся, – широко улыбаясь, ответил брат.

Алина подошла, понюхала цветы.

– Какой чудесный аромат! В дороге они ничуть не завяли.

– А я их в банке с водой везла, – похвалилась Наденька, озорно поблёскивая глазами, – Рядом со мной парень ехал порожняком, так я ему эту банку с цветами сунула, говорю – вези, свободное время нужно проводить с пользой. – И она снова залилась весёлым смехом, потом подошла к брату, на время встречи оставившему работу, и предложила: – Давайте вместе.

– Присоединяйся, – кивнул Анатолий, и они втроём весело потащили буфет дальше.

После буфета троица навалилась на диван и переставила его к другой стене. Трюмо вытащили в прихожую. Работа кипела, гостья и хозяева разрумянились, глаза блестели, дыхание сделалось глубоким и частым. Уже каждый предмет побывал на новом месте, но Наденьке показалось, что шифоньер стоит не к месту, и она предложила задвинуть его в угол. Остальные не возражали и с воодушевлением взялись за работу.

– Ха, что я вижу! Честная компания резвится! – раздался весёлый насмешливый баритон.

В дверях с букетом и толстым портфелем стоял Георгий. Наденька подскочила к нему, весело хлопнула по плечу и затараторила:

– Мы с тобой как сговорились, в один день приехали, оба с цветами. Жаль только, ты опоздал немного, мы уже заканчиваем.

– Заканчиваете? Какая ерунда. Без меня вам не расставить мебель в лучшем варианте. Я же лучший дизайнер в мире. Вот я вижу, что стол не на том месте, – он прищурился, окинул комнату оценивающим взглядом, – да и диван не там стоит. Предлагаю по новой!

Анатолий несколько секунд смотрел на друга, что-то соображая, затем озорно блеснул глазами и махнул рукой:

– По новой – так по новой. Только в поиске рождается лучшее.

И компания со смехом и шутками вновь взялась за мебель. Двигали до самого вечера, переставили раза три и только на четвёртый раз, придирчиво оглядев новый интерьер и придя к общему решению, что «так лучше», остановились. Уставшие, но оживлённые, с весёлыми искорками в глазах, они расселись в гостиной. Наденька быстро накрыла на стол, и полилась беседа. Мужчины выпили, женщины закусили.

Сначала Алина стеснялась есть в присутствии гостей, но Наденька угощала её так непосредственно, легко, как угощала бы, балуясь, из своих рук жениха или близкую подругу. Она не кормила – она играла, развлекаясь сама, а тот, кто открывал рот, всего лишь как бы потакал её баловству. Наденька совала в рот не только Алине, но и брату, и Георгию.

– Смотри, какой аппетитный кусочек, прими из милых ручек, – говорила она брату, и тот открывал рот и проглатывал то, что подносила сестра. – О! А этот кусок, Жорочка, только по твоей пасти, – восклицала она и запихивала кусок в широко открытый рот Георгию. – А этот маленький, хорошенький нам, – ласково приговаривала она, и он оказывался у Алины.

– Знаете, Юлия вышла замуж за Сергея, – сообщил Георгий после того, как сидящие за столом немного насытились.

– Неужели? – удивилась Наденька.

– Да… – протянул Георгий, и тотчас же во рту его оказался кусок мяса, отчего он что-то буркнул и с аппетитом задвигал челюстями.

Наденька звонко, как колокольчик, рассмеялась, откинувшись на спинку стула, остальные последовали её примеру. Георгий, наоборот, видя, что является предметом увеселения, изобразил на липе тупое животное наслаждение, всецело отдавшись вкусовым ощущениям. Затем воздел глаза к потолку, смачно облизал губы и елейным голосом проговорил:

– Вот так бы из «милых ручек» да раз десять в день. – Потом посмотрел на Наденьку жалким взглядом и пожаловался: – Кругом все женятся, а я один мучаюсь. Дома – одни картины, и никто слова не вымолвит, ни одна красавица с картины не поинтересуется – голоден я или нет. Рисуешь, рисуешь, а в животе пусто.

Наденька снова залилась весёлым колокольчиком. Георгий посмотрел на неё наигранно-мученическим взглядом и продолжил жалобно:

– Самому приходится кашу варить: сначала краски размешаешь на палитре, затем кашу в кастрюле. Один раз забылся – кисточкой стал кашу мешать. Лучшую свою беличью кисть загубил, и кашу испортил. А говорят ещё: «кашу маслом не испортишь». Кто это сказал, пусть бы попробовал мою с масляной краской. – Присутствующие смеялись. Георгий продолжал с серьёзной физиономией: – Нет, друзья, это ужасно. Я прихожу к выводу, что мне пора жениться. – Он посмотрел на Наденьку. – Надюша, у тебя нет мужа, у меня – жены. Не объединиться ли нам в нашем общем недостатке?

– Ты для меня слишком старый, – кокетливо повела плечиками Наденька. – Подожди лет десять, пока подрасту.

– А что от меня через десять лет останется, ты подумала? – с шутливым ужасом воскликнул Георгий. – Последние волосы уйдут, зубы тоже. Нет, бери меня сейчас, пока я в полном соку. Алина, разве я так уж плохо выгляжу?

Та заулыбалась и скромно ответила:

– Я Наденькиного вкуса не знаю.

– Все женщины заодно, – нарочито обиженно ответил Георгий и продолжил, обращаясь к Анатолию: – Перед отъездом я выслал твои картины багажом, меня отец твой попросил. Так что скоро прибудут. Можешь обвешивать ими стены, благо их тут много, – он окинул взором комнату и незаметно подмигнул Анатолию, тот понял его.

– Ну, вы посидите, поговорите, а мы пойдём, покурим, – обратился Анатолий к женщинам. Оба вышли на веранду.

– Как у тебя с работой? – спросил Георгий закуривая. Анатолий от предложенной сигареты отказался.

– Я бросил, не хочу на жену никотином дышать.

– Как это тебе удалось? – удивился Георгий. – Я с двенадцати лет бросаю, и всё никак.

Лицо Анатолия стало серьёзным, чёрные глаза затуманились пеленой воспоминаний.

– Пока я искал Алину, понял, что наши привычки ничего не значат перед лицом смерти. Баловство это. Взял и покончил с ним, как только её нашёл.

– Ну, а на работу ты устроился? – снова поинтересовался друг.

– Да. Через неделю выхожу.

– Оклад хороший?

– Нам двоим хватит.

– Ты извини меня, но я тут тебе деньжат привез, на первое время. – Анатолий смотрел на него непонимающе. Георгий замялся. – Ты не думай, что это подачка. Я в долг тебе даю. Когда будешь получать много, отдашь. А для меня эти бумажки – вода, текут сквозь пальцы – и всё без толку. А тут хоть польза от них будет.

– Спасибо! – Анатолий с чувством пожал ему руку. – Не беспокойся, денег нам хватит своих. Нехорошо семейную жизнь начинать с долгов. В этом я суеверен.

Выскочила Наденька и, обратившись к Георгию, скороговоркой приказала:

– Иди, займи Алину, мне с братом переговорить нужно.

Когда Георгий скрылся за дверью, Наденька сунула Анатолию маленький свёрточек.

– Здесь деньги, – тихо и таинственно сообщила она. – Мы с папой тебе выделили… Чего ты улыбаешься? – удивилась она, глядя на расплывшееся в улыбке лицо брата.

– Вы с Георгием точно сговорились: он мне только что предлагал то же самое.

– И ты отказался, – догадалась сестра. – И от наших отказываешься? – Он кивнул. Наденька стала горячо полушёпотом убеждать. – Ты должен взять. У вас же сейчас такие расходы. Мама по-прежнему сердится, и я не надеюсь, что она тебя простит – обиделась на всю жизнь. А отцу безразлично, на ком ты женат. Он говорит – если им хорошо, значит нормально. Вот и выделил потихоньку от мамы небольшую сумму и прислал тебе.

– Спасибо, сестричка, но я деньги не возьму, – отказался Анатолий. – Пусть отец не обижается, передай ему, что я человек взрослый и сам способен зарабатывать.

Георгии и Наденька погостили в доме молодожёнов субботу и воскресенье, внеся живую струю в их уединённую жизнь. В понедельник они уехали, а у молодожёнов началась самостоятельная жизнь. Помимо основной работы на производстве у Анатолия прибавилось дел по дому: он готовил обед, стирал, убирал, – словом, делал то, что делает каждая женщина, о чём и предупреждала Юлия. Но хозяйствование ему не казалось трудным, хотя забот прибавилось вдвойне. Он был молод, здоров, горячо любил свою жену, и поэтому трудностей для него не существовало. Что бы он ни делал, Алина всегда была рядом и уже одним своим присутствием помогала и облегчала труд. Они разговаривали смеялись, целовались. А от того эгоизма, который Алина обнаружила в себе, не осталось и следа. Анатолий видел сияющие радостью и тихой нежностью глаза жены, и это утраивало его силы. Но Алина и сама жаждала облегчить мужу домашнюю работу, и Анатолий, боясь, что она со временем почувствует себя ущемлённой, находясь в стороне от дел, придумал ей посильную работу. Прикрепив к половой щётке ремень и отпилив деревянную ручку, он превратил её в щётку для ног. Алина могла надевать её на ногу и подметать пол или мыть. Затем Анатолий смастерил две аналогичные щётки поменьше для натирания полов. И хотя полы были не паркетные, а простые деревянные, Алина с удовольствием каждый день подметала и натирала доски мастикой до блеска, Это была, конечно, мизерная доля всего домашнего труда, но она получала от неё огромное моральное удовлетворение. Уборкой полов, таким образом, стала заниматься жена, муж делал остальное, причём он ничем не брезговал и не отказывался даже от протирания пыли.

«В доме есть хозяйка, – считал он, – и порядок должен быть идеальным. Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что хозяйка не справляется со своими обязанностями».

Однажды на чердаке Анатолий нашёл старый пылесос, вычистил, вымыл, отремонтировал и пустил его в дело.

– Теперь работа должна пойти быстрее, – объявил он и приступил к уборке.

Алина наблюдала, с какой тщательностью он водит пылесборной щёткой по дивану, затем сделала вывод:

– Техника закабаляет человека.

– Почему? Она помогает ему, – возразил Анатолий, не переставая с усердием водить щёткой по книжным корешкам.

– Раньше люди служили людям. А теперь люди служат машинам. К такому выводу я пришла, глядя на тебя. – Анатолий засмеялся, а молодая жена продолжила. – Простой тряпкой ты бы вытер пыль минут за десять. Но в твоих руках есть машина – ты стараешься использовать ее на полную мощность и собираешь пыль не десять минут, а час. Человек не замечает, как становится слугой куска железа. Чтобы машина служила тебе, ты, прежде всего, сам должен послужить ей: чистить, ремонтировать, смазывать. И, не дай бог, на её корпусе появиться пятнышку, ты это место час тереть будешь. Посчитай, сколько времени уходит у человека на обслуживание бытовой техники – много больше, чем ушло бы на обслуживание самого себя. Служение людям превращается в служение машинам.

– Поэтому не покупай неисправную технику, а если она сломается – сдавай в ремонт, – пошутил Анатолий и добавил серьезно. – Не беспокойся, у меня бытовая техника много времени не займёт. Генеральную уборку я буду делать только раз в месяц.

Он выключил пылесос, сложил его и объявил:

– Теперь приступим к стирке. Засеки время, с бельём я разделаюсь за час. Обрати внимание – с каждым разом я стираю быстрее и быстрее. Через полгода моя скорость достигнет скорости стиральной машины, и у нас отпадёт надобность покупать её.

Оба направились в ванную. Анатолий установил на табурет широкий таз, налил горячей воды и, высыпав порошок, с энергией стал тереть бельё. Алина присела на краешек ванны.