Текст книги "Черноморская Венера"

– Что ты говоришь! – испуганно воскликнула мать и замахала руками, как бы отмахиваясь, отстраняясь от ужасного обвинения. Глаза её округлились от страха.

– Да. Разве то, что могло случиться с Алиной – не убийство? В слепоте своей ты не заметила, как из моего друга превратилась в моего врага. Уезжай отсюда. И пока в твоём сердце не появятся любовь и сострадание к беззащитному человеку, пока они не станут сильнее слепой материнской любви, не появляйся в нашем доме.

Через час мать уехала навсегда из Абрау. Она так и не смогла понять и простить сына.

* * *

Прошло несколько дней, Алина оправилась от потрясения, стала вставать с кровати. Анатолий каждую свободную минуту старался проводить рядом с женой. Ему больно было смотреть на безжизненное, потухшее лицо Алины. Глаза, засветившиеся радостью и счастливым светом сразу после замужества, вновь потускнели, прежняя болезненная тоска разлилась в их синеве. Она опять стала неразговорчивой, о чём-то постоянно думала. Мужа стала сторониться, стараясь уединяться в одной из свободных комнат.

Анатолий долго наблюдал за ней, потом решил поговорить, снять камень с её души.

Как-то, сидя на диване, они смотрели телевизор. Анатолий заметил, что жена не слушает диктора, а задумалась, погрузившись в тягостные раздумья.

– Алина, – тихо окликнул он её.

Она не услышала, он позвал вторично, громче. Она вздрогнула, испугалась, словно её застали за чем-то недозволенным.

– О чём ты постоянно думаешь? – ласково спросил он и обнял её за плечи. – Что тебя опять мучает? После отъезда матери ты постоянно решаешь какие-то проблемы. Я догадываюсь, какие. Мать снова напомнила тебе, что мы не пара? – Он повернул её к себе и настойчиво заглянул в глаза.

На лице жены изобразилась мука, она поморщилась и с болью вымолвила:

– О чём тут говорить? Говорили и переговорили об этом. Только я поняла, что все против меня, и я действительно мешаю тебе.

– Чужое счастье всегда завидно для других, а для родственников сомнительно. Да, я знаю: когда исполнишь желание некоторых, они останутся довольны – краткий миг довольства, а потом всё забудется. Точно так же будет, если ты вопреки их желаниям останешься счастлива: они краткий миг будут недовольны, а потом забудут о тебе, в любом случае забудут. И разве могут их эгоистические, ничтожные страданья, их дикая психология сравниться с твоей? Уступать им, слушаться их – это потакать злу, жестокости, насилий, разве ты этого хочешь?

Алина отрицательно закачала головой.

– Но есть другое обстоятельство… осторожно сказала она и запнулась.

– Какое?

– Допустим, я не стану потакать человеческим предрассудкам, но… – она снова замялась, потом собралась с духом и докончила, – я для тебя помеха, камень на твоей шее. Я смотрю, сколько времени ты тратишь на меня, отрываешь от любимого дела. Я, не обладая никакими способностями, смею отнимать время у человека талантливого. Это, наверно, тоже эгоистично. Твоя мать права.

– Нет, нет, разве может любимый человек помешать? – стал с горячностью возражать Анатолий. – Если бы тебя не было и я жил один, разве я не делал бы то же самое – варил кашу, стирал бельё, мыл посуду? Подумаешь, прибавилось сварить на порцию каши больше да выстирать на пару тряпок лишних. Разве это работа? Да мои руки в десять раз больше могут сделать, они у меня ещё не догружены.

На следующий день чуть только занялась заря, он поднялся и уехал куда-то, вернулся поздно вечером. Алина, задумчивая, полная тихой грусти, лежала в платье на постели. В соседней комнате что-то загремело: Анатолий тащил что-то тяжёлое. Дверь с шумом распахнулась, и он внёс в спальню какой-то длинный предмет, аккуратно завёрнутый в белое покрывало. Поставив его в угол, он тяжело и удовлетворённо выдохнул:

– Еле дотащил. Тяжёлая вещь, семь потов с меня сошло.

Алина приподнялась и удивлённо посмотрела на него.

– Закрой глаза, – приказал он, – Сейчас увидишь, что я для тебя достал.

Она закрыла глаза.

Анатолий долго возился, развязывая верёвки, наконец, радостно скомандовал:

– Открывай.

В углу комнаты стояла гипсовая статуя Венеры Таврической. Прекрасная безрукая богиня любви смотрела на Алину и нежно, чуть затаённо улыбалась ей. Казалось, она говорила: «Ну, что, разве я не хороша? Разве я не пленяю? Я прекрасна, и больше мне ни до чего нет дела. Любите меня, любите во имя жизни». Белое нежное тело с мягкими очертаниями под жёлтым светом лампочки приобрело живой, телесный оттенок. Бледные губы и щёки, казалось, зарумянились, ожили. «Что, моя живая копия? – спрашивала безрукая богиня. – Стоит ли отчаиваться, нас любят – и ради этого стоит жить», – утешала она.

Алина смотрела на неё широко открытыми, жадными глазами, словно впитывая от неё живительную силу жизни. Ничто не могло так встряхнуть ее сознание, никакие слова не могли подействовать с такой убедительностью, как это великое произведение древнего ваятеля. Алина трепетала от охватившего её волнения, но на этот раз волнения радостного, возвращающего к жизни, дарующего веру в лучшее, человеческое.

Анатолий торжествовал. Он видел, что поразил ее воображение, навсегда изгнав из него пессимизм и страданье, хандру и печаль.

– Посмотри, как она прекрасна, – восхищённо произнёс он. – Люди принимают ее за эталон женской красоты, никто не обращает внимания, что у неё нет рук. Она необходима людям, несмотря на то, что у неё нет самого главного – души. У тебя же есть и внешняя красота, и душа. Ты прекраснее её вдвойне. Это говорю тебе я, художник. Она нужна людям, потому что вдохновляет их, обновляет мысли, заставляет восхищаться и искать новое. Теперь ты понимаешь, почему ты нужна мне? Теперь ты веришь, что я говорю «нужна» не из жалости, а из потребности своей души? Ты мне очень нужна, как она людям, потому что озаряешь моё творчество светом жизни, любви, веры, ты – моя Черноморская Венера, а точнее Абрауская.

Алина была счастлива, более счастлива, чем в первые месяцы после замужества. Она поверила, что нужна одному единственному человеку на свете, а когда ты нужен, пусть даже только одному, ты становишься сильным, гордым, способным побеждать и миловать, судить и благословлять, и самое главное – ты становишься счастливым. Весь смысл человеческой жизни мерится одним мерилом – счастьем. Что бы человек ни делал, к чему бы ни стремился, он делает это во имя счастья своего и других. И если оно найдено, значит те, кто нашёл его, стоят на правильном пути.

Эпилог

Прошло семь лет. Ничего внешне не изменилось за это время в посёлке Абрау-Дюрсо. Озеро так же пленяло приезжих своей красотой, краски его оставались яркими, сочными, а воды полноводными. Пышные кудрявые ивы по-прежнему любовались своим отражением в зеркальной глади озера, и ветерок ласково играл их кудрями, как когда-то играл волосами Алины.

Не изменились за это время и улицы, а страсти, бушевавшие в людях, улеглись. Земля наполнилась миром. Соседка, когда-то пылавшая чёрными замыслами, утихомирилась: не было соблазна – не появлялись и негативные желания. Чужое осталось чужим, своё от этого стало ещё более своим.

Не изменился внешне и дом, в котором жили бывшие молодожёны. Только внутри его произошли крупные изменения. Эти изменения коснулись состава семьи.

Вот во дворе появилась хорошенькая пятилетняя девочка. Она подошла к калитке и, отворив её, выглянула на улицу.

– Не идет? – спросила сзади мать, тоже подходя к калитке.

Это была Алина. Внешне она не изменилась, такая же молодая, стройная, разве только в лице появилась материнская нежность. Она с любовью смотрела на маленькую девочку, совершенно не похожую на неё. У девочки были чёрные, как сама южная ночь, глаза, тонкие чёрные бровки, аккуратненький носик и маленький, строго очерченный рот. Девочка внимательно вглядывалась в даль улицы.

– Идёт, кажется, идёт, – радостно закричала она и, повернув по-детски радостное личико к матери, спросила: – Я побегу?

– Беги, – кивнула мать головой.

Размахивая ручонками и, что есть сил, перебирая маленькими ножками, она мчалась навстречу высокому чернобородому мужчине. По внешнему сходству и по тому, с какой самозабвенной радостью она неслась ему навстречу, не составляло труда догадаться, что это её отец.

Анатолии широко раскинул руки и принял в свои объятия запыхавшуюся от быстрого бега девочку. Он поцеловал её в щёчку и строго спросил:

– Ну как, дочка, накормила мать?

– Да, папа. Мама скушала всё. Я ей сказала, если она не скушает, мы гулять не пойдём, и она съела, – стала с серьёзностью взрослого человека рассказывать дочь. – Потом мы ходили гулять, и я нарвала цветов.

– Много?

– Только три штучки.

– Ну, это можно, – согласился отец. – А в комнате ты прибрала?

– Прибрала… – девочка замялась и призналась, – только пыль не успела вытереть.

– Ну, это ничего. Мы сегодня ещё добавим пыли, а завтра ты уж всю сразу вытрешь. Договорились?

Дочь кивнула.

Они подошли к матери, издали улыбавшейся им. Точнее, подошёл отец, дочь он продолжал держать на руках. Анатолий поцеловал жену и ласково спросил:

– Заждались? У меня сегодня был тяжёлый день. Отобрали десять моих картин на городскую выставку, а там, если повезёт, и на областную, может, удастся попасть.

Они прошли в дом. Здесь действительно всё блистало чистотой. В вазе посреди стола, стояли три цветка.

– Будем ужинать? – спросил отец.

– Конечно, – серьёзно ответила дочь и пошла на кухню помогать отцу накрывать на стол. Мать была с ними, улыбающаяся и радующаяся каждому самостоятельному шагу ребёнка.

После ужина Анатолий обратился к жене:

– Видел афишу у клуба, было очень приятно прочесть: «21 июля состоится лекция на тему „Борьба за свободу в произведениях латиноамериканских писателей“. Лектор общества „Знание“ – Костовская А.С.». Не знаю как ты, а мы с дочкой думаем сходить послушать. Да, дочка?

Девочка радостно закивала:

– Пойдём.

– Неужели мои лекции не надоели вам дома? Вы всё прекрасно знаете, каждый вечер прослушиваете одно и то же по нескольку раз.

– Что ты, разве могут умные веши надоесть! И к тому же, с трибуны ты выглядишь совсем по-другому. Я вижу совершенно нового человека.

На следующий день в полном зале местного клуба Алина, стоя за массивной трибуной, читала, точнее, рассказывала лекцию. Перед ней не было обычных листков с напечатанным текстом, она рассказывала по памяти, и поэтому речь её была свободной, лёгкой, богатой выразительной интонацией. Слушали её с большим интересом. Среди слушателей на третьем ряду сидел молодой красивый мужчина с девочкой на руках и слушал лектора с таким вниманием, как будто познавал всё впервые, несмотря на то, что дома неоднократно слышал то же с магнитофона, тем более что текст на магнитофон записывал он сам со своего голоса. Но как любая песня в исполнении разных певцов звучит по-разному, так и любая лекция в устах различных лекторов слышится и усваивается по-новому. Он смотрел на жену, на её вдохновлённое лицо, на глаза слушателей в зале, жадно ловящих каждое слово, и думал: «Прекрасно читает. Какая увлекающая сила в ней самой. Как меняются лица людей вслед за её речью: то сосредоточенные, то удивлённые сделанному открытию, то улыбающиеся и оживлённые, то вновь становящиеся серьёзными и вдумчивыми. Нет, безусловно, в ней таится глубокий лекторский талант, умение преподносить свои знания другим».

После окончания лекции в зале долго раздавались аплодисменты, два молодых человека преподнесли ей букеты цветов, положив их на трибуну.

Лицо Алины светилось счастливым светом. Слушатели долго не расходились, задавали вопросы, она отвечала, шла оживлённая беседа между лектором и аудиторией, а когда, наконец, зал опустел, Анатолий подошёл к жене и показал ей набросок:

– Посмотри, так ты выглядишь со сцены.

Алина, взглянув на рисунок, засмеялась:

– Какая деловая женщина, прямо трибун, а не домашняя хозяйка. Действительно, со стороны себя трудно представить.

– Мама, а цветочки твои? – осведомилась дочка, которую больше волновала судьба букетов.

– Да.

– Тебе дяди насовсем подарили?

– Конечно.

– А можно мне их понести? Они такие красивые.

Дав дочери несколько цветов из букета, отец подхватил остальные, и они отправились домой.

Летняя ночь овевала молодую семью теплом и очарованием. Цикады, провожая их, играли на невидимых скрипках свои лучшие мелодии. Все трое испытывали радость жизни.

В маленькой семье художника царили мир, любовь и согласие. Если же говорить об остальных, то Татьяна Фёдоровна так больше и не появилась у них в гостях. Время не примирило её с сыном. Отец умер. А Георгий и Наденька продолжали раз в год навещать их. Оба оставались холостыми. Наденька училась в институте, Георгий работал, они не встречались, у каждого были свои интересы.

В одну из поездок в Абрау, в автобусе мне и довелось встретить Наденьку. Она ехала к брату с большим плюшевым мишкой и букетом цветов. Букет она доверила мне, а заодно доверила и эту необыкновенную историю. Но прежде чем рассказать её, она достала из небольшой коричневой сумочки фотографию двух молодых красивых людей.

– Посмотрите, – она сунула фотографию мне в руки.

С неё на меня внимательно смотрел молодой мужчина с бородкой и аккуратными бакенбардами, большие чёрные глаза были умны и выразительны. Молодая женщина была синеглаза, с чёрными, словно нарисованными бровями, тёмными густыми ресницами, придававшими глазам особую привлекательность. Тёмные прямые волосы раскинулись по плечам.

– Хорошая пара, красивая, – ответила я, не зная, чем именно хочет похвалиться девушка, показывая мне эту фотографию.

– Красивая? – Наденька мягко улыбнулась и затем с трогательностью добавила: – Очень красивая. – Помолчала немного, потом тихо пояснила: – Это мой брат, а жена у него безрукая.

Последнее поразило меня. И я уже с большим интересом стала рассматривать их лица, а Наденька рассказала мне историю, трогательную, волнующую, необычную, о любви двух людей, которые оказались выше мелких мещанских предрассудков и сумели пронести свои чувства сквозь невзгоды жизни, как яркий негасимый факел.