Текст книги "Мир и война в жизни нашей семьи"

До опубликования рассказа в стенгазете об этом факте с белыми червями говорили втихомолку. Но после газетной заметки разговоры стали вестись в открытую. И думаю, они дошли и до попа с дьяконом. Я сейчас не помню, сразу ли после этого случая или позднее, но потом с молебнами по домам священнослужители перестали ходить.

В 1928 г. папаньке, кажется, «Крестьянская газета» дала два пригласительных билета на встречу рабселькоров с только что приехавшим из Италии А. М. Горьким. На эту встречу папанька взял и меня. Встреча происходила в клубе им. Е. Ф. Кухмистерова.

В 1929 г. началась кампания по коллективизации сельского хозяйства. Первые собрания, посвященные организации колхоза, проходили в чайной у Капитоныча. Проводили их приезжие товарищи, они же сидели в президиуме. Непременными атрибутами председателя были звонок и наган, который вытаскивался из кармана будто случайно, хотя на самом деле им явно хотели запугать собравшихся, и все это понимали.

Первое время добивались того, чтобы вовлечь как можно больше людей в колхоз под лозунгом организации колхозов при ликвидации кулачества как класса. Но как-то так получилось, что с началом кампании кулаки сумели вовремя испариться. В Павшине кулаками в первую очередь были мельники. Они заблаговременно сдали (или продали?) мельницу и куда-то выехали, избежав таким образом раскулачивания. Как видно, им помог их приятель – председатель сельсовета Курделев. Тогда начали нажимать на середняка. Середняки – люди серьёзные, рассудительные. Им надо было, прежде чем вступать в колхоз, подумать, и под угрозой они не хотели идти в неизведанное. Не мытьём, так катаньем. В ход пустили иной способ воздействия: стали разорять налогами, увеличивая их до бесконечности.

Поэтому первоначально в колхоз записалось несколько бедняков, которые хозяйству ничего не могли дать кроме своих рабочих рук. Колхозу же нужна была база: тягловая сила, молочный скот, сельскохозяйственный инвентарь. А значит, нужен был середняк, который всё это имел.

Основная товарная сельскохозяйственная продукция в стране производилась средним крестьянством. Середняка в деревне большинство. И поэтому успехи перестройки сельского хозяйства зависели от того, как скоро в ней примет участие середняк. Вроде бы и откладывать перестройку нельзя, но и поспешность в этом деле вредна. Агитация с револьвером только отпугивала середняка. Она привела к тому, что начался массовый убой скота и даже домашней птицы. Конечно, никто не говорил в открытую, что режет скотину, потому что не хочет ее отдавать в колхоз. Только почему-то коровы стали давиться картошкой, или падать и ломать себе ноги, или с ними случалось вдруг нечто, ранее невиданное. И хозяину приходится, чтобы скотина не подохла, ее прирезать. В деревне творилось чёрт-те что.

Пока середняк выжидал, власти решили привлечь в колхоз семьи комсомольцев. Проводить у нас комсомольское собрание приехал недавно появившийся в волостном комитете некий Демченко. В нашей ячейке комсомольцев, связанных с сельским хозяйством, только двое – я и Баранцев. Отцы у обоих середняки. А середняки с бухты-барахты в колхоз не бросались. Даже папанька, человек передовых взглядов, не спешил.

Однако в 1930 г., когда по-настоящему стал организовываться колхоз, наше хозяйство вступило в него одним из первых. В числе учредителей колхоза стоят имена папаньки и мое.

Первое время в колхозе папанька работал завхозом (кладовщиком). Но к этой работе папанька не был приспособлен из-за своей простоты и доверчивости, вследствие чего у него оказалась большая недостача мешков. Он людям доверял и не всегда проверял. За недостачу мешков нам пришлось выплатить; чтобы как-то выкрутиться, продали боковой дом, а он предназначался для Александра.

Материальное положение у нас было тяжелое. Зимой работы в колхозе было мало, да и заработков не было. Санька в это время учился на курсах шоферов. Я пытался куда-нибудь устроиться на работу и стоял на бирже труда. Работал временно по 2–3 месяца. Пришлось сдать под жилье разваливающийся задний дом за дрова и ремонт. Снимавший работал в санатории ипподрома. Дом был кое-как отремонтирован. Вернее, заново изготовлены оконные переплеты.

Затем жилец предложил папаньке работу счетовода в санатории ипподрома. Жилец оказался человеком недобросовестным. На складе ипподрома оказалось много хищений. При обыске у жильца обнаружилось много гвоздей и краски. Часть материала нашли на дворе. Естественно, к ответственности был привлечен и папанька.

Папанька на складе ничего не брал. Но сознался, что с разрешения жильца брал с работы несколько раз по бутылке керосина.

В то время электричества не было, а папанька часто брал документацию по складу домой и всю бухгалтерию считал дома.

На суде записано, что папанька сознался: несколько раз брал по ½ литра керосина.

В то время действовал указ от 07.08.1932 г. о наказании за расхищение социалистической собственности.

И папаньку осудили по данному указу на 10 лет. Большую роль в этом деле сыграла справка из сельсовета. В то время председателем был Курделев, настроенный против папаньки.

Папанька, будучи селькором, часто писал о сельских делах, в том числе и о недостатках, и в какой-то мере задевал деятельность сельсовета и его председателя. Курделев же был в дружественных отношениях с мельниками, а их папанька тоже протаскивал в газете. Получилось так, что мельники раскулачивания избежали, якобы добровольно сдав свою мельницу советской власти. А в характеристике, присланной Курделевым в суд, папаньку он охарактеризовал как кулака. Все эти обстоятельства сыграли на руку ненавистникам папаньки. Несмотря на отсутствие преступления, папанька за взятые с разрешения Vi литра керосина осужден на 10 лет.

Нам было очень тяжело. Папанька этот удар судьбы перенес стойко, духом не падал и из заключения часто писал нам в письмах: «Не падайте духом. Мне здесь хорошо. Что это за человек, который ничего не испытает. Это мне испытание».

По натуре папанька был честным и не лодырем. В заключении он работал честно и добросовестно, несмотря на плохие условия и ухудшающееся состояние здоровья. Работал он на Дальнем Востоке (в Амурской области) на строительстве моста через реку Зея. Предположительно с 1934 г. по 1937 или 1938 г. Сохранилось фото папаньки из заключения от 06.12.1936 г.

Своей работой и своими прошениями папанька доказал, что он не преступник. Подробностей я не знаю, но из 10 лет он не просидел и трех и был освобожден.

Правда, по возвращении опять-таки из-за противодействия сельсовета папаньку долгое время в Павшине не прописывали.

Затем он стал работать в колхозе. И в это время очень часто писал заметки в районную газету «Красногорский рабочий». Однажды в ней напечатали большой очерк папаньки о Тимофее Ракове, колхозном завхозе.

Курделев после смерти папаньки в 1940 г. переключился на меня.

В открытую он никогда ни мне, ни папаньке не говорил ничего плохого, но, используя свое служебное положение, писал куда только можно пакости.

Когда я в Армии в 1940 г. вступал в партию, он прислал в штаб письмо, где сообщил, что у меня отец из кулаков и осужден, а у моей жены отец – священнослужитель. Политотдел специально послал в Москву товарища для проверки письма. После проверки письма и установления истины Курделеву было указано на его клевету.

В партию меня приняли.

К нам, детям, папанька относился хорошо. Приучил всех к трудолюбию. Тем, что я выучился, я обязан папаньке.

В молодости и до заключения здоровье у папаньки было крепкое.

Даже когда в 21–22 гг. свирепствовала эпидемия тифа и в нашей семье все им переболели, а двое детей – Митя и Маня – умерли, только баба и папанька тифом не болели.

Папанька жил полнокровной жизнью. Был послушным сыном, хорошим семьянином. Любил маму (жену) и детей.

Но не лишен и слабостей.

Пьяницей не был, но при случае мог хорошо выпить. Когда работал, эти выпивки приурочивались к дням получки, а получки давали по субботам. И вот тогда-то папанька частенько приходил выпившим. После работы они с братом Андреем заходили к перевозчикам Махониным – там всегда была водка. В большинстве случаев, выпив, они долго не задерживались, а спешили домой, так как дома всегда много тяжелой мужской работы. Ну, а если выпивал много и работать в этот день не мог, то уж в воскресенье он вставал очень рано и до заутрени успевал наработаться. Когда работал в Рублеве, он иногда, также по субботам, вовлекался в картежную игру на деньги.

Я не помню, чтобы он очень проигрывался, хотя, возможно, и это случалось. Но, помню, однажды после игры он имел в выигрыше несколько серебряных карманных часов. Правда, через некоторое время их уже не было: или он отдал их проигравшим, или, в свою очередь, тоже проиграл.

Папанька не курил. Но одно время очень часто нюхал специальный ароматный нюхательный табак. Говорил, что это хорошо для здоровья, якобы прочищает легкие и улучшается зрение. Нюханье вызывало сильное чиханье.

Был, кажется, грех у папаньки и по женской части. На этой почве часто были у мамы с папанькой раздоры. Папанька же всегда отговаривался тем, будто бы играл в карты. Несмотря на возникшие на почве ревности раздоры, мама с папанькой друг друга любили и в основном жили дружно.

Хотя в жизни все бывало: иногда ругались, иногда в пылу папанька и замахивался на маму, но не бил. Когда ж был очень сердит да еще и выпивши, то рвал на себе рубашку, если считал, что ругают его напрасно.

Несмотря на небольшое образование, папанька был весьма эрудированным по многим вопросам. В молодости очень много занимался самообразованием. До революции выписывал журнал «Жизнь для всех», в котором имелся специальный раздел по повышению знаний в различных науках, включая математику. Благодаря своей начитанности папанька почерпнул из книг много хорошего и потому стремился приохотить к чтению своих детей.

Зимними вечерами папанька часто читал вслух для мамы и взрослых детей. Читал папанька, как говорят, «с выражением», то есть в лицах. У него чувствовались артистические наклонности.

К тому же он обладал и хорошим голосом, много знал народных песен и хорошо пел.

В праздничных застольях был запевалой. В праздничном хоре приятно звучали голоса маминой сестры тёти Паши Вуколовой, Раи и мамы.

В застольный хор включались обычно все гости. Пели «По диким степям Забайкалья», «Выплывают расписные Стеньки Разина челны», «На паперти божьего храма». Песни исполнялись под гармошку. Гармонистом был Иван Иванович. После песен начинались пляски под «Ах, вы сени, мои сени», «Барыня». С выходом на круг тётя Паша взмахивала платочком, а вокруг нее пускался вприсядку с гармошкой Иван Иванович. Пляска сопровождалась прибаутками. По прибауткам также первой была тетя Паша. Если в компании была тетя Маша Осокина (еще одна сестра мамы), то она обычно отличалась сальными прибаутками. (Родители этого не любили.)

Если в праздничной компании присутствовали папанька и тетя Паша, то всегда было весело.

Папанька все свои почерпнутые в книгах знания старался применять в жизни.

Наряду с художественной литературой, он много читал книг по сельскому хозяйству и выписывал журнал «Сам себе агроном».

Задолго до колхозов, в условиях индивидуального сельского хозяйства с системой чересполосицы и мелких наделов с трехпольным севооборотом, он пытался внедрять в Павшине передовые научные приемы ведения сельского хозяйства.

Это – поднятие зяби, соблюдение очередности севооборота. Посев клевера, а после клевера ржи. Раньше вообще клевер не сеяли. Прогрессивным был и высев вики с овсом. Без овса вика вся была полегшей и прела на корню. Покупал сортовые семена картофеля – лорх. Для корма скота высаживал кормовую свеклу, брюкву. Один из первых приобрел сакковский плуг и развел на усадьбе фруктовый сад. До революции в Павшине ни у кого не было фруктовых деревьев, лишь у некоторых росли красная рябина и черемуха на задворках.

Правда, в первые годы плодоношения яблонь мы зрелые плоды не пробовали. Их всегда обрывали соседские ребятишки.

В последние годы жизни папанька стал сажать цветы и цветущий кустарник. У нас появились георгины, золотые шары и другие цветы. В палисаднике было много акации, она тоже сильно цвела и пахла. Рос в саду и хорошо пахнущий шиповник. Затем папанька где-то приобрел хорошую сирень, и мы ее посадили взамен частично выкорчеванной акации. По примеру папаньки впоследствии многие стали сажать сирень, и отростки сирени папанька с удовольствием раздавал односельчанам.

Раньше около домов ни у кого не было никаких деревьев и кустарников, но потом, когда по примеру папаньки многие стали сажать сирень и фруктовые деревья, улица наша стала озеленяться. И в 30-х годах наша Слободка, по предложению папаньки, была переименована в Садовую улицу.

Мама

Мама родилась в бедной, но богатой детьми семье. Мамина мама, а наша баба Поля, родом из Раздоров. Ее родители были крепостными у помещика, владевшего Архангельским. Дедушка – Клюев Семен для содержания многодетной семьи, кроме обработки земли, занимался извозом как легковой извозчик.

Мама была третьим ребенком, но когда подросла до школьного возраста, в семье прибавилось еще трое ребят младше ее, и за ними должен быть присмотр. И несмотря на желание мамы пойти в школу, ей пришлось нянчить младших сестер и брата (Машу, Мишу и Пашу), а затем и Матрёну с Петей. Хотя нянькой в семье звали тетю Полю, старшую сестру, потому что она в свое время нянчила и маму, и Сашу. В школе маме учиться так и не пришлось.

Мама была красивая, умная и, несмотря на неграмотность, очень хорошо знала счет. Много знала стихов и песен. В девушках многие ребята на нее заглядывались. За ней ухаживали очень уважаемые на селе – хотя и бедные, зато хорошо грамотные женихи – два товарища Савин Егор и Куликов Миша.

Мама отдала предпочтение Савину Егору. Замуж мама вышла рано – 17-ти лет (в 1902 г.), папанька старше на 4 года.

Свекровь была строгая, но справедливая. Красивая и работящая сноха ей понравилась, она полюбила её и её детей. Особенно старшую внучку Раю.

Мама была очень работоспособной и умела всё делать хорошо, а что раньше не умела, тому быстро научилась. Мама хорошо шила, вязала и все работы по крестьянству выполняла очень быстро и ловко.

Самая трудная работа в крестьянстве, мне кажется, это жать рожь.

На этой работе мама очень отличалась. Она жала споро и чисто. У нее из трех горстей получался довольно толстый сноп. Шила белье – и нижнее, и верхнее – на всю семью сама.

С приходом мамы в семью Анны Савиной хозяйство их стало быстро поправляться. Благодаря трудолюбию в семье и строгой экономии начали копить деньги на строительство дома.

Для того чтобы накопить больше денег, мама стала вязать перчатки на казну и шить нижнее солдатское белье. Как только появлялась свободная минута после работы по хозяйству, она немедленно садилась за машинку и шила кальсоны и нижние рубашки, а если промежуток свободного времени был мал, бралась вязать перчатки. Работала напряженно целый день и допоздна, а часто и ночью.

Тяжело доставалась обработка перчаток. Связанные перчатки затем стирались и натягивались на специальные деревянные рамы, так что получались как валяные. Маме пришлось много стирать. Стирали большей частью в щелоке. Мыло было дорогое.

Впоследствии, особенно к старости, у мамы сильно болели руки. Сказалась слишком тяжелая работа.

Готовые перчатки и белье сдавались в Москву. Если предоставлялся случай, маму с товаром подвозил в Москву ее отец, дедушка Семен, извозничавший в Москве. Но чаще мама относила товар на себе пешком. Говорили тогда «ходить с товаром». Железная дорога, наверное, еще не была построена, или дорого стоил проезд.

Покупая или продавая, мама очень быстро считала в уме и никогда не ошибалась. И память у мамы тоже была отличная.

Детей своих мама любила, но не баловала ласками. Для ласк не было времени. Зря никого не обижала и не наказывала. Не любила, чтобы на ее детей кто-либо жаловался из-за каких-либо проказ. В этих случаях мама очень-то не разбиралась в подробностях – действительно ли ее сын или дочь виноваты. Как бы то ни было, в случае жалобы она обязательно наказывала, приговаривая: «Зря жаловаться не будут».

Как мама, так и папанька работы не боялись, но после трудов праведных любили и погулять в компании родных и хороших знакомых. Мама любила принимать гостей и обязательно встретить их хорошим угощеньем, если даже гость был неожиданным.

В будни мы ели очень простую пищу и подчас не весьма калорийную. В основном картошку, хлеб, капусту, кашу овсяную, хорошо если кашу пшенную. Рисовую кашу варили только по праздникам. Кашу чаще всего ели с подсолнечным маслом. Если и варилась молочная каша, то, конечно, не на цельном молоке. Вообще молока употребляли в пищу очень мало. Старались лишнюю кружку молока продать.

У нас, как и почти у всех, главой дома в смысле ведения хозяйства по денежной части была мама. И хозяйство она вела образцово. Деньги на текущие расходы у нее всегда были, но лишнего она ничего не покупала. Расходы вела по доходам и всё планировала. Если намечалась какая-либо покупка, то для этого заранее копились деньги. Как говорят, по копейке: «Копейка рубль бережет».

Если возникала необходимость в какой-то покупке внезапно, а на это не было денег, тогда мама всегда находила возможность занять. Её всегда выручали соседи или знакомые. Мама была очень верная на слово. Если говорила, что отдаст деньги такого-то числа, то обязательно отдавала в этот день или даже раньше.

У мамы была закадычная подружка Вера Ивановна Ашмарина из Луков. Наверное, они познакомились, когда жили в Рублеве. Без Веры Ивановны и дяди Григория у нас не обходился ни один праздник. Они всегда были первыми гостями.

Приходя в Павшино, тетя Вера обязательно заходила к маме, а мама, если нечем было угостить, немедленно посылала кого-либо из нас в магазин. А в это время уже ставили самовар, накрывали на стол, и Вера Ивановна обязательно хорошо угощалась.

Когда у нас бывали гости, то нас, ребятишек, за стол не сажали. Нас кормили заранее и предупреждали: «К столу не подходить».

Если празднество было днем, то мы гуляли на улице. Когда, проголодавшись, мы прибегали домой и просили поесть, то мама говорила: «Поди собери всех, я вас накормлю». Но ели мы, конечно, не за общим столом, а отдельно.

Если же празднество продолжалось и вечером, то мы забирались на печку и выглядывали оттуда. Иногда нам туда чего-нибудь вкусного совала баба.

У нас не было принято, чтобы взрослые брали с собой детей в гости. И мы, дети, конечно, считали это в порядке вещей и никогда не просили взять и нас.

Мама была очень чистоплотной, наш дом всегда отличался порядком и чистотой. Поддержание чистоты стоило больших трудов.

Металлическую посуду мама мыла и отчищала с золой, самовар чистился кирпичным порошком, пол мыли с песком.

В бедности чистоту поддерживать, конечно, очень трудно. До тридцатых годов у нас простыней не было. Спали все ребятишки вповалку на полу. О тапочках и понятия не имели.

Одежда была, конечно, чистая, но всегда в заплатках. Без заплат мы ходили только по праздникам. За привычку копить деньги и не транжирить их папанька иногда называл маму жадной. Хотя жадной она не была и вообще-то деньги не любила. Необходимость заставляла их беречь. И, конечно, ей не нравилось, когда ее вынуждали обманом платить за что-то дважды.

На самом деле мама – человек очень добрый. Доброта её проявлялась во многом – ив малом, и в большом. Если к нам приходили по случаю или с поручениями маленькие ребята, то мама обязательно чем-либо угощала ребенка. Когда приходили к кому-либо из нас товарищи, то она тоже непременно сажала их обедать или чай пить. Она всегда уделяла большое внимание нашим знакомым.

Её доброту и приветливость замечали не только мы, дети. Мне, например, в 30-х годах Кабанов Николай говорил: «Ваша мать лучше нашей, добрее». Когда сгорел дом у Вуколовых, то мама, не задумываясь, отдала им на «погорелое место» лучшую свою (по надою молока) корову.

Старшая сестра мамы – тетя Поля Спасская – жила очень бедно, и она часто приходила в Павшино проведать сестер и погостить. Навещала она всех сестер, но гостила, ночевала только у нас. Остальные сестры – тетя Маша, тетя Паша и тетя Матрена – не всегда и чаем поили, и ночевать она у них никогда не оставалась. У нас же гостила по нескольку дней и уходила всегда с узелком – с подарками.

Я уже говорил: хотя мы всегда имели коров, все же молоко нам, детям, давали редко. От продажи молока шёл основной денежный доход. Но вот к праздникам, особенно к Пасхе, мама обязательно по нескольку литров молока раздавала бесплатно бедным соседям, у кого не было коров, – Гусаровым, Ворониным и другим 4-м – 5-ти.

Уже под старость, когда маме приносили пенсию, она, получив деньги, звала внучку Нину, давала ей десятку и говорила, чтобы она шла в магазин и купила хороших конфет, большую селёдку и еще что ей понравится. Мама очень любила чай с «хорошими» (в бумажках) конфетами и селедку (особенно залом).

Ей иногда Рая говорила: «Мам, ты поберегла бы деньги на похороны». Мама отвечала: «Зачем мне это делать? Я знаю: будут у меня деньги или не будут – всё равно вы меня похороните, и, думаю, неплохо (не хуже людей)». Деньги она не любила и не жалела.

Мама умела хорошо готовить. Правда, в первый год замужества, когда не было опыта, у нее и пригорало, и пересаливалось. Если она и боялась, что на нее за это будет ворчать свекровь, то папанька всегда маму успокаивал. Если что-то получалось невкусно, то он, наоборот, говорил: «Очень вкусно!». И просил добавки. Это маму воодушевляло, и впоследствии у нее получалось всё очень хорошо.

Раньше пироги пекли только по большим праздникам и иногда по воскресеньям. Пироги у мамы всегда получались прекрасно – пышные, вкусные. Наилучшей начинкой считался рис с яйцами.

К большим праздникам мама всегда заливала судак, иногда запекала окорок, приготовляла холодец (студень).

В будние дни иногда жарили «драчену». Это жареный на большой сковороде толченый картофель с молоком и яйцом. Мне очень нравились картофельные пироги с капустой, иногда пекли ржаные пироги с кислой капустой. Казалось бы, кушанья простые, но, наверное, в то время у нас были не такие изысканные вкусы, и всё казалось очень вкусным.

Бывало и так: мы только что вылезли из-за стола, и приходил кто-нибудь из родных или знакомых. Сейчас же опять ставили и подогревали чуть остывший самовар. Вновь накрывали на стол, и угощали гостя. Чаепитие продолжалось. Нас, мелочь, конечно, из дома выдворяли. Говорили: «Не вертитесь. Наелись – вам здесь делать нечего. Идите работайте на дворе или гуляйте».

Мама – человек очень благодарный. Если ей кто-то делал что-либо хорошее, то она всегда стремилась и ему отплатить добром.

О полученном от кого-либо подарке никогда не забывала и в ответ при удобном случае одаривала этого человека вдвойне.

Судьба мамина сложилась так, что ей много пришлось претерпеть в жизни всяческих невзгод.

Детство у нее было нерадостное. Родилась в бедной семье. С малых лет пришлось заниматься трудом. В то время как все дети гуляли, она ухаживала за младшими братьями и сестрами. Когда ее сверстники пошли в школу, ее не пустили – она хорошо смотрела за младшими. Сложилось так, что все ее братья и сестры – и старшие, и младшие – в школу ходили, и неграмотной в семье осталась только она одна.

Вышла в семью она тоже бедную. С первого же дня замужества пришлось очень много работать, чтобы как-то наладить хозяйство.

Дом был полуразвалившийся. Стали жить очень скупо, чтобы поскорее скопить на постройку дома. Свекровь была строгая, во всем ей надо потрафлять.

Затем женился деверь. В дом пришла вторая сноха. Жили все вместе. Работать надо еще больше. Еду готовить на всех.

Появились дети. Только, как говорят, спустит с рук одного ребенка, появляется другой. Родила мама девять детей. В грудном возрасте умер второй ребенок. Двое умерло от тифа в 1921 г. в возрасте 7 и 2 лет. Остались Александр, Георгий, Николай, Иван, Ираида, Пелагея. Они выросли здоровыми и красивыми. Но каждый принес маме много хлопот и волнений.

Первым ребенком была Рая. В детстве, я точно не знаю при каких обстоятельствах, она то ли сломала, то ли сильно ушибла ногу, маме было больнее, чем самой Рае.

Рая в девушках была очень красивой – в маму. И на нее заглядывались много достойных женихов. И в одно и то же время к ней сватались двое.

За судьбу Раи мама очень много переживала. У Раи так же, как и у мамы, судьба оказалась трудной, тяжелой, а мама все Раины беды принимала очень близко к сердцу – как свои. Остальные дети также приносили много забот.

В 1921 г. у нас вся семья (за исключением бабы и папаньки) переболела тифом. От этой болезни больше всех досталось маме. Она раньше всех поднялась, хотя еще и не выздоровела. Приступила к работе. Осенью, несмотря на болезнь, выполняла все работы по дому и в поле. Простыла на уборке картофеля и с очень высокой температурой слегла. Болела очень сильно. Из-за болезни получила осложнение на уши и оглохла. Первое время ничего не слышала и понимала окружающих только по мимике.

Примерно в это же время заболела малярией. Болезнь эта тоже очень тяжелая. Были приступы, когда всю ее сводило или начинало трясти и выступал холодный пот. Лечебной помощи в то время почти никакой не было. Лечились своими средствами или по совету бабок.

У мамы после этих тяжелых болезней обнаружилось малокровие. В это время она то ли по совету бабок, то ли иногда приходящего какого-то старца, называвшего себя врачом, пила толокно.

Этот старец, когда у нас все болели тифом, приносил нам какую-то воду в больших бутылях, и мы ее пили по нескольку столовых ложек.

Свою глухоту мама переживала очень тяжело. Постепенно слух к маме возвращался, но до конца жизни полностью не восстановился, и слышала она плохо. И когда она работала в колхозе, то некоторые, правда за глаза, называли ее «Сашей глухой».

Мама иногда говорила: «Я и горела, но не сгорела, и тонула, но не утонула. И всё это, наверно, потому, что я нужна на земле».

И говорила она правду. Она действительно и горела, и тонула, но не сгорела и не утонула лишь потому, что она была очень нужна своим детям, семье.

Горела она на свадьбе Раи и Ивана Ивановича.

В то время хорошего керосина не было, а скорее всего, с примесью бензина. Горючее это выделяло много паров. К концу свадебного празднества уже под утро выгорел весь керосин в семилинейной лампе. Мама пошла наполнить лампу керосином. При зажигании лампы вдруг образовалось большое пламя, и на маме загорелось платье.

Кто-то крикнул: «Горим! Пожар!» Среди гостей поднялась паника. Тетя Маша Осокина схватила стул и им выбила стекла из оконных рам. А на маме в это время горит одежда. Хорошо Василий Алексеевич Крюков догадался накрыть маму попавшими под руку тряпками, и пламя погасло. Мама немного обожглась, но сильных ожогов не было. Больше напугалась. В общем, все обошлось по-хорошему. Маме болеть долго не пришлось: заботы о семье способствовали выздоровлению.

А тонула она при следующих обстоятельствах.

Как мама тонула. После освобождения из тюрьмы папаньку долго не прописывали в Павшине. И ему первое время пришлось жить где-то под Калинином, за 100 км от Москвы.

И вот как-то поздней осенью, когда начались заморозки, мама взяла для папаньки теплое белье, кое-какие продукты и поехала его навестить.

Сойдя на станции, она спросила, как пройти в деревню Марьино. Ей сказали, что идти около 5 км. Попутчиков не оказалось. Она пошла одна. Сперва дорога была хорошая. На полпути на дороге появились лужи: она их обходила и сбилась с дороги. Затем лужи все более и более увеличивались, и уже обходить их стало невозможно. Она пошла прямиком по воде, тем более что впереди было видно высокое сухое место.

Вначале мама через лужи прыгала, затем они стали сплошными. Мама промочила ноги. Вода была холодная. Чтобы согреться пришлось идти быстрее. Лужи стали глубже. Но уже близко высокий сухой берег. Еще одно усилие, и она будет на берегу. Пошла быстрее. И вдруг… провалилась – пошла вниз. Ноги не стоят, скользят по дну всё глубже и глубже. Мама инстинктивно подымает руки с узелком вверх, чтобы не замочить его. В это время вода уже выше груди. Мама чувствует, что опускается все ниже и ниже. И уже испугалась, что может утонуть. Место какое-то глухое, вблизи не видно никаких поселений. Сзади пустое поле, станция не видна, вдали за высоким берегом лес. Мама окончательно разуверилась, что как-то вылезет из этой воды. Первое время хотелось повернуть обратно, но манил близкий сухой берег. А теперь стала тонуть. И тут она начала кричать: «Помогите! Тонуу!!», хотя и видела, что взывать о помощи не к кому. Ноги по дну скользят. Вода поднялась еще выше, подходит к горлу. И тут вдруг по берегу бежит мужчина с палкой и кричит: «Подожди, не двигайся! Сейчас, сейчас!». Спускается в воду по пояс, подает палку, но мама не может дотянуться, у мамы одна рука занята узелком, и он мешает ухватить палку. Мужчина кричит: «Бросай узел!». Мама бросила. Ринулась к палке, захлебнулась, но ухватилась за нее обеими руками, дна уже не чувствуя. И когда она ухватилась за палку, мужчина пошел к берегу. Мама держится за палку. Ноги волочатся. Мужчина подходит к берегу, вода ему по колено. Он говорит: «Вставай, вставай на ноги-то, уже мелко». Мама опустила ноги и почувствовала твердое дно.

Мама, когда вернулась домой, говорила нам: «Ведь могла же я сгореть, был такой случай. Могла и утонуть, но не утонула. Значит, судьба мне уготована другая».

И продолжала: «Я не знаю, есть бог или нет. И хотя я молитв не знаю, но когда стала тонуть, мысленно молилась и говорила про себя: “Боже, нельзя мне сейчас погибать. Ведь у меня дома остались дети. Хотя уже и большие (младшему было 15 лет), но ведь не устроены. Как они будут одни жить? Я им нужна. Господи, не дай утонуть”».

И, как видно, если не бог, то есть какая-то сила, которая не допустила того, чтобы я утонула.

Когда мужчина вытащил меня, он произнес:

– Я как только вышел из леса, увидел тебя, когда ты подняла узел вверх. И зачем ты здесь пошла? Дорога-то ведь там – вон, где стоит вешка. Там совсем мелко.

– Да ведь под водой-то не видно, где дорога. Я сперва шла-то по дороге. Но вот когда обходила лужи, наверное, и сбилась. Да мне казалось, что я иду самой короткой дорогой, ведь берег-то здесь близко.

– Близко-то близко. Но здесь «чертова яма». Здесь три года тому назад уже один человек утонул. Тоже был нездешний. А что же ты не остановилась, когда я тебе кричал? Я, как только увидел тебя, стал кричать. Ведь я шел там вот, по дороге. И как-то случайно посмотрел в твою сторону.