Текст книги "Мир и война в жизни нашей семьи"

Часть II
Мирные годы

Г. Г. Зубков. В. П. Зубкова

Моя жизнь до Великой Отечественной войны

Г. Г. Зубков

Детство в Рублеве. В период Первой мировой войны Рублево как важный объект было на особом положении.

Рублевская насосная станция (РНС) являлась основным источником водоснабжения г. Москвы.

Территория РНС была более одного квадратного километра, обнесена по периметру сплошным забором. Вход на территорию был через проходные ворота с трех сторон: со стороны Москвы (восточная часть), с северной стороны от деревни Луки и с западной стороны через понтонный мост (а зимой по льду) через Москву-реку рядом с водоприемником.

Папанька работал с 1903 г. дежурным в здании насосной станции при английских фильтрах. И брат его, мой крестный Андрей Николаевич, – лаборантом в насосной станции первого подъема при водоприемнике. В начале войны 1914 г. им предложили вместе с семьями переехать в поселок при РНС.

Мы жили в одноэтажном кирпичном доме.

В доме было четыре квартиры. Наша квартира была обращена окнами в сторону реки. Квартира состояла из большой комнаты около 20 м², кухни, уборной и небольшой кладовочки с погребом и палисадником.

Баба Анна осталась жить одна в Павшине. А мы шесть человек: мама с папанькой, Рая, Александр, я и Поля жили в этом доме. Жили мы в Рублеве около трех лет. Воспоминания о жизни в Рублеве остались только отдельными эпизодами. Продовольственный магазин располагался рядом с нашим домом в подвале 3-4-этажного кирпичного здания. Дом этот почему-то назывался казармой.

В этом доме на втором этаже в коммунальной квартире жила семья крестного, состоявшая в то время из крестного, тети Маши и их детей: Михаила, Ивана и Клавдии.

В поселке был один магазин, больница, прачечная, баня, школа и коровник, наверное, на двадцать стойл. В этом коровнике содержалась и наша корова.

В домах были водопровод, канализация, электрическое освещение, отопление печное – дровами.

Очистка сточных вод производилась полями орошения. Эти поля располагались на другой стороне Москвы-реки. Поля орошения использовались для посадки капусты. Мы на полях также имели делянку для посадки капусты.

Этот период своей жизни я помню смутно, остались в памяти лишь отдельные эпизоды.

Как-то в летнее время мы с ребятами моего возраста 5–9 лет играли на улице. Где-то взяли тележку и друг друга катали на ней.

Тележка была большая, на нее садились трое-четверо и такое же количество было везущих.

Тележка представляла в миниатюре большую телегу на четырех колесах. Передние колеса – ведущие – поворачивались на шкворне и были поменьше. Задние колеса были высокие и выступали выше платформы.

В этот раз я сидел сзади. Башмаком правой ноги я задевал за спицы, и мне нравился стук ботинком по спицам тук-тук, тук-тук. Дорожка пошла с маленьким уклоном, везущим стало легче, и они с криком побежали, а нам на платформе стало весело, мы смеемся. От неровностей на дорожке платформа вздрагивает, мы ерзаем на платформе и, чтобы не упасть, держимся за боковые стенки дрожащей платформы.

При встряске у меня ботинок сунулся дальше в промежуток между спицами, и спица потянула ботинок за собой. Моя нога как бы тормозом не давала колесу крутиться. Я почувствовал сильную боль, стал плакать, но ребята не замечают, кричат, смеются, и повозка продолжает, хотя и медленно, двигаться – правое колесо двигается юзом. Я уже и кричать не могу, только открываю рот. Руками с силой схватил руку девочки, сидящей рядом со мной. Она посмотрела на меня, увидела, что у меня застряла нога, ручьем льются слезы и какие-то чудные выпученные глаза, я бледный, в обмороке. Она громко завизжала. Повозка остановилась, ребята, увидев меня в таком виде, испугались и в первый момент были в растерянности. Часть ребят разбежались. Двое, которые побольше, пытались вытащить мою ногу, но у них ничего не получилось, и мне это еще больше причиняло боль. Я очнулся и опять стал сильно плакать. Недалеко проходил какой-то дядя. Услышав громкий неистовый детский крик и плач, подбежал. Увидев, в каком я положении, с трудом вытащил мою ногу, взял меня на руки и побежал со мной в больницу. Девочка, это была наша соседка, когда увидела, что ребята не могут меня вытащить, побежала к нам домой.

Мама у дома полола грядку. Машенька подбежала, стала, плача, дергать маму за платье и кричать:

– Там! Там! Егорушка, Егорушка!

Мама сразу поняла, что случилось что-то страшное.

– Что? Где?

– Там! Там!

Когда добежали до места происшествия, то здесь все было тихо. Ребята потихоньку повезли тележку домой.

Мама, сломя голову, побежала за удалявшимся мужчиной со мною на руках.

В больнице установили вывих ноги. В больнице я, кажется, лежал недолго. Долечивали дома.

Лежал в постели с висящей ногой, к которой с двух сторон были подвешены чулки с песком.

После этого случая мне второй раз в жизни пришлось учиться ходить.

Когда мы жили в Рублеве, то маме с папанькой приходилось очень много работать.

Папанька после работы в субботу уходил в Павшино и там работал до позднего вечера, приходил в Рублево или в воскресенье поздно вечером, или в понедельник рано утром.

Семья у нас была большая, а мама должна была всех нас обшить, накормить и ухаживать за коровой, приготовить ей корм и вовремя накормить и подоить.

И кроме того, чтобы как-то еще подработать, она готовила обед так называемым «нахлебникам». Каждый день в определенный час приходили обедать два пленных австрийца и один наш служащий Федор Федорович.

Память об австрийцах у нас осталась до сих пор. Ими был изготовлен шкаф для посуды. Стол, вешалка сделаны очень добротно. До сих пор стоят в Павшине.

Федор Федорович также остался в памяти. Он помимо обеда часто приходил к нам и вечером на чай. Он был очень веселый. Много рассказывал интересного. Любил играть с нами, с детьми. Показывал нам разные фокусы. Запомнилось, как он танцевал с куклой. Кукла была большая, примерно, как девочка 2-х годиков, в длинном платье. Кукла танцует рядом с ним самостоятельно. Он ее не держит за руку, она подняла левую руку, а правую в сторону Федора Федоровича и выделывает кренделя ногами и подпрыгивает. Федор Федорович поет и хлопает в такт танца в ладоши, опущенные на уровень головы куклы. Это представление было в Рождество в большой комнате, где была установлена елка. Мы веселились и смеялись до упаду. Свет был выключен, и лишь на елке горела одна свеча.

Федор Федорович иногда приходил с женой. Он был маленький, она же была высокой и очень красивой. Звали ее Анна Ивановна, она была врачом и работала в больнице на Баньке.

Раю в Рублеве я не помню, по всей вероятности, она в то время жила в Павшине вместе с бабой Анной.

Брата Сашу я помню в Рублеве по двум происшествиям. Один раз он пошел дома в уборную и закрылся там на крючок. Сидел он там в темноте, и когда надо было выйти, он никак не мог найти крючок. Очень перепугался, заплакал, затем стал кричать и стучать. Мама с наружной стороны говорит ему:

– Сашенька, не плачь. Доставай крючок-то, он высоко.

Долго шли переговоры. Саша не переставал плакать и открыть никак не мог. Мама всё время уговаривала его не плакать и не бояться.

– Не плачь, Сашенька. Мы тут, рядом с тобой. Слышишь меня, я здесь. Посиди немножко.

Переговоры велись долго. Мама пыталась посильнее дернуть дверь, но ничего не получалось. Хорошо, что вскоре пришел с работы папанька и он топором оттянул дверь от косяка и с силой сорвал крючок.

Саша был освобожден из неволи. Мама стала успокаивать и целовать Сашу. После этого случая мы, маленькие, в уборной не закрывались.

Сашка был старше меня на три года. Он уже начал учиться в школе. И у него были свои товарищи по школе. Теперь он гулял уже часто не с нами, а в другой компании. Один раз вместе с ребятами разожгли костер вблизи поленницы дров. Случился пожар. Взрослые увидели и пожар успели быстро потушить. Помню, что Саньке тогда крепко досталось вечером от папаньки. Это наказание я тоже хорошо запомнил. Нам крепко внушили: никогда не баловаться спичками. Мы запомнили, что каждый проступок наказывается. Росли мы послушными.

Запомнилось мне по Рублеву, что в доме на том же этаже, где жила семья крестного, жили два брата Зенкины – Колька и Васька. Они были немного постарше меня – на 1–2 года и всегда дрались, и не только между собой. Но других своих сверстников били. Вот почему мы, ребята, очень редко ходили к крестному.

Таковы мои впечатления о детских годах в Рублеве.

В Павшине. Я не помню, в каком году – в 16-м или 17-м, мы перебрались обратно в Павшино.

Помню, что начал я учиться в Павшине в кирпичной школе, что за партой сидел с Егором Савиным. Так как фамилия у нас была Савины, то нас различали Савин Егор первый и Савин Егор второй. А кто из нас был первый, кто второй, я уже не помню. Смутно помню, как у нас в классе снимали иконы. И помню, первое время поп учил нас Закону Божьему в классе, а после несколько раз мы всем классом ходили в церковь. А затем и вовсе перестали изучать Закон Божий.

Смутно помню отголоски революционных событий в Павшине. Была стрельба около церкви. На площади перед церковью был деревянный сарай, в котором хранилась противопожарная утварь. Повозка с бочкой для воды. Повозка с ручной пожарной машиной, называемой помпой. Пожарные рукава, ведра, багры, топоры, лопаты.

После перестрелки в этот сарай было закрыто несколько человек.

Папанька был большевиком. И это в Павшине знали. Помню, после этой перестрелки мимо нашего дома проходил мой сверстник – такой же мальчишка, как и я, и сказал, что большевиков скоро будут резать, и пропел мне тогда песенку.

 
Был царь Николашка —
была мука и кашка.
А теперь большевики —
Нет ни кашки, ни муки.
 

С продуктами плохо. Шла эпоха военного коммунизма. Царила разруха.

Для Москвы по реке откуда-то сверху плыли дрова. Часть дров на поворотах реки прибивало к берегу. Населению дрова брать запрещалось. Приказано было приставшие к берегу дрова отталкивать.

Помню, нас, школьников, тоже привлекали к этой работе. Мы шестами отталкивали от берега дрова и большие бревна. За эту работу нас водили на липецкую фабрику в столовую, где кормили чечевичным супом.

Помню, один раз нас водили на экскурсию на фабрику в красильню.

Там было жарко. Из котлов валил пар. На полу кругом вода. Рабочие ходят босиком в нижних рубахах. Работа тяжелая. Но рабочие рады и такой работе. Предприятий работало мало. Большинство стояло. В ходу была песенка: «И по винтику, по кирпичику растащили весь этот завод».

В Павшино часто приезжали или приходили из Москвы рабочие или их жены с какими-то железками, самодельными гвоздями, зажигалками, топорами, ножами, угольными совками и разными другими поделками для обмена на картошку или на муку. Кто побогаче, тот имел возможность выгодно поменять не только железки, но и хорошие вещи, даже дорогие тряпки и хорошую посуду.

Хорошие вещи несла разорившаяся интеллигенция.

В это голодное время у нас с продуктами тоже было очень туго. Из скудных запасов только иногда за картошку выменивали керосин для семи– или пятилинейной лампы.

С продуктами становилось всё хуже и хуже. Помню, стали есть жмых, который предназначался для корма коровам.

Хорошо, если иногда где-то удавалось приобрести конину. Конина, наверное, была очень старая. Варилась очень долго, в котле было много грязной пены. Это, говорила бабушка, от пота. И никак не разжевывалась. Чай пили с сушеной сахарной свеклой. Иногда где-то доставали сахарин.

Вследствие недоедания повсеместно распространилась заразная болезнь – брюшной тиф. Больные были почти в каждой семье.

Лечебной помощи почти никакой.

У нас болели почти все, за исключением папаньки и бабы Анны.

Все лежали вповалку на полу. Лечение самое примитивное. К нам заходил какой-то старичок – то ли лекарь, то ли знахарь.

Оставил нам какую-то воду – большую бутылку, и мы перед едой выпивали этой воды по столовой ложке. Болели долго. Выздоровление шло медленно. Не было еды, не было тепла.

Некоторые семьи вымирали полностью. В церкви почти каждый день стояло по несколько покойников.

По покойникам ползали вши. Болезнь быстро распространялась, главным образом вшами.

У нас умерли Митя и Маня.

Нас поддерживали заботы папаньки и бабы Анны. Помогало нам и то, что папанька работал в Рублеве, получал кое-какие продовольственные пайки.

После тифа была большая слабость, а питание плохое. Помню, когда у меня прошел кризис и я первый раз встал, то у меня кружилась голова, я не мог самостоятельно пройти без поддержки. Передвигаясь, должен был за что-то держаться. Я в третий раз в жизни учился ходить.

В Поволжье из-за засухи и неурожая начался голод. Детей из Поволжья стали привозить в Подмосковье. Наши соседи Собакины – тетя Таня и дядя Алексей – взяли на прокормление одного мальчика.

Несмотря на болезни и голод, жизнь шла своим чередом. Молодежь гуляла, влюблялась.

Рая у нас была старшей и красивой. Ей только что исполнилось 17 лет. Она училась в Москве на курсах машинисток. Ребята на нее заглядывались.

И вот, я помню, к нам пришли свахи – тетя Паша Вуколова и тетя Оля Никифорова. Одеты нарядно, в красивых платках. Прошли вперед, сели под матицу (среднюю потолочную балку), и стало всё понятно.

Такая примета – если гостьи садятся под матицу, значит пришли сватать.

Сватали за красивого статного парня, 23 лет, только недавно демобилизованного из армии Никифорова Ванюшку. В деревне почти каждая семья носила вторую фамилию. Никифоровы были в то же время Мозговы.

А с Раей часто встречался и, можно сказать, полюбил ее еще один молодой человек – красивый парень Коля Пышкин.

Бабы у колодца быстро разнесли новость о сватовстве за Раю Савину.

И в этот же день вечером к нам на велосипеде приехал Коля. На стук вышла баба Анна. Рая была дома и плакала, ее не выпускали.

Коля тоже плакал. Но судьба уже решилась. Свадьба будет с Иваном Ивановичем Никифоровым.

Помню, я на свадебном вечере сидел рядом с невестой. Так, по обычаю я получал выкуп за сестру. Мне в то время было 10 лет. За праздничным столом мне не пришлось долго сидеть. Как только закончилась процедура выкупа, я из-за стола переместился на печку. Откуда у ребятни был наблюдательный пункт за торжеством.

Я уже учился в 3-м классе.

Брат Саша был старше меня на 3 года. И школу уже закончил. В Павшине была 4-летняя школа. Вся работа по двору: принести сена для коровы, нарубить дров, подмести двор – это стало постоянной обязанностью Саши. А когда мы купили лошадь – Копчика, он стал работать на лошади.

Лошадь покупали на Конной в Москве.

За покупкой папанька ездил с Иваном Ивановичем. Иван Иванович звал папаньку папашей, а маму – мамашей.

Копчик – красивая и сильная лошадь.

Папанька работал в Рублеве. Почти все сельскохозяйственные работы стал выполнять Саша. Он научился очень хорошо запрягать Копчика. Упряжка выглядела красиво. Стройно. Все было подтянуто. Дугу не покачнешь. Бляшки на шее, седелке и хомуте блестели.

Саша следил, чтобы Копчик всегда был накормлен и напоен. Меня тоже, конечно, привлекали к работе, но у меня всё же основное дело – учеба. В семье решили, что я должен учиться.

По сравнению с товарищами учиться мне было тяжело. Особенно в старших классах. Папанька был уволен с работы в Рублеве. Семья большая, доходов нет.

В Павшине появилась организация Павшиноруда, которая занималась заготовкой для строительных организаций Москвы речного и горного песка и гравия.

Песок брали с пляжа. Летом в основном против д. Мякинино, где река имела поворот. Там и намывался песок. Зимой же работали на другой стороне Москвы-реки против центра Павшина. И речной промывной гравий получали, доставая его со дна реки.

Черпалка состояла из металлического обода с прикрепленной к нему металлической сеткой. Мыс этого кольца был заострен.

Черпак врезался в дно, набирался полностью грунтом со дна реки. У края проруби стоял специальный «козел», который служил опорой для скольжения шеста (черпака) черпалки. И опорой при подъеме черпака.

При подъеме черпак встряхивался.

Промытый гравий высыпался вправо и влево от проруби (лунки).

Заготовкой гравия у нас в основном занимался Саша. За гравий платили дороже, нежели за песок.

Обычно просеиванием гравия занимались те мужики, у кого не было лошадей. Или в семье имелась лошадь, но было много мужиков.

Когда гравий просевал Саша, то возил его на станцию папанька. Когда же я приходил из школы, то папаньку приходилось на одну-две ездки сменять мне.

Чтобы иметь постоянную работу и зарабатывать деньги для житья, мы долго копили деньги на вторую лошадь: хотели больше заработать на возке песка.

Когда приобрели вторую лошадь, то стали на возке работать двое – папанька и Санька. И теперь я все свободное время стал подменять папаньку.

Один раз Санька чуть не утонул. Когда он вытаскивал черпак, то не заметил сзади себя запорошенную прорубь и провалился в нее. Хорошо, что он не выпустил черпак из рук, а сетка зацепилась за край проруби, и он кое-как выбрался из проруби. Окунулся в воду он по самую шейку. Как только вылез из проруби, сразу бросился домой. Мы все перепугались. Но все обошлось благополучно. Санька был переодет, напоен чаем с малиной и уложен на печку. Молодость победила. Санька не заболел.

Мы с Санькой жили дружно.

Он был к работе способный, у него все спорилось. Мы сами сделали лыжи. И мечтали приобрести велосипед. На это долго копили деньги.

В воскресенье нас мама иногда посылала в церковь и давала медяки на свечки. Половину этих денег мы всегда оставляли себе. Завели специальную кубышку. Если нам давали на мороженое, то мы и эти деньги тоже клали в кубышку. А мороженое было хорошее, с вафлями. Но велосипед – это была наша мечта. По престольным праздникам у нас почти всегда были гости. Гости, как правило, всегда что-нибудь дарили детям хозяев – конфеты, пятачки. Когда нас одаривали мелочью, мы тоже ее клали в кубышку. И вот наша мечта сбылась. Мы вскрыли кубышку. Подсчитали. Мало. Добавила нам мама.

Мы купили велосипед фирмы «Дуке».

Велосипед мы купили в лесной сторожке, на той стороне в осинничке.

Велосипед был старый и к тому же в разобранном виде.

В то время продавалась книжечка «Велосипед» с чертежами велосипеда. С описанием всех частей его. В специальном магазине продавались части. Мы с Сашей долго изучали эту книжку, покупали детали для замены поломанных или недостающих.

Всё же с трудом, но велосипед мы собрали и долго наслаждались катанием на нем. Правда, на леченом коне далеко не уедешь. Мы стали мечтать приобрести новый велосипед. Но при всех наших мечтаниях таковой возможности не было.

Велосипедов в продаже не было.

Было объявлено, что запланировано строительство в г. Пензе велозавода, но у правительства нет денег.

Для привлечения средств от населения на строительство завода выпускаются велообязательства, которые выплачиваются в рассрочку в течение года.

После оплаты велообязательств держатель велообязательства получает велосипед.

Когда я поступил работать в Мосмелиострой, я там приобрел велообязательство и через год получил в ЦУМе велосипед первого выпуска Пензенского завода.

Вернемся немного назад.

После окончания Павшинской 4-летней школы поступил в 5-й класс в Губай-лове. Школа размещалась в доме, где до революции жил хозяин красильной фабрики Поляков, у которого, как только теперь узнал, в свое время часто гостил поэт Блок.

Эта школа была единственная на большой район. Здесь в основном учились дети работающих на фабрике и из окружающих деревень: из Павшина, Губайлова, Чернева, Гольева.

Из Павшина было четверо: я, Вася Чапыгин, Костя Клопов и Николай Попов. Из Губайлова помню фамилию Новиков, из Гольева – братья Петуховы, с фабрики – Богачев, Иванов и другие.

Там я учился в 5 и 6 классах – выше не было. Из школы, как только спускались вниз, шли напрямую по тропинке болотом по направлению к станции Павшино. При подходе к станции была трясина, и здесь, как предупреждение, торчал большой шест. Когда-то здесь засосало лошадь. Отсюда начинался ручеек Чернушка. В большинстве случаев из школы я ходил вместе с Васей Чапыгиным. Мы с ним делились планами на будущее. Я мечтал быть электриком, Вася – химиком.

У меня осталось в памяти, что мы часто там бегали по лестнице с первого на второй этаж, много хулиганили и не слушались учителей.

Помню, кто-то из учеников на какой-то вопрос учительницы говорил: «Всё равно, всё равно». Она его ответом была недовольна и сказала: «Если бы было всё равно, то лазили бы в окно, а то делают дверь». А он нашелся и ответил: «Всё равно на улице будешь».

После окончания 6-го класса мы захотели учиться дальше. В Москву ездить далеко и тяжело. Папанька сообщил, что в Рублеве открывается средняя школа девятилетка с гидротехническим уклоном.

С 1926 г. у нас уже две лошади. Мы возим песок и зимой, и летом. Для обработки земли хватило бы и одной.

В Павшине организуется государственно-кооперативная торговля. До этого процветала частная торговля. На большой дороге было два трактира и две лавочки с бакалейными товарами. Владельцы – Крюков Николай Алексеевич, Силков и Капитоныч.

Я в детстве всегда бегал в лавочку к Крюкову. Он обязательно ребятам, что бы они ни покупали, давал конфетку.

Первая кооперативная лавочка открылась в Крюковом доме у Василия Алексеевича. Продавцами там поставили комсомольцев – Савину Александру Петровну и Ермолаева Семена Васильевича.

Опять Рублево. 9-летка с гидроуклоном. Первыми в 1925 г. пошли учиться в Рублево в 7-й класс из Павшина трое: я, Вася Чапыгин и Костя Клопов. Затем после нас пошли Кабанов Николай, Никитина Валя, Киселева и другие.

Школа была в одноэтажном деревянном здании недалеко от проходной – на полпути, как идти от проходной к бане. У нас в 7-м классе было около 20 человек. Трое из Павшина, из Луков Ашмарин, двое из Захаркова, Круглов и Кокорев, один из Архангельского – сын попа и остальные из Рублева: два брата Караваевы Юрка и Борис, Володя Любо, Царев, Глусский Яков, Гончарова, Сперанская, Никитин, остальных не помню.

Преподавали нам общеобразовательные и специальные предметы: геодезию, водоснабжение, строительное дело, машиноведение. Слесарное и столярное дело – после основных уроков.

Технические предметы преподавали инженеры, работающие на РНС. Помню одного из них по фамилии Линдорф, он преподавал водоснабжение.

Столярное и слесарное дело (не каждый день) вел отец Круглова. Он также работал на РНС слесарем.

Летом в 1926 г. после окончания 7-го класса всю нашу группу с преподавателем геодезии послали на производственную практику на геодезическую съемку под будущее Истринское водохранилище.

Всем объяснили устройство нивелира и теодолита, но это между прочим, а в основном вели настоящую съемку. Разбивали поперечники от места, где будет плотина, и выше по течению реки Истры.

С нивелиром работал в основном один Вася Чапыгин. Остальные ходили с рейками, вешками. Разбивали пикетаж, забивали точки со сторожками, измеряли мерными стальными лентами. Каждый делал свое, и, конечно, не все хорошо знали нивелир и теодолит, а только те, кто каждый день с ними работал.

Правда, общее представление о приборах у нас было у всех. Все вели абрис, умели производить увязку и подсчитывать отметки. Устанавливать репера. Чертить профиля и вычерчивать горизонтали на плане. За 2 месяца мы много сделали и внесли свою лепту в основные исходные данные под проектирование и строительство Истринской плотины.

Истринское водохранилище обеспечивало затем надежность водоснабжения г. Москвы.

Жили мы в деревянном доме в д. Никулино. Это в 5-ти километрах от г. Истры. Иногда ходили в г. Истру в кинотеатр.

Жили дружно, я в то время дружил с Володей Любо. Он был хороший веселый парень. Он очень похоже подражал петушиному крику.

Помню, один раз шли поздно из кино, деревня уже вся спала. Вдруг Володя стал кукарекать, и по всей деревне начали откликаться петухи, в домах начали появляться огоньки. Вставать было еще рано, стояла полночь. Огоньки опять погасли. Петушиный сполох был необычный. Володя это проделывал часто. Слушать петушиную перекличку очень интересно.

Несколько раз, но не чаще, чем через две недели, мы ездили поездом домой. В то время я баловался папиросами. Помню, мы покупали хорошие папиросы «Герцеговина Флор» – в очень красивых коробках длинные папиросы, и толстые папиросы «Пушка».

Иногда ходили гулять в г. Истру. Гуляли вокруг Ново-Иерусалимского монастыря. Монастырь огорожен высокой кирпичной стеной. Типичный Кремль. Говорят, что монастырь построен по образу и подобию Иерусалима в Палестине.

В монастыре был музей. Когда-то туда приезжала Екатерина II. Там в одной из палат стояли царская кровать и царская карета. В соборе в подвальном помещении стоял крест с распятием Христа. У подножия креста оформлена трещина в земле. «И разверзлась земля».

Спуск в подвальное помещение вёл по крутой кирпичной лестнице на глубину, наверное, метра 4. Выходить из подвала следовало лицом к распятию: спиной поворачиваться к распятию не разрешалось.

В один из вечеров в квартире, где жил наш руководитель практики, были организованы танцы.

Никитин Толя играл на пианино какое-то классическое произведение. Пели песни. Я танцевать не умел, да и большинство из нас тоже. На том вечере я впервые в жизни выпил рюмку водки. Мне было тогда 16 лет.

На следующий год нас также послали на производственную практику.

Нас с Ашмариным Колей послали на два месяца на строительство водопровода в г. Озеры, что в Подмосковье. В наши обязанности входило произвести разбивку трассы водопровода и следить, чтобы укладка его соответствовала отметкам проекта.

Мы устраивали обноски над колодцами, устанавливали визирки по нивелиру. Следили по ходовым визиркам за укладкой труб. Научились заделке раструбов труб и чеканке раструбов свинцом.

Жили мы в общежитии вместе с артелью землекопов, знаменитых юхновцев. В то время это были отходники. Каждый район славился своей специальностью: один – плотниками, другой – каменщиками, Юхново – землекопами.

Артель была очень дружная. Вернее, дисциплинированная. Авторитет бригадира безукоризненный. Все связи с администрацией, с заказчиком вел только бригадир. Он был к тому же самый опытный землекоп. Работала артель очень производительно. Рытье траншеи или котлована производилось быстрее, нежели сейчас экскаватором.

Питались тоже артелью. Для приготовления обеда была своя кухарка.

Мы с Ашмариным питались с артелью.

Пища была не притязательная, но питательная.

На первое – щи с мясом. Мяса, как говорят, невпроворот. И на второе – каша гречневая с подсолнечным маслом и с сахарным песком, каждому по вкусу.

У нас с Ашмариным был оклад 30 рублей в месяц. Я в то время вел учет расходов. У меня получалось по 48 копеек в день. Это шло на питание и даже хватало на кино.

Помню, что привез 30 рублей домой.

В Озерах много садов, где росли вишни, яблони. Уезжая после окончания практики, мы купили пуда по два яблок белый налив. Помню, что дорогой их почти уполовинил. Очень были вкусные яблоки.

Мне очень запомнилось, как работали землекопы. Лопаты у них были большие, совкообразные. Черенок слегка изогнутый внизу. Длина у каждого по росту. Чтобы лопата не ерзала в руках, на конце для захвата маленькая перекладинка. Когда землекоп копает, он как бы играет. Красиво работают. И работают без оглядки на соседа. Перекур по команде бригадира. Бригадир опытный и не дурак.

Для замера объема земли вырытого котлована под резервуар оставляются попы (земляные столбы). Для оставляемого попа бригадир выбирает наиболее высокую точку, и иногда несколько землекопов со всех сторон лопатами поддевали и подымали его, а другие подсыпали под низ его землю. При большой площади небольшой подъем попа уже давал ощутимую прибавку к объему.

Землекопы зарабатывали по тем временам хорошо и деньги ценили. Пьянства не допускалось, только по субботам после бани выпивали. Но в меру. Бригадир следил. Его очень слушались. Почти вся бригада была связана родственными отношениями.

Напротив нашего общежития на другой стороне улицы находилось общежитие девчат с какой-то фабрики.

Как-то раз в воскресенье мы установили нивелир в комнате, навели трубу на балкон общежития девчат и стали их рассматривать. В нивелире все изображения в перевернутом виде. Один землекоп тоже заинтересовался, что мы рассматриваем, и попросил тоже дать посмотреть в трубу. Когда увидел девчат, то не мог оторваться от окуляра и только удивлялся, почему у девчат не падают платья.

Один раз я наблюдал интересную техническую аномалию. В траншею был уложен участок трубопровода и перед засыпкой стали участок опрессовывать. На одном конце установили пресс с манометром, на другом – заглушку, спускной кран и тоже манометр. Трубы испытываются на удвоенное давление против рабочего. Наполнили трубопровод водой. Проверили через спускные краны, нет ли воздуха, и начали качать до испытуемого давления. У пресса оставили рабочего и наказали, чтобы ручку пресса не трогал. Стрелка остановилась. Быстро пошли вдоль траншеи, стали смотреть нет ли где течи. Остались очень довольны, течи вроде нет. Дошли до конца трубопровода, здесь на манометре – то же давление. Постояли, покурили. И потихоньку пошли обратно к началу трассы. Было жарко, солнце в зените. С нас пот градом. Пошли к прессу. Ну как манометр, как давление? Не падает. По техническим нормам допустимо небольшое падение давления. В чем дело? Стрелка манометра вместо падения поднялась. Подступили к рабочему, стали его ругать: «Зачем трогал ручку пресса?».

– Что вы, я не трогал!

– Вот задача-то! Ну ладно, раз давление не падает, наверное, что-то с манометром. Спускайте воду.

Вода выходит с большим давлением, стали брызгаться. И тут все заметили, что вода горячая. Вот тут-то прораб вдруг хлопнул себя по лбу и засмеялся. Его прояснило.

– Ох дурак, я дурак. Всё понятно, почему поднялось давление. Вы посмотрите вверх, на солнце, что оно творит! Я тебе дам. Оно нагрело воду. А вы, друзья, знаете, что всякое тело при нагревании расширяется. Когда мы наполняли водовод, вода была холодная. А теперь горячая. Вода-то тоже от нагревания расширяется. Вот и повысилось давление.

Практика подтверждает законы физики! Практика многому учит.

Слесарь-водопроводчик был человек уже пожилой, работал очень сноровисто и быстро. Очень быстро чеканил раструба.

Я как-то спросил его, почему у него лицо какое-то щербатое. Он сказал:

– Ошибки молодости. Я зол на свинец. Теперь я его хорошо знаю, и он меня слушается. А раньше я его не знал, и мои отметины – это первое знакомство с ним. Водопроводчиком я работал с детства, и вот когда был подручным у такого слесаря, как я сейчас, я сунулся сам залить раструб. Ковш тяжелый, я взялся за ручку у самого ковша и, чтобы не расплескать горячий свинец, стал совсем близко к воронке. И как только я стал лить свинец, мне из другой дырочки сразу плеснула в лицо горячая вода со свинцом. Как еще не попало в глаза! Долго я болел. Но теперь уже лучше меня никто не заделывает раструба. Будь уверен, мои раструба никогда не закапают.