Текст книги "Мир и война в жизни нашей семьи"

В первый день я ничего не сделал, а только выверял и настраивал инструменты. В этом мне помогли «четыре разбойника». По правде сказать, то, что я проходил по геодезии в школе и на практике, я почти всё позабыл, и вот я стал детально изучать инструменты.

Рабочие сидели, изредка я их заставлял держать вертикально рейку. Они думали, что я делаю какие-то сложные подсчеты, я же изучал инструменты. Если бы со мной рядом был специалист-изыскатель, он бы сразу понял, что я ничего не знаю. Сразу бы меня раскусил, и мне бы, конечно, эту работу по съемке не доверили. Я очень рад был, что приступил к работе один, самостоятельно. В «Практике низшей геодезии» всё было очень подробно описано, все стадии работы я медленно, во всех подробностях изучил и приступил к работе. Обошел участок по периметру. Расставил по углам колышки, установил два репера. Дал одному реперу относительную отметку. Разбил пикетаж по окружной. Сделал угломерную съемку. Вечером долго производил увязку. Все получилось в пределах допустимого. Начал нивелировку по окружной, длина которой около 50 пикетов. Вечером начал вычислять превышения между пикетами и подсчитывать суммы плюсов и минусов. Получилось расхождение что-то более 50 см, а допустимо на 5 км не более 18–20 см.

Подсчет производил много раз. Проверял каждую цифру. Ночь почти не спал. А когда начал засыпать, то снимал все страницы нивелировочного журнала. Не увязывалось. Нивелировку я делал очень подробно с перекладкой трубы, с перестановкой высоты инструмента и записывал по два взгляда назад и по два вперед. Ошибку можно было бы обнаружить, но ошибки не было. Пошел во второй раз нивелировать эту трассу. Вблизи снимаемого участка часто паслось стадо коров. И многие сторожки пикетов были сбиты и выдернуты, сразу можно было найти только углы, потому что они были окопаны кольцом. Пикеты я научился быстро находить. Мера расстояния между пикетами измерялась шагами. Я считал: левой, правой, левой – раз, правой, левой, правой – два, левой, правой, левой – три. Выработал такой ритм. У меня получалось три шага ровно два метра. И когда я насчитывал до 50-ти, начиная от начала пикета, подходил к следующем пикету. И если сторожки не было, то точку никто не мог вытащить, она забивалась вровень с землей. И при счете 50 я начинал искать точку. Она всегда находилась в пределах круга не более 50 см. Настолько точен был мой шаг, а направление всегда было точное – на угол, где стояла вешка. При повторной нивелировке я тут же стал проверять превышения с первичными результатами и у меня всегда совпадало. Разница не более 1–2 см, иногда точка вбита боком. Это все допустимо.

Делаю последнюю стоянку, подошел к нулевому пикету. Сверяю превышение… Что за черт? Разница около 40 см. Спрашиваю рабочего, куда ставили первый раз рейку? Оказывается, первый раз, когда только начинали, при заднем взгляде он ставил на точку, а когда заканчивали окружную и пришли к этому же месту, он поставил рейку на верх сторожки. Ему почему-то показалось, что так надо, он почему-то так подумал. Я, конечно, отругал его за инициативу, но был рад, что наконец-то ошибка найдена. При повторном подсчете общая неувязка по всему кольцу получилась допустимой.

Затем я стал разбивать поперечники. Поперечники были длиной менее 1 км. В некоторых местах они проходили через лес, кустарники. Пришлось прорубать просеки. Но помощники-рабочие у меня были ребята хорошие, безотказные. Разбивку поперечников провели быстро. Отметки по кольцу начерно были подсчитаны.

Ну и правильность нивелировки поперечников я вечерами тут же проверил. И вот оказалось, один поперечник не увязывается почти на 100 см. Проверяю, и оказалось, что в одном месте превышение между пикетами в первый раз у меня составило разницу около 50 см со знаком минус, а во второй раз между этими же пикетами разница получается со знаком плюс. А это было в просеке, у меня был в этом месте перекур. И я как-то механически записал отсчеты по рейке взгляд не назад, а вперед, а в журнале записал наоборот. Это от невнимательности. На ошибках учатся. В дальнейшем в своей работе у меня уже подобных ошибок не повторялось.

Работа идет, виден уже конец. Отметки начерно подсчитываются. Но еще предстоит пройти 5 поперечников, и вдруг приезжает из треста заместитель начальника Муравьев Николай Иванович, работавший до этого начальником изыскательной партии.

Что-то, говорит, ты здесь задержался. Пора бы закончить. Я ответил, что мне пришлось второй раз нивелировать окружную.

Он проверил мои изыскательские материалы. Ругать не стал. А когда я ему признался, что такая самостоятельная работа у меня впервые, он даже похвалил меня. Неважно, что задержался. Важно, что все ошибки понял и исправил.

Сделал мне замечание, чтобы в журнале никогда не исправлял цифры стиранием их резинкой, следует неправильную цифру зачеркнуть и написать сверху другую.

Эту первую самостоятельную работу я сделал хорошо. Главное, я хорошо изучил инструменты и их настройку. То, что я два дня изучал инструмент, я, конечно, Николаю Ивановичу не говорил.

После этой работы я зарекомендовал себя уже как могущий работать самостоятельно, и мне стали давать небольшие объекты. Я произвел самостоятельную съемку участка в Измайлове вблизи меховой фабрики под предполагаемый стадион. Правда, затем от строительства отказались и стадион построили в Лужниках. Затем произвел съемку участка у станции Кратово под зверосовхоз.

Затем в составе большой изыскательной партии производил съемку большого участка на Ухтомских полях (поля по очистке канализационных стоков г. Москвы). Здесь мы не только производили съемку, но одновременно тут же проектировали оросительные каналы, и тут же при нас по нашим проектам производилась планировка площадок и рытье каналов.

Сюда к нам в партию прислали на практику из Калуги, из гидромелиоративного техникума, студентов, в большинстве своем девушек. Ко мне были прикреплены несколько студентов. Они работали реечниками, делали разбивку трасс. И попутно я их знакомил с геодезическими инструментами – нивелиром, теодолитом. И постепенно научил работать с инструментами.

И вот по партии отдан приказ. В одном из первых пунктов мне объявлена благодарность за то, что я 3-х практикантов обучил в полном объеме работать с нивелиром и теодолитом. И в этом же приказе, несколько ниже, мне был объявлен выговор за ошибку в нивелировочном журнале. В нем была описка, указана отметка одного пикета на 1 метр ниже действительной. И при рытье канала это обнаружилось. Это еще раз говорит о том, что надо очень внимательно всё проверять.

Мы жили в бараке. На воскресенье я да и все наши сотрудники уезжали домой. Оставались только практиканты.

Барак от станции Ухтомская был на расстоянии около 2 км, дорожка к бараку проходила вдоль железобетонного канализационного коллектора, по которому подавались канализационные стоки из г. Москвы на поля орошения (вернее, поля фильтрации). Карты полей заполнялись стоками, и вода профильтровывалась через песчаную толщу в сборные отводящие каналы, из которых уже очищенная затем отводилась в Москву-реку.

В отводящих каналах вода была совершенно чистая, и специалисты рассказывали, что когда производилась приемка полей государственной комиссией, то якобы академик Вильямс в доказательство того, что очистка производится безупречно, зачерпнул стакан воды из отводящего канала и выпил, не поморщившись. Правда, остальные члены комиссии отпить глоток этой воды отказались.

Один наш техник жил в Сокольниках и имел велосипед, и он не стал жить в бараке, а каждый день ездил домой и от станции Ухтомская добирался на велосипеде. Дорожка от станции на большом участке проходила вдоль самотечного коллектора. Железобетонный коллектор был размером 1400 х 1400 см, и верх был перекрыт железобетонными плитами. В некоторых местах плиты были сняты и коллектор открыт. Тропинка проходила вплотную к каналу и на одном уровне с верхом коллектора. И случилось так, что под колесо велосипеда попал какой-то выступ. Колесо повернулось, и велосипед с Васей съехал в коллектор. Вася купается в коллекторе. Коллектор работал не полным заполнением. Но во всяком случае Вася искупался выше пояса. И еле выбрался из канала. Приехал к бараку весь мокрый и пропахший. Хорошо в конторке была чистая спецодежда, и он сменил белье. После он рассказывал, что когда он вечером ехал домой, то в поезде все от него шарахались. От него всё еще пахло.

В этот период мною тоже был только что получен по велообязательству велосипед Пензенского завода. И вот мы договорились с Васей из Сокольников совершить пробег. У него получилось бы расстояние от Сокольников до Ухтомской, а у меня из Павшина через Москву до Ухтомской. Мы договорились с ним встретиться в Москве у Красных ворот.

И вот в одно из воскресений я рано утром выехал в пробег. Велосипед новый, мне ехать в охотку. Вот только у деревни Спас пришлось в гору не ехать на велосипеде, а везти его на себе. К Красным Воротам приехал немного ранее условленного времени. Васи не было. Не было его и в условленное время, прождал я его еще 20 минут и больше ждать не стал. В Ухтомскую поехал один. В дороге не отдыхал. Прибыл что-то около 2 часов дня. Хотя ехал и не быстро, но все же устал.

Как я чуть не утонул в болоте. Кажется, для рассмотрения вопроса о расширении площади ухтомских полей фильтрации необходимо было произвести уточняющую съемку заболоченного участка вблизи Люберец.

Я работал с одним рабочим. Рабочий устанавливал вешки и носил при переходах ленту от стоянки к стоянке, теодолит я переносил сам.

В одном месте я для ускорения пошел напрямик по болоту. В начале пути грунт был твердый, вода была по щиколотку. Затем воды стало больше, грунт пошел вязкий. Но сухое место уже недалеко, и я продолжаю идти. Вода доходит до колен. Сапоги у меня специальные – с раструбами выше колен. До сухого места остается совсем немного – рукой подать. Мой рабочий сразу пошел в обход заболоченного места, а я торопился и по лужам ходить не боялся. Сапоги у меня были хорошие, воду не пропускали. Ноги стало засасывать, я инструмент держу над головой. Рабочего не вижу. И никого кругом нет. Место безлюдное. Вода выше колен. Что делать? Назад идти уже далеко, сухое место близко, но я с трудом вытаскиваю ноги из засасывающего дна. Становится всё глубже, я еле вытаскиваю ноги, вода уже выше бортов сапог, но вниз в сапоги вода еще не попала. Выше колен сапоги перетянуты ремешком. Я не чувствую под ногами твердого дна, начинает засасывать. Я, держа всё время инструмент над головой, невероятным усилием делаю движение вперед. И даже непонятно, как я двигаюсь. Не то иду, не то как бы ногами дрыгаю, не то, как бы стоя, плыву. В этот момент и страха-то не было. Цель была – добраться до сухого и не замочить инструмент. И вот я дрыгающей ногой почувствовал твердое дно, в тот же момент ощутил спад напряжения, и тут пришел страх: я испугался – меня только что могло засосать. Как только я почувствовал твердое дно, у меня появилась такая сила, что участок длиной 10 метров до сухого берега я преодолел в один миг.

Раздвинув треногу, поставил инструмент, а сам скорее разуваться и снимать брюки. Было тепло, солнце жарко светило. Вода все-таки в сапоги проникла, я разложил сушить портянки, брюки и все документы, которые находились в бумажнике. Бумажник у меня был в брючном кармане, всё промокло.

Как память об этом происшествии, сохранились те документы. Они все пожелтели от торфяной воды.

Кстати говоря, мне в то время было 20 лет, а вновь знакомые мне всегда давали 25–26 лет. По всей вероятности, на это повлияли и страхи, которые я пережил в детстве, и последний страх, связанный с возможностью быть засосанным в болоте.

Изыскатели, как правило, летом работают в поле, а зимой производят камеральную обработку материала.

Вычерчивают карты с горизонталями, профили и занимаются проектными работами.

В отделе я включился и в общественную работу. Опять был активным комсомольцем.

За хорошую производственную работу и активное участие в общественной жизни неоднократно премировался.

В то время в практике были не денежные премии, а ценные вещевые подарки.

Однажды меня премировали хорошими полуботинками на каучуковой подошве. Второй раз – отрезом сукна на костюм.

На работе у меня был друг – Миша Шинкаренко. Мы очень дружили. После зарплаты почти всегда ходили в кафе на Тверской. Заказывали какао и хорошие пирожные. Мы никогда в деньгах не считались. Если один раз я его угощал, то второй раз это делал Миша. И никогда не считали, кто переплатил. В выходные иногда ходили друг к другу в гости. Он был у меня в Павшине два раза и несколько раз я у него в Петровско-Разумовском. Он жил на улице Соломенная сторожка.

Поступление В институт. В Мелиоративном отделе у нас работало много молодежи. И многие ребята в то же время учились вечерами. Кто на каких-либо курсах, а некоторые и на заочных или вечерних отделениях институтов. А чем я хуже?

Я решил поступить на вечернее отделение института. Это было летом 1932 г.

А осенью мне предстоял призыв в армию. Я решил, что учиться после армии будет уже поздно, к тому же я многое стал забывать уже по окончании в 1927 г. рублевской школы.

Перед этим я пошел в райвоенкомат узнать, будет ли мне отсрочка от призыва, если я поступлю учиться в институт. Мне комиссар сказал, что если принесу справку о зачислении в институт, то отсрочку получу и служить буду после окончания учебы.

В рублевской школе одним из основных предметов было водоснабжение. Я помню, занятия по водоснабжению проводил главный инженер РНС Линдорф. Мы знакомились со многими сооружениями РНС – водоприемником, английскими фильтрами, насосными станциями и др. Я уже имел какое-то понятие о водоснабжении городов.

И задумал я поступить на факультет «Водоснабжение и канализация» института МИСИ – Московского инженерно-строительного института им. Куйбышева. Подговорил и товаригца-соседа – Николая Кабанова поступать в тот же институт.

Узнал, по каким предметам нужно сдавать вступительные экзамены. Сейчас помню, нужно было сдавать немецкий язык, химию и что-то еще. Для подготовки к экзаменам я взял очередной отпуск на работе.

Хотя в рублевской школе мы проходили немецкий язык, но знали его очень плохо.

Мы уговорили учительницу павшинской школы Ольгу Александровну, конечно, за соответствующую плату, позаниматься с нами по немецкому языку.

Начали мы с Николаем готовиться – готовились очень старательно.

Готовимся с Николаем усердно, гулять не ходим, на велосипедах не катаемся. Занимаемся с утра до ночи.

Подали документы в институт на вечернее отделение. Институт размещается во вновь отстроенном здании в Козловском переулке вблизи Красных Ворот. От Рижского вокзала нам недалеко.

С большим трудом я сдал немецкий, русский, алгебру, а вот с химией у меня плохо.

С первого захода провалился. Уговорил преподавателя, а это был маленький старикашка, и он согласился меня еще раз поспрашивать. «Ну ладно, – говорит, – приходи через два дня. Подготовься еще».

За два дня, конечно, я химию не освоил.

Старичок мне сказал: «Что ж, молодой человек, вы же ничего не знаете. Ведь для специалиста по водоснабжению химия это весьма важный предмет. Вы где-нибудь хоть изучали химию?» Я ответил: «Это было 5 лет тому назад, и, конечно, всё забыл.

Тогда я поступать в институт не мог, мне только сейчас представилась возможность поступить на вечернее отделение института. А в этом году у меня последняя надежда. Мне осенью в армию. В райвоенкомате меня заверили, что могут дать отсрочку, если я поступлю в институт. Я сейчас работаю, и времени на подготовку нет. И если сейчас не поступлю, то уж после армии, конечно, вообще всё вылетит из головы».

Старикашка, когда я ему всё рассказал о себе, пожалел меня: «Ну раз уж ты так хочешь быть инженером, я тебе на свою совесть поставлю тройку. Но знай, если тебя примут, я тебе спуску давать не буду».

Можно сказать, тройку я себе выплакал. С натяжкой все приемные экзамены сдал. Жду приказа по институту о зачислении. Каждый день езжу в институт, справляюсь, есть ли приказ. Приказа нет. Приехал домой. Дома повестка из военкомата: явиться на призывной пункт.

Я объясняю, что я поступаю в институт, как же так? Я раньше спрашивал в райвоенкомате, могу ли я поступать, мне сказали: «Пожалуйста. Поступайте – учитесь». Мне заявляют: «Мы вас уже распределили в воинскую часть, и теперь это зависит от командира воинской части».

Я бросился к военкому г. Москвы. Здесь мне сказали: «Если ты так хочешь учиться, то давай документы, что зачислен в институт». Приказа по институту всё нет. С большим трудом получил справку о приеме в институт. Военком приказ о направлении меня в воинскую часть отменил.

Институт. Наша группа. Я принят на вечернее отделение МИСИ (в то время это ИСИ им. В. В. Куйбышева) на факультет водоканализации. И продолжаю работать в Мосмелиострое. Нагрузка большая.

Рано утром уезжаю на работу. Одно время работал за городом в Бронницах на геодезической съемке. После работы сразу ехал в институт (Козловский переулок). В институте иногда занимался 3–4 часа. Домой приезжал поздно вечером – ночью.

Хотя и был молодой, здоровый, но сильно уставал, нервная система совсем расшаталась.

На одном из профилактических обследований врачи порекомендовали заниматься чем-либо одним – или только работать, или только учиться.

Перешел на дневное отделение института, с работы уволился. Нагрузка уменьшилась. Но материально стало туговато. Стипендия 140 рублей, хватало еле-еле на обед и на проездные.

В группе – 30 человек, ребята дружные. Материальное положение разное. Кроме нас с Кабановым, все живут в Москве. Некоторые, коренные москвичи, живут в семьях, иногородние – в студенческих общежитиях. По национальному составу около 30 % евреи. Национальной розни не ощущалось. Все были дружны. Я, как имеющий большой стаж в комсомоле, был избран комсоргом группы.

Состав группы: Апельцин, Гладков, Иванихин, Кочетов, Маслов, Федотов, Фадеев, Зубков, Кабанов, Коверницын, Савохин, Стешин, Южалкин, Гендель, Цейтлин, Шароватов, Рыбина, Владимирова, Лившиц, Монетова, Гришина, Гривцова, Гринвальд, Александрова.

Старостой группы был Николай Филиппович Южалкин, родом из г. Пензы. Из Пензы также был Стешин Дмитрий. Со Стешиным Митей мы, как правило, сидели вместе. Мы с ним были дружны. Учеба ему доставалось трудновато. Я ему много помогал. Митя был участником Великой Отечественной войны. После войны возвратился опять в г. Пензу. По словам Южалкина, после войны у Мити стало плоховато с головой, сказалась контузия. Южалкин в г. Пензе заведовал кафедрой в строительном институте. На работе пользовался авторитетом. У Южалкина дочка жила в Москве и работала совместно с Илюшей Генделем в проектном институте. Илья оказал дочери Южалкина помощь в получении квартиры. Коля часто приезжал в Москву к дочери.

Однажды мы с Верой были приглашены к нему в гости на квартиру к дочери. Коля несколько раз приезжал к нам, однажды был даже в Павшине.

Я с Колей часто переписывался. Умер Коля в Пензе. За несколько месяцев до смерти у него ампутировали ногу. Болел долго и тяжело.

В группе пользовался большим авторитетом, был хорошим товарищем. Вера его очень уважала.

Профоргом в группе был Николай Павлович Кочетов, украинец. После войны первый из сокурсников пригласил на свое 50-летие.

После войны работал в министерстве торговли не по специальности (на Кировской улице). Там же размещался Гипрохолод, где я часто встречался с Колей.

Парторгом в группе был Иванихин Василий Алексеевич. Хороший товарищ. В войну и после работал в Военпроекте. В войну помог Цейтлину А. И. с работой и жильем. После войны на свой день рождения собрал сокурсников по группе. Встреча состоялась в кафе на Ленинском проспекте. Все внесли на общий стол. Васе подарили транзисторный приемник. Кто был на встрече, всех не помню, но было нас много.

Вася сплачивал группу. На «всевозможные запросы» давал на всех положительные характеристики, в том числе и на меня. Благодаря его заступничеству меня не исключили из института за несвоевременное сообщение, что у меня осужден папанька.

Я с Васей после войны поддерживал регулярную телефонную связь. У меня на именинах не был, но прислал поздравительную телеграмму.

Умер Вася в 1990 г. На похоронах были я, Федотов Костя, Цейтлин Абрам и Гендель Илюша.

У Васи были симпатизирующие отношения с Гривцовой Наташей.

С Цейтлиным Абрамом Исаковичем у меня отношения нормальные. После окончания института мы с ним встретились в г. Чита, в Военспецстрое. Абрам Исакович поспособствовал моему переезду из Читы в Иркутск.

После войны Абрам Исакович помогал мне устроиться в проектные институты: «Роспродпроект», «Гипрохолод», а затем в проектную контору Министерства топливной промышленности РСФСР.

В Роспродпроекте я работал вместе с Абрамом Исаковичем, а в Гипрохолоде и в проектной конторе со мной вместе работала жена Абрама Исаковича – Голынко Раиса Соломоновна.

С Абрамом Исаковичем у нас отношения были дружеские, частенько и выпивали вместе, но иногда и были распри на почве недобросовестного отношения к труду работающей в моем отделе его жены – Раисы Соломоновны. Умерли Абрам и Раиса примерно в 1990–1992 годах. Связь с Абрамом Исаковичем оборвалась как-то внезапно, и я не узнал даже от наших общих знакомых, когда же он ушел из жизни.

В группе Абрам симпатизировал Рыбиной Зине, и она отвечала ему взаимностью.

После войны Гендель Илюша был первым сокурсником, с которым я связался по телефону. И он уже затем связал меня с Цейтлиным.

С Илюшей в группе у нас отношения были нормальные.

После войны Илюша работал в проектных организациях. Последнее время работал главным специалистом. На работе его очень ценили – был авторитетен. И несмотря на тяжелую болезнь – он несколько лет питался через выводную трубку, к тому же очень плохо слышал, работал до самой смерти. Со всеми сокурсниками в хороших дружеских отношениях. Был у меня на шестидесятилетии. Присутствовал на похоронах у Иванихина Васи. Устроил к себе на работу дочь Южалкина и под конец помог ей с получением квартиры и пропиской в Москве.

Апепьцин, кажется, 1911 г. рождения. Личную его жизнь почти не знал. Он был, чувствовалось, из какой-то чуть ли не аристократической семьи. В группе самый способный. Одевался исключительно элегантно. По окончании МИСИ работал в Институте ВодГео – доктор наук. Работал по специальности очистка воды. По науке в группе был выше всех. По сообщению Иванихина, брат у Апельцина жил во Франции – эмигрант. Апельцин никогда не отказывал сокурсникам в помощи по учебным предметам, был очень корректен.

В ВодГео совместно с ним работали Гладков и Савохин. В группе Апельцин дружил с Гладковым и Лившиц.

Гладкова Валентина Алексеевича в группе тоже можно отнести к аристократам. Одевался он всегда хорошо, был отличником. Заметны были взаимные притягательные отношения с Лившиц Беллой, что в дальнейшем укрепилось их супружеством. Работал в ВодГео, внес большой вклад в науку по специальности водоснабжение.

Дожил до конца 1995 г. в числе 3-х остававшихся в живых сокурсников – меня и Рыбиной.

Лившиц Белла была отличницей. Возглавляла дружбу женской части группы. Помогала в преодолении трудностей учебы своим подругам. Любила Валентина Гладкова.

Савохин Виктор запомнился мне в группе как любитель Маяковского. Он часто читал с пафосом его стихи. Он не был аристократом, средний по успеваемости. Но после института ударился, как говорят, в науку. Работал в ВодГео в группе ученого Мошнина. Умер Виктор в конце 1980-х, когда точно, не знаю. В группе дружил со всеми.

К числу преуспевающих в учебе относились в группе два друга – Федотов Костя и Маслов Виктор. Они перед поступлением в институт работали оба в Кремле на обработке мраморных плит.

Федотов Константин Васильевич в институте был моим другом. За помощью по программам занятий я чаще всего обращался к нему. С Костей мы подружились. Он несколько раз приезжал ко мне в Павшино. Я был у него, будучи студентом, в комнате на Алексеевской улице в Москве, где он жил в то время с отцом. А родина его была в Петушках. Туда к нему я тоже ездил. Когда он приезжал в Павшино, я познакомил его с Клавой Зубковой – моей двоюродной сестрой. Он стал за ней ухаживать. Но потом он познакомился в Москве с одной библиотекаршей, и они поженились. Я был у них в гостях. Они жили в Москве у Каменного моста. С ней он жил недолго. Развелся и женился во второй раз. Жил в высотном доме на Котельнической набережной. Мы с Верой были в гостях у Кости в высотном доме. Костя был у меня с другими бывшими студентами на моем 60-летии. Он лично написал поздравление в стихах. С Костей мы регулярно перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками.

Когда я работал в Гипросвязи, я давал ему работу как консультанту по очистке воды.

Костя всегда был в числе инициаторов встреч нашей группы.

В институте, после того как меня освободили от обязанностей комсорга, его избрали моим преемником.

О его смерти я узнал, когда пытался его поздравить с Новым годом. Зять его сказал мне, что он умер в ноябре месяце.

Костя был квалифицированный инженер. Работал в п/я вместе со своим другом Масловым Виктором. В последнее время перед смертью работал в Мосводоканале. Имел склонность к изобретательству. Изобрел глубинный иск. В Мосводоканале изобрел особый водоразборный кран.

Виктор Маслов – москвич, отличник, очень красивый парень и хороший друг. Работал в п/я главным инженером. Участник Великой Отечественной войны. Ранен в глаз. После войны не очень активен в организации встреч бывших сокурсников. В 1995 г. я с трудом разузнал его домашний телефон и связался с его семьей только после его смерти 21.11.1995.

Кремирован и похоронен на Хованском кладбище. Родные сообщили, что прах будет перезахоронен на Николо-Архангельском кладбище, так как там похоронены его родственники.

Коверницын Саша, красивый, очень хороший товарищ. Успеваемость выше средней. Хороший спортсмен. Хорошо упражнялся на спортивных снарядах. Очень общителен. Погиб на фронте. Узнал я об этом сразу после войны, как только прибыл в Павшино. Перед войной еще студентом я был у него дома. Он жил на Никольской улице. Я зашел к ним на квартиру, и мне родные сообщили печальную весть о его гибели. Очень его жалко.

Шароватов. К сожалению, забыл, как его звать. Погиб на фронте. В группе лучше всех занимался на спортивных снарядах, роста был небольшого, общителен. Какой-то родственник Александровой Вере.

Фадеев. Помню смутно. Он, кажется, не доучился до окончания курса.

Запомнилось, что был общителен, дружил со всеми. Помнится, после выезда всей группы в Сокольники в физкультурный час для катания на лыжах он пригласил ребят заехать к нему на квартиру. Жил он где-то на Бауманской улице в подвале.

Там у него мы, несколько ребят – я, Кабанов, Коверницын, Федотов, Маслов, Иванихин, – загуляли. Купили хлеба, квашеной капусты и немного водки. Жил Фадеев очень бедно, в комнате в подвале не было никакой мебели.

Кабанов Николай Дмитриевич. О нем можно писать много и, возможно, будет еще много написано в других разделах моих мемуаров.

В институт мы поступили вместе. Вместе готовились к поступлению. По учебе оба были середняками. Может, я был немного поспособнее (эта оценка объективная). Судьба нас связала вместе во многом. И можно сказать, даже родители этому способствовали. Наши матери вместе работали в колхозе. И мы знали друг о друге много. В институте у нас были общие интересы. Мы оба увлекались лыжным спортом, оба участвовали в соревнованиях. Во всех мероприятиях в институте участвовали оба. Случилось так, что и по окончании института оба были посланы на работу в Сибирь и первое время в Чите обе семьи молодоженов жили в одной комнате.

В институте Коля и Аня Владимирова симпатизировали друг другу. Но симпатии их не перешли в дальнейшее супружество.

Теперь немного о девчатах группы.

Все они были симпатичны; некоторые даже красивы: Монетова, Лившиц, Рыбина, Гринвальд. Между собой, как и ребята, все были дружны. По успеваемости разные. В дальнейшем у каждой жизнь сложилась по-разному. Коротко сейчас отмечу особенности каждой.

Гривцова Наташа. Способности средние (нормальные). Красотой не отличалась. Но Вася Иванихин ею увлекался. После войны была самой активной по организации встреч сокурсников. С мужем жила, как нам казалось, хорошо. При первой встрече группы в ресторане на ВДНХ ее муж заснял встречу видеокамерой, и после, на следующей встрече уже у нее на квартире, нам были показаны кадры первой встречи. В то время Наташа работала на ВДНХ в тресте озеленения.

Рыбина Зина по способностям выше среднего. На январь 1996 г. жива. Плохо видит. Во встречах принимала активное участие.

Монетова Аня – красивая, это оценка всей группы. Способности выше среднего. После института работала руководителем сектора в институте ГИПРОМЕЗ. Считалась хорошим специалистом. Замужем была за выпускником строительного факультета МИСИ. В войну муж ее бросил. Жила с сыном. Сын был пьяницей. В последние дни жизни Аня также стала алкоголичкой. Умерла в 1995 г.

Монетова была активисткой в организации встреч бывших сокурсников. В этом деле Костя Федотов был ее партнером. Костя в институте, да и позднее, симпатизировал Ане. У меня на дне рождения она была в числе сокурсников – вместе с Кабановым, Федотовым, Генделем, Гришиной.

Владимирова Аня. Училась средне, отношения со всеми нормальные. Кабанов ей симпатизировал.

На всех встречах сокурсников была активной. Я с ней поддерживал телефонную связь. Связь нарушилась в конце 1994 г. Жила она последнее время где-то в Химках. Что с ней случилось и когда, не знаю.

В разговоре, как-то по телефону, она мне сказала, что она очень не одобряла поведение Кабанова в тот момент, когда меня обсуждали в группе за несвоевременное сообщение об осуждении папаньки. Она считала, что он, как мой друг, мог бы активнее выступать в мою защиту.

Гришина Таня. Способности средние. Отношения со всеми хорошие. Дипломный проект был выполнен на 30 листах, графика чудесная, защита не блестящая. Оказывается, у нее брат был каким-то начальником в одном из проектных институтов, и, по всей вероятности, чертила проект не она. Во встречах принимала активное участие. Личная жизнь у нее, кажется, устроилась хорошо. Когда она была у меня на именинах, у нее в семье была автомашина. Она в то время разговаривала с моим братом Колей о возможности приобретения каких-то запасных авточастей.