Текст книги "50 знаменитых загадок Средневековья"

Не исключено и то, что раздраженные «живучестью» царя – он был высокого роста (около 1,8 м) и «обладал значительной физической силой» – отравители под конец решились действовать более нагло. Об этом свидетельствуют многочисленные известия современников. Был ли это дерзкий, вызвавший сердечный приступ ответ, или же Богдан Бельский бросил последнюю порцию яда в прописанное врачом для царя лекарство, как пишет Исаак Масса, но результат был один – царь умер.

Что же касается царицы Анастасии, то она тяжело болела около года. Тяжесть болезни и ее относительно короткий (по сравнению с царем и царевичем Иоанном) срок вполне объясним гигантским количеством ртути, обнаруженным в ее останках (до 120 предельно допустимых норм). Но выявлено также и 10-кратное превышение по мышьяку. Видимо, убийцы торопились довести свое черное дело до конца и ускорили смерть царицы мышьяком.

Не стоит думать, что во всех преступлениях против царской семьи виноват только Годунов, ведь в год смерти царицы Анастасии он был еще ребенком, а великая княгиня Елена вообще скончалась задолго до его рождения.

Скорее всего, здесь имеет место сложная взаимосвязь многих факторов, и, прежде всего, династическая, политическая, идеологическая и религиозная борьба. В противостоянии великокняжескому семейству, а впоследствии царю, объединились и князья Старицкие, и аристократическая верхушка тогдашнего общества, и представители разгромленной, но неискорененной «ереси жидовствующих», и внешние враги Московского государства.

Вместе с новгородцами и семейством Старицких в заговоре 1568–1569 годов участвовали и поляки. Однако Польша всегда действовала по прямому указанию и под непосредственным руководством Ватикана. Весьма показательна в этом смысле роль папского нунция Антонио Поссеви, бывшего генератором идей, направленных на уничтожение православия. Но православие в России охраняла царская власть. Поэтому все свои силы Поссеви бросил на борьбу с Иваном Грозным.

Когда не удалось сломить его силой и войска Стефана Батория обломали свои зубы о Псковскую твердыню, когда царь отказался даже обсуждать возможность о «мирном слиянии» православной Русской церкви с еретиками – католиками, Поссеви стал клеветать на Грозного и распространять слухи о том, что он убил старшего сына.

Но клеветой дело не ограничилось. Поссеви знал о близкой смерти царя. Он был так в ней уверен, что сообщил об этом правителям Венеции. В то время Венецианская республика была одним из самых могущественных государств Средиземноморья, обладала мощным военным флотом и вела беспрерывные войны против Турции за военную и торговую гегемонию.

К этой войне Венеция и «Священная Римская империя германской нации» неоднократно пытались привлечь и Россию, заманивая еще деда Ивана Грозного завоеванием Константинополя (как наследства, полагавшегося ему после брака с Софией Палеолог). За участие в войне с турками император Священной Римской империи обещал «короновать» русского великого князя и даровать ему титул короля (что было с достоинством отвергнуто).

Так что Рим, Венеция и немецкие князья были бы не прочь увидеть на русском престоле более сговорчивого правителя. Как для того, чтобы привести Русскую церковь к унии с Римом, так и для привлечения России к военному союзу против Турции.

В свете вышеизложенного нет ничего невероятного, что к концу царствования государя Иоанна Васильевича Грозного к участию в заговоре был привлечен и Борис Годунов. Перед ним были развернуты заманчивые перспективы: устранить царевича Иоанна и царя, стать правителем при своем шурине, царе Феодоре, а затем, после смерти последнего из Рюриковичей, самому сесть на престол.

Мог ли Борис Годунов предполагать, что он сам – всего лишь переходный этап в планах зарубежных кукловодов, что на протяжении всего того времени, пока он карабкается к трону московских государей, иезуиты выращивают в Польше достойную, по их мнению, замену ему – целую плеяду самозванцев, первый же из которых отправит его в небытие вместе с несостоявшейся династией Годуновых.

Андрей Курбский – изменник или диссидент?

В России все тайно, но ничто не секретно.

Народная мудрость

Можно сказать, что само понятие тайны как таковой родилось вместе с человечеством. Но настоящие тайны появились лишь тогда, когда на заре государства все стали фиксировать в письменном виде – клинописью на глиняных табличках, иероглифами на папирусных свитках и т. д. Вся подобная документация находилась в непосредственном ведении дворцовых чинов, а сами документы хранились при казне. Доступ к ним был ограничен изначально: так появилось понятие государственной тайны – тайны государя.

Что же могло считаться таковой? Все: зафиксированные письменно имущественные и земельные отношения, родословное древо, переписка с другими государями, договоры, доносы с мест, финансовые обязательства-расписки… Посему не случайно в феодальной Европе архивами противника стремились завладеть не меньше, чем прочими ценностями: лиши соперника веками собираемой документации, и он уже не докажет свое право на владение землями и происхождение непосредственно от Цезаря или хотя бы от Карла Великого!

В Московии тайны любого рода хранились в Большой казне (приказ Большой казны), единственным полноправным распорядителем которой был лишь московский государь. Второе по значимости хранилище государственных тайн – Посольский приказ, опять же находившийся в личном ведении царя. А на страже тайн были люди самые доверенные. Владение документами позволяло творить что угодно: с их помощью можно было обосновать любые действия, зачастую противоположные – можно было объявить войну или, напротив, заключить неожиданный мир, возвысить боярина или обвинить его в измене.

В этой связи примечателен казус Андрея Курбского, коего Иван Грозный считал изменником вовсе не потому, что тот бежал в сопредельную страну (входившую в чужой военный альянс, по нынешней терминологии). «Подлым изменщиком» для государя князь был, вероятно, прежде всего потому, что оказался посвящен в самые интимные царские тайны. Царя абсолютно не волновала возможность выдачи Курбским противной стороне сведений о «мобресурсах», «боеспособности», «содержании стратегических и оперативных планов» или «государственном оборонном заказе». Князь Андрей Курбский в деталях знал главную московскую тайну: историю происхождения Ивана Васильевича, который, как считали многие историки, не имел прав на престол как незаконнорожденный. Однако как ни гневался Иван Васильевич, а выдачи первого невозвращенца даже добиться не пытался – слишком уж прозрачно тот намекал в своих письмах: не замай, не то всем расскажу. Вот цитата: «О себе же вкратце скажу тебе: хотя и весьма многогрешен и недостоин, но, однако, рожден от благородных родителей, из рода я великого князя Смоленского Федора Ростиславича. И ты, великий царь, прекрасно знаешь из летописей русских, что князья того рода не привыкли тело собственное терзать и кровь братии своей пить, как у некоторых издавна вошло в обычай… Твои страсти тебя терзают! Ты страдаешь днем и ночью! Такому, как ты, мало того, что есть, а что имеет он – боится утратить. Тебя мучает совесть из-за злых дел твоих! Тебя страшат видения суда и закона: куда ни взглянешь, словно звери, окружают тебя твои злодеяния, так что не дают тебе и покоя. И поэтому злому, глупому и гнусному – никому из них не может быть блага. А достойный муж, мудрый и храбрый, не может быть несчастен. И не бывает, чтобы не удостоилась похвал жизнь того, чьи добродетели и обычай похвальны». Так писал Курбский Грозному, и намеки его вполне прозрачны, особенно там, где речь идет о происхождении и чести рода.

Сама ситуация с тем, как царь вершил свою царскую власть, весьма интересна для развития нашего сюжета. Она очень напоминает современные политтехнологии. Итак, свою вертикаль власти царь Иван IV Грозный начал выстраивать в России в середине XVI века. Сначала он «равноудалил олигархов», то есть отменил значительную часть привилегий богатых князей и бояр. Затем Грозный уменьшил влияние наместников и отстранил от дел «серых кардиналов», с помощью которых пришел к власти. Одним из таких некогда влиятельных людей, потерявших расположение царя, оказался князь Андрей Курбский. А ведь он был чуть ли не главным организатором воцарения Грозного, что не спасло его от эмиграции и потери всех своих капиталов в России.

В русской истории имя князя Андрея Михайловича Курбского (1528–1583) вообще окружено некоторой двусмысленностью. Верный сподвижник Ивана Грозного, один из ближайших и умнейших советников царя, прославленный как воинскими подвигами, так и государственными делами, – князь Андрей в русских летописях снискал себе дурную славу: он изменил царю, сбежал к его тогдашним врагам – полякам. Два обстоятельства нужно учитывать, оценивая это историческое происшествие: первое – в эпоху, получившую название феодальной раздробленности (а в России это был XVI век), верность суверену не столь жестко связывалась с верностью родине, как позднее; и, во-вторых, надо помнить, какого рода государем был Иван Васильевич Грозный, один из страшнейших тиранов всей мировой истории. При такой точке зрения деяние Курбского вполне может показаться актом гражданского мужества и неповиновения злодею. В любом случае мы можем считать князя

Андрея Михайловича Курбского первым в России западником, недовольство которого домашними порядками переросло в прямой акт политического неповиновения. Значение поступка Курбского усиливается тем обстоятельством, что он был умелым писателем-публицистом и историком. Ему принадлежит «История великого князя Московского» – один из важнейших документов эпохи, и, кроме того, он, если так можно выразиться, соавтор знаменитой переписки царя Ивана.

Итак, в ноябре 1564 года один из самых влиятельных советников Грозного, член Избранной рады (или, как ее еще называли, Ближней думы) князь Андрей Иванович Курбский тайно пересек границу Литвы, спасаясь от царского гнева и возможной расправы. За несколько месяцев до этого князь почувствовал, что над его головой сгущаются тучи. Он вернулся в Москву из удачного военного похода, но не был принят царем. Пока Курбский отсутствовал, при дворе произошел тихий переворот, в результате которого Избранная рада была отстранена от власти, а самые активные ее члены – Алексей Адашев и дьяк Сильвестр – сосланы в отдаленные провинции.

Довольно скоро Курбский узнал, что послужило причиной такой неожиданной смены курса. В августе 1561 года Грозный заразился какой-то инфекционной болезнью и объявил, что находится при смерти. В связи с этим он составил завещание, по которому престол переходил к его малолетнему сыну, а регентами до момента совершеннолетия наследника назначались никому не известные люди. Как позже выяснилось, смертельная болезнь царя оказалась проверкой элиты на лояльность. «Умирающий» Грозный потребовал от Избранной рады и Боярской думы признать завещание, но обе структуры приняли неправильные решения. Дума настаивала на том, чтобы передать власть князю Владимиру Старицкому, представителю старшей ветви династии Рюриковичей. Рада начала старательно затягивать решение этого вопроса, чтобы после смерти государя узурпировать власть. Раду, впрочем, устроил бы и вариант с передачей власти сыну правящего монарха, но лишь при том условии, если права регентства будут переданы ей. Адашев и Сильвестр не замедлили намекнуть об этом царю. Грозный моментально «выздоровел» и начал «кабинетные перестановки» в духе той эпохи: аресты и казни нелояльных подданных.

Князь Андрей благодаря переписке с членами рады был в курсе этой интриги и даже принимал в ней косвенное участие, согласившись в письме с доводами Адашева о том, что власть Избранной рады юридически ничем не закреплена, и все они – временщики, которые не переживут Грозного и на неделю.

Курбский понял свою ошибку: он потерял политическое чутье, недооценил царя и «поставил» на его оппонентов. Теперь заговор был раскрыт, и князю оставалось рассчитывать только на то, что Грозный не забудет, чем он обязан Курбскому.

У Ивана Грозного после смерти отца – великого князя Василия III – шансов занять престол было мало. Боярские кланы Шуйских и Вольских оспаривали трон у малолетнего царевича, предлагая каждый своего кандидата. Единственной сторонницей Ивана была его мать Елена Глинская, но она была лишена какого-либо влияния, да к тому же была женщиной весьма недалекой. Сразу же после кончины мужа она легализовала отношения со своим давним фаворитом Овчиной Телепневым-Оболенским, что позволило Шуйским выдвинуть претензию, что Иван – незаконнорожденный и прав на престол не имеет. Причем эти слухи быстро расползлись по Москве.

До 14 лет будущий царь рос совершенно диким. Он с трудом умел выражать свои мысли и шарахался от незнакомых людей. На самодержца всероссийского он, что называется, «не тянул». Или, выражаясь языком нынешних политтехнологов, был непроходным кандидатом. Грозным Ивана Васильевича в то время могли назвать разве что в шутку.

В 1542 году в Москву из глухой провинции приехал молодой князь Андрей Курбский, мечтавший о придворной карьере. Род Курбских был не слишком знатен, но Андрей сумел выдать свою красавицу сестру замуж за одного из бояр Старицких и рассчитывал на их поддержку. В Москве ему удалось познакомиться и даже подружиться со всеми позабытым царевичем Иваном. Поначалу Курбский, еще не разобравшийся в политической конъюнктуре, считал, что дружба с наследником престола обеспечит ему будущее, но впоследствии, выяснив, что великим князем, вероятнее всего, станет глава рода Старицких, начал вести двойную игру. В тайне от своих покровителей Курбский организовал знакомство Ивана со священником Сильвестром. Сильвестр оказался талантливым учителем: ему удалось увлечь Ивана политическими науками и, что немаловажно, убедить царевича в том, что он рано или поздно должен стать монархом.

У Старицких князь Курбский выполнял поручения, относящиеся к категории «грязной» работы (теперь это назвали бы «черным пиаром»). Именно Курбский через своих людей передавал деньги московским блаженным, чтобы те «пророчествовали» против конкурентов Старицкого. Блаженные в XVI веке были очень влиятельным каналом массовой информации. Впоследствии связи Курбского в среде оборванцев, которых москвичи считали святыми людьми, помогли князю посадить на трон своего царя.

К началу 1547 года Курбский окончательно уяснил для себя, что Старицкие намерены и впредь использовать его на побегушках. Иван Васильевич тем временем становился все более и более толковым юношей. А главное, проникся абсолютным доверием к Андрею. В это же время клан Глинских предпринял попытку переворота. Они отравили Елену – мать царевича и правящую регентшу. Возникла реальная угроза жизни царевича, а вместе с ней и планам Курбского. Требовалось немедленное вмешательство в ход событий.

И тут – случайно или с помощью людей князя Андрея – в Москве начался страшный пожар. Полностью выгорели хоромы нескольких бояр, а затем пожар перекинулся на слободы, заселенные ремесленниками и бедняками. Блаженные завопили, что город подожгли Глинские. В качестве главных поджигателей называли Юрия, Михаила и Анну – лидеров партии Глинских. Говорили, что «Анна Глинская вымала сердца человеческие да клала в воду, а потом, оборотясь птицей, летала по Москве и той водой кропила, от чего и начался пожар». «Чудотворный» пиар достиг своей цели: посадский народ взбунтовался, толпы людей ворвались в палаты Глинских и лидеров заговора разорвали на части. Представители других боярских родов на время бунта покинули столицу.

В этот-то момент 17-летний царевич Иван и объявил о том, что женится, а значит, может считаться совершеннолетним и унаследовать трон. Идею с венчанием на царство подкинул Ивану Сильвестр: участие в церемонии митрополита должно было продемонстрировать боярам, что этот наследник престола имеет серьезного союзника в лице церкви. Самого митрополита личность нового монарха мало волновала, он лишь требовал гарантий, что новый царь не станет, укрепляя государственную вертикаль, отнимать земли у церкви и не отменит 10-процентный налог в пользу церкви. И действительно, Иван Грозный даже в периоды самых бурных реформ ограничивался временными запретами на продажу земель церковью.

Олигархическую Боярскую думу, в которой было много врагов нового царя, Иван практически лишил власти. Все решения теперь принимались Избранной радой, иногда даже без участия самого Ивана, и большинство ее решений было не в пользу боярских кланов. Например, знаменитая отмена кормлений лишала бояр-наместников права оставлять себе часть от собранных в своем регионе налогов, а также изымать в свою пользу имущество уголовных преступников.

Боярские кланы вскоре поняли, что рада ведет с ними настоящую войну на уничтожение, и предприняли попытку «договориться» с членами Ближней думы. Естественно, первым делом они попытались сблизиться с князем Курбским: тот, по крайней мере, был одного с ними происхождения. И князь со временем стал посредником между радой и Боярской думой. Поскольку отмена кормлений и другие реформы проводились не одновременно по всей стране, а по очереди в разных владениях, князь Андрей, который сам определял очередность, мог помочь боярину сохранить основной источник доходов. Видимо, бояре были настолько напуганы (и, следовательно, щедры), что реформа по ликвидации кормлений прошла только в некоторых северных землях, которыми владели не очень богатые кланы.

Князь Курбский все же тяготел к более близким ему богачам боярам, чем к государственным временщикам. Его мечта сбылась, он стал первым из князей, самым уважаемым и самым богатым. Теперь он начал отстаивать скорее классовые, нежели личные интересы.

Курбский постоянно твердил царю, что с боярами нужно примириться, а думу допустить к принятию решений. Царь Иван осознавал, что все реформы, которые он вдохновенно придумывал и обсуждал с Адашевым и Сильвестром, либо гибнут на корню, либо развиваются совсем не по его сценарию. Постепенно царь понял, что не может контролировать ход реформ, поскольку власть перешла к фаворитам, а еще вероятнее – никогда ему и не принадлежала.

Об этом периоде он позже написал: «Адашев и Сильвестр сами государилися, как хотели… словом я был государь, делом – ничем не владел…» В результате Грозный, прикинувшись смертельно больным, провел уже упомянутый «тест на лояльность», окончательно понял, что он перестал быть хозяином в собственной стране, и разогнал раду. Сильвестра задушили в отдаленном монастыре, Адашев был казнен. Вскоре после их гибели разгорелся в земле Русской пожар жестокости.

Князь, против которого пока не было прямых улик, получил предписание от царя: не заезжая в принадлежащие Курбским земли (чтобы не иметь возможности забрать свою казну), отправляться в город Юрьев на границе с Литвой и принять там должность наместника. Можно предположить, что отправляя своего возможного врага на границу с государством, враждебно настроенным к России, Грозный руководствовался следующими мотивами: если князь окажется предателем и убежит, то останется без копейки, но жизнь свою сохранит – заслужил, и с этого момента они будут квиты. Если же выдержит в опале полгода – значит, верный друг, на которого можно положиться в дальнейших делах.

После начала террора Ивана Грозного многие бежали в Литву, поэтому царь арестовал на всякий случай всех наместников пограничных с Литвой земель и назначил вместо них верных людей. Он также ввел систему поручительства, и если сбегал отпрыск какого-нибудь боярского рода, на дыбу отправляли его родителей. Однако с Курбского, насколько известно, Иван Васильевич никаких обязательств не брал и поручителей ему не назначал.

Но князь не выдержал опалы. В Юрьеве он сразу начал готовиться к побегу. Курбский вступил в тайную переписку с литовским гетманом князем Радзивиллом, под канцлером Воловичем, а затем непосредственно с польским королем Сигизмундом II, который предоставил ему гарантии неприкосновенности на территории Литвы.

И тут опальный князь вдруг обнаружил, что, несмотря на должность наместника, он не может распоряжаться местным бюджетом – казной. Управлять финансами был прислан верный Грозному человек из Москвы, так что прихватить с собой юрьевскую казну у князя не было шансов. Тогда Курбский попытался перевести в Юрьев свои собственные активы – княжескую казну, но его родственники испугались, что им придется отвечать за побег князя, и не ответили на его письма с просьбой организовать переправку ценностей.

Потерпев неудачу, Андрей Курбский решил немного пограбить местное население. Так Курбский собрал немного золота, которое могло позволить ему хотя бы первое время безбедно жить за границей. Но тут Курбскому подвернулось невероятно выгодное дело.

Неподалеку от Юрьева находился замок Гельмет, в котором со времен последней войны укрепился шведский гарнизон под командованием барона Арца. Граница Швеции отодвинулась довольно далеко от замка, и уже несколько месяцев гарнизону, дабы не умереть с голоду, приходилось грабить случайных прохожих. Арц решил сдать крепость России и вступил в переговоры с Андреем Курбским. Тот сообщил об этом Радзивиллу и предложил сдать крепость… Литве за 400 дукатов. На эти деньги в любой европейской стране можно было купить огромное поместье.

Литовцы согласились. Курбский получил от них 17 кожаных сумок с золотом, а Радзивилл – информацию о том, когда гарнизон откроет ворота замка, чтобы впустить русских. В ночь, когда Гельмет перешел к Литве, Курбский, бросив в Юрьеве беременную жену, спустился по веревке с крепостной стены и пересек границу. В ближайшей деревне его ждали слуги и груженные золотом лошади.

Однако углубившись на территорию Литвы всего на километр, Курбский столкнулся с отрядом немецких дезертиров, отбившихся от армии и промышлявших грабежом. Вероятно, они были наняты Радзивилл ом, которого не очень устраивал вариант, при котором Курбский комфортно осел бы в тихой европейской стране. Радзивилл хотел использовать князя в близившейся войне с Россией. Князя ограбили и жестоко избили. На последние деньги Курбский нанял курьера, который должен был отвезти в Печерскую лавру письмо с просьбой о денежной помощи и угрозами в случае отказа сообщить царю о финансовых злоупотреблениях церкви, но это письмо осталось без ответа. В 1564 году Курбский написал Ивану IV «злокусательное» письмо, в котором обвинил царя в казнях и жестокостях по отношению к невинным людям.

Когда Курбский наконец добрался до замка своего союзника, у него не было даже приличной одежды. Но во все времена существовал такой действенный способ, как слив компромата. Чтобы получить средства к существованию, Курбский принял предложение Радзивилла передать Литве военные и политические тайны России. Кроме того, он согласился написать книгу и несколько «популярных брошюр», компрометирующих Россию и Ивана Грозного.

Московское царство в тот момент впервые за всю свою историю предприняло попытки вмешаться в европейскую политику, а также наладить деловые контакты с Англией и Францией, однако никакой информации о Московии, кроме «брошюр» с «компроматом», выпускавшихся в Литве беглыми русскими боярами, в Европе не было. Что делать, информационную войну на том уровне Московия выиграть не могла. Книга Курбского «История о великом князе Московском», где Иван Грозный описан как сумасшедший кровавый садист, до сих пор пользуется большой популярностью у некоторых западных историков.

В самой России бегство Курбского вызвало ужесточение репрессий и последующее введение опричнины как средства защиты от вмешательства во власть боярских кланов. Каналы влияния и полномочия Боярской думы, открытые в свое время князем Андреем, настолько досаждали царю, что Иван Грозный на какое-то время даже передал полномочия царя и великого князя всея Руси крещеному касимовскому ногайскому хану Симеону Бекбулатовичу. Себя Грозный в тот период называл всего лишь московским князем и при любых попытках бояр повлиять на государственную политику направлял их просителей к хану, даже не умевшему говорить по-русски.

Эта политика защиты от олигархов действовала около года, пока Иван Грозный не нашел еще более мощных средств, которыми и увековечил себя в отечественной истории. Но это уже совсем другая история.

А в новейшей, уже XX века, русской культуре есть интереснейшая трактовка конфликта Ивана Грозного с Курбским, данная не в историческом исследовании, а в художественном произведении: это двухсерийный фильм С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный». Первая серия прошла в СССР на ура, автор был награжден Сталинской премией I степени, а вот у второй серии более сложная судьба. Но все-таки ее не уничтожили, и со временем мы фильм посмотрели. Эйзенштейн решает конфликт Ивана с Курбским как психологическую, точнее сказать, психоаналитическую проблему. Эйзенштейн увидел этот конфликт как гомоэротическую любовь, и измена Курбского царю оказалась у него не государственным предательством, а изменой любовника. Эйзенштейн был гениальным художником, и его персональное видение событий имеет право на существование. Но и сам материал этого исторического сюжета позволяет подобную трактовку: современное чтение документов царствования Ивана Грозного оставляет большой простор для воображения и допускает подозрения в гомосексуальной ориентации царя, воспринимавшейся тогда, в XIV веке, как великий «содомский» грех.

Царь Иван с раннего детства был существом мало приятным, ему были присущи черты садизма. Но в жизни его имел место благой перелом: женитьба в возрасте семнадцати лет на Анастасии Захарьиной-Юрьевой, совпавшая с великим московским пожаром 1547 года. К тому же знаменитый поп Сильвестр сумел увязать это событие с грехами молодого царя, и под впечатлением этой сильнейшей травмы (в библейской традиции – гибель Содома от небесного огня) в психике царя наступил временный перелом, которому, похоже, содействовала его любовь к молодой жене. Наступил так называемый светлый период царствования Ивана.

Что произошло потом? Смерть царицы, которую Иван приписал боярскому заговору. Ближние бояре действительно не ладили с многочисленной родней Анастасии. Но в фильме Эйзенштейна этот эпизод решен куда интереснее. Он сделал Ивана и Курбского соперниками за любовь Анастасии; а кому из психоаналитиков неизвестно, что соперничество из-за женщины очень часто выступает маскировкой бессознательного влечения мужских персонажей треугольника друг к другу?

В письмах Ивана к князю Курбскому постоянно звучит один мотив: зачем вы юницу мою погубили? Смерть Анастасии – этого спасительного для Ивана якоря – окончательно бросила его в омуты содомского греха. Пресловутая опричнина, из которой Эйзенштейн сделал такой пластически выразительный образ геенны огненной, – это был на психологическом уровне отказ Ивана от нормальной жизни, от женщин, падение в содомский грех. Многочисленные казни Ивана – это убийства не столько политических соперников или предателей, сколько мужчин – носителей, воплощений греха. Женщина для Ивана – не грех, а спасение от греха. Опричников он тоже убивал, например, и самого главного из них, своего любовника Федьку Басманова. Опричнина – это была не политическая организация, вроде ГБ, а уродливо-карикатурный мужской монастырь, справлявший черные гомосексуальные мессы.

Не столь свободомыслящий историк Карамзин, описывая последние минуты Ивана, когда приблизившуюся к нему для утешения невестку он оскорбил призраком похоти, не понимает, что для Ивана это была попытка искупления – возвращения к женщине.

Безусловно, такая трактовка известного эпизода русской истории – конфликта Ивана Грозного с князем Курбским – может быть разной, но вряд ли этот конфликт когда-либо будет понят до конца.