Текст книги "Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2"

Если обратить внимание на доходную часть бюджетного вмешательства, то можно отметить, что государства различаются в зависимости от функций, которые выполняет налогообложение. Эти функции можно поделить на две группы. Первая из них – это нормативные функции, которые выполняются через использование налогообложения в качестве нормативного государственного вмешательства. При этом группы субъектов налогообложения определяются на основе нормативных критериев, и все, кто им соответствует, входят в эти группы. Литература, посвященная традиционной экономике (государственное финансирование), основное внимание в которой уделяется нормативному государственному вмешательству, выделяет две такие функции. Первая и самая важная – это получение доходов. Как уже упоминалось ранее, налогообложение является для государства одним из основных источников дохода, необходимых для осуществления различных денежных переводов и использования ресурсов (государственные услуги). Вторая нормативная функция налогообложения – это межсекторальная дискриминация, которую можно иначе назвать экономическим наказанием. Она представляет собой ситуацию, при которой государство расценивает определенный вид экономической деятельности (сектор) как общественно вредный и отдает предпочтение другим альтернативам. Оно находит свое выражение в государственных пошлинах на ведение вредной деятельности, которые вводятся, чтобы сделать ее более затратной для тех, кто ее выбирает. Как следствие, аналогичные, но безвредные виды деятельности (сектора) получают конкурентное преимущество. В конституционном государстве примеры такого рода мер можно условно разделить на две группы, в зависимости от того, с какой точки зрения государство определяет какую-либо деятельность как вредную: (a) с точки зрения индивида или (b) с точки зрения общества (отрицательный внешний эффект)[207]207
  Gruber J. Public Finance and Public Policy. P. 121–146.


[Закрыть]. Для первой группы примером может быть налог на фастфуд, с помощью которого производство здоровой пищи получает конкурентное преимущество; для второй группы – налоги на бензин или автомобили, которые делают более экологически чистые способы передвижения более привлекательными[208]208
  Существует несколько видов налогов, для которых трудно определить категорию однозначно. Например, налог на фастфуд обычно относят к группе (а), тогда как потребление фастфуда тоже имеет негативные внешние последствия: чем большее количество людей нуждается в государственном здравоохранении, тем больше денег приходится тратить на него государству.


[Закрыть]. Кроме того, налоги на вызывающие зависимость товары, такие как алкоголь или табак, хотя и принадлежат к группе (а), часто взимаются и для получения дохода, поскольку государство может облагать их налогом по высокой ставке без снижения на них спроса (так как спрос на вызывающие привыкание товары неэластичен).

Вторая группа функций – дискреционные, которые выполняются через использование налогообложения в качестве дискреционного государственного вмешательства. В этой группе можно выделить три разновидности таких функций[209]209
  Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. С. 195–204.


[Закрыть]:

• внутрисекторальная дискриминация, цель которой построить неравное игровое поле для конкурентов внутри одного сектора экономики, где одни акторы облагаются налогом, а другие, выбранные дискреционным образом бенефициары, – нет (либо в значительно меньшей степени);

• овладение рынком, цель которого вытеснить действующего актора(ов) с рынка и освободить его для дискреционно выбранного бенефициара;

• политическое наказание, цель которого наказать определенных акторов для решения политических задач, либо завоевать симпатию избирателей, либо встроить независимого олигарха-конкурента в иерархию патрональной сети.

Налоги, используемые для выполнения дискреционных функций, имеет смысл сравнить со штрафами, которые имеются в каждом государстве и которые представляют собой не что иное, как дискреционные платежные обязательства, налагаемые на конкретных людей за нарушение закона. Это означает, что штрафы – это (1) несистематические обязательства, которые (2) должны выплачиваться за нарушение формальных нормативных правил, и которые (3) налагаются в ходе нормативного процесса, затрагивающего всех, кто отвечает нормативному критерию правонарушения[210]210
  Сказанное относится к государству идеального типа, в котором отсутствует коррупция. В криминальном государстве штрафы могут также систематически использоваться против конкретного актора как часть дискреционного надзорного вмешательства.


[Закрыть]. В свою очередь, налоги, взимаемые для реализации дискреционных целей, хотя и являются обязательствами по дискреционным платежам, подразумевают (1) постоянные обязательства за (2) нарушение неформальных, дискреционных правил (неформальной патрональной сети), которые (3) налагаются в ходе дискреционного процесса, затрагивающего тех, кто был дискреционно выбран для этого верховным патроном.

В Таблице 5.10 показано, как нормативные и дискреционные функции могут выполняться через применение различных видов налогообложения. Общие налоги используются преимущественно для получения доходов. Это связано не только с тем, что общий налог можно распределить среди большого числа людей, каждый из которых должен заплатить ничтожную по сравнению с общим собранным доходом сумму, но и с тем, что такой способ не позволяет выполнять никакие другие функции, так как общий налог не подразумевает различий между секторами или акторами. Секторальные налоги используются в первую очередь для межсекторальной дискриминации, во вторую – для получения доходов, и кроме этого могут использоваться при овладении рынком. Наконец, дискреционные налоги отлично подходят для выполнения любой из трех дискреционных функций. С точки зрения бюджета такие налоги приносят незначительные доходы, и все, что они призваны делать, это негативно влиять на конкретные компании и лица. Наиболее существенно здесь то, что целью таких налогов, помимо увеличения доходов бюджета, является не реализация общественных интересов, а служение интересам элиты приемной политической семьи, удержание власти и накопление состояния.

Таблица 5.10: Три типа налогов и функции, которые они могут выполнять

Условные обозначения: +++: основная функция; ++: вторичная функция; +: третичная функция. Белый фон обозначает нормативные функции, а серый – дискреционные

Тогда как в государстве идеального типа налоги взимаются только для выполнения нормативных функций, налоги с дискреционными функциями появляются в государствах плененного и криминального типа[211]211
  В коррумпированном государстве нет дискреционного бюджетного вмешательства, но только дискреционная реализация нормативного вмешательства.


[Закрыть]. Это не значит, что все налоги становятся дискреционными: даже мафиозные государства получают значительную часть своих доходов от нормативного налогообложения и в значительной степени полагаются на методы перераспределения, используемые конституционными государствами[212]212
  Эту мысль можно встретить в подробной рецензии на одну из наших ранних публикаций о мафиозном государстве. См.: Váradi B. Nothing But a Mafia State? // Brave New Hungary: Mapping the «System of National Cooperation». Lanham: Lexington Books, 2019. P. 303–310.


[Закрыть]. Об этом можно утверждать на основании того, что, как указано на Схеме 5.11 выше, государства с коррупцией более высокого уровня не отказываются от применения типов государственного вмешательства более низких уровней, а дополняют их новыми. Среди рассмотренных выше типов, которые добавились в арсенал криминального государства, новыми являются (1) дискреционный налог и (2) секторальные налоги, выполняющие функцию овладения рынком.

Теперь обратимся к расходной части бюджета. Чтобы различать политику перераспределения в различных типах режимов, необходимо выделить два аналитических уровня: (1) способы государственного расходования, под которыми понимаются направления денежных потоков (то есть то, какие группы людей получают выгоды) и то, как расходуются налоговые средства на денежные переводы и государственные услуги, и (2) модели расходования, в которые входят различные способы перераспределения, в зависимости от конкретной ситуации и режима. Иначе говоря, если «способы» – это «средства», любое из которых может в различных комбинациях использоваться в разного рода режимах, то «модели» обозначают комбинации этих способов, наиболее присущие определенным типам режимов.

В Таблице 5.11 кратко описаны три способа расходования средств государством идеального типа. Первый – это эгалитарный способ, при котором блага изымаются у богатых и передаются бедным, то есть переходят от самой богатой половины населения (либо одной пятой, одной десятой и т. д.) к другой, более бедной. В конституционных государствах целью такого перераспределения является достижение не материального равенства, а равенства возможностей или «ограничение сферы неравенства»[213]213
  Tobin J. On Limiting the Domain of Inequality // The Journal of Law & Economics. 1970. Vol. 13. № 2. P. 263–277.


[Закрыть]. Об этом можно судить по форме расходования, свойственной эгалитарному способу: прямые денежные переводы (например, субсидии и другие пособия, предоставляемые по принципу нуждаемости), с одной стороны, и здравоохранение, образование и другие государственные услуги, ориентированные на равенство возможностей в целом и потребности незащищенных групп в частности – с другой[214]214
  Grand J. Le. The Strategy of Equality: Redistribution and the Social Services. London: Routledge, 2018.


[Закрыть].

Таблица 5.11: Способы расходования государственных средств идеального типа (серый фон обозначает дискреционный способ)

Второй способ – элитистский – противоположность эгалитарного. Здесь власть используется для перераспределения благ от бедных к богатым посредством прямых (например, субсидий главным предпринимателям) и опосредованных выплат (например, снижение налогов для людей с доходами выше среднего), а также оказания таких видов государственных услуг, которые усиливают неравенство в обществе, а не уменьшают его. Если сравнить два этих способа, то можно утверждать, что эгалитарный выполняет перераспределительную функцию, а элитистский искажает ее. Функция здесь рассматривается не с нормативной, эгалитарной точки зрения, а с точки зрения обоснованности перераспределения как такового[215]215
  Barr N. Economics of the Welfare State. Oxford: Oxford University Press, 2012. P. 22–40; Ferge Z., Tausz K. Social Security in Hungary: A Balance Sheet after Twelve Years // Social Policy & Administration. 2002. Vol. 36. № 2. P. 176–199.


[Закрыть].

Третий способ перераспределения идеального типа – это способ дойной коровы. «Дойная корова» в литературе о коррупции обозначает источник денег, который могут «доить» коррумпированные акторы[216]216
  Jávor I., Jancsics D. Corrupt Governmental Networks.


[Закрыть]. В нашем случае дойная корова – это не что иное, как государство, будь то местное правительство регионального уровня (как, например, в случае плененных государств), или национальное правительство на уровне режима (как, например, в криминальных государствах). Если говорить о расходах, то в отличие от эгалитарного и элитистского способов, где целью являются определенные группы – бедные и богатые, соответственно – цель расходования в рамках способа дойной коровы дискреционна, а налоговые средства перенаправляются и расходуются в пользу правящей политической элиты. Таким образом, можно утверждать, что эгалитарный и элитистский способы нормативны, тогда как режим дойной коровы представляет собой дискреционный способ государственного расходования.

Передача государственных доходов в руки бенефициаров при использовании способа дойной коровы осуществляется через прямые денежные переводы (например, субсидии и завышение цен на государственных тендерах) и опосредованные денежные переводы (например, освобождение от налогов). А способ дойной коровы по сути превращает государственные услуги в денежные переводы, что означает, что государственные товары и услуги имеют смысл до тех пор, пока их можно доить, а правящая политическая элита может извлекать из них деньги. Таким образом, здесь перераспределительная функция не выполняется и не искажается, а игнорируется.

Власти, как правило, меняют модели расходования средств, перед приближением очередных выборов, поскольку они являются своего рода политическим «чрезвычайным положением», когда те, кто в ходе избирательного срока в целом не имеет прямого доступа к принятию политических решений, то есть массы простых людей с избирательным правом, получают возможность выбрать своих представителей во власти. По сравнению с этим периоды внутри избирательного срока представляют собой более привычное положение дел, когда правящая политическая элита может сфокусироваться на более узких группах (нормативно) или даже на отдельных акторах (дискреционно), а не на всем электорате[217]217
  Mesquita B. B. de et al. The Logic of Political Survival. Cambridge: The MIT Press, 2004. P. 37–76.


[Закрыть].

С точки зрения государственных расходов, разницу между периодом выборов и избирательным сроком можно выразить через противопоставление регулярной поддержки и случайных подарков. Регулярная поддержка предоставляется в течение избирательного срока, когда власти по своему усмотрению выбирают, кому оказывать предпочтение и принимают для этого соответствующие политические меры. При этом в период выборов власти должны уделить электорату большее внимание и через поддержку избирателей оправдать их ожидания, следовательно, можно сказать, что по такому случаю они дарят подарки[218]218
  Пример выдающейся работы на тему циклов избирательной активности см.: Rogoff K., Sibert A. Elections and Macroeconomic Policy Cycle // The Review of Economic Studies. 1988. Vol. 55. № 1. P. 1–16.


[Закрыть].

В конституционном государстве правящая политическая элита поддерживает нормативно выбранные социальные группы нормативными способами государственного расходования в ходе избирательных сроков. Власти могут быть либо эгалитарными, либо элитистскими (или даже действовать в рамках универсального социального обеспечения, предоставляя блага как бедным, так и богатым), в зависимости от их идеологической точки зрения, а также давления групп интересов. Но цели расходования они определяют по нормативным критериям[219]219
  Esping-Andersen G. The Three Worlds of Welfare Capitalism; Barr N. Economics of the Welfare State.


[Закрыть]. В таких государствах способ дойной коровы может применяться только как отклонение от нормы, поскольку государство подчинено принципу общественных интересов. Период выборов характеризуется наличием подарков, но также и нормативными бюджетными расходами: группы либо бедных, либо богатых, которым ранее не оказывались привилегии (или оказывались в меньшей степени), получают льготы в форме прямых или опосредованных денежных переводов, цель которых – убедить людей голосовать за инкумбентов.

В мафиозном государстве приемная политическая семья руководствуется принципом интересов элит, что предполагает наличие двойного мотива аккумуляции власти и богатства. Из этого следует, что в ходе избирательных сроков в качестве регулярной поддержки они применяют (1) способ дойной коровы в пользу членов однопирамидальной патрональной сети, в которой верховный патрон стремится максимально увеличить дискреционные бюджетные льготы и наказания, и (2) элитистский способ, необходимый для того, чтобы держать на расстоянии те социальные группы, которые (a) слишком многочисленны, чтобы верховный патрон мог иметь с каждым из их членов личные, патронально-клиентарные отношения, но которые (b) являются более политически активными и (c) имеют возможность противостоять режиму, влиять на общественное мнение, поддерживать оппозиционные партии и т. д.[220]220
  В целом можно сказать, что чем состоятельнее избиратель, тем легче мафиозному государству лишить его этого состояния, и, таким образом, представители власти могут скорее опираться на методы нарушения целостности, чем на элитистский способ расходования.


[Закрыть] Что же касается тех, кто не принадлежит ни к одной из этих групп, то есть людей с доходом ниже среднего и не входящих в патрональную сеть, то режим их просто игнорирует – это укладывается в понятие аморальной семейственности приемной политической семьи [♦ 3.6.2]. Таким образом, в мафиозном государстве идеального типа элитистский способ проявляется только в период выборов в виде несистематических подарков тем голосующим социальным группам, которые игнорируются в течение самого избирательного срока, например пенсионерам и сельскому бедному населению[221]221
  Golosov G. Machine Politics: The Concept and Its Implications for Post-Soviet Studies // Demokratizatsiya. 2013. Vol. 21. № 4. P. 459–480.


[Закрыть].

5.5. Собственность

Когда экономические акторы взаимодействуют, они делают это как владельцы собственности, поскольку могут оперировать только своим имуществом, то есть тем, что они могут использовать и контролировать. Таким образом, экономическая система – это система собственности, а ее владельцы и доминирующая форма (формы) собственности являются определяющими чертами экономики[222]222
  Пример выдающейся работы на эту тему см.: Demsetz H. Toward a Theory of Property Rights // Classic Papers in Natural Resource Economics. London: Palgrave Macmillan UK, 2000. P. 163–177.


[Закрыть].

После распада Советского Союза экономика и в странах посткоммунистического региона, и в странах Запада считалась капиталистической экономикой смешанного типа, то есть сочетала в себе преобладание частной собственности (когда большинство экономических активов принадлежат частным акторам) и существенное государственное участие[223]223
  Nelson R. Capitalism as a Mixed Economic System // The Oxford Handbook of Capitalism. Oxford; New York: Oxford University Press, 2012. P. 277–298.


[Закрыть]. Что касается последнего, мы уже рассматривали различия между государственным вмешательством в либеральных демократиях и патрональных режимах. Однако относительно первого, для понимания различий с точки зрения собственности, нам необходимо прежде всего рассмотреть, каким образом возникла частная собственность или, даже в большей степени, как появились крупные владельцы частной собственности.

На Западе с начала XVIII века и на закате меркантилизма свободная торговля и предпринимательство привели к появлению частных капиталистов, в значительной степени независимых от политической сферы. К XIX веку западные государства начали более нормативно защищать права собственности и реже выбирать тех, кто приобретет выгоду от экономики[224]224
  Kemp T. Industrialization in Nineteenth-Century Europe. London; New York: Longman, 1985.


[Закрыть], что имело первостепенное значение для (1) разделения сфер политической и экономической деятельности и (2) развития структуры собственности преимущественно за счет рыночных сил[225]225
  Raico R. The Theory of Economic Development and the European Miracle.


[Закрыть].

В то же время на Востоке создание частной собственности и современного капитализма было гораздо более политически обусловленным процессом. Так обстояли дела уже в эпоху промышленной революции[226]226
  Pomeranz K. The Great Divergence; Henderson W. O. Industrial Revolution on the Continent.


[Закрыть], но по-другому и быть не могло, когда после распада советской империи необходимо было восстанавливать институт частной собственности. Это объясняется тем, что собственность не просто не была защищена, как, например, в те времена, когда западные государства не защищали права собственности должным образом, но и вовсе была запрещена в коммунистических диктатурах[227]227
  Szelényi I. Capitalisms After Communism.


[Закрыть]. Недостаточно было начать защищать права частной собственности (хотя страны, сменившие режим, не добились должным образом даже этого)[228]228
  Viktorov I. Russia’ s Network State and Reiderstvo Practices.


[Закрыть]: необходимо было трансформировать бывшую государственную собственность в частную, чтобы она смогла начать функционировать как капитал в экономическом смысле. В рамках организованного сверху процесса приватизации государство выбирало тех, кто станет собственниками; или, по крайней мере, те, кто могли бы стать собственниками (1), должны были получить свою собственность от государства в соответствии с государственными правилами и (2) вести свою деятельность в правовой среде, созданной параллельно с приватизацией. Теоретически это могло бы привести, по выражению одного экономиста-транзитолога, к «отделению частной сферы жизни от публичной, то есть относительной независимости частной экономической деятельности от политики»[229]229
  Bokros L. Accidental Occidental. P. 81.


[Закрыть]. Однако в действительности оба упомянутых выше условия получения собственности были далеки от нормативности и политической непредвзятости[230]230
  Soós K. A. Politics and Policies in Post-Communist Transition: Primary and Secondary Privatisation in Central Europe and the Former Soviet Union. Budapest; New York: CEU Press, 2011.


[Закрыть]. Результатом стало отсутствие разделения сфер политического и экономического социального действия, которое приобретало разные формы в различных посткоммунистических странах.

Политика и экономика в странах интересующего нас региона всегда были тесно переплетены, однако, моментом, когда процесс разделения сфер социального действия западного типа был окончательно остановлен и заморожен, стала первая политическая реорганизация структуры собственности, а именно коммунистическая национализация. Придя к власти, коммунисты развернули (1) обычную национализацию, то есть захват средств производства и передачу их в собственность государства, и (2) коллективизацию, то есть принудительную централизацию сельскохозяйственного производства в колхозах[231]231
  Iordachi C., Bauerkamper A., eds. The Collectivization of Agriculture in Communist Eastern Europe.


[Закрыть]. В соответствии с идеологическими и политическими целями марксизма-ленинизма, капиталистический класс собственников средств производства был назначен врагом и ликвидирован, тогда как недавно созданная государственная собственность была пущена в ход при социалистическом централизованном планировании[232]232
  Корнаи Я. Социалистическая система. С. 136–156.


[Закрыть]. Экономической целью коммунистической национализации была форсированная индустриализация и модернизация[233]233
  Swianiewicz S. Forced Labour and Economic Development; an Enquiry into the Experience of Soviet Industrialization. London; New York: Oxford University Press, 1965.


[Закрыть], которые номинально проводились под марксистско-ленинскими лозунгами об уничтожении капитализма и эксплуатации рабочего класса и крестьянства[234]234
  Корнаи Я. Социалистическая система. С. 75–87.


[Закрыть].

После краха коммунистических диктатур страны с государственной экономикой пережили вторую в регионе политическую реорганизацию структуры собственности, а именно приватизацию при смене режима. Определение «при смене режима» довольно важно в этом контексте, и не только с исторической точки зрения, поскольку в отличие от приватизации государственных корпораций на Западе, которая принимает форму прозрачных рыночных сделок, заключаемых в случаях их неэффективной работы, либо если публичная политика не достигла поставленных политических целей, приватизация – это процесс создания класса собственников и частной экономики после коммунизма (см. Текстовую вставку 5.8). Приватизация при смене режима мало чем отличалась от коммунистической национализации в том смысле, что это тоже была всеобщая трансформация структуры собственности, то есть смена экономической системы путем изменения доминирующего типа собственности. С другой стороны, некоторые акторы хотели извлечь личную выгоду из процесса приватизации, экономические мотивы которого – смена типа собственности – были извращены политическим стремлением трансформировать власть[235]235
  Frydman R., Murphy K., Rapaczynski A. Capitalism with a Comrade’ s Face.


[Закрыть]. Это стремление, конечно, было различным у тех, кто хотел трансформировать свою номенклатурную власть, и тех, кто хотел обрести (политико-экономические) новые властные полномочия, не будучи при этом членом номенклатуры. Кроме того, приватизация также имела идеологическую цель, а именно восстановление справедливости для тех людей, кто в ходе национализации лишился своей собственности, с одной стороны, и тех, кого коммунистическая диктатура лишила свободы, – с другой[236]236
  Klaus V. Renaissance: The Rebirth of Liberty in the Heart of Europe. Cato Institute, 1997.


[Закрыть].

Текстовая вставка 5.8: Значение приватизации при смене режима

В контексте трансформации командной экономики в рыночную ‹…› понятие «приватизация» означает не только приватизацию нескольких, хоть и ведущих государственных предприятий. Она также включает в себя закономерное появление и развитие новых частных фирм, что гораздо важнее, чем денационализация уже существующих государственных, унаследованных от предыдущей коммунистической системы компаний. Она подразумевает приватизацию экономики всей страны. В теории она должна приводить к фундаментальным изменениям в деятельности предприятий и структуре стимулов для руководителей, стоящих во главе как частных, так и государственных фирм. Таким образом, приватизация национальной экономики означает, что погоня за прибылью и стремление собственников – основных игроков на рынке – повысить рыночную стоимость имущества, являются вопросами исключительной важности. ‹…› Предполагается, что приватизация заставляет предприятия действовать в первую очередь в интересах своих частных владельцев ‹…›. С этого момента отдельные экономические организации перестают существовать как лишь административные единицы неделимого громадного государственного образования; они прошли стадию восстановления и являются предприятиями[237]237
  Bokros L. Accidental Occidental: Economics and Culture of Transition in Mitteleuropa, the Baltic and the Balkan Area. Budapest; New York: CEU Press, 2013. P. 80–81.


[Закрыть].

Приватизация имела ключевое значение для создания класса собственников, а также установления господства частной собственности, что является одной из предпосылок для создания рыночной экономики западного типа. Однако приватизация и образовавшаяся капиталистическая среда не только не способствовали разделению экономической и политической сфер, но и не обладали в глазах общественности необходимой легитимностью. Во-первых, люди, как правило, воспринимали приватизацию как грабеж, то есть видели в ней схему, при помощи которой номенклатура либо люди с правильными связями завладели государственной собственностью в обмен на ничтожные суммы, скопив таким образом огромные состояния и «при свете дня воруя богатство, принадлежащее всей нации»[238]238
  Ср.: Радыгин А. Реформа собственности в России: на пути из прошлого в будущее. М.: Республика, 1994.


[Закрыть]. Так, в России слово «прихватизация» стало ключевым в соответствующем политическом дискурсе[239]239
  Galuszka P. Red-Handed Russia // Business Week. 1993. № 3300. P. 14–15; Granville J. «Dermokratizatsiya» and «Prikhvatizatsiya».


[Закрыть]. Во-вторых, из-за отсутствия у людей на внутреннем рынке личных сбережений новыми собственниками чаще всего становились иностранцы, у которых был капитал и которые начинали свой бизнес с покупки предприятий или увеличения их капиталов. Как правило, это касалось многонациональных корпораций, особенно в странах Центральной и Восточной Европы. Этот процесс можно легко расценить как «распродажу» страны иностранцам, а приватизаторов – как «слуг международного капитала». Наконец, приватизация и крах коммунистической системы имели серьезные косвенные последствия для посткоммунистических обществ. Для тех, кого непосредственно затронула безработица или кто после смены режима испытывал перед ней страх, сталкиваясь с негативными последствиями растущего социального неравенства, необходимость перераспределения богатства могла возникать снова и снова, поскольку собственность, полученная через «коллективную жертву», досталась в итоге «коммунякам» и «иностранным транснациональным корпорациям». Данные, собранные Тимоти Фраем и его коллегами в 2006 году, подтверждают эту точку зрения. Рассчитав средневзвешенные значения для населения трех исторических регионов, они получили следующие данные: только 18 % в православном регионе и 17 % – в исламском высказали мнение, что структура собственности, созданная в результате приватизации, не требует изменений. Для западно-христианского региона эта цифра также составила лишь 20 %. В противоположность этому, доля тех, кто выступал за повторную национализацию ранее приватизированной собственности и последующем сохранении ее в руках государства, составляла 22 % в западно-христианском регионе, 34 % – в православном и 48 % – в исламском[240]240
  Наши расчеты (с учетом населения стран) на основе: Frye T. Property Rights and Property Wrongs. P. 191; The World Factbook 2006. Washington, DC: Central Intelligence Agency, 2006.


[Закрыть].

Дефицит легитимности отношений собственности в экономиках посткоммунистических стран часто приводил либо к активной легитимации, либо к пассивному принятию людьми третьей политической реорганизации структуры собственности: перераспределения посткоммунистической собственности. Если коммунисты отменили частную собственность, а приватизаторы восстановили ее, верховные патроны однопирамидальных патрональных сетей в посткоммунистическом регионе патронализируют частную собственность либо ту собственность, которая ранее принадлежала другим патрональным сетям («репатронализация»). Наиболее важное отличие патронализации от первых двух типов политической реорганизации заключается в том, что она по большей части направлена на изменение скорее неформальной, чем формальной структуры собственности. Сюда часто входит изменение и формальной собственности, с применением различных хищнических средств [♦ 5.5.3–4] для передачи активов из рук независимых предпринимателей или олигархов-конкурентов лояльным членам семьи или государству, которое находится под неопатримониальным контролем верховного патрона [♦ 2.4.2]. Хищничество является наиболее явным воплощением процесса реорганизации собственности, которое также требует упомянутой выше активной легитимации[241]241
  Mihályi P. Votes, Ideology, and Self-Enrichment: The Campaign of Re-Nationalization After 2010 // Brave New Hungary: Mapping the «System of National Cooperation». Lanham: Lexington Books, 2019. P. 185–210.


[Закрыть]. Однако смысл экономической патронализации заключается в том, чтобы сменить неформального собственника активов или гарантировать, что никакие существенные активы не окажутся в руках конкурирующих патрональных сетей и сохранятся в собственности приемной политической семьи. Помимо формальной передачи собственности, этого можно также добиться через принуждение к лояльности, то есть через подчинение олигархов и главных предпринимателей (захват олигарха [♦ 3.4.1]) и превращение их в лояльных акторов, а не через захват их собственности и передачу ее какому-либо уже лояльному актору. Любой из этих способов позволяет верховному патрону стать фактическим владельцем собственности, поскольку он может распоряжаться трофеем с вершины патрональной иерархии. Активы теперь находятся в патрональной собственности, а не в руках автономных акторов или конкурентов.

Если сосредоточить внимание на формальной передаче собственности, то можно заметить, что посткоммунистическое ее перераспределение значительно отличается от других типов реорганизации собственности в истории. Если мы посмотрим на страны за пределами этого региона, то, например, корпоративные автократические режимы Южной Европы не сменили экономическую элиту. Конечно, экспроприация имущества, принадлежащего евреям, была исключением, однако новый слой собственников не сформировался, а награбленные состояния просто еще больше обогатили существующий христианский средний класс. Экспроприация собственности была нормативной по расовому признаку[242]242
  Beker A., ed. The Plunder of Jewish Property during the Holocaust: Confronting European History. Basingstoke: Palgrave, 2001.


[Закрыть], как было нормативным и распределение собственности, которое осуществлялось среди широкого круга недискриминируемых групп[243]243
  Aly G. Hitler’ s Beneficiaries: Plunder, Racial War, and the Nazi Welfare State. New York: Henry Holt and Company, 2008.


[Закрыть]. Кроме того, в диктатурах советского типа вся (производственная) собственность была экспроприирована у владельцев капитала, поэтому утрату имущества можно считать нормативной по классовому признаку. Сформировавшиеся там элиты носили чисто политический характер. Их материальное вознаграждение, как указывалось ранее, заключалось не в личном обогащении, а в более выгодном положении: высокой оплате труда, улучшенных условиях жизни, возможности получать квартиры или дачи, возможности делать покупки в магазинах, входящих в закрытую для посторонних систему, доступе к дефицитным вещам и множестве других привилегий. Но как бы ни были желанны эти преимущества и привилегии для тех, кому они не были доступны, они не могли привести к накоплению значительных состояний. Однако совсем другая ситуация сложилась при посткоммунистическом перераспределении собственности, где хищничество было не нормативным, а дискреционным и произвольным[244]244
  Madlovics B., Magyar B. Post-Communist Predation.


[Закрыть]. В таких условиях захват видит своей целью не дискриминируемые по нормативному признаку группы, а определенных собственников и их компании, которые затем целенаправленно передаются конкретным лояльным членам приемной семьи. Те, кто получают дискреционное вознаграждение, могут накапливать колоссальные состояния от перераспределенных в их пользу трофеев (а также от законного и незаконного извлечения ренты [♦ 2.4.3] через трофейные компании [♦ 5.5.4]).

Рассматривая как формальную, так и неформальную передачу собственности, можно сказать, что перераспределение посткоммунистического периода отличается от других периодов (1) масштабами и (2) длительностью. Что касается (1) масштабов, то ранее, в рамках нормативных процессов реорганизации собственности трансформировалась вся экономика: либо вся частная собственность – в государственную (коммунистическая национализация), либо вся государственная – в частную (приватизация при смене режима). Напротив, при перераспределении собственности в посткоммунистический период патронализируется, как правило, не вся экономика, а только те сектора, которые политически и экономически целесообразно и возможно патронализировать[245]245
  Детерминанты патронализации рассматриваются в нашей модели хищничества [♦ 5.5.4.1].


[Закрыть]. На основании этого такие ученые, как Михайи, который специализируется на формальной передаче прав собственности в Венгрии, утверждают, что этот процесс похож на уже проводившиеся реорганизации лишь заявленными идеологическими целями, но не своим экономическим значением[246]246
  Mihályi P. Az Orbán-Korszak Mint a Nemzeti Vagyon 6. Újraelosztási Kísérlete [Эпоха Орбана как шестая попытка перераспределения национального богатства] // Műhelytanulmányok. Budapest: MTA Közgazdaság– és Regionális Tudományi Kutatóközpont Közgazdaság-tudományi Intézet, 2018.


[Закрыть]. Однако сравнение обосновано даже без рассмотрения его идеологической вывески (см. ниже). Во-первых, посткоммунистическое перераспределение собственности включает в себя неформальную, а также формальную ее передачу, что означает, что ее масштабы больше, нежели если бы мы рассматривали только формальную реорганизацию собственности в рамках юридических имущественных отношений по западному образцу. Во-вторых, перераспределение посткоммунистической собственности закладывает основы реляционной экономики, что подразумевает новые экономические механизмы для всей экономики [♦ 5.6]. Это сравнимо с тем, как коммунистическая национализация закладывает основы плановой экономики, а приватизация при смене режима – рыночной.