Текст книги "Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2"

3. Патрональные выгоды в форме лояльности патрону и готовности выполнять его неформальные приказы.

Наконец нормативно– и дискреционно-закрытые рынки различаются по характеру извлечения ренты (rent-seeking). Хотя термин «извлечение ренты» стал также обозначать деятельность по сбору ренты, в своем первоначальном экономическом смысле он означал прежде всего попытки участников рынка убедить правительство установить барьеры для входа на рынок для своей выгоды (то есть их усилия, направленные на поиск ренты)[174]174
  Пример выдающейся работы на эту тему см.: Buchanan J., Tollison R., Tullock G., eds. Toward a Theory of the Rent-Seeking Society. College Station: Texas A & M University, 1980.


[Закрыть]. Хотя в конституционном государстве рынки становятся закрытыми из-за применения регуляционного вмешательства и исключения некоторых потенциальных конкурентов, поиск ренты остается открытым и конкурентным, то есть государство не устанавливает барьеры для поиска ренты как такового[175]175
  Холкомб утверждает, что в демократической среде высокие транзакционные издержки (взимаемые не государством) являются в глазах масс барьером для доступа к извлечению ренты, и именно поэтому элита практически всегда получает ренту за счет масс. См.: Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 111–115.


[Закрыть]. Любой может лоббировать снизу вверх предпочтительные для него требования, а у правительства нет заранее составленного списка победителей (и проигравших), которым предоставляются привилегии сверху вниз, независимо от их лоббистских усилий[176]176
  Пример метаанализа борьбы за извлечение ренты см.: Long N. V. The Theory of Contests: A Unified Model and Review of the Literature // Companion to the Political Economy of Rent Seeking. Northampton, MA: Edward Elgar Pub, 2015. P. 19–52.


[Закрыть]. Однако это приводит к явлению, которое в литературе об извлечении ренты обозначается как рассеивание ренты (rent dissipation)[177]177
  Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 102–115.


[Закрыть]. Чтобы получить ренту, группы интересов тратят ресурсы на лоббирование, и эта деятельность сокращает их приобретения. Иначе говоря, они не просто извлекают ренту, но должны заплатить за это сумму, которая на конкурентном рынке, где несколько групп интересов ведут борьбу за определенные возможности, может даже равняться размеру самой ренты[178]178
  Основная литература об извлечении ренты утверждает, что группы интересов готовы тратить суммы, достигающие величины самой ренты (то есть они могут получить только обычную прибыль, как в условиях совершенной конкуренции). Опираясь на поведенческую экономику, Холкомб утверждает, что для этого требуется рискованное поведение, а оно маловероятно, поэтому наиболее вероятным здесь является небольшое рассеивание ренты. См.: Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 107–110.


[Закрыть]. Другими словами, прибыль, которую получатели ренты извлекают из своего предоставляемого государством положения, должна также учитывать стоимость приобретения этого положения. Таким образом, объем их ренты в результате конкуренции снижается, и происходит ее рассеивание.

Очевидный способ сократить рассеивание ренты – это создать барьеры для доступа к извлечению ренты, то есть сделать так, чтобы рынок извлечения ренты стал закрытым и неконкурентным. Как отмечает Холкомб, «[извлечение ренты], осуществляемое теми, кто ее создает, должно ограничивать конкуренцию за эту ренту, так что не вся рента подвергается рассеиванию. ‹…› Создание такого барьера для доступа укладывается в логику автократий, потому что автократу это выгодно» (выделено нами. – Б. М., Б. М.)[179]179
  Ibid. P. 112.


[Закрыть]. Насчет того, что представляет собой этот барьер, Холкомб полагает, что он может быть установлен «путем ограничения доступа к ренте только для близких соратников автократа ‹…› или для тех, кто предлагает выплатить автократу определенную сумму в обмен на возможность извлекать ренту»[180]180
  Ibid. P. 107.


[Закрыть]. Таким образом, последний вариант подпадает под определение таких моделей коррупции, как протекция для корешей или захват государства снизу вверх, тогда как первый вариант можно наблюдать, когда автократ может по своему усмотрению распоряжаться всеми ветвями власти и закрывать рынки (то есть в криминальном государстве).

Таблица 5.7: Сравнение нормативно– и дискреционно-закрытых рынков

В качестве итога изложенному в Таблице 5.7 приведены основные характеристики нормативно– и дискреционно-закрытых рынков. Наша терминология похожа на терминологию Норта и его соавторов, поскольку предлагаемое ими сравнение порядков открытого и ограниченного доступа («естественных государств») применимо также к режимам с нормативно– и дискреционно-закрытыми рынками [♦ 2.4.6]. В отношении получения ренты в либеральных демократиях мы, несомненно, менее оптимистичны, чем авторы, но мы согласны с их утверждением о том, что «создание ренты, которое приносит выгоду только узкой группе интересов, ‹…› гораздо менее вероятно в обществе открытого доступа, чем в естественном государстве. Напротив, создание ренты, которое приносит выгоды большой, охватывающей широкие слои населения группе ‹…› произойдет с гораздо большей вероятностью в обществе открытого доступа, чем в естественном государстве»[181]181
  Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. С. 73.


[Закрыть].

Ренту получают, как правило, те, кто в ней заинтересован. Иначе говоря, здесь уместно вспомнить основную предпосылку реляционной экономики, а именно, что политические решения вытекают из реляций, то есть акторы, которые могут извлечь выгоду (или понести убытки) из каких-либо норм и требований, заинтересованы действовать соответственно и с учетом этого пытаются влиять на деятельность государства.

В либеральных демократиях этим занимаются, как правило, группы интересов, основной функцией которых является представление интересов законным и прозрачным способом [♦ 4.3.2.3]. Теоретически, образовывать группы интересов в либеральных демократиях могут общинные акторы (такие как граждане или церкви), политические акторы (такие как мэры или губернаторы) и экономические акторы (такие как работодатели или работники)[182]182
  Berry J. M., Wilcox C. The Interest Group Society. London: Routledge, 2018.


[Закрыть]. На практике же наиболее активными в этом плане являются экономические акторы и большой бизнес, которые оказывают влияние на сферу политического действия. Это объясняется тем, что, помимо транзакционных издержек на получение доступа к извлечению ренты, о которых речь шла выше, простым людям не так очевидно, как изменение нормативно-правовой базы скажется на их повседневной жизни, учитывая, что напрямую такие изменения влияют именно на отрасли промышленности, тогда как люди ощущают на себе их последствия лишь опосредованно. По мнению Холкомба, «нормативные требования часто облегчают формирование групп, поскольку благодаря им занятые в регулируемой отрасли люди могут увидеть, что у них есть общие интересы в том, чтобы избежать затрат и извлечь выгоды, которые возникают в связи с этими требованиями»[183]183
  Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 83.


[Закрыть].

Исходя из сказанного, теперь мы сфокусируемся на состоящих из главных предпринимателей экономических группах интересов, которые иначе называются бизнес-группами. Характерные черты этих групп можно вывести из их определений, а также из исследования Холкомба. Во-первых, в бизнес-группы входят предприниматели из одной отрасли. Другими словами, бизнес-группы однородны с точки зрения сферы деятельности своих членов, то есть связаны с определенным сектором экономики. Кроме того, члены группы и сам сектор по определению находятся в отделенной сфере социального действия, а именно в экономической сфере, которая формально / юридически связана с политической сферой через лоббистов.

Во-вторых, следует повторить то, что уже говорилось при анализе нормативно-закрытых рынков: что нормативное вмешательство, а также выгоды и убытки членов группы нормативны. Этот момент принципиально важно учитывать не только для того, чтобы различать получателей ренты на нормативно– и дискреционно-закрытых рынках, но еще и потому, что неисключаемость выгод можно в полной мере понять только в этом контексте. С этой точки зрения неисключаемость означает, что представитель какой-либо отрасли, который может даже не входить в бизнес-группу (либо быть ее членом, но не вести активную деятельность), все еще получает выгоды от успешного лоббирования, если к его фирме предъявляются те же требования, что и к фирмам более активных членов. Таким образом, следствием неисключаемости может быть «безбилетный проезд», что часто трактуется как препятствие для формирования групп интересов[184]184
  Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 81–83.


[Закрыть]. Тем не менее, как правило, это не такая значительная проблема для бизнес-групп, где персональное участие предпринимателей имеет больший вес в борьбе за покровительство государства[185]185
  Пример метаанализа теорий влияния групп интересов в условиях либеральных демократий см.: Gilens M., Page B. Testing Theories of American Politics.


[Закрыть].

Нормативность требований и выгод в либеральных демократиях хорошо отражена в знаменитой статье Джорджа Стиглера, где описаны четыре способа использования власти конституционного государства в пользу групп интересов[186]186
  Stigler G. The Theory of Economic Regulation.


[Закрыть]. Стиглер полагает, что (1) прямые денежные переводы, (2) регулирование деятельности новых конкурентов, (3) регулирование деятельности поставщиков товаров-заменителей и (4) контроль над ценами – это способы, при помощи которых государство может помочь участникам рынка в получении более высоких прибылей. Все они кроме первого представляют собой нормативное вмешательство, благодаря которому каждый, кто производит определенный продукт или принадлежит к какому-либо экономическому сектору, получает выгоды. Единственное, что можно дискреционно предоставлять конкретным лицам и компаниям, это первый способ – прямые денежные переводы. Тем не менее Стиглер отмечает, что «отрасль, достаточно влиятельная, чтобы получать преференции от государства, как правило, не использует свое влияние для получения денег», поскольку «если список бенефициаров не может быть ограничен приемлемыми средствами, то сколько бы субсидий ни получала отрасль, они все распределяются среди растущего числа конкурентов»[187]187
  Ibid. P. 5.


[Закрыть]. За тем исключением, что Стиглер рассматривает «отрасли экономики», а не «человека» или «компанию», его наблюдения описывают либеральную демократию идеального типа, где эффективные формальные законы и конкуренция между различными фракциями не позволяют конституционному государству предоставлять привилегии отдельным конкретным лицам[188]188
  Holcombe R. Political Capitalism, 2018. P. 112.


[Закрыть].

Последней характерной чертой бизнес-групп идеального типа является то, что они представляют собой горизонтальные альянсы независимых акторов. Иначе говоря, несмотря на то, что в некоторых процедурах лоббирования одни члены группы оказываются более влиятельны, чем другие, в группе никто не занимает подчиненное положение. Кроме того, в отличие от некоторых других групп интересов, таких как созданные и/или поддерживаемые государством ассоциации («палаты»), членство в бизнес-группах носит не обязательный характер. Будучи частью какой-либо отрасли, главные предприниматели имеют возможность бесплатного войти в нее (и бесплатно ее покинуть).

В патрональных режимах характеристики получателей ренты существенно отличаются. Они вытекают из отсутствия разделения сфер социального действия в целом и того, что в качестве основных экономических акторов вместо предпринимателей здесь выступают олигархи [♦ 3.4.1]. Теоретически вероятность того, что независимые олигархи образуют горизонтальный альянс и сформируют «группу интересов», которая будет отличаться от групп интересов в рыночных экономиках только средствами давления на правительство (поскольку они будут использовать неформальные, а также формальные средства), не исключена. Однако (1) это возможно только в переходных режимах, таких как олигархическая анархия или патрональная демократия, где ни один политический актор не обладает неограниченной властью (и где олигархи могут быть независимы [♦ 3.4.1.3]), и (2) даже при таких обстоятельствах более вероятно, что олигархи встроятся в конкурирующие патрональные сети и будут бороться между собой, чем организуют независимую «группу интересов»[189]189
  Markus S. The Atlas That Has Not Shrugged. P. 106.


[Закрыть].

Бизнес-группы, основной единицей которых является предприниматель, имеет смысл сравнить с неформальными патрональными сетями, основной единицей которых является олигарх (Таблица 5.8). В отличие от бизнес-групп, патрональные сети состоят из олигархов, принадлежащих к разным отраслям. Другими словами, с точки зрения деятельности своих членов, патрональные сети неоднородны, из чего следует, что они не привязаны к определенной отрасли. Можно сказать, что неформальные патрональные сети «всеядны» в том смысле, что они, как правило, не ограничены каким-либо одним сектором экономики и владеют крупными портфелями во всех секторах, из которых они смогли извлечь ренту[190]190
  Hale H. Patronal Politics. P. 98–110.


[Закрыть]. Кроме того, патрональные сети состоят из акторов, принадлежащих к смешанным сферам социального действия, то есть полигархам, а также олигархам (и подставным лицам), которые пользуются посредническими услугами различного рода брокеров-коррупционеров, реализующих сговор, основанный на общих интересах.

Во-вторых, здесь стоит повторить то, о чем уже говорилось при рассмотрении дискреционно-закрытых рынков: регуляционное вмешательство, а также выгоды и убытки членов группы являются дискреционными. Что касается первого, то требования направлены не на определенный сектор или отрасль, а на конкретные личности, и только те, кто признает власть верховного патрона, могут стать частью уже существующей сети. Совсем иначе обстоят дела в бизнес-группах, где выход на рынок в целом и бизнес-группа, а также процесс лоббирования в частности, нормативны и, как правило, могут осуществляться всеми, у кого есть соответствующие материальные средства. Кроме того, тогда как выгоды и убытки групп интересов не подлежат исключению, для членов патрональной сети они могут быть исключены. Это означает, что верховный патрон, который принимает окончательное решение обо всех предоставляемых привилегиях и налагаемых наказаниях, может благоволить одним олигархам, при этом не отдавая предпочтения другим, в результате дискреционного регуляционного вмешательства, а также широкой амплитуды произвола, связанной с верховным патроном.

Таблица 5.8: Основные характеристики бизнес-групп и патрональных сетей

Подводя итог, можно сказать, что в отличие от горизонтальных отношений групп интересов, патрональные сети идеального типа олицетворяют вертикальную природу патронально-клиентарных отношений между зависимыми акторами. Таким образом, в либеральных демократиях, где сферы социального действия отделены друг от друга, бизнес-группы – это объединения членов экономической элиты, тогда как члены политической элиты организуются в группы другого типа: партии [♦ 3.3.7–9]. Напротив, в патрональных автократиях, где сферы социального действия смешаны, политические и экономические элиты сливаются, и формируется неформальная патрональная сеть, или, иначе, приемная политическая семья. Поэтому если в либеральных демократиях лоббирование очевидным образом отличается от коррупции, то в патрональных автократиях они сливаются в одно целое[191]191
  Ср.: Laki M. A Trafikpiac Folytatódó Átalakítása 2014 És 2017 Között [Продолжающаяся реструктуризация рынка табачной продукции в 2014–2017 годах] // Külgazdaság. 2017. Vol. 61. № 7–8. P. 46–73.


[Закрыть].

Теперь, когда мы рассмотрели понятие ренты, создаваемой государством, и извлечения ренты, мы можем перейти к концепту, представленному в Главе 2, а именно рентоориентированному государству. Используя термины из предыдущей части, можно сказать, что рентоориентированное государство – это государство, которому свойственно поведение получателя ренты, то есть оно закрывает рынки для собственной выгоды[192]192
  Conybeare J. A. C. The Rent-Seeking State and Revenue Diversification // World Politics. 1982. Vol. 35. № 1. P. 25–42.


[Закрыть]. Государство является локализованным монополистом целого ряда (государственных) услуг и собирает налоги, чтобы их финансировать. Если при этом размер налога превышает сумму, равную стоимости этих услуг на открытом рынке, то это означает, что государство использует чрезмерное налогообложение и собирает ренту [♦ 2.4.4]. Расходование этих дополнительных ресурсов в целях личного обогащения, оказание протекции корешам или непотизм – то, за что общество никогда не стало бы платить, – называется фаворитизмом. Наиболее распространенные примеры включают в себя расширение государственной бюрократии / компаний и раздача должностей с высокими зарплатами друзьям или однопартийцам; расходование налоговых средств на дополнительные льготы для политиков; или предоставление финансовой помощи конкретным фирмам[193]193
  О партийном фаворитизме см.: Kopecký P., Spirova M. «Jobs for the Boys»? Patterns of Party Patronage in Post-Communist Europe.


[Закрыть]. Эти перечисленные выгоды, которым свойственна дискреционность, а также чрезмерное налогообложение не всегда идут вразрез с законом. Часто они возникают вместе с расширением государственного сектора и увеличением количества государственных должностей, которые можно раздавать членам партии (например, позиции на государственных и контролируемых государством предприятиях)[194]194
  Kozarzewski P., Bałtowski M. Return of State-Owned Enterprises in Poland.


[Закрыть].

Необходимо отметить, что рентоориентированное государство не следует путать с «государством-рантье». Этот термин используется в литературе для обозначения ситуации, при которой государство получает значительную часть своих доходов от добычи нефти или аналогичных прибыльных ресурсов, «находящихся в свободном доступе»[195]195
  Schlumberger O. Rents, Reform, and Authoritarianism in the Middle East // Internationale Politik Und Gesellschaft. 2006. № 2. P. 43–57.


[Закрыть]. В этом заключается важнейшее отличие нашего определения от принятого в литературе: в традиционном понимании использование природных ресурсов, таких как нефть или природный газ, считается «пожинанием плодов без посева», а следовательно, – сбором чистой ренты[196]196
  Pikulik A. Belarus, Russia, and Ukraine as Post-Soviet Rent-Seeking Regimes // Stubborn Structures. P. 489–505.


[Закрыть]. По нашему мнению, эксплуатация природных ресурсов не является сбором ренты как таковым, поскольку размер ренты равняется разнице между прибылью на существующем и открытом рынках. Тем не менее «государство-рантье», понимаемое в общепринятом смысле, может быть также рентоориентированным в наших терминах. Об этом свидетельствует исследование Клиффорда Гэдди и Барри Икеса, посвященное анализу ренты, извлекаемой из природных ресурсов России в том смысле, как мы ее понимаем[197]197
  Или, скорее, ее более формализованная версия. См.: Gaddy C., Ickes B. Russia’ s Dependence on Resources. P. 311–312.


[Закрыть]. По их мнению, энергетическую ренту России генерируют пять составляющих: заявленные расходы, превышающие стоимость расходов на открытом рынке, который авторы называют «естественной стоимостью» производства; ценовые субсидии; формальные налоги; неформальные налоги, которые мы называем платой за крышу [♦ 5.3.3.1], выплачиваемые в виде контрактов по завышенным ценам; и прибыль предприятия за вычетом налогов. Авторы отмечают, что эти выгоды распределяются между несколькими акторами, включая Путина и региональных патронов, а также поступают в государственный бюджет и к формальным владельцам энергетических компаний, которые скрывают часть прибыли, чтобы использовать ее в личных целях и не допустить ее изъятия приемной политической семьей[198]198
  Ibid. 317–324.


[Закрыть].

В то же время ренту порождает закрытый характер международных энергетических рынков, которые в каждой стране функционируют в рамках множества правил и соглашений. Следовательно, государства, обладающие ресурсами, могут извлекать ренту и в нашем понимании (хотя и не в том объеме, как если бы мы считали рентой всю их прибыль). Можно даже утверждать, что международный энергетический рынок является дискреционно-закрытым, поскольку, помимо соблюдения нормативных положений, выход одной страны на энергетический рынок другой зависит также от политической обстановки и господствующей геополитики энергетического рынка [♦ 5.3.4.4][199]199
  Stulberg A. N. Out of Gas?: Russia, Ukraine, Europe, and the Changing Geopolitics of Natural Gas // Problems of Post-Communism. 2015. Vol. 62. № 2. P. 112–130; Deák A. Captured by Power: The Expansion of the Paks Nuclear Power Plant.


[Закрыть]. В некоторых случаях даже страны, осуществляющие лишь транзит энергоносителей, могут стать рентоориентированными. Как отмечает Алексей Пикулик, географическое положение Беларуси и Украины «позволило обеим странам оказывать значительное давление на Россию и извлекать крупную ренту», что они рассматривали как «довольно обдуманную стратегию. ‹…› Об этом можно судить по предложению, внесенному в 1993 году на саммите в Массандре, согласно которому России предлагалось списать Украине ее долги за газ в обмен на аренду севастопольского порта и продажу России Черноморского флота. Другим примером является покупка согласия Беларуси на участие в интеграционных проектах с Россией, предполагающих щедрые дотации в энергетические проекты (Союзное государство России и Беларуси, Таможенный союз и т. д.)[200]200
  Pikulik A. Belarus, Russia, and Ukraine as Post-Soviet Rent-Seeking Regimes. P. 497.


[Закрыть]».

В Таблице 5.9 показаны возможные комбинации рентоориентированного государства с другими типами государств, которые мы рассматривали в этой главе (коррумпированное / плененное / криминальное). Исходя из определений каждого из этих типов можно сделать вывод, что идеальный тип «государства», а также коррумпированное государство может быть рентоориентированным. В свою очередь, коррумпированное и плененное государства могут незаконно создавать либо извлекать ренту, что делает их потенциально клептократическими государствами. Наконец, плененное или криминальное государства достигают уровня государства хищнического типа [♦ 2.4.3, 5.5.4–5].

Таблица 5.9: Точки пересечения между уровнями толкования государственной деятельности с точки зрения присвоения собственности и законности

Бюджетное вмешательство означает осуществляемую государством принудительную реорганизацию благосостояния – денежной и неденежной собственности. В отличие от регуляционного вмешательства, которое не допускает проведения определенных видов рыночных сделок за один прием, бюджетное вмешательство представляет собой скорее ряд действий, сочетающих в себе принудительное государственное вмешательство и непринудительные бюджетные расходы[201]201
  Acocella N. The Foundations of Economic Policy. P. 247–275.


[Закрыть]. Среди принудительных действий наиболее важным источником дохода любого государства является налогообложение.

♦ Налог – это один из видов государственного вмешательства, обязывающий частного актора – налогоплательщика – передавать государству часть личного состояния в рамках законного функционирования экономической системы этого государства (на систематической основе).

Налоги можно классифицировать по нескольким критериям[202]202
  Наиболее распространенную в литературе типологию см.: Gruber J. Public Finance and Public Policy. New York: Worth Publishers, 2009. P. 524–527.


[Закрыть]. Однако поскольку мы собираемся рассматривать бюджетное вмешательство с точки зрения нормативности и дискреционности, то критерий, который будет интересовать нас больше всего, это субъект налогообложения, то есть владелец активов, подлежащих налогообложению. По этому критерию мы выделяем три типа налогов:

• общий налог, который платит широкая общественность, то есть акторы из множества секторов экономической и общинной сфер (подоходный налог, налог на добавленную стоимость и т. д.);

• секторальный налог, который платят экономические акторы из одного сектора экономики (налог на банковские и телекоммуникационные услуги, налог на фастфуд и т. д.);

• дискреционный налог, который в рамках промышленного сектора платит (a) один экономический актор или (b) небольшая группа акторов (компания, НПО и т. д.).

В своей юридической кодификации все три вида налогов используют нормативные критерии для определения того, кто им облагается. Но эти три типа различаются также и по тому, кого они затрагивают, то есть кто в действительности платит налог в рассматриваемой экономике. Налог называется секторальным, если речь идет об индустрии, где действует множество экономических акторов, которые должны платить его в массовом порядке. Что касается дискреционного налога, то нормативные критерии для него задаются и изготавливаются по индивидуальному заказу таким образом, что только один актор или небольшая группа акторов вынуждены его платить (или их налоговое бремя как минимум непропорционально более тяжелое, чем у кого-либо еще в том же секторе экономики) [♦ 4.3.4.2].

После того как частные акторы уплатили налоги, государство расходует эти поступления[203]203
  Acocella N. The Foundations of Economic Policy. P. 329–349. Естественно, государство может накапливать средства, которые все равно будут израсходованы когда-либо в будущем.


[Закрыть]. Статьи государственных расходов можно разделить на две обширные группы: денежные трансферы и государственные услуги.

♦ Денежный трансфер – это вид государственных расходов, при котором государство напрямую передает налоговые средства определенным людям (группам) либо в форме наличных денег, которые получатель может потратить любым образом по своему усмотрению, либо в форме какого-либо ваучера, который можно потратить только на определенные товары или услуги.

♦ Государственные услуги – это вид государственных расходов, при котором государство опосредованно передает налоговые средства определенным людям (группам людей) в форме товаров или услуг для населения, на производство которых оно тратит деньги.

Хотя ни один из двух видов государственных расходов не подразумевает принуждения как такового, они входят в принудительное распределение и, следовательно, считаются частью государственного вмешательства.

В конституционном государстве бюджетное вмешательство является нормативным, как с точки зрения налогообложения, так и с точки зрения расходов. Так, в либеральных демократиях даже бизнес-группы, как правило, стремятся приобрести выгодное регуляционное, а не бюджетное вмешательство, поскольку последнее часто бывает недифференцированным и ориентировано в основном на население в целом, а не на определенные экономические отрасли[204]204
  Holcombe R., Boudreaux C. Regulation and Corruption // Public Choice. 2015. Vol. 164. № 1. P. 75–85.


[Закрыть]. Кроме того, даже при взимании секторальных налогов полученные налоговые поступления часто имеют целевую направленность, то есть предназначаются на конкретные цели в рамках того сектора, из которого они были получены. Следовательно, такое распределение не слишком подходит для групп интересов, которые желают направить налоговые средства из другого сектора экономики в свой[205]205
  Wyrick T. L., Arnold R. Earmarking as a Deterrent to Rent-Seeking // Public Choice. 1989. Vol. 60. № 3. P. 283–291; Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. С. 192–195.


[Закрыть].

В коррумпированном государстве бюджетное вмешательство остается нормативным, но его реализация становится дискреционной, преимущественно за счет подкупа налоговых инспекторов и связанных с ними контролирующих органов государства. Поскольку налоги являются основным источником дохода государства, крайне важно, чтобы оно могло бороться с подобными тенденциями, хотя зачастую оно не способно это делать. Такая ситуация сложилась в России при Борисе Ельцине, когда государство было слишком слабым, а также частично плененным, поэтому центральные власти не могли должным образом обеспечивать соблюдение налогового законодательства. И только в путинскую эпоху были приняты меры по повышению эффективности сбора налогов (см. Текстовую вставку 5.7). Однако помимо защиты от налоговых проверок путем отключения механизмов контроля на более высоких уровнях, коррумпированные акторы в плененном государстве тоже могут предоставлять дискреционное бюджетное вмешательство, в том числе выдавать средства из региональных бюджетов определенным корешам или клиентам и пытаться изменить налоговые правила на уровне режима в рамках общего законодательства. Легче всего дискреционное бюджетное вмешательство реализуется в криминальном государстве, где верховный патрон контролирует все ветви власти, может взимать налоги, распоряжается бюджетом и принимает решения о расходах государства.

Текстовая вставка 5.7: Налоговые реформы в России при Путине

Попытки России получать доходы через [налогообложение] поначалу не были успешны. По мере того как в конце 1990-х годов государство все глубже погружалось в пропасть финансового кризиса, администрация Ельцина предъявила угрозу принуждения крупнейшим налоговым должникам на прибыль предприятий, но не смогла вселить в них достаточный страх, чтобы снижение доходов прекратилось. Однако после финансового кризиса 1998 года ‹…› бывший руководитель налоговой полиции, который утверждал, что «люди должны научиться бояться», возглавил правительство. ‹…› Политическое решение держать принуждение на длинном поводке было очевидным в [следующих] сферах налогообложения: [во-первых], чтобы увеличить объем собираемых налогов, особенно с крупных корпораций, ранее находившихся под защитой политических патронов, система налоговых органов подверглась внутренней реструктуризации. ‹…› Во-вторых, полиция играла более заметную роль в извлечении доходов. ‹…› В-третьих, тонкая грань юридической формальности, разделяющая уклонение от налогов и уход от налогообложения в рамках закона, была стерта полицией и прокуратурой, которые постановили, что любые нарушения налогового законодательства ‹…› должны приводить к одинаковым наказаниям. ‹…› Во время первого путинского срока Россия снова заявила о своих финансовых интересах в рамках переходной экономики и, начав использовать государственное принуждение, возвратилась к извлечению доходов[206]206
  Easter G. Revenue Imperatives: State over Market in Postcommunist Russia // The Political Economy of Russia. Lanham: Rowman & Littlefield Publishers, 2012. P. 57–61.


[Закрыть].