Электронная библиотека » Макс Пембертон » » онлайн чтение - страница 16


  • Текст добавлен: 13 апреля 2020, 11:00


Автор книги: Макс Пембертон


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Она прочитала жизненные показатели. Пульс очень частый, давление опасно низкое. Пульсовой оксиметр, измеряющий количество кислорода в крови, показывает 75 %, когда в норме должно быть около ста.

– Тебе лучше поторопиться, – закончила она.

Я бросаюсь в отделение и тут же натыкаюсь на него. Он сидит на кровати, дышит очень часто и выглядит напуганным. Вены на шее вздулись. Пациенты в других боксах спят; прикроватная лампа освещает его лицо, бледное и мокрое от пота. Что же такое с ним происходит? Пытаюсь сохранять спокойствие. Начнем сначала. Сестра пересказывает мне историю болезни Крейга, надевая ему кислородную маску, и я осматриваю его.

Он оказался в больнице из-за болезни Крона. Ему сделали кое-какие обследования, и сейчас у него в желудке находится зонд. Может ли это провоцировать симптомы? Мне на память немедленно приходит миссис Лэмприл и моя Большая Ошибка, и я требую от себя не забыть об общей клинической картине, как случилось в тот раз. Нельзя позволить сбить себя с толку. Я выслушиваю грудную клетку. Справа отчетливо слышно, как воздух попадает в легкое и выходит из него. Слева, однако, полная тишина. Постучав по левой стороне груди, я улавливаю не глухой звук, а резонирующий, словно из пустой почки. Гортань смещена вправо. Я застываю на месте, в полном ужасе от осознания того, что происходит передо мной. У парня напряженный пневмоторакс, и он умрет в течение нескольких минут, если я ничего не предприму. Его левое легкое сжалось, и возникло отверстие между ним и стенкой грудины. С каждым вздохом воздух попадает в это отверстие, но выйти оттуда не может, поэтому грудная клетка расширяется, сжимая легкое все сильней. По мере роста давления сжимается и сердце; вот-вот оно перестанет биться. И тогда Крейг умрет.

Нет времени делать рентген, чтобы подтвердить диагноз: он скончается еще до того, как я заполню бланк. Надо принимать неотложные меры, и это придется делать мне. Я раньше никогда не видел напряженный пневмоторакс, не говоря уже о том, чтобы его лечить. Вспоминаю учебный курс, отчаянно пытаясь сообразить, что должен предпринять, руки трясутся. Я поворачиваюсь к медсестре: прошу вызвать по пейджеру Барни, объяснить, что случилось, и позвать его на помощь. Но ждать его появления я не могу. Бегу в процедурную, хватаю канюлю и пару перчаток.

– Буду делать декомпрессию иглой, – говорю медсестре.

Распечатываю канюлю и объясняю Крейгу, что сейчас будет:

– Мне надо ввести эту иглу вам в грудную клетку, чтобы выпустить воздух, который давит на легкое и сердце.

Он молча смотрит на меня, борясь за каждый вздох.

– Второе ребро, среднеключичная линия, – говорю я себе, отсчитывая ребра у него на груди.

Изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Отыскиваю место, куда надо вводить иглу, но замираю в нерешительности. Если я ошибаюсь, игла проткнет ему легкое. Начинаю сомневаться в своих силах. Игла зависает в воздухе. Но если я ничего не сделаю и если диагноз действительно верен, он сейчас умрет у меня на руках. Делаю глубокий вдох и втыкаю иглу. Раздается негромкий свист: из отверстия иглы выходит воздух – тот самый, который сдавливал легкое, и это означает, что я был прав, у пациента напряженный пневмоторакс. Я испускаю глубокий вздох облегчения.

Практически тут же дыхание Крейга становится легче. Краска возвращается на лицо, на приборе возле кровати я вижу, как улучшаются показатели насыщения крови кислородом. Однако это лишь временное облегчение. Теперь надо поставить дренаж. Сестра сообщает, что Барни уже в пути, но должен сначала принять срочного пациента в скорой помощи. Мне надо начинать ставить дренаж самому, хотя раньше на живом человеке я этого никогда не делал.

Оставляю сестру с Крейгом и снова бегу в процедурную за всем необходимым. Вернувшись, накрываю ему грудь стерильной простыней и оставляю небольшое окошко кожи. Стерилизую ее бетадином и натягиваю новые перчатки. Ввожу местный анестетик и делаю небольшой разрез над шестым ребром. Сестра передает мне щипцы; я раздвигаю края разреза, получив дыру между мышцами ребер. В нее я ввожу трубку; конец которой опускаю в бутылку с водой, стоящую на полу. Такая система обеспечивает вывод воздуха, препятствуя его попаданию обратно в легкое.

Я уже заканчиваю, когда появляется Барни.

– Отличная работа, Макс, – хвалит меня он, видя, что я справился сам.

Поднимаю на него глаза и улыбаюсь.

– Похоже, у тебя тут все под контролем, – добавляет он, помогая мне закончить.

Показатели Крейга возвращаются к норме, и медсестра подходит ко мне.

– Молодец, Макс, – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю ей, выходя из палаты. Иду по коридору и чувствую, как рот невольно расползается в широкой улыбке.


Четверг, 15 июля

– А это обязательно? – спрашивает мисс Голдсуорси. Тон у нее просящий.

– Обязательно, извините. Но я управлюсь в мгновение ока, – отвечаю ей.

Начав работать врачом, я довольно быстро стал равнодушен к рутинным мелким унижениям, которым приходится периодически подвергать пациентов. Для меня больше нет ничего святого. С учетом количества больных, проходящих через мои руки, в человеческом теле не осталось ни одного укромного уголка, который я бы не обследовал, ни одной функции, которую бы не проверял, ни одной интимной зоны, в которую бы не забирался. Что бы сейчас ни пришло вам на ум – я там побывал. Если вдруг вы читаете это за завтраком, прошу прощения.

Впервые когда мне предстояло обследовать пациенту задний проход, я был в полном ужасе. Руки тряслись, а на лбу выступали капли пота, пока я объяснял мужчине, сидящему в боксе в отделении скорой помощи, что сейчас буду делать. Такой осмотр сокращенно называется PR – не правда ли, наводит на мысли об абсолютно роскошных вечеринках с шампанским и канапе, но на самом деле на латыни аббревиатура расшифровывается как per rectum, а переводится приблизительно как «через задницу». Поскольку нам приходится обсуждать результаты обследований в отделении при пациентах, я понимаю склонность докторов к использованию акронимов и мертвых языков, на мой взгляд, полностью оправданную.

– О, не беспокойтесь, – ответил на это пациент, – надо так надо, я понимаю.

Я нервно улыбнулся, мучительно стараясь натянуть резиновые перчатки на свои дрожащие пальцы. Человек, который их изобрел, явно не думал об интернах, приступающих к своему первому ректальному осмотру. Чем сильнее ты волнуешься, тем труднее их надеть, а чем дольше ты их натягиваешь, тем глупее выглядишь перед пациентом, и от этого начинаешь волноваться еще сильнее. В результате приходится действовать теми пальцами, которые ты кое-как запихал в латекс, неважно, попали они на свое место или нет.

Возникла короткая пауза; пациент обвел глазами бокс. Когда я уже готов был приступать, он тихонько кашлянул и, оглянувшись через плечо, спросил меня:

– А разве не нужна смазка?

Он вроде хотел помочь, но, судя по взгляду, на всякий случай прикидывал, как быстро сможет натянуть штаны обратно и сбежать в коридор.

В результате для меня эта процедура оказалась куда более унизительной, чем для него.

Теперь, спустя почти год, я настолько привык делать с людьми всякие неприглядные вещи, что провожу ректальные осмотры и глазом не моргнув. Пациентам нравится думать, что их случай особый, что они уникальны. Тот факт, что за утро это может быть у меня уже десятый сердечный приступ, мало их утешит. Однако когда они понимают, что ты выполнил подобных осмотров больше, чем стоит на пляже лежаков в солнечный день, то заметно расслабляются: тут им нравится, что они не такие особенные. Тем, кого ждет неприятная процедура, наверняка не помешает знать, что врач в процессе обычно думает о более важных вещах, например, куда задевал ключи от машины и что осталось в холодильнике на ужин. Конечно, есть время и есть место, когда пациентов следует рассматривать как личностей, но бывают моменты, когда лучше их воспринимать просто как очередной объект для обследования, которое необходимо провести. Это не только позволяет врачу сохранить здравый рассудок, но и для пациента делает ситуацию более сносной.

Изгнав из головы иллюстрации из «Всех созданий, больших и малых», которые могли прийти ей на ум, я обследую миссис Голдсуорси.

– Ну вот и все. Ничего страшного, правда? – спрашиваю ее, оправляя простыни на кровати.

– Пожалуй, да. Думаю, если кому и было неприятно, так это вам, – хихикает она.

Когда я выхожу из бокса, она меня окликает:

– Не забудьте ключи от машины!

Оборачиваюсь и вижу, что они лежат на ее тумбочке.

– Ах вот они где! – восклицаю я. – А я-то гадал, куда они подевались.


Суббота, 17 июля

Еду домой навестить маму. Двери, однако, мне открывает сестра.

– О, привет, Элен, ты тоже идешь с нами на ланч? – спрашиваю, заходя в дом.

– Да, мы решили прийти повидаться с тобой, – отвечает она.

– Мы?

– Да, мы с Тоби. Он приехал побыть со мной в выходные. Потом пойдем с ним на шоппинг, и он купит мне платье, которое я заприметила в городе. Правда, пока он об этом не знает, так что ничего ему не говори, понял?

Тоби появляется из гостиной и пожимает мне руку. Мы обмениваемся парой замечаний о работе, прежде чем мама призывает его обратно.

– Уверена, у меня астма. А может, это сенная лихорадка? Как отличить одно от другого? – спрашивает она, пару раз кашлянув, чтобы было понятнее.

– Он дерматолог, – встреваю я, – дай ему передышку.

В глубине души, однако, я даже рад, что появился кто-то, на кого можно переложить груз нашей фамильной ипохондрии.

Тоби держится молодцом, явно пытаясь произвести хорошее впечатление.

– О, все в порядке, – широко улыбается он маме, – я не против.

– В таком случае, – объявляю я, закатывая рукав и демонстрируя пятно на запястье, – погляди-ка, это контактный дерматит?


Пятница, 23 июля

Льюис на следующей неделе уходит в отпуск, и это его последний день на работе. Мы прощаемся в дежурке.

– Как только мы с Марком закончим ремонт в гостиной, закатим грандиозную вечеринку. Вы с Руби обязательно должны прийти, договорились? – спрашивает он.

Я киваю.

– Конечно, мы придем. Наверное, это будет первый раз, когда мы увидимся с доктором Палаши не с целью упросить его сделать снимок вне очереди.

Я гляжу на Льюиса со стетоскопом, свисающим с шеи, и понимаю, насколько все мы выросли профессионально с начала работы. Руби, Суприя и я обнимаем его на прощание и провожаем до дверей, где дожидается в машине доктор Палаши.

– Большое спасибо за помощь весь этот год, – говорю я ему.

– Отдохните как следует! – кричит им вслед Суприя, а Льюис машет нам рукой из окна.


Суббота, 24 июля

Доктора не то чтобы славятся своей грацией и элегантностью, особенно что касается танцев. Мы скорее забавные попрыгунчики, нежели короли танцпола. Однако существует разновидность этого искусства, в которой мы достигли совершенства, – редкий шедевр хореографии, мастерски исполняемый днями и ночами по всей стране, в каждой больнице: Доктор-Дэнс. Это совершено особое, требующее специальных декораций представление, которое обычно наблюдают только представители медицинских профессий. Оно полно изящества и страсти и рождается всегда в союзе с уборщиком. Я пока только осваиваю его изысканные и отточенные па.

Если хотите его увидеть, то больше всего шансов у вас поздно вечером в отделении скорой помощи, желательно в пятницу. Именно в это время уборщики принимаются за дело, а доктора находятся на последней стадии стресса. Результат заставил бы Нуреева кусать себе локти.

Осмотрев пациентов, врачи делают записи в картах, примостившись у стоек, которые как будто намеренно спроектированы так, чтобы писать сидя за ними было слишком высоко, а стоя – слишком низко. В идеале к ним подошли бы барные стулья, но таких в больнице нет. Вместо этого приходится стоять, переминаясь и постоянно меняя положение, чтобы не заработать грыжу позвоночного диска. И тут появляются уборщики. Все, кто может, покидают зону боевых действий, но в их число редко входят врачи, у которых продолжается прием пациентов и кто не собирается задерживаться из-за мытья полов. Уборщики тоже настроены решительно: полы надо вымыть, и они будут вымыты, вне зависимости от того, стоит на них кто-нибудь или нет. Для начала они трут вокруг ваших ботинок, а потом начинают подпихивать их шваброй. Дальше откровенно тыкают вам по ногам, и в результате вы исполняете тот самый Доктор-Дэнс, переступая с ноги на ногу, пока раздраженный уборщик протирает под ними. Все это происходит в полной тишине. По-настоящему дискотечного задора танец достигает, когда уборщик пытается просунуть швабру вам между ног, чтобы вымыть пол под стойкой, за которой вы устроились.

Как раз во время одного из таких представлений я познакомился с Саиди. Он уборщик, и он намочил мне ботинок вместе с носком. Очень грустно, что врачи и уборщики в больницах обычно не разговаривают. Но в этом случае, пока я пытался кое-как отжать воду с дезинфицирующим средством из носка, Саиди вдруг повернулся ко мне и сказал:

– Правда здорово работать здесь, доктор?

Я слегка удивился. Он отмывает грязь за другими людьми, а мне только что пациент угрожал ножом. Что тут хорошего? Он представился и сказал, что родом из Эфиопии.

– Я тут живу уже 4 года, и это большое счастье – работать в Национальной службе здравоохранения.

Я в изумлении уставился на него. Счастье? Не то слово, которое приходит в голову в 2 часа ночи.

– Там, откуда я приехал, ничего подобного в помине нет. Вы очень счастливые люди.

И тут часть меня, заставившая когда-то записаться в медицинский колледж, подтолкнувшая к тому, чтобы выбрать профессию врача, вдруг зашевелилась где-то внутри. Он был прав. Национальная служба здравоохранения – изумительное изобретение. Очень легко на нее жаловаться, и определенно в ней есть вещи, которые устроены неправильно и всем мешают. Но это потрясающий британский институт, пускай отчасти спорно устроенный, но основанный на искреннем стремлении к равенству. Сестра, стоящая за компьютером, тоже вступила в разговор: она родилась в США, но 6 лет назад переехала в Британию, специально чтобы работать в больнице.

– Я верю в идеалы британского здравоохранения и хочу их поддержать. В Америке медицина – полный позор. Конечно, если у вас есть деньги, то все прекрасно, но если вы без страховки, то там хуже, чем в странах третьего мира.

По статистике более 40 миллионов американцев не имеют медицинской страховки. На короткое мгновение трое людей, представляющих три континента, сошлись в больничном коридоре, чтобы восхититься Национальной службой здравоохранения. Мы с готовностью ее критикуем, особенно те, кто родился здесь и не знает ничего другого. Но время от времени, думается мне, надо вспоминать, как нам повезло ее иметь. Возможно, это даже следует отметить танцем.


Среда, 28 июля

Мы с Суприей идем к миссис Крук в администрацию, чтобы получить кое-какие документы для своей следующей работы. Зайдя в кабинет, мы обнаруживаем миссис Крук с запрокинутой головой, спящую в своем кресле (и даже похрапывающую). Суприя тактично кашляет, и миссис Крук, вздрогнув, просыпается. Очки у нее соскользнули набок, поэтому, когда она поднимает голову, они сидят наперекосяк. Она поправляет их, делая вид, что рассматривала пятно на потолке.

– Чем я могу помочь? – спрашивает миссис Крук, таращась на нас.

– Мы пришли за документами. В конце этой недели мы уходим. Будем работать в другой больнице.

Она продолжает нас разглядывать.

– Очень хорошо, дорогуша.

Тишина.

– Ну так как, вы можете нам их дать? – спрашиваю я.

– Кто? Я? – спрашивает она изумленно.

С учетом того, что в кабинете нас всего трое, и кабинет этот ее, я не представляю, кого еще бы мог иметь в виду.

– А где вы работаете? – интересуется она.

Я вздыхаю.

– Мы работаем здесь, миссис Крук. Мы должны получить у вас документы на увольнение.

Она смотрит на нас, недоуменно улыбаясь. Снова тишина. Мы с Суприей переглядываемся.

– Ну ладно, не беспокойтесь, – говорю я. – Думаю, мы справимся и без них.

И мы уходим, оставив ее досыпать.


Пятница, 30 июля

По пути к трем Мэри, которым я несу оставшиеся диктовки, я прохожу мимо кабинета Труди. Она окликает меня, и я заглядываю в дверь.

– На следующей неделе я буду в отпуске, так что не смогу с тобой попрощаться, – говорит она. – Надеюсь, все у тебя сложится, Макс.

Я переминаюсь на пороге, обдумывая, как ей сказать, насколько ее доброта и участие придавали мне сил весь прошедший год, но боюсь показаться слишком мягкотелым и сентиментальным.

– Хочешь пирожное с марципаном? Напоследок? – спрашивает она. – Чайник только что вскипел.

Я улыбаюсь и сажусь. Мы говорим о моей новой работе и о том, куда она едет отдыхать, пока у меня не срабатывает пейджер.

– Позволь-ка, – говорит Труди, набирая номер. – Доктор Пембертон сейчас на совещании… – начинает она.

– Спасибо, – беззвучно шепчу я в ответ.


Суббота, 31 июля

В эти выходные Флора явилась домой, нагруженная коробками и сумками. Она перевезла вещи, потому что через неделю заканчивает работу на прежнем месте.

– У меня есть еще кое-что, – сообщила она, окинув взглядом груду барахла, сваленного у подножья лестницы. Выскочила за дверь и вернулась из машины с большим прямоугольным предметом, накрытым простыней.

– Что это? – спросила Руби, спускаясь по ступеням. Она только-только проснулась.

– Это Дедал, – торжествующе объявила Флора и, сдернув простыню, продемонстрировала нам птичью клетку.

Мы с Руби заглянули внутрь.

– Волнистый попугайчик, – разочарованно протянула Руби, – зачем он тебе?

– Купила пару месяцев назад, чтобы не так скучать. Просто ужасно было жить одной в этой больничной квартире, вот я и решила завести питомца, – объяснила Флора.

Руби недоверчиво воззрилась на попугайчика через прутья клетки.

– Он на меня смотрит.

Птичка в ответ недовольно взмахнула крыльями. Мы оставили клетку в холле, а сами пошли кипятить чайник. Только мы расселись за кухонным столом, как раздался сигнал пейджера. Все мы автоматически потянулись к своим карманам и тут вспомнили, что сегодня выходной и мы не на работе.

– Наверное, это твой, – сказал я Руби, поскольку свой оставил наверху.

Сигнал раздался снова. Руби бросилась на поиски. Звук, однако, казался немного странным. Было в нем что-то необычное. Флора застенчиво улыбнулась.

– Хм… видите ли, я не все рассказала про Дедала. У него есть одна привычка… вообще, я бы сказала, что это даже талант…

– Твоя чертова птица, – воскликнула Руби, заходя на кухню с клеткой в руках, – изображает сигнал пейджера!

– Понимаешь, он научился, потому что мой пейджер все время срабатывал, когда лежал дома в выходные, – попыталась оправдаться Флора. – Вообще, Дедал очень хороший, честно.

– Я от него с ума сойду, – возмутилась Руби.

– Ничего, Макс же у нас будет психиатром, – пошутила Флора.

Но мы с Руби не засмеялись.

– Может, со временем он отвыкнет? – предположила Флора.

Птичка захлопала крыльями и снова издала ненавистный сигнал. Руби закатила глаза.

– Нас что, всю жизнь будет преследовать этот мерзкий звук? – прошипела она, уставившись на попугайчика. Дедал похлопал крыльями ей в ответ.

На финишной прямой

Вторник, 3 августа

Обратный отсчет начался. Где-то на подмостках толстая дама уже приготовилась петь гимн. Как все хорошее, мой первый год в роли врача подошел к концу. В отличие от всего хорошего, это был ад на земле. Хотя и случались моменты, когда каждая клетка в моем теле кричала бросить все и бежать, я остался. Пускай я никогда в жизни так тяжело не работал, пускай никогда не существовал на таком предельном минимуме еды и сна, это был удивительный опыт, особенно с учетом того, что я все-таки дошел до конца целым и невредимым. Я был свидетелем самых личных, самых интимных моментов в жизни моих пациентов, держал за руку умирающих, повидал подлинные человеческие трагедии. И в то же время я приобрел самые счастливые воспоминания, которые только можно получить от работы. Я многому научился. Главное – я теперь мастер внутривенных катетеров, поначалу причинявших мне, да и всем другим интернам, массу неприятностей. Могу ставить их хоть во сне: собственно, пару раз во время ночных дежурств я это уже делал.

Время летит стремительно. Утром я захожу попрощаться к Максине и трем Мэри.

– Ты же нас не забудешь, правда? – говорит Мэри 2, когда я протягиваю ей коробку шоколадных конфет.

Но я знаю, что завтра сюда придет новая команда интернов, которые будут соревноваться за их внимание, и очень скоро мы станем далеким воспоминанием, о котором редко кто говорит. Это они меня забудут, а не я. Доктор Пайк хлопает меня по спине, едва не сбивая с ног, и желает удачи. Барни пожимает руку.

Я продолжаю ходить по больнице, со всеми прощаясь. Остаюсь попозже, чтобы дождаться Суприю: она возвращается из лаборатории и должна еще успеть осмотреть последних пациентов. Мы с ней обнимаемся и обещаем не терять друг друга из виду.

– Спасибо за все, Макс, – говорит она.

– С тобой было приятно работать, – отвечаю я.

Секунду мы смотрим друг другу в глаза. Я знаю, что она чувствует. До начала работы мы были практически чужими, но здесь, в больнице, выросли и повзрослели вместе.

Я сообщаю пациентам, что ухожу. Миссис Патерсон почти так же рада, как я сам.

– О, значит, завтра вы станете настоящим врачом, – восклицает она, – ваша мама может вами гордиться.

– Нет, – поправляю я ее, пожалуй, немного резковато, – я уже настоящий врач, просто самый младший.

Но с завтрашнего дня – продолжаю про себя – я больше не буду салажонком в больничной иерархии. Толпы новоиспеченных докторов с горящими глазами, только-только со студенческой скамьи, наводнят отделения, куда их бросят, чтобы они выплыли или потонули, а я стану чуть более старшим младшим врачом.

– И меня зарегистрируют в Генеральном медицинском совете, – говорю я, чтобы произвести еще большее впечатление.

– О! – глаза ее расширяются. – А что это значит?

Тут она меня поймала.

– Ну, я заплачу 280 фунтов, и мое имя внесут в реестр, а если потом напортачу, то вычеркнут из него.

В таком свете внесение в реестр Генерального медицинского совета уже не кажется особенно привлекательной наградой за все, что я пережил в прошлом году.

– Ну, об этом вы можете не беспокоиться, мой дорогой, – говорит она, – по-моему, вы просто замечательный.

Я подозреваю, что ее восторженность вызвана скорее обезболивающим, которое я ей только что ввел, нежели моими врачебными талантами, но какая разница!

Несмотря на 6 лет учебы на медицинском факультете, еще год назад я понятия не имел, что значит быть врачом. Но и теперь, попробовав, я все еще не знаю, хороший я доктор или нет. Быть хорошим врачом – значит не просто обладать определенными знаниями и навыками. Есть специалисты, блестящие с академической точки зрения, но с навыками общения на уровне кружки Эсмарха. По-настоящему хорошие доктора, с которыми мне посчастливилось работать, которых я имел удовольствие наблюдать в деле, обладают особым качеством, трудно поддающимся описанию. У каждого из них есть собственный стиль, поэтому невозможно вывести универсальную формулу, которую другие могли бы скопировать. Но все они подходят к пациенту с гуманистических позиций, с желанием понять его как человека, а не просто разобраться в причинах, по которым он попал в госпиталь.

Я прощаюсь с миссис Патерсон и заканчиваю записку для интернов, приходящих завтра мне на смену. Оставляю пейджер на посту у компьютера, и тут появляется Руби.

– Я закончила. А ты? – спрашивает она.

В ответ я киваю головой.

Мы выходим из отделения, и я на прощание машу медсестрам рукой. Минуем отделение скорой помощи, где провели значительную часть последних 12 месяцев. В одном из боксов кого-то рвет; мне странно думать, что это больше не наша забота. Мы огибаем корпус, проходим мимо пандуса, куда подъезжают машины, и оказываемся возле баков, за которыми прятались, чтобы перекурить и договориться о снимках с доктором Палаши. Идем по аллее к автобусной остановке, любуясь закатным небом, залитым алым свечением. Поворачиваемся друг к другу и улыбаемся.

– Поверить не могу, что все закончилось, – говорит Руби.

Я думаю, что год назад и представить себе не мог, что увижу, в каких ситуациях побываю и каких потрясающих людей встречу здесь. Хотел бы я повторить этот год? Ни за что на свете!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации