Текст книги "Мой учитель Филби. История противостояния британских и отечественных спецслужб, рассказанная с юмором и драматизмом"

В середине осени в Англии, по давно устоявшейся традиции, проводятся ежегодные конференции ведущих партий. Лейбористы делают это в конце сентября, консерваторы – в начале октября. В восьмидесятые годы они чередовались в двух приморских курортных городках – Блэкпуле и Брайтоне. Если лейбористы встречаются в Блэкпуле, то консерваторы – обязательно в Брайтоне. На следующий год они меняются местами.

Ежегодная конференция каждой из ведущих партий – важнейшее и интереснейшее событие. Туда стекается вся политическая элита страны. Естественно, вокруг нее околачивается журналистский корпус в полном составе.

Осенью 1984 года мы с Юрой Кубасовым сперва отправились к лейбористам в Блэкпул. Вечером, после заседаний, огромный курзал главной городской гостиницы был заполнен тусующимися людьми. Все с пивом или бокалом вина, многие с сигаретой или сигарой. Тогда с курением в общественных местах еще было вольготно. Под высокими сводами висел густой гул многосотенной толпы.

Лавируя в ней, мы неожиданно заметили в нескольких метрах от нас Линду! Да, ту самую невинно потерпевшую ирландку, которая своей эмоциональной демонстрацией насилия чуть не довела нас до оргазма во время поездки в Белфаст. Она была в компании нескольких парней примерно своего возраста, просто, по-студенчески одетых, внимательно приглядывающихся ко всему, что происходило вокруг.

Линда подмигнула нам в знак того, что признала, но вместо того чтобы подойти, растворилась где-то в толпе.

Мы с Кубасовым тревожно переглянулись. Террористы в такой толпе – явно нехороший знак. А вдруг сейчас рванет бомба, заложенная ими?

В один момент мы решили даже подойти к секьюрити, стоявшему у дверей, и предупредить его о потенциальной опасности, но так и не сделали этого. Черт его знает, начнут проверять, выяснят, что воду мутят советские разведчики, и потом не оберешься хлопот.

Вместо этого мы на всякий случай смотались в гостиницу. Тем более что материалов для обработки – как по журналистской линии, так и по разведывательной – у нас было предостаточно.

На том все тогда и закончилось. Оглядываясь назад, я нахожу любопытным, почему нам даже в голову не приходило докладывать о таких моментах в резидентуру.

Во-первых, наверно, потому, что нас никто не просил этого делать. Во-вторых, вероятно, срабатывал инстинкт самосохранения. Кто его знает, доложишь, а потом какому-нибудь светлому уму в центре придет в голову поручить тебе развитие контакта с ирландским террористом?! Дураки ведь везде бывают.

Один такой гений разведывательной мысли собирался переселить меня из журналистского дома в тот, который был предназначен для дипломатов из разных стран. По его убеждению, я обязан был чисто по-соседски завербовать африканского шифровальщика, проживающего там.

Через пару недель мы все с гем же Кубасовым отправились в Брайтон на консерваторов. Опять огромный курзал Гранд-отеля, тусовка и пиво. Поздний ужин с друзьями, английскими журналистами, закончился уже за полночь.

Мы приняли еще по глоточку виски в лобби-баре гостиницы, где остановилась премьер-министр Маргарет Тэтчер и весь генералитет партии тори, и около половины второго ночи уехали в приморское местечко Писхэвен под Брайтоном. Там испокон веков останавливались на ночлег советские журналисты.

Хозяин нашей маленькой гостиницы прибирался в барс, увидел нас и отпустил одну из своих дежурных острое

– Ну что, русские шпионы? Тут, за ближними утесами заждалась вас советская подводная лодка. Не иначе как яд доставила вам, чтобы отравить наши английские колодцы. А может, и бомбу.

Мы ответили ему в таком же шутливом тоне. Мол, свой план по подрывной работе на сегодня выполнили и со спокойной совестью отправляемся спать. Юра и я сильно устали и завалились в кровати каждый в своем номере. Я даже не выключил телевизор, только убрал звук.

Через пару часов меня разбудило пиво, опустившееся в мочевой пузырь. Я продрал глаза, увидел перед собой чьи-то пятки, торчащие из груды строительного мусора, и какое-то время не мог понять, откуда они взялись в моей комнате. Наконец-то до меня дошло, что пятки торчали вроде как из телевизора.

Включение звука помогло мне осознать, что идет прямая трансляция с места взрыва бомбы в отеле, откуда мы совсем недавно уехали. Время взрыва – около двух часов ночи, то есть через тридцать минут после нас. Точное место – под туалетной комнатой Тэтчер. Она, слава богу, жива, только сильно тряхнуло.

Пятки принадлежали министру торговли и промышленности Норману Теббиту. Он точно уцелел, хотя и был контужен. Сейчас спасатели вытаскивали его из-под обломков.

Я принялся бешено стучать в дверь кубасовского номера. Весь остаток ночи мы, трясясь от волнения, провели перед телеэкраном. Наши английские коллеги-журналисты с непроспавшимися лицами работали вовсю.

Как всегда бывает в первые суматошные часы после подобных событий, никто ничего еще толком не знал, но каждый был готов ухватиться за любую соломинку, частицу информации, чтобы выстроить свою собственную версию.

Среди прочей дребедени мы услышали авторитетное заявление ведущего одного из центральных телеканалов:

– Многие видели, как незадолго до взрыва от отеля на автомобиле «Вольво» отъезжал высокий молодой человек в коричневом твидовом пиджаке.

– Да это же про меня! – заявил Кубасов.

Мы еще больше побледнели, сидели и ждали, когда же придут нас брать, в ту ночь, естественно, так и не заснули, но к утру немного успокоились. После завтрака, убедившись в том, что версия с коричневым твидом не получила развития и нас никто не разыскивает, мы обнаглели настолько, что решили поехать поглядеть на пепелище.

Как ни странно, в Гранд-отеле все уже было приведено в порядок. Конференц-центр был плотно оцеплен полицией, однако всех аккредитованных гостей и журналистов туда свободно пропускали. Работа конференции продолжалась. Зал овациями встретил появление Тэтчер, которая, как и следовало ожидать, произнесла небольшую пламенную речь на тему «Терроризм не пройдет!».

Нас долго не покидала мысль о том, нет ли связи между этим терактом и вылазкой нашей знакомой Линды сотоварищи на лейбористскую конференцию в Блэкпуле? Мы, конечно же, выполнили свой долг, по возвращении в Лондон все подробно рассказали руководству резидентуры. Может быть, потому, что наш рассказ был не таким связным, как сейчас на бумаге, или по другим причинам, но тема эта была быстро замята. По крайней мере, от нас не потребовали подробного письменного отчета, а раз так, то на кой черт нам инициативно будоражить вопрос, не интересующий начальство?

Скорее всего, наш резидент исходил из аксиомы, что ирландский терроризм – это для советской разведки, хотя бы осуществляемой с позиций легальной резидентуры, полное табу. Мы в него никогда не вмешивались и никаким боком соприкасаться с ним не собираемся. Незачем привлекать внимание центра к молодым ребятам, оперативным работникам, с которыми в конечном итоге, слава богу, ничего страшного не произошло. Они случайно оказались вблизи драматических событий, выполняя задания по журналистскому прикрытию, да и только.

Если дело действительно обстояло так, то бурные аплодисменты мудрости нашего резидента!

Как я стал хедхантером

После ухода из разведки я довольно быстро превратился в кадрового консультанта и, скорее всего, уже никогда не сменю это занятие на новую профессию.

Кадровый консалтинг – довольно обширное и разнообразное понятие. Моя специализация – поиск и подбор персонала для клиентских компаний, готовых платить за эту услугу.

Поиск этот имеет отношение к выявлению, а затем и переманиванию топ-менеджеров или уникальных специалистов, требующихся клиенту. По-английски он называется Executive Search или, как говорят в обиходной речи, хедхантинг, то есть охота за головами. Подбор – это селекция на основе базы данных менеджеров, специалистов среднего и даже низового уровней, опять же с последующим предложением им новой работы.

Подбор по-английски – рекрутмент, то есть вербовка. Хедхантинг и рекрутмент, по моему убеждению, самые близкие к настоящей разведке гражданские профессии. Чем не занятие для отставного полковника, служившего именно по этой части?!

В начале девяностых, когда я еще сидел в Ясенево, вернулся из долгосрочной европейской командировки близкий друг по Лондону Володя Белов. Он рассказал много любопытного о последних веяниях в европейской деловой жизни, о появлении новых бизнес-профессий.

– Можешь себе представить, Макс, возникла целая индустрия услуг по поиску и подбору персонала – хедхантеры, рекрутеры, не говоря уже об отдельной профессии управленцев человеческими ресурсами, Human Resource Management, или сокращенно HR, – увлеченно говорил Вова.

Стоп, откуда я все это уже знал? Ну да, конечно же, Лондон, самый конец командировки, то есть восемьдесят четвертый или следующий год.

Именно тогда в моем окружении как-то незаметно нарисовался приятный во всех отношениях и на редкость располагающий к себе англичанин лет тридцати пяти, некто Теренс Уолтерс. Невысокий, добродушный очкарик с по-детски пухлыми розовыми щечками, вылитый диккенсовский мистер Пиквик в молодые годы. Появился он впервые на домашнем ужине у исполнительного секретаря Королевского географического общества Джудит Харт, куда была приглашена только наша семья.

Джудит представила его очень просто:

– Знакомьтесь, это Теренс.

Потому я и сделал вывод, что это закадычный друг ее семьи.

Уолтерс оказался увлекательным собеседником, про себя рассказал, что окончил технический колледж, некоторое время служил в армии, в Ольстере.

Он подкупил меня, в ту пору заядлого филателиста, рассказами о своем уникальном собрании марок стран, входивших в Британскую империю.

Одним словом, мне с ним было интересно, и мы продолжили знакомство. Сперва наша семья пригласила его к себе в дом, потом – он нас. Вслед за этим мы начали эпизодически встречаться за ланчем. Он дарил мне редкие марки, альбомы с видами британских красот, я ему, как и положено, – водку с икрой, всякие русские матрешки, ваньки-встаньки.

– А чем ты, Теренс, по жизни занимаешься? – спросил я на второй встрече.

Англичанин поведал мне, что его работа заключается в поиске на коммерческих условиях уникальных технических специалистов для предпринимательских структур. Ну, например, хочет клиент переманить к себе главного технолога по производству упаковочных материалов из компании-конкурента, но ему самому неудобно это сделать. Руководитель потерпевшей стороны может в ухо заехать либо как минимум ославить в клубе, который они вместе посещают. Легче заплатить за неблаговидную операцию посреднику-профессионалу, способному грамотно обработать намеченную жертву и таким вот образом вытащить каштаны из огня своими руками. Если же конкретного технолога или другого профессионала нет на примете, посредник способен найти нужного специалиста где-нибудь на рынке труда, может, в Глазго, а может, и в Австралии.

По словам Теренса, за подобную работу платили весьма щедро. На гонорар за один-единственный проект можно безбедно прожить целый месяц. Кроме того, полнейшая свобода и неограниченная возможность установления контактов с кем захочешь, в любых кругах.

Я еще тогда подумал, как это клево. Вот бы иметь такое прикрытие. Хотя и мое журналистское меня вполне устраивало.

Моя зачарованность необычной работой Теренса возросла еще больше после того, как перед третьим рандеву мы договорились встретиться в его офисе, прямо на центральной Риджевт-стрит. На входной двери множество табличек – адвокат такой-то, профессор такой-то. Я нажал на кнопку звонка рядом с табличкой «Теренс Уолтерс». Секретарша, единственная на всех этих адвокатов-профессоров, провела меня в длинный коридор с десятками отдельных комнаток, указала рукой на шестую слева. Теренс работал в крохотном, по самом настоящем офисе: телефон, пишущая машинка – компьютеров тогда еще не было, полки с книгами и файлами.

– Для моего бизнеса больше ничего и не надо, – объяснил мне хозяин помещения. – Звоню отсюда, назначаю здесь встречи. Когда отсутствую, вызовы принимает секретарша, потом передает мне, кто звонил и по какому вопросу.

«Ах, какая работа! – не переставал восхищаться я. – Мне б такую!»

Теренса Уолтерса я определил для себя как нейтральную связь. К этой категории в разведке принято было относить контакты с людьми, которые, с одной стороны, не представляли явного оперативного интереса в силу отсутствия у них ценной информации, однако, с другой – могли оказаться полезными для многообещающих выходов либо для маскировки своих действий.

На что-нибудь в этом духе мог сгодиться и Уолтерс. После каждой нашей встречи я прилежно отписывался по нему в резидентуре. Мой непосредственный начальник Олег Гордиевский не обращал на эту связь никакого внимания, что поначалу казалось мне даже обидным. Однако он и не говорил, что с контактом надо завязывать.

Через некоторое время шестое чувство начало подсказывать мне, что у Теренса на меня какие-то другие планы, нежели обычная дружеская болтовня фактически ни о чем. Он осторожно, однако методично и последовательно задавал мне вопросы о людях из моею окружения в советской колонии, внимательно изучал мои политические взгляды. В общении с ним мне все чаще приходилось укорачивать язык. Он цепко впивался в каждую мою фривольную фразу и тут же приступал к раскручиванию деталей.

Стоило мне, например, упомянуть, что вчера коллега-журналист рассказал забавный еврейский анекдот, и Теренс сразу пытался уточнить, как зовут этого журналиста, из какого издания, не антисемит ли он, как в советской колонии относятся к распространению анекдотов про евреев или Брежнева.

Несколько раз он спрашивал, нравится ли мне в Англии, получал утвердительный ответ и интересовался, не хотел бы я тут остаться.

– Разумеется, еще годика на два, – был мой ответ.

– Ну да, понимаю, – говорил Теренс и переходил к другим темам.

Неподдельный, казалось бы, интерес проявлял он к моим английским контактам. Где познакомились, что делали вместе, что обсуждали? Дескать, надо же, Макс, какой ты энергичный и общительный, завидно даже. Что-то в его поведении было не так, но при этом никаких, как говорится, резких движений.

Поделившись своими сомнениями с шефом Гордиевским, я услышал его смех.

– Да брось, Максим, себя накручивать, – заявил он. – На мой взгляд, все нормально, ведь тебя никто не вербует. Я бы посоветовал тебе продолжать встречаться с ним изредка. Если что-то пойдет не так, приходи, будем разбираться.

Ну, раз сам шеф рекомендует, то так тому и быть. Хотя из головы не уходили предчувствия. Я уже почти на 100 процентов был уверен в том, что меня пасет подстава из МИ-5. Самое страшное состояло в том, что это могло закончиться попыткой вербовки. Черная метка гарантирована в любом случае. Согласишься – станешь предателем. Откажешься и не сообщишь в резидентуре – озлившиеся англичане могут выслать под каким-нибудь предлогом. Откажешься и расскажешь своим – все равно тебя отошлют домой. Ведь кто тебя знает, может, ты не все рассказал, да и вообще от греха подальше.

В середине мая 1985 года без пяти минут резидент Гордиевский был срочно отозван в Москву и не вернулся. То есть он не стал руководить комитетской резидентурой, а до Англии-то добрался, причем с победой.

После этого напряжение у нас достигло апогея. Законсервирована была не только агентура, но и все мало-мальски значимые оперативные контакты. Нельзя сказать, чтобы англичане нас особо плотно опекали, но обманчивое спокойствие и вынужденное безделье казались нам зловещими, доводили многих почти до параноидального состояния. Затишье перед бурей, иначе не назовешь. Оно сильно нервировало каждого из нас, сотрудников резидентуры.

Где-то в начале лета мне позвонил Теренс и спросил, когда я собираюсь в отпуск.

Я ответил, что в последней декаде июля, и он сказал:

– Тогда нам нужно в скором времени встретиться и попрощаться. Я буквально на днях отбываю надолго, на несколько лет, в командировку в Гонконг.

«Постой, дорогой! – промелькнула у меня мысль. – Какая командировка? Ведь ты же вольный художник, который еще недавно уверял меня в том, что вся твоя работа здесь, в Англии, и уезжать ты никуда не собираешься».

Но вслух этого я, естественно, не произнес.

Теренс предложил мне поужинать у него дома, и от такой перспективы у меня сильно екнуло внутри. Вот она, вербовочная развязка и, скорее всего, конец оперативной карьеры.

– Лучше ты приходи ко мне, – нашелся я. – Ты холостяк, а я все же семейный человек. Жена приготовит нам ужин, а сама пойдет с дочкой в кино.

После некоторого колебания Теренс все же согласился на такой вариант.

Гонконг вертелся у меня в голове. Эта важная британская колония должна была через двенадцать лет, в 1997 году, перейти под суверенитет Китая. Англичане, народ обстоятельный и дальновидный, загодя начали широкомасштабную работу по обеспечению своих интересов как в этом процветающем, обустроенном на британский лад городе-государстве, так и вокруг него. Нам было известно, что в Гонконг направляются лучшие кадры дипломатов, журналистов, госчиновников, организаторов бизнеса и, конечно же, спецслужб, основной задачей которых было сделать процесс перехода колонии под китайский флаг максимально безболезненным и, насколько возможно, сохранить позиции англичан во всех сферах гонконгской жизни.

Командировка Теренса на несколько лет как нельзя лучше укладывалась в гонконгский проект Великобритании. Следовательно, она служила еще одним, пусть и косвенным, свидетельством его возможной причастности к контрразведке МИ-5.

Мне очень хотелось посоветоваться с каким-нибудь опытным человеком. Гордиевского, моего начальника, рядом не было, а Москву запрашивать я не решился. Вдруг скажут, что я тут от страха совсем спятил, боюсь собственной тени?

Я выбрал себе в конфиденты молодого информационного сотрудника Вадима, находившегося в лондонской резидентуре в краткосрочной командировке. Этот человек, очень близкий по духу, часто приходил в наш дом, активно помогал мне на начальных этапах работы над кандидатской диссертацией.

Самым страшным мне казалось очутиться наедине с вербовщиком. Свои позиции я решил усилить с помощью Вадика, пригласил его в гости в тот же вечер, что и Теренса, предварительно посвятил в курс дела и объяснил, чего ожидаю от него. Мы с ним очень хорохорились, но, по сути дела, нам не удалось заранее выработать план действий в, так сказать, чрезвычайных обстоятельствах.

В конце концов мы, как обычно, положились на интуицию и русский авось, перед самым приходом Теренса нервно курили, опрокинули для храбрости по паре рюмок. В окошко мы увидели, как к дому подъехал и занял позицию напротив моей квартиры неприметный светло-серый минивэн, до боли похожий на всем известный передвижной пост прослушивания. Вскоре прибыл и сам Уолтерс, но не пешком и не в такси. Он вылез с пассажирского сиденья обычной легковушки, которая потом припарковалась неподалеку от минивэна.

Гость появился в дверях с очередным сувенирным альбомом и бутылочкой вина, на липе – самая доброжелательная из всех возможных улыбок. Вид Вадика, стоявшего за моей спиной, заставил ее на мгновение исчезнуть. По лицу Уолтерса пробежало облачко недоумения и даже растерянности, но почти сразу его рот опять растянулся до ушей. Я объяснил ему, что мой близкий друг Вадик нагрянул совершенно неожиданно, но это даже к лучшему. Персонаж он интересный, и вообще у нас в России мужики предпочитают холостяковать на троих.

К отменному ужину, приготовленному женой, мы добавили солидную бутылку нашего национального напитка и наперебой стали обучать гостя традициям русского застолья и пития. Трещали мы без умолку, подогреваемые заранее принятым алкоголем и страхом перед тем, что гость вмешается в нашу болтовню и скажет что-нибудь для нас опасное.

Но мне казалось, что Теренс уже смирился с тем, что его постигла неудача, шанс для вербовочной беседы упущен. Он, по всей видимости, мысленно проклинал себя за то, что согласился встретиться со мной на моих условиях, с довольно печальным видом составлял нам с Вадиком компанию в деле опрокидывания рюмок, поедании борща и пельменей. Ужин прошел внешне дружелюбно, но внутренне крайне напряженно. Мы все это почувствовали. Если раньше аналогичные посиделки с Теренсом затягивались далеко за полночь, то на сей раз он откланялся сразу после кофе, даже отказался от кубинской сигары, предложенной ему. Такого с ним никогда еще не случалось.

В коридоре Теренс пожал мне руку, поглядел на Вадика, по-прежнему тенью маячившего за моей спиной, и расстроенно произнес:

– Очень жаль, что это последняя наша встреча. Мне о многом еще хотелось с тобой переговорить. Уезжаю послезавтра. Может, завтра где-нибудь перехлестнемся за кружечкой пива?

– Ой, нет, – заверещал я. – Завтра у меня как раз сумасшедший денек. С утра до позднего вечера буду крутиться как заводной.

– Ну, ничего не поделаешь. – Англичанин вздохнул. – Тогда прощай.

Я многое отдал бы за то, чтобы послушать запись нашею с Вадиком разговора, состоявшегося после ухода Уолтерса и зафиксированную из минивэна, припаркованного неподалеку. Вернее, не разговора, а безудержного веселья двух подвыпивших русских мужиков, отмечающих не иначе как свое второе рождение. Мы пели под гитару окуджавскую «Госпожу Удачу», сотрясали потолок нижних соседей шотландской пляской под волынку. Опасность миновала, и фиг с ними, с англичанами, пусть думают, что хотят.

Сейчас это кажется жуткой наивностью и недостатком профессионализма, по в тот момент нас было не удержать. Напряжение последних недель прорвало волю и самоконтроль. Мы радовались хотя бы этой маленькой победе, тому, что удалось избежать вербовки, и надеялись надо, что дальше все уже будет путем.

Впоследствии, став хедхантером, я часто вспоминал Теренса Уолтерса в связи со своей новой профессией. В деле поиска и подбора персонала все было абсолютно так, как он рассказывал, либо очень похоже.

Есть основания полагать, что о наших с Теренсом контактах долго вспоминали и на английской стороне. Один отставник канадских спецслужб, с которым у меня в ходе совместных бизнес-проектов в новой России установились неплохие личные отношения, как-то раз спросил, как я сподобился стать хедхантером.

– Да так, музыкой навеяло, – отшутился я. – А что?

– Не берусь ничего утверждать, – ответил мой знакомый, который в то время еще поддерживал тесные контакты со своими бывшими сослуживцами в англосаксонских странах. – Но у меня сложилось впечатление, что англичане подозревают, будто ты позаимствовал эту идею именно у них. Болес того, они убеждены, что это прикрытие, пол которым ты продолжаешь работать на российскую разведку. Ты спрашивал меня, почему они упорно не хотят пускать тебя в Британию. Вот тебе одна из основных причин. Злы они на тебя. И завербовать себя не дал, и их хитроумную наработку не только раскрыл, но еще и использовал в своих интересах.

Моему канадскому приятелю, конечно, и в голову не могло прийти, что все обстояло совершенно иначе. В период распада СССР на рубеже восьмидесятых и девяностых годов прошлого века многие из нас, сотрудников советской разведки, чувствовали себя крайне неуютно. Идеалы и политические ориентиры менялись буквально на глазах. Кто наш главный противник? С кем мы, в конце концов, дружим и против кого боремся? В чем благо нашей страны, Советского Союза? Или наша страна – Россия?!

Помнится, в 1988 году я еле-еле успел защитить кандидатскую диссертацию об англо-американских отношениях. Начинал я писать о наших заклятых врагах, а к моменту зашиты они официально превратились чуть не в невинных ягнят. Так что мне на ходу приходилось смягчать формулировки.

Занимал я тогда должность заместителя начальника одного из отделов информационной службы разведки. Начальником был соратник по Лондону, замечательный специалист и человек. Но он, к сожалению, грешил пристрастием к зеленому змию и по этой причине нередко отключался от дел. Так что немалую часть служебных вопросов приходилось решать мне.

Экспертов, работавших в нашем отделе, без преувеличения можно назвать выдающимися. Тут были гениальные аналитики, способные с точностью до цента предсказать грядущие цены на нефть, дать безупречный прогноз производства зерновых как в нашей стране, так и во всем мире, высчитать мировой спрос на золото и другие драгметаллы. В дальнейшем многие из этих ребят украсили российскую экономическую элиту. Один стал заместителем министра, несколько других – очень-очень крупными банкирами.

Партийные собрания, которые полагалось проводить ежемесячно, мы превращали в интереснейшие мозговые штурмы и горячо обсуждали на них пути решения проблем, стоявших перед страной.

Был у меня в то время знакомец по бывшей журналистской работе, грамотный экономист, который работал в ЦК КПСС, в аппарате советников Горбачева. Я частенько наведывался к нему на Старую площадь, и мы вдвоем замышляли проведение через разведку акции влияния на советское руководство. Делалось это приблизительно так. Определили мы, к примеру, что необходимо привлечь внимание руководителей государства к проблеме утечки мозгов из Советского Союза, вышли с этой инициативой на начальника разведки, умнейшего и дальновиднейшего человека Леонида Владимировича Шебаршина. Он нас, как правило, поддерживал и подписывал сформулированные нами вопросы для рассылки в качестве задания веем резидентурам.

Собранный урожай анализировал наш сотрудник. Если чего-то не хватало, то он добавлял идей, сгенерированных на партсобраниях отдела. Потом все это отправлялось в адрес высшего руководства страны как мнение западных экспертов. Дальше уже приятель из ЦК заботился о том, чтобы наша аналитическая записка была внимательно изучена нужными людьми. Срабатывала эта схема безошибочно, и не в последнюю очередь потому, что, как бы ни ругали высокие советские бонзы проклятый Запад, к мнению тамошних экспертов они весьма и весьма прислушивались.

Наши «западные эксперты» фонтанировали идеями одна другой актуальней. Они рассуждали, не пойти ли Советскому Союзу по китайскому пути плавною перехода от социалистической экономики к капитализму при сохранении руководящей роли компартии.

Был, кстати, в нашем отделе уникальный человек, много лет проработавший под прикрытием международной организации в Чили. Мало кому из советских людей удавалось побывать в этой стране в годы диктатуры Пиночета. На основе его рассказов о расцвете чилийской экономики в период властвования твердой руки родилось очередное экспертное послание советскому руководству. В качестве одного из вариантов будущего государственного устройства предлагалось доведение режима до состояния полной тоталитарности с тем, чтобы опять же создать благоприятные условия для перевода экономики на капиталистические рельсы.

Эта аналитическая записка особенно понравилась председателю КГБ Крючкову. Он передал по инстанциям свою личную благодарность нашему отделу. В августе 1991 года мы с ужасом осознали, что, возможно, были соавторами бездарного путча, устроенного этим человеком и его компанией. Пиночета из Владимира Александровича Крючкова явно не получилось.

Первое после августовского путча партсобрание стало и последним. Все мы написали заявления о выходе из КПСС. Вокруг, за забором ясеневской штаб-квартиры разведки, бурлила новая жизнь, а мы изнывали от непонимания своих задач в условиях фактического безвластия в стране.

Развивались негосударственные банки, в Россию толпой повалили иностранные компании, открывающие свои представительства. Стали появляться все новые совместные предприя тия с участием западного капитала. А наши бесценные эксперты сидели без особого дела за забором.

Мне удалось убедить начальника информационной службы в том, что без хороших позиций в нарождающихся негосударственных экономических структурах мы не сможем полноценно освещать целый ряд проблем. Как только начальство дало добро, мы быстренько вывели в действующий резерв, то есть в банки и совместные предприятия, целых четырнадцать офицеров. У всех у них началась новая, намного более содержательная жизнь. Перед ними открылись прекрасные карьерные возможности за пределами разведки. При этом они продолжали оставаться в рядах и приносили немалую пользу в качестве квалифицированных сборщиков актуальной информации по экономической тематике.

Следующий шаг на пути от разведки к консалтингу был еще интересней. Осенью 1991 года на меня каким-то образом вышел один из первых российских нефтяных олигархов, впоследствии зверски зарезанный вместе с семьей в ходе очередного передела сфер контроля над топливно-энергетическим комплексом. За обедом в гостинице «Космос» он поведал мне, что слышал о выдающихся аналитических способностях наших экспертов и хотел бы заказать прогноз развития мировою рынка черною золота.

Я вежливо уклонился от сотрудничества. Страшновато все-таки было мне, действующему старшему офицеру, подхалтуривать за деньги на стороне. Но заметку мы с ребятами для себя сделали. Значит, наша экспертиза может быть востребована рынком.

Порешили мы на всякий случай создать юридическое лицо, товарищество с ограниченной ответственностью «ЭПИКА», составили это по-гречески звучащее название из первых букв слов «экономика», «прогнозы», «информация», «консалтинг» и «аналитика». В товарищество вошел двадцать один человек, в том числе и те, которые еще продолжали службу в ясеневском центре. Один из этих товарищей со временем стал деятелем Госдумы, известным всей стране, другой в ельцинские времена входил в руководство Аппарата Правительства РФ. Еще один, выбившийся в крупные бизнесмены, погиб загадочной смертью. Для каждого из нас это было первое соприкосновение с предпринимательской деятельностью, волнительное и увлекательное. Всем нам было и немного боязно, тем более с учетом того, что мы продолжали пребывать в рядах.

Пока мы создавали «ЭПИКУ», через дружественное совместное предприятие появился и первый заказ. Мировой лидер табачного производства выходил на российский рынок и желал знать как можно больше об отечественной табачной промышленности.

Наш эксперт по сельскому хозяйству с блеском выполнил это задание. Мы получили первый и единственный гонорар – две тысячи долларов, что было по тем временам баснословной суммой. На эти деньги мы купили компьютер Apple. Да-да, тогда компьютеры были такими дорогими, хотя сейчас в это верится с трудом.

Но дальше бизнес у «ЭПИКИ» не пошел. Наше ТОО начало разлетаться в разные стороны по интересам участников.