Текст книги "Отдел «Массаракш»"

Глава шестнадцатая

От общежития на территории Департамента специальных исследований до скромного трехэтажного, если не считать подземных уровней, здания Отдела «Массаракш» рукой подать, и Птицелову не часто приходилось пользоваться транспортом. Тем более что персонального средства передвижения ему не полагалось. Да и вообще из-за проблем с финансированием таковые могли себе позволить лишь глава Отдела, да начальники секторов. Поррумоварруи разъезжал на черном лимузине модели «С-16», который сам же профессор без всякой почтительности именовал «имперским хламом».

У Фешта был прекрасный пандейский двухколесный «Зартак» – нечто среднее между мотоциклом и автомобилем. Остальные довольствовались кто мотоциклами, а кто и велосипедами. У Птицелова не было даже велосипеда, но он не слишком жалел об этом. Если приходилось выбираться в город, ходил пешком или втискивался в общественный транспорт. Иногда подбрасывало начальство.

Столица не то чтобы нравилась Птицелову, но притягивала его. Своей многолюдностью, разнообразием строений. Он никак не мог привыкнуть, что такой большой город и не в руинах. Ни грязь переулков, ни толчея на тротуарах, ни вечный смог над крышам, ни промозглая сырость не смущали мутанта. К грязи ему не привыкать, а толчея – ничто по сравнению с теснотой делинквентского барака. Да и смог пополам с дождем – сущие пустяки, если вспомнить дрожание радиоактивного воздуха над Стеклянной Плешью или безжалостный зной мангровых джунглей в устье Голубой Змеи.

Было в Столице и много такого, что поразило воображение Птицелова, повидавшего всякое. Прежде всего – библиотеки, музеи, театры и кинема. Красивые, просторные, чистые здания. А главное – они ничем не напоминали помойки, с которыми мутант привык ассоциировать эти заведения. В библиотеках книги не лежали плесневелыми грудами, и рылись в них не крысы, а люди – опрятные, тихие, вежливые. В музеях хранилось прошлое, и оно тоже было аккуратно расставлено по полкам и витринам, а не разворочено ядерным взрывом, как за Голубой Змеей. В театрах пели или разыгрывали эпизоды вымышленной жизни – пели люди, а не ветер, несущий радиоактивную пыль; лицедействовали настоящие актеры, а не полусумасшедшие выродки. В кинеме кривлялись на экране, а не на сцене, как в театре. Птицелов не особенно понимал разницу между этими двумя способами развлечь праздную публику, но в кинему заходил реже. Его смущали таблички «Не для мутантов». И хотя никто не заставлял его на входе снимать ботинок, каждый раз Птицелов чувствовал неловкость, вплоть до поджимания всех двенадцати пальцев.

Нет, в театрах таких табличек не вешали, да и в музеях с библиотеками – тоже. В отличие от кинемы эти заведения были государственными. А государственная власть в лице Комитета Спасения Отечества запрещала генофобию. Повсюду в общественных зданиях были развешаны красочные плакаты с изображением розовощекого здоровяка, обнимающего за плечи хилого уродца с искривленной от счастья физиономией. Однако подпись под этим изображением вгоняла Птицелова в хандру:

Мутант – не выродок ужасный,

Он брат твой, добрый и несчастный!

Впрочем, кроме него, мало кто обращал на эти плакаты внимание. А на мутантов обращали. И не всегда – доброжелательное. Ведь, как известно, бьют не по плакату, а по морде. Несколько раз Птицелову приходилось заступаться за собратьев. Силы ему было не занимать – спасибо раскорчевке. А искусству уличной драки его обучал Васку, который на добровольных началах был инструктором по рукопашному бою. У него тренировались все сотрудники сектора, да и сам Оллу Фешт не брезговал. Васку Саад дрался здорово. Птицелов сумел оценить это в день приезда в Столицу, когда толпа каких-то угрюмых мужиков, воняющих потом, перегаром и солидолом, выпихнула из двухэтажного автобуса двух «интеллихентов». К несчастью для мужиков, «интеллихентами» оказались Васку с Птицеловом. Мутант успел засандалить промеж глаз двум или трем самым нетерпеливым, когда в центре жаждущей учинить расправу толпы будто бомба рванула. В один миг Васку сделался похожим на многорукую обезьяну из кризис-зоны, только этой «обезьяне» бумеранги были без надобности. Васку и без бумерангов гвоздил так, что черепа трещали да брызгала фонтаном юшка. Не прошло и нескольких секунд, как драка кончилась. Оказалось, что у агента Васку Саада не шесть и не четыре, а всего две руки, что дышит он ровно, словно до этого нюхал цветочки, а не дрался с целой толпой, и что на нем ни единой царапинки – даже кожа на костяшках пальцев не содрана.

Васку подмигнул остолбеневшему Птицелову и сказал:

– Видал, выродок?

– Научишь?! – выдохнул Птицелов.

Васку покачал головой.

– Этому не научишь, – проговорил он. – Я тебя другому научу, желторотик. Менее эффектному, но не менее эффективному.

– Спасибо! – откликнулся Птицелов. – Буду рад!

– Посмотрим, – сказал Васку, глядя на мутанта как-то по-новому. – Посмотрим, будешь ли ты рад, потому что придется попотеть…

И Птицелов потел. А куда деваться?! Инструктором Саад был безжалостным. Часто после тренировки Птицелов пластом валялся на общежитской койке, а ведь надо было идти еще на занятия по ориентированию, парадоксальной баллистике, спецметодам ведения слежки, допроса, вербовки и прочим премудростям разведывательной и контрразведывательной службы. Не говоря уже о математике, правописании, основах мирографии и иностранных языках. Да ладно бы только иностранных. Сам профессор Поррумоварруи преподавал новоиспеченным сотрудникам Отдела «М» язык грязевиков. Это вам не пандейский с хонтий-ским и даже не наречие Архипелага – это такая абракадабра, что язык сломишь и мозги вывихнешь. Птицелов зубрил как мог. Даже на занятиях по разминированию и на стрельбище повторял про себя, будто птица-балаболка: «Ках назваецца вашша… Сколико агенттоо вашшй разведдке… Ках ползовацца этоой тегхникои…».

Словарь языка грязевиков – книжица довольно тонкая. Попробуй выкачать из иномирянина сколько-нибудь ценную информацию, пользуясь столь ограниченным словарным запасом? Тем более – из матерого разведчика. На это никто и не рассчитывал. Рядовых агентов обучали наречию грязевиков на тот счастливый случай, если удастся захватить, к примеру, пилота корабля, не знающего ни одного из трех официальных языков Свободного Отечества. Правда, ни пилота-грязевика, ни самого корабля никто, кроме Птицелова, в Отделе «М» в глаза не видел. Вернее, пилота-то как раз видели. Мак Сим был человеком не просто известным в стране, а донельзя популярным. Как же! Избавитель от ненавистного ига Неизвестных Отцов! Истребитель зловещего Центра! Фотографии Мака Сима постоянно мелькали в телепередачах. Старые фотографии, сделанные еще во время суда над выродками-террористами. Режиссер Тээд Боон сконструировал завлекательную кинему, где чего только не было: и побег из лагеря, и схватка с белой субмариной, и битва с хонтийскими танками, и подрыв Центра.

В главной роли снялся сам Васку Штеф, который был похож на настоящего Мака Сима не более, чем армейский сапог на женскую туфельку.

Само собой, принадлежность «героя революции» к иномирному племени грязевиков была строжайшей государственной тайной. Мак Сим перестал появляться в ДСИ сразу после уничтожения Центра, но оперативному сектору было известно, что Мир он не покинул. Время от времени полевые агенты присылали донесения из разных краев, где были замечены следы «героя». И как раз сегодня в секторе раздался телефонный звонок – в Столицу доставлено очередное донесение. Курьер должен был передать пакет сотруднику Отдела «М», знающему специальный пароль, в пивной на стыке улиц Третьей Котельной и Второй Пригородной. Телефонам и рациям Оллу Фешт в таких случаях не доверял. Грязевикам ничего не стоило перехватить любую передачу или звонок. Сами же они пользовались какой-то дьявольской системой связи, не использующей электромагнитных волн.

М-агенты вообще не узнали бы ни о каких передатчиках, если бы универсальный термо-эмиссионный преобразователь, который грязевики применяли в качестве источника питания для своих устройств, не сбрасывал избыточную энергию в микроволновом диапазоне.

Забрать депешу Фешт поручил Птицелову. Узнав об этом, мутант вспотел похлеще, чем на тренировках у Саада. Первое настоящее задание! Пусть и пустяковое с виду. Вернее, это Птицелов думал, что пустяковое, пока Фешт не нагнал на него страху, грозя всевозможными карами за утрату сверхсекретного документа. Поэтому выходил Птицелов за ворота ДСИ с опаской. В погоню за Темным Лесорубом он пускался куда как с меньшим волнением. Да и в радиоактивные джунгли на раскорчевку ходил как ни в чем не бывало. А сейчас на окраине Столицы и средь бела дня по пустынной правительственной трассе Птицелов вышагивал так, словно это была Стеклянная Плешь, по берегам которой сидели упыри, разинув редкозубые пасти. Массаракш! Не могли, что ли, дать велосипед? Или подбросить до города? Конспирация, будь она неладна!

Но вскоре Птицелов расслабился. Волнение улеглось, он даже принялся насвистывать «Славься Отечество наше свободное…». И когда гладкая, без единой щербинки, правительственная трасса пересекла столичную кольцевую дорогу, забитую несколькими рядами ревущих, извергающих струи вонючего выхлопа машин, Птицелов чувствовал себя как при обычной вылазке в город.

Он шагал по обочине уже несколько часов. Ноги гудели, хотелось пить, да и съеденный в столовой завтрак оставил о себе лишь воспоминания. Воздух окрест кольцевой дороги был такой, что затошнило даже ко всему привычного мутанта. Дождевая морось смешивалась с выхлопными газами, создавая ядовито-серый туман, сквозь который едва пробивались лучи фар. Птицелов брел, как сомнамбула, почти уже не помня, куда и зачем идет. Поэтому, когда за спиной взвизгнули тормоза, он и ухом не повел.

– Эй, парень! – окликнули его. – Садись, подвезу!

Птицелов оглянулся. Из «лягвы» – крохотной малолитражки болотного цвета с брезентовым верхом – почти по пояс высунулся водитель. Немолодой, даже лысина в морщинах, на груди поблескивают то ли значки, то ли медальки.

– Тебе куда? – спросил он, когда мутант подошел.

– На Вторую Пригородную.

– Повезло тебе, парень, – сказал старик. – Я почти в ту же сторону. Давай залезай…

Он отворил дверцу с левой стороны, и Птицелов кое-как втиснулся. Пассажирское креслице было жестким и неудобным, колени уткнулись в раму лобового окна, но выбирать не приходилось – не профессорский лимузин.

– Поехали!

Старик нажал на педаль, малолитражка затрещала, заперхала, затряслась, вклинилась в общий поток, и они «поехали».

Птицелов украдкой разглядывал старика. Рослый дедуля – как он только в эту самоходную жабу помещается?

На владельце «лягвы» был старый имперский френч с двумя переплетенными латунными змеями на лычках. На груди и в самом деле были медали, глухо побрякивающие при каждом рывке автомобильчика. В медалях Птицелов мало что смыслил, но немедленно проникся уважением к старику. Заслуженный дедуля. Видимо, бывший офицер императорской армии.

«Дедуля» тоже покосился на него. В серых глазах бывшего офицера затаилась мудрость пополам с застарелой усталостью.

– Мутант? – спросил он.

Птицелов опешил.

– Д-да, – выдавил он. – А-а… как вы догадались?

– Я полжизни провел среди мутантов, – ответил старик. – Правда, в большинстве своем они не такие красавцы, как ты… Несчастные порождения нашей безответственности, – продолжал он, помолчав с минуту. – Знаешь, парень, я почти уже не помню довоенного времени, хотя на память пожаловаться не могу… Я не помню лиц жены и детей. Не помню вкуса обыкновенной чистой воды, не говоря уже о более изысканных напитках. Не помню, как пели птицы в весенних лесах в пойме Голубой Змеи. Помню, что пели, а не скрипели и перхали, как сейчас, но не помню, какие у них были голоса… М-да… Многого не помню, зато до сих пор стоит у меня в ушах гром военных оркестров и выкрики оголтелых патриотов в день объявления войны… Ты даже представить себе не можешь, парень, как тогда все радовались! Выпячивали воинственно груди, размахивали кулаками, скандировали: «Смерть врагам!»

А кому, спрашивается, смерть, если никто даже не знал, кто начал эту треклятую войну?! Бомбовозы, что нанесли первый атомный удар по Курорту, не имели опознавательных знаков и не вели радиопереговоров со своей базой. В эфире звучала лишь Вторая симфония Роода… Ты, разумеется, никогда не слышал этой музыки…

– Слышал, – буркнул Птицелов. – В театре…

Старый офицер изумленно поднял реденькие брови.

– Вот как, – проговорил он. – Прости, парень. Не знал я, что бывают настолько образованные мутанты. Ты, может быть, и читать-писать умеешь?

– Умею, – отрезал мутант. – Так что там с этой симфонией?

Старик хмыкнул, но продолжил:

– Симфонию передавала неизвестная радиостанция, которая находилась на самом Курорте. И бомбовозы выходили на цель, используя ее как радиомаяк… Запеленговать этот маяк успели, но…

Бывший офицер умолк, видимо заново переживая события почти четвертьвековой давности.

– Но было поздно?

– Да, – отозвался старик. – Первая бомба упала на площадь Тысячи Фонтанов – одну из самых красивых площадей в Мире. А может быть, самую красивую… За два года до войны мы с семьей провели на Курорте незабываемый отпуск… Там такие пляжи были, парень. Песок – золото с алмазами. А море… Я даже представить себе не могу, что там теперь творится…

– Джунгли там, – сказал Птицелов. – Мутанты звериные… В море лучше не купаться, сожрут. Или заразу подхватишь…

– Ого, – удивился владелец «лягвы». – Ты, я вижу, мутант бывалый. Как тебя зовут, парень?

– По паспорту? – поинтересовался бывалый мутант. – Или как папа с мамой называли?

– Как папа с мамой…

– Птицелов я, сын Сома.

– Будем знакомы! – Старик протянул ему широкую ладонь. – А меня…

– А вас называют принцем-герцогом! – выпалил Птицелов.

От неожиданности старый офицер едва не въехал в бампер ползущего впереди автобуса.

– Угадал, Птицелов, – пробурчал принц-герцог. – Вижу, ты всюду побывал… Как там сейчас, за Голубой Змеей?

– Как сейчас, не знаю, – отозвался мутант. – Я там давно не был. Но когда уходил, было плохо. Просо почти не родится. Упыри покою не дают. Детей рожают по-прежнему, но почти все они младенцами мрут…

– Как и всегда, – печально покивал лысиной старик. – А наши там как? Бошку, Хлебопек, Киту?.. Жива его Лия-то?

Птицелов нахмурился, сжался весь. Отвечать ему не хотелось.

– Чего молчишь?

– Лию украл Темный Лесоруб, – пробурчал он.

Принц-герцог вздохнул.

– Понятно… – сказал он. – Умерла, значит, девчонка… Бедняга Киту. Без дочки, наверное, совсем закис…

– Киту застрелился, – откликнулся Птицелов. – Не пережил пропажи дочки… Хлебопека упыри загрызли. А Бошку жив. Был, по крайней мере…

– А Колдун?

– Жив, думаю, – ответил мутант. – Что ему сделается?..

Помолчали. «Лягва» сползла с кольцевой на радиальное шоссе, где машин было меньше. Принц-герцог наддал. Машинёшка его завизжала, как резаная, но побежала прытче. Потянулись рабочие предместья – серые одинаковые пятиэтажки, бесконечные бетонные ограды заводов, пакгаузы, заросшая бурьяном узкоколейка. На железнодорожном переезде пришлось пережидать военный состав. Тянулись и тянулись из заводских ворот платформы, груженные боевой техникой. Техника была укрыта брезентом, но с одного танка брезент сполз, показав броню красно-бурого цвета.

– Возвращаться мне надо, брат Птицелов, – сказал принц-герцог. – Там мое место. А здесь я только время теряю. Правда, удалось достать кое-какие лекарства да из одежды кое-что… Приеду не с пустыми руками. А в общем зря полгода потерял. Никому не нужны в Столице дикие выродки. Тут своих проблем хватает… Да и чиновники… Смотрят на мои имперские медальки, как солдат на вошь, и бумажками от меня отгораживаются…

– Возвращайтесь, принц-герцог, – сказал Птицелов. – Ждут они вас. Думаю, им не столько лекарства и тряпки нужны, сколько вы сами…

– Мудро рассуждаешь, – похвалил его старик. – Непростой ты мутант, Птицелов. Далеко пойдешь…

– Угу, – буркнул Птицелов. – Остановите на углу, пожалуйста…

Принц-герцог сбросил скорость, аккуратно припарковался к тротуару.

– Прощай, Птицелов, – сказал принц-герцог. – Может, еще свидимся.

– Спасибо вам, принц-герцог, выручили, – отозвался мутант. – До свидания!

Они пожали друг другу руки, и Птицелов выбрался под дождь. Едва не упал – ноги затекли. Автомобильчик принца-герцога взвизгнул, выстрелил струей черного дыма и исчез за поворотом на Третью Котельную. Птицелов повертел головой, увидел вывеску «Пиво и рыба» и, нетвердо ступая, направился к ней.

Курьер выглядел как обычный завсегдатай пивных в рабочих предместьях. Худой, сутулый парень. Землистого цвета угреватое лицо. Черные полукружия под красными от хронического недосыпа глазами. Кожаная куртка вытерта на локтях – профессиональная отметина водителя-дальнобойщика. Был ли курьер на самом деле дальнобойщиком, Птицелов не знал. Да и не интересовало его это. Главное, что парень в шоферской куртке полностью соответствовал фотографии, которую Фешт показал Птицелову утром. И только этим отличался от других, точно таких же работяг, коротающих в пивной обеденный перерыв.

Птицелов взял со стойки кружку темного, выложил монету, в нерешительности потоптался, выискивая, где бы притулиться, и неспешно направился к столику курьера. Тот даже не удостоил его взглядом – сидел, выложив вытертые локти на изрезанную клеенку, и с тупой скукой глядел в замызганное окно.

– Можно? – поинтересовался мутант.

Курьер утвердительно буркнул. Птицелов опустился на скрипучую скамью, отхлебнул изрядный глоток и пробормотал:

– Массаракш… Опять теплое…

– Не нравится, не пей, – чуть помедлив, отозвался курьер.

Птицелов облегченно выдохнул. Отзыв соответствовал паролю. Теперь нужно было подождать, когда курьер уйдет, уронив на пол бумажник. Но парень в шоферской куртке не торопился. Пива у него в кружке было полно, и он медленно цедил почти черную горькую жидкость, после каждого глотка тщательно вытирая губы. Впрочем, Птицелов тоже не торопился. Пиво вопреки паролю было прохладным и для пересохшей глотки казалось слаще нектара. Наконец, курьер осушил свою кружку. Поднялся. Пожалуй, слишком поспешно с точки зрения науки о конспирации. Шагнул к двери, толкнул ее, впустив запах и шум улицы. Что-то небольшое, но весомое шлепнулось на пол у самого порога. Птицелов скосил глаза – бумажник! Подскочил.

– Эй, водила! – крикнул Птицелов. – Лопатник потерял!

Он подобрал бумажник и вышел на улицу. Курьер быстрым шагом направлялся в ближайшую подворотню. Птицелов запаниковал. Поведение курьера не укладывалось в рамки инструкции. Что делать?! Вообще он должен взять косолапые ноги в руки и мотать с места встречи как можно быстрее. Так велит конспирация.

А что, если курьеру просто приспичило по малой нужде? Терпежу не стало. Кто его знает, сколько он проторчал в «Пиве и рыбе», покуда Птицелов пешодралил, а после еле-еле тащился на принц-герцогской «лягве» по забитой до отказа кольцевой? И что скажет Оллу Фешт, когда Птицелов припрется в Отдел «М» без донесения, зато с рапортом о подозрительном поведении курьера.

Массаракш с ней, с инструкцией!

Птицелов бросился за курьером. Влетел в темную подворотню. И немедленно получил удар под дых. Нет, уроки Васку Саада не прошли даром. Птицелов сумел увернуться, и в развороте засветить пяткой по чей-то смутно белеющей физиономии. Однако противник оказался тоже не лыком шит. Ощущение было таким, словно по лодыжке врезали арматуриной. Нога мигом онемела. Птицелову с трудом удалось сохранить равновесие. Он прислонился к стенке, готовый биться насмерть.

Все ясно – на первом же задании он умудрился попасть в ловушку грязевиков. И сейчас его отметелят, потом затолкают в машину и увезут в такое место, где даже Оллу Фешт его не найдет.

А может, и искать не станет. Зачем? Невелика птаха! Доступа к гостайнам практически не имеет. О деятельности Отдела «М» известно ему немного. Вот только поверят ли в это грязевики?

В глухой темноте подворотни зажегся фонарик. Луч попрыгал по стенам, уперся Птицелову в лицо. Мутант не стал зажмуриваться. Пусть видят, что он не собирается рыдать от ужаса и бессилия. Хотя бы потому, что природа обделила его слезными железами.

– Спокойно, агент! – велел знакомый голос. – Я Саад.

Луч фонарика задрался, высветив острый нос, глубокие вертикальные складки, вздернутую верхнюю губу.

– Массаракш! – прошипел Птицелов.

– Тихо, тихо, парень, – сказал Васку. – Это была штатная проверка. Ты прошел ее, хотя и нарушил инструкцию. Впредь будь умнее. Инструкции, они, если хочешь знать, кровью писаны. Чаще всего кровью погибших дураков… Да не кисни ты, Птицелов. У тебя еще будет возможность показать себя в настоящем деле.