Текст книги "Сарабанда"

Variatio 6 a 1 Clav Canone alla Seconda. Лосиный остров

За неделю до свиданья с первой моделью Харитон наконец-то дозвонился до Ветровского, и они договорились пойти на лыжах. Харитон неплохо бегал еще со школы, тренировавшись по два раза в неделю вокруг Серебряного Бора. Потом был большой перерыв, и только через несколько лет до него наконец-то дошло это правильное чувство, что надо себя заставить, и заполнять часть своей больной головы смолой, уродскими ботинками, расписанием электричек, температурой, приятной компанией, чтобы потом лежать на диване, вытянув бессильные ноги, и гордиться длиной дистанции.

Вот и теперь он начал с того, что среди балконного хлама нашел ржавую банку с остатками лыжной смолы, которую отдал ему старый приятель, обрадовав свою чувствительную жену. У Харитона жены не было, и он понимал, что смолка лыж – тяжелое, но необходимое дело. Он приготовил старую зубную щетку, тряпки, газеты и тупую стамеску. Расчистив место вокруг плиты, он принес лыжи с балкона и вначале вытер с них годовую грязь мокрой тряпкой.

Главная трудность в этом деле – траектория лыжи над огнем. Представьте, как же можно ухитриться прогреть лыжу длиной больше двух метров, если плита стоит в углу кухни? К счастью, у Харитона была редкая возможность – плита стояла рядом с окном, и можно было выдвигать лыжу на улицу через окно, чтобы как следует прогреть недоступный участок. Постепенно отравленный дым заполнил всю кухню, И Харитон уже машинально водил лыжей взад и вперед, потом мазал смолу зубной щеткой, снова грел, пока смола не закипала, а потом смахивал лишнее тряпкой. Тяжелый смолистый дух спрятался по всем закоулкам его маленькой квартиры и долго потом не хотел выходить на улицу. Даже дня через три Харитон все не мог определить, откуда же так воняет, пока не догадался понюхать свой свитер, в котором тогда он смолил лыжи.

Вот у Ветровского лыжи были пластиковые, и с ними были совсем другие проблемы, с которыми Харитон никогда не сталкивался. Ветровский рассказывал ему при какую-то гидрофобную смазку, парафин, теплые утюжки, тюбики с мазями, но Харитон пропускал это мимо ушей, думая, что для него это не так важно.

На следующий день после смолки Харитон занялся ботинками – ископаемыми млекопитающими шестидесятого года. Его левый древний мастодонт потерял язык, но к счастью, Харитон случайно наткнулся на этот язык еще прошлой весной на нижней книжной полке в коридоре и отложил его в отдельную коробочку в кладовке, и вот теперь пришло время поставить его на место. Он несколько дней думал, как же проткнуть крепкую кожу изнутри ботинка, в самом носке, потом сломал несколько иголок, но протянуть нитку в обратном направлении ему никак не удавалось. В наборе, который Харитон приобрел у бабы в электричке за десять рублей (это в два-три раза дешевле, чем в московских магазинах, баба продавала еще новые захватывающие детективы Александры Марининой, которую уже никому не надо представлять, в твердой цветной обложке, шоколадки отечественные, дешевые, пять видов, носки шерстяные вязаные сорок второго – сорок первого размеров, тридцать восьмой уже кончился в предыдущем вагоне, туалетная бумага, в рулоне целых девяносто два метра, хватит надолго, китайский фейерверк – подходит к любому празднику, радость детям и взрослым…) была даже удивительная игла, загнутая в дугу, но она тоже никак не желала протыкать кожу – не во что было упереться. Снаружи сделать отверстие и просунуть иглу было элементарно, а вот изнутри…

На второй день мучений и сильнейшей внутренней борьбы с ботинком Харитон плюнул и просто пришил язык к первым отверстиям для шнурков. Он в который раз убедился, что без правильных инструментов не стоит приниматься за работу, а найти такой инструмент очень даже не просто. Все равно он начинал их завязывать со второго или третьего ряда. А в пятницу Ветровский вдруг сказал, что простудился, и поездка, может быть, отменится. Харитон так и не узнал, что в тот вечер Ветровский поссорился со своей сестрой Милой, которая не хотела пускать его одного в лес и оставаться дома одна. Они договорились созвониться утром в субботу, когда Ветровский сможет, наконец, определить, заболел ли его организм окончательно или нет. На самом деле Мила позвонила своей подружке и они тоже договорились встретится, но не совсем точно, так что Ветровскому было теперь не так стыдно оставлять ее одну. Харитон немного расстроился, но решил поехать в любом случае, даже без Ветровского. Утро было чудесное – минус восемь, синее небо, скрипучие улицы, и Харитон с радостью разложил на диване свой маскарадный костюм – две пары носков, клетчатые кальсоны и майку надел сразу, свитер, большие теплые перчатки, шапочку, мазь на случай сильной отдачи, жетоны на метро и ключи.

Минут через пять бодрый голос Ветровского сообщил ему по телефону, что его организм еще держится, и что он едет. Это было приятно, и Харитон с радостью позавтракал двумя бутербродами с сыром и даже сделал себе яичницу из двух яиц.

Они встретились в одиннадцать на «Щелковской». Харитон не знал, что одна девица, проходящая мимо, на которую он даже не посмотрел, вскоре будет раздеваться у него в спальне (Верочка утром бегала на рынок за овощами на «Измайловскую»). Он торжественно двигался по платформе, медленно передвигая ноги в огромных лыжных ботинках, и пышные украинские девки, запряженные в телеги с кислой семеринкой в холщевых мешках по пятьдесят килограмм, смеялись над ним всю дорогу, и одна толстушка чуть не смахнула его своим задом в два мешка на рельсы. Ветровский был еще выше его, худее и с большой головой. Он любил долго разворачивать носовые платки размером с хорошую наволочку и сморкаться, зажмурив глаза. Сегодня простуда особенно густо выходила у него через нос. Они застучали ботинками по мраморному полу и двинулись на улицу. А дальше все было очень быстро, потому что стоять было холодно.

Они понеслись вначале по широкой утоптанной тропинке, потом быстро нашли лыжню и побежали по ней до упора. К сожалению, народу было достаточно, но Харитон думал, что это особые люди, последние лыжные дворяне, жадно глотающие плотный январский воздух, и уступающие встречным половину лыжни. Ему особенно нравились лыжницы-старушки, которых теперь было большинство, наверняка говорящие на французском языке, и ему было все время неловко обгонять их, ведь это огорчает каждого лыжника, и он говорил им «мерси».

Ветровской пилил сзади, простуда не давала ему разогнаться, он часто останавливался, прислонившись к дереву, и опять разворачивал свою наволочку. В прошлый раз на трассе Снегири-Радищево все было наоборот, Ветровский несся впереди как лось на своих пластиковых лыжах, а Харитон, упираясь глазами в мокрый цветной лес, еле полз на своих старых дровах, которые весили тонны от налипшего снега. Вот что значит как следует просмолить лыжи, – думал Харитон, хотя кататься в дождь всегда плохо, как их не смоли. Он остановился на пересечении просек, глубоко вдохнул и посмотрел в небо как князь Андрей. Голые ветки едва шевелились, и у него закружилась голова. Как здорово, что он наконец-то заставил себя поехать! Сердце стучало, стараясь оторваться от сосудов и упасть вниз. Харитон не чувствовал себя так одиноко, жизнь имела простой смысл как эта лыжня, и где-то вдали, возможно, скользят красивые девушки в красных рейтузах.

Ветровский приближался, медленно передвигая ноги, тщетно отталкиваясь от воздуха. У него была сегодня большая отдача.

– А что твоя Мила, переезжает на другую квартиру, или уже нет? – спросил Харитон. Ветровский остановился, выдохнул воздух и недовольно сказал:

– Cлушай, давай потом поговорим, ехать, так уж ехать, – и Харитон почувствовал, что Ветровский очень переживает за Милу и не хочет с ней расставаться.

Variatio 7 a 1 ovvero 2 Clav. Al tempo di Giga

Харитон открыл дверь и сделал приглашающее движение рукой.

– Здравствуйте, входите, пожалуйста.

Девушка постучала ботинками, стряхивая снег, и сделала шаг вперед. На ней было длинное темно-коричневое пальто с капюшоном, серый платок, снизу виднелись синие джинсы.

– Так это просто квартира, а где же фотоателье? – удивленно спросила она, расстегивая большую верхнюю пуговицу. Других пуговиц не было, и только широкий пояс стягивал полы на ее узкой талии. Харитон, ожидавший этого страшного вопроса, так и не успел придумать, что говорить.

– Знаете, все ателье сейчас разорились, очень дорого снять помещения, поэтому многие оборудуют студии у себя дома.

Она недовольно оглядывала его темную прихожую, старый грязный ковер, черный паркет, шкаф с пыльным зеркалом, его мятую рубашку.

– Мне нужно только сделать копию со старой фотографии. Я ходила в разные места, где делают фото с цветных пленок, так вот, они там, оказывается, со старой фотографии не могут ничего сделать, требуют негатив. А где же я его возьму?

– Это так просто! – обрадовался Харитон, – можно сказать, последнее время я только этим и занимаюсь. А вам на какой основе – на керамике или на металле?

– Да нет, мне просто нужно сделать такую же фотографию, на бумаге, – и она стала ее искать в своей холщовой сумке.

Харитон метался по своей прихожей и не знал, как задержать ее подольше.

– Сейчас я покажу вам образцы, – решил он и побежал в комнату, – проходите, пожалуйста. По дороге он больно ударился коленкой о стул. Где же валяются похожие фотографии на металле?

Девушка прошла в комнату, не снимая ботинок, ослабила платок и опустила его назад, открывая свои рыжеватые волосы, собранные в хвост. Верочка приняла ванну с остатками английской пены только вчера и думала теперь, к чему это может привести. Она изучала простую обстановку квартиры, грязь и пыль, особенно заметную на книжных полках, где в редких местах была проложена двойная колея, проделанная твердой обложкой. Можно даже определить, что недавно читали.

Харитон подошел сзади, неся небольшую картинку в раме, где был снят в коричневых тонах какой-то европейский город с домиками, разделенными деревянными вставками на несколько прямоугольников, с треугольными черепичными крышами и обязательными трубами наверху. Весь этот резной царапающий город поднимался от берега вверх, в гору. Шел дождь. По одной улице двигался маленький человечек с тростью и в котелке. Вот он прошел ресторан, булочную, аптеку и после аптеки свернул направо. В аптеке он купил капли от насморка, а после пошел на овощной рынок за луком и чесноком, свернул за угол и скрылся в арке следующего трехэтажного дома.

– Вот посмотрите, это город Берген в 1908 году, фотографию делал мой прадедушка с парохода, правда, красивое место?

Она почувствовала, что ей становится жарко. Теплота, запертая поясом, подбиралась к ней все ближе и ближе. Она решила развязать пояс. Потом она никак не могла вспомнить, почему она не ушла сразу. Или это действовал эликсир сатаны?

– Может, я возьму ваше пальто, – спросил Харитон, прижимая Берген к груди. Человечек с тростью теперь уже нес в корзинке лук, и двигался с обратном направлении к ратуше. Чеснок обещали привезти завтра.

– Да, у вас хорошо топят, – сказала она, разглядывая, кто там виден в бергенском окошке на третьем этаже, и думая, что в ближайшие годы ей не удастся скопить денег не только на шубу, но и на турецкую дубленку. А на третьем этаже доедали десерт – бланманже, и служанка уже расставляла на подносе четыре чашки для чая с черничным вареньем.

Харитон порадовался, что она одета так просто, и повесил пальто в коридоре на вешалку. Верочка, наконец, нашла свою старую фотографию с дедушкой на Харлей-Дэвидсоне. Марку можно было легко прочитать на бензобаке, а вот на резине было написано Russian, неужели у нас тогда уже делали резину для мотоциклов? В это трудно поверить, но Верочка не вдавалась в технические детали. Ей нравилась дедушкина кожаная куртка, кепка, галифе, кобура и высокие блестящие сапоги. Куда это он так разогнался? А может, просто стоит на месте, потому что не видно никаких выхлопных газов.

– А это – мой дедушка в Сталинской танковой школе в 1927 году.

Харитон положил Берген на стол и взял дедушку. Он никогда в своей жизни не ездил на мотоцикле. Зато у него был одеколон Legendary Harley Davidson. Странно знать, что в России все это было.

Верочка села на разболтанную табуретку и уставилась в коричневый Берген. После чая стали рассаживаться вокруг рояля. Фердинанд выучил первый концерт Грига, но не знал, что «до» второй октавы западает, и играть будет ужасно.

На Верочке кроме джинсов был короткий вязаный свитер со сложным несимметричным узором, открывающий шею и все время задирающийся выше пояса. Она постоянно натягивала его вниз. Харитон подумал, не холодно ли ей в такой мороз в одном свитере, но у него в квартире сегодня было действительно слишком жарко, девушка раскраснелась и несколько раз убирала влажные волосы со щеки, заправляя их за уши. Хотя, если она ходит в платке, и идет снег, открытые волосы всегда намокают – сделал важный вывод Харитон. Он все никак не мог перейти к своему делу и начинал злиться на себя за свою вечную робость. Другой бы, видя, что она уже сидит у него без пальто, не терял бы времени даром, принес бы чай с шоколадными конфетами, или показал бы интересный альбом, пусть даже Эшера или, скажем, Бердслея, включил бы музыку, – надо узнать, что она «слушает», или сделал бы ей тонкий комплимент.

Она ему очень нравилась – густые рыжие волосы, одевается просто, фигура прекрасная, не толстая, скорее ближе к худой, но грудь есть, лицо чистое, но все время уводит глаза, не рассмотреть их по-лучше. Хотя ему лицо-то красивое особенно не нужно, главное – чтобы была хорошая фигура. Харитон все время подсматривал за край ее короткого свитера. Но она, конечно, не из таких. У нее глаза другие. Если ее дедушка служил в Сталинской школе, вряд ли она согласится.

– А сколько это будет стоить? – спросила Верочка.

Харитон опять замялся.

– Негатива, значит, у вас нет?

– Нет, какой негатив, – и тут она вдруг смущенно улыбнулась. У нее всегда были только положительные оценки и характеристики.

Харитон понял, что она тоже боится и стесняется – какая скромная и хорошая девушка! – и бросился вперед.

– А какой у вас размер?

Верочка смутилась, вспомнив, что только вчера ее об этом

спрашивала продавщица нижнего белья в универсаме. Но он-то, судя по всему, дурень, и спрашивает про фотографии, а не про что-то другое.

– Сильно увеличивать не надо, может, 9 на 12, или 10 на 15.

– Понятно, понятно, – он сел рядом на стул и чуть было не коснулся своей коленкой ее обтянутого джинсами бедра. Интересно, у нее там колготки, точно колготки, и должна быть дырочка на пятке или на большом пальце, но дырочку не видно из-за носков, а может, даже нитка поехала по всей длине. Он придвинулся к столу и взял ее фотографию.

– Знаете, это очень просто, и совсем дешево, можно сказать, бесплатно. Но мне очень хотелось с вами поговорить по важному делу.

Она забеспокоилась и поправила волосы. Под ее ботинками образовалась небольшая лужица, Харитон заметил ее только сейчас и бросился в коридор за тряпкой.

– Простите, я не предложил вам тапочек.

Это было ужасно, потому что тапок маленького размера у него не было, а были только большие, рваные и вонючие. Их обычно надевал Ветровский, когда приходил к нему пить чай. Обычно он выпивал чашек пять-шесть, сильно потел и оставлял тапки под столом, чтобы было не так липко.

Она стала развязывать шнурки на ботинках, нагнулась вперед, и когда Харитон подносил ей свои вонючие тапки, он успел увидеть, какая у нее прекрасная точеная попа, обтянутая джинсами. Свитер опять поехал вверх, открывая сверкающую золотистым пушком тонкую полоску кожи на талии, Харитон хотел было дотронуться пальцем до ее позвоночника, но не смог – руки были заняты, а она развязала шнурки и выпрямилась, заново поправляя свои рыжие волосы. Она так быстро выпрямилась, что он не смог даже определить, в колготках она или без.

Красное закатное солнце прорвалось сквозь белый дым, клубившийся над крышами, и ослепило ее, она зажмурилась и повернулась к окну спиной. Теперь свет застревал в каждом ее рыжем волоске, будто в его серой комнате включили новую лампу. Все пылинки осветились еще сильней, и Харитон увлекся их задумчивыми волнующими движениями.

Она молчала, тоже следя за пылью, и Харитон подумал, что хотел бы сидеть так с ней, не говоря ни слова, долгие годы. Правда, за несколько лет пыли бы накопилось по колено.

– Так что у вас за важный разговор, – очнулась она, положив руки, а сверху свою грудь, на стол.

– Я бы хотел сделать несколько фотографий, – робко начал Харитон, – а вы не боитесь?

– А что тут страшного? – наивно спросила она и покраснела.

– Понимаете, я фотограф, и примерно месяц назад на одной фабрике мне дали заказ за очень хорошие деньги. У них самих там ничего нет, фабрика маленькая, но они хотят сделать для себя такие коробки, ну, в общем, для нижнего белья.

Харитон произнес это слово и понял, как это ужасно звучит, что теперь она сразу уйдет, обидится, что он хотел так гнусно ее использовать.

Она молчала, вспоминая лекции по педагогике о высоких идеалах, которые будущие учителя должны воспитывать в детях. С другой стороны, она ведь сама хотела испытать силу этой английский пены. Но сразу вот так, с первого раза, прийти домой к неизвестному мужику и там перед ним раздеваться, да еще за деньги, без всякой любви, – как это казалось ей безнравственно! Она вообразила, что бы сказали другие учителя. Всем, конечно, рассказывать ни в коем случае нельзя. В крайнем случае, только Ирке, но она разболтает, это точно, значит, и Ирке нельзя. А если кто узнает ее в магазине? Она вспомнила эти чудесные коробки и рекламные плакаты с игривыми девицами. И тут на тебе – учительница биологии, даже стаж есть, спортсменка, бывшая комсомолка, красавица, – нет, это в данном случае не подходит, – тоже вдруг появляется на коробке в трусах и в лифчике.

Она представила, как первого сентября к ее родной школе приходит тысяча детей с цветами, от первого до десятого класса, с родителями, с бабушками и дедушками, и все вместо портфелей несут эти коробки, где сфотографирована она, учительница биологии Вера Васильевна. Вот уже восемь ноль-ноль, все собрались, затихли, и слово предоставляется директриссе.

– Дорогие ребята! Уважаемые родители! Поздравляю вас с началом учебного года! Первого сентября для всех нас начинается новая жизнь. И пусть дорога к знаниям будет для вас легкой и приятной, как это чудесное нижнее белье нашего глубокоуважаемого спонсора – фирмы «Феклуша». Благодаря совершенно бескорыстной и благородной поддержке лично главного президента «Феклуша» мы сумели открыть в новом году в помещении школы фирменный магазин нижнего белья «Отличница» (вход детям до шестнадцати пока запрещен, но наши товарищи из отдела внутренних дел нашего микрорайона уже работают над этим вопросом вплотную), ресторан «У Завуча», сауну «Евгений Онегин», в подвале школы оборудован гараж на двести автомашин и тир «Война и мир» для стрельбы из пневматического и автоматического оружия. Я должна особо отметить роль нашей любимой учительницы Веры Васильевны Морковкиной, которая всем своим сердцем и душой обращена к вам, дорогие ребята, и чей высокий облик ныне становится идеалом и образцом для подражания. Мне выпала высокая честь сообщить вам, что по решению говно (Городской Отдел Высокого Народного Образования, стой смирно, Редькин), в этом году во всех школах Москвы на выпускных экзаменах будет введена тема «Образ Веры Васильевны в произведениях искусства и литературы». Я надеюсь, что все девочки нашей школы будут стараться соблюдать диету, заниматься шейпингом, чтобы по всем параметрам приближаться к нашей прекрасной Верочке. Может быть, все мы станем зрителями и участниками конкурса «Мисс Москва», который по предложению нашего любимого мэра пройдет в нашей школе через несколько месяцев. Желаю всем вам крепкого здоровья и больших успехов в учебе! Вперед, к станку, так сказать, и смело за ручки!

Variatio 8. A 2 Clav

Ветровский дождался, пока все домашние ушли, и решил смазать свои лыжные ботинки гидрофобной смазкой «Георгий – Победоносец». Этот шедевр отечественной химической промышленности он приобрел в обувном магазине на распродаже по случаю очередного юбилея Москвы еще сухой осенью, когда до слякоти было еще далековато. Но Ветровский любил делать такие глубоко рассчитанные покупки, которые удлиняли жизнь простым вещам в несколько раз, а также давали ему ощущение чистоты и комфорта в любую погоду и в любые критические дни.

Правда, в данном случае его сразила наповал этикетка смазки, где, конечно, присутствовал герб города, состав, дата изготовления, срок хранения «Георгия– Победоносца», способ употребления и прочие интересные для любого любознательного читателя вещи. Сам Георгий восседал на кобыле с пикой и щитом, в сверкающих доспехах и желтых сапогах, видимо, тоже пропитанных волшебным составом, предохраняющим кожу от любого змея, врага или даже от Сатаны.

Ветровский с наслаждением изучил инструкцию и выписал основные пункты на отдельную бумажку для памяти. Он расстелил на столе старую газету «Правда» и водрузил рядом с портретом дорогого Леонида Ильича свои ботинки 61 размера, после которого, кажется, могли идти уже только чемоданы. Ветровский купил их недавно, чем сильно отличался от Харитона, который от скупости и ностальгии вечно носил всякое старье. Минут на десять Ветровский отвлекся на биографию верного друга советского народа Менгисту Хайле Мариама, потом пробежал пламенную речь Абдель Фаттаха Исмаила и интервью с Жугдердемейтдинном Гуррагчой. Еще там мелькнул платком маршал Мабуту Сики – Секо Нгембго Вазаванга, но Ветровский оставил чтение и приступил к делу. Он откупорил пузырек и слегка принюхался к заветному средству. Хорошо, что он дал уехать всем домашним. Запах взбодрил Ветровского, и он решил, что после окончания процедуры лучше все-таки выставить ботинки на балкон и прикрыть сверху газетой, чтобы не намело снега и мусора внутрь.

Он легко справился со всей поверхностью ботинок. Первый слой смазки впитался на удивление быстро. Тогда он решил сразу смазать еще раз, потом еще и еще. Скорость пропитки удивила его. Пузырек вскоре опустел, и Ветровский расстороился, что купил осенью всего одну штуку для пробы. Теперь, наверное, уже нигде не достанешь – уж больно ценный товар.

Потом он убрал все со стола и зашел в комнату сестры. Они всегда говорили между собой мало, поскольку почти все о себе уже было им известно. И даже по любому звуку из соседней комнаты можно было определить настроение и состояние своей половины. Ветровский знал, как она любит внезапно и резко переворачивать страницы, хлопать дверцами шкафа, мешать сахар чайной ложкой в утреннем чае, и даже знал, как она включает свет и с какой скоростью вставляет ключ в замочную скважину, хотя определить это, когда в квартире живет столько человек, было довольно сложно.

Он часто думал о том, что не вынес бы присутствия рядом с собой другой женщины, и поэтому все робкие попытки родителей подыскать ему невесту кончались тягостной кухонной тишиной. Отец обижался и уходил читать газету, а мать принималась тогда тереть плиту, опустив глаза и шмыгая носом.

Однажды они даже без спроса пошли в брачное агентство и заложили его в базу данных. Вскоре им начали звонить всякие вполне подходящие девушки, и с одной он даже сходил пару раз в кино. Родители затаили дыхание и принялись откладывать деньги на большую кровать. Но до этого дело опять не дошло. Ветровский прикрылся своим больным организмом и спрятался от судьбы на несколько недель в далекой командировке. Базу данных пришлось немного почистить.

Да и сестре, как теперь было ясно, никто другой серьезно не нравился, как будто больше на свете не было выдающихся кавалеров, и все они, озадаченные, растворялись в других, более покладистых и доступных девушках. Зато им вместе было очень привычно и уютно, и часто вместо приятелей и подруг они выбирали общество друг друга.

В двери хрустнул ключ, и Ветровский пошел ей навстречу. Она принесла из магазина молоко, хлеб, пачку макарон и полкило кураги. Это было приятно, потому что он не просил ее об этом, и потому что у них в доме никто, кроме Ветровского, курагу не любил. Он сразу помыл ее в дуршлаге и выложил теплые шершавые фрукты на коричневую глиняную тарелочку.

Темнело. Мила сделала себе кофе и уселась на диван перед телевизором.

– Ну как этот Георгий?

– Победоносец-то? Отличный Георгий оказался, впитался весь за десять минут. Посмотрим теперь, как он защищает от всякого змия.

Мила переключила на другую программу.

– Может, пойдем куда-нибудь?

– Не знаю, там такая противная погода, метель, просто сдувает с ног, выходить никуда не хочется.

– А что сегодня будет?

– Да ничего, я просто так включила.

Ветровский поставил свою тарелку с курагой рядом с ее чашкой и сел в кресло. Как там, интересно, его ботинки, пропитались уже как следует, или нет? Подходящая погода для проверки.