Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 15.9
Чили. Мирное небо над головой

 
Твоё, о Чили, небо сине, чисто,
Твой бриз отрадный веет, свеж и нем,
Луга травой покрыты шелковистой,
И ты прекраснее, чем был Эдем!
Белы твои вершины, величавы,
Тебе оплот в них вечный небом дан
И вестником твоей могучей славы
Шумит у их подножья океан!
Ты, Родина, всегда и всюду с нами,
Победу вновь мы принесём тебе,
Иль пусть твоё прославленное знамя
Увидит нас погибшими в борьбе!
 

Пабло Неруда

Легенда гласит, что после того как Бог создал Землю, её материки и океаны, равнины и реки, горные гряды и снежные поля, он прилёг отдохнуть. Один из ангелов спросил его, что же делать с оставшимися вулканами, бухтами, озёрами, островами и заливами. В ответ Господь взял весь лишний материал, скомкал и бросил на самый край мира. Так появилась страна Чили.

Действительно, весь юг страны представляет собой бесконечный лабиринт из проливов, островов, фьордов и ледников. Это царство дождей и штормов, сильных ветров и отвесных горных склонов. Здесь почти всегда пасмурно и влажно. Колкий ветер проникает под одежду, словно оголодавший зверь, желающий полакомиться теплом человеческого тела. Ослепительно яркие хребты ледников, временами проглядывающие сквозь облака солнечных лучей, рассыпаются отсветами тысячи бриллиантов. А тёмная вода глубоких озёр отражает зелень лесов, стекающих с высоких склонов берегов. Мириады незаселённых островов, бисером рассыпанных в прибрежных водах Южного Чили, создают неповторимую экосистему, ещё малоизученную и труднодоступную. Здесь нет дорог, нет городов, и лишь один рейс, идущий раз в неделю, соединяет затерявшиеся во фьордах деревеньки. Зато здесь есть самые южные на земле колибри и пальмы. И трудно представить более подходящее место для того, чтобы скрыться от мира, затерявшись среди суровой природы южного края.

Но насколько холоден и влажен климат юга Чили, настолько же он жарок и сух на севере страны. В Азии и Африке эта широта представлена тропиками, для Чили же здесь сплошное царство песка и ветров. Несмотря на то, что в этих краях годами не выпадают осадки, здесь насчитывается почти двести видов кактусов, пресмыкающихся и насекомых. Многие из этих видов являются эндемиками. Лишь раз в несколько лет с приходом циклона Эль-Ниньо часть пустыни омывается дождём, и ровно на один день огромные безжизненные пустоши покрываются ковром из фиолетово-алых цветов, семена которых по много лет терпеливо ждут возможности дать всходы. Но уже к полудню все цветы вновь выжжены беспощадным солнцем, и место благоухающей долины вновь занимает пустыня, словно стирая сказочный мираж, на мгновение поманивший путника.

Объединяя несопоставимые север и юг узкой 150-километровой полосой, между океаном и Андами протянулись благодатные долины центра страны. Этот сад с субтропическим климатом снабжает фруктами и вином не только Чили, но и многие другие страны мира. В радиусе пятисот километров от столицы проживает половина населения страны. А в каких-нибудь ста километрах от Сантьяго находится самая высокая вершина всей Южной Америки – Аконкагуа (Aconcagua) – высотой в 6 960 метров.

В 1941 году чилийский писатель Бенджамин Суберкассо издал книгу «Чили, или Сумасшедшая география». В этом названии он точно передал природную уникальность своей родины. Здесь всё рядом: горы и равнины, океан и пресные озёра, пустыни и ледники, кондоры и колибри, пингвины и фламинго, сосны и пальмы. Это страна вечных снегов и огнедышащих вулканов, непроходимых лесов и выжженных пустынь.

В путанице звёзд чужого небосклона так сложно уловить хоть какие-то знакомые черты созвездий Северного полушария. Все мои попытки были тщетны. Небо здесь так же притягательно, как и в России, но ещё более загадочно и менее достижимо. Целая шеренга обсерваторий обустроилась на самых лучших точках андского хребта. Их оптические глаза по ночам не смыкаются ни на минуту, отыскивая на небосводе ответы на извечные вопросы человечества.

Чили – сама загадка: деревянные дома на юге напоминают русскую деревню, а глиняные и песчаные блоки зданий севера отсылают к Египту. Столько человеческих противоречий в соединении с климатическим контрастом регионов, казалось бы, должны разрывать страну на отдельные лагеря, требующие своей независимости более активно, чем Каталония, Шотландия или Фландрия – но нет. Люди живут в одном государстве, растянувшем свои границы более чем на четыре тысячи километров. Быть может, люди здесь просто устали воевать, вступать в конфликты, требовать большего? Может, им хочется простого человеческого счастья – своего дома и мирного неба над головой?

Ни одно из богатств этой страны не видно невооружённым взглядом, будь то месторождения руд, косяки рыб, залежи селитры или нефти. Иногда она кажется слишком суровой и заносчивой, чтобы чем-то заинтересовать. Но это впечатление обманчиво. Здешние земли долго скрывали свои богатства в глубинах океанов, в недрах гор, за неприступными утёсами. Но человеческое любопытство, подчас смешанное с алчностью, способно преодолеть любые преграды. И вот сотни игл впиваются в тело побережья и шельфа, чтобы выкачивать нефть, сотни механизмов стачивают взорванную медную породу, чтобы выплавить крупицы металла, а сотни тралов тянут косяки рыб, чтобы подать их к столу или перемолоть в муку на корм скоту.

Неуёмное желание Педро де Вальдивии, пересёкшего пустыню в поисках благодатного края, создать своё царство, где он будет править без перуанских или ла-платских посредников, привело его в Чили. Но этот край стал для него не домом, а могилой. Так же, как и для многих других людей, отстаивавших чужие интересы, но проливавших за них свою собственную кровь. Безудержное стремление к власти, а значит, к войнам и насилию, сопутствовало всем политическим потомкам отца-основателя нации. Полями сражений становились не только арауканские степи и боливийские пустыни, но и парламентские залы, косившие головы людей не хуже зревшей на полях пшеницы. Только за период с января 1823 года по март 1830 года власть в Чили успела смениться двадцать четыре раза, и каждый новый переворот сверкал заточенной сталью клинка или окутывал дымом ружейных залпов. Сейчас всё это кажется далёким прошлым, а люди живут сегодняшним днём, не пытаясь равняться на других. Но ведь никто не знает, сколько ещё будет предпринято попыток отобрать их богатство.

Чили – поэзия,

Чили – муза,

Чили – песня.

Если ты вдыхаешь свежий воздух южных лесов, в твоей голове звучит гимн, если ты бороздишь морские волны, твоя рука пишет строки нового шедевра, если ты оглядываешь бескрайние дюны, твой голос громко поёт.

Смерть нельзя победить, но можно упиваться жизнью: припадать к освежающему роднику времени и большими глотками вбирать ключевую воду молодости, страсти, желания, пока поток не иссякнет. И всё равно не насытиться. Ведь на свете нет большей жажды, чем жажда жизни!

Глава 16.1
Арекипа. Разноцветный лабиринт фантазий

 
Жизнь – это то, что происходит с тобой,
пока ты оживлённо строишь другие планы.
 

Джон Леннон

Ровная доселе пустыня начинает покрываться морщинами, рябить складками, вздыматься непослушными локонами песков. На безбрежный песчаный океан со спокойной водой серых барханов надвигаются отроги гор, словно бушующие ураганы морской стихии. Нить дороги мечется из стороны в сторону, извиваясь по самому краю обрывов или по дну глубоких лощин. Изредка появляются небольшие озёра или тонкие струйки едва живых речек. За сухую каменистую почву склонов цепляются тощие кусты и деревья. Они бьются с неприступными серыми полями, не впускающими жизнь в блёклую природу западных Анд. Ветер гонит тощие стада облаков, оставшиеся от поредевшего поголовья, с потерями прорвавшегося сквозь высокие пики гор.

Мы в загадочной стране Перу, столь богатой тайнами и легендами, что собранные воедино догадки, суеверия и факты до краёв заполнили бы все полки древней Александрийской библиотеки, в своё время вмещавшей более полумиллиона папирусов и пергаментных свитков. Это родина одной из самых могущественных империй Америки, достигшей своего расцвета накануне прихода на эти земли испанских завоевателей во главе с Писарро.

Франсиско Писарро, не менее жёсткий военачальник и безжалостный угнетатель жителей Нового Света, чем Кортес, предпринял несколько попыток отыскать легендарную страну Эльдорадо. Легенда, приводившая алчных европейцев в неистовство, гласила, что там «золотой человек» с тростникового плота бросает в озеро горы золота и драгоценных камней. Лишь с третьей попытки Франсиско смог подойти к северным границам империи Тауантинсуйу. А уже через два года его отряд численностью чуть более полутора сотен человек фаршировал свинцом защитников Сапа Инки близ города Кахамарка (Cajamarca). Тогда испанцы в конце концов захватили Верховного правителя Атауальпу в плен, а души более двадцати тысяч индейцев отправились к богу Виракоче. Но реки крови не могли удовлетворить Писарро, ведь он жаждал не утекающей рубиновыми потоками жизни инков, а твёрдых тяжёлых слитков, отражающих своими гранями солнечные блики.

За Атауальпу заплатили легендарный выкуп: 6 тонн золота и в два раза больше серебра. Драгоценного металла было столько, что испанцы в течение тридцати семи дней переплавляли великолепные изделия из золота и серебра в одинаковые слитки, которые в итоге заполнили комнату на высоту поднятой руки. А в обмен на выкуп, внесённый инками за своего правителя, великодушный Франсиско Писарро преподнёс Сапа Инке гарроту: стянув шею Атауальпы шнуром, она забрала последний вздох последнего вождя великой цивилизации, насчитывавшей десять миллионов представителей, что по тем временам превышало численность населения всей Испании.

С самого детства я ловил каждую кроху информации, долетавшей до моего слуха и хоть как-то связанной с этим древним народом. Конечно, чаще всего это были домыслы или крайне смелые предположения об уровне развития инков и истории их происхождения. Но на тот момент я не видел никакой разницы, было ли это действительностью или же только плодом воображения каких-нибудь фантастов, додумавших за историками и археологами, что же на самом деле представляло собой это высокоразвитое общество смуглых и коренастых жителей гор. Яркие одежды, золотые украшения, гигантские глиняные кувшины, носимые людьми на спине, словно рюкзаки, и хитроумное оружие – всё это не могло не захватывать мальчишеское воображение. И я буквально видел горы, уходящие вверх ступени храмов, петляющие в джунглях дороги и миллионы людей, меняющие вокруг себя ландшафты, перекидывающие мосты через лощины и возводящие на неприступных скалах города. Это были настоящие небожители, ведь они находились ближе всех к небесам.

Цивилизация инков поражает не только своим размахом (их земли простирались с севера континента на юг), но и абсолютной уникальностью. Очевидно, им было комфортно жить и перемещаться только в горах. Прибрежные зоны или открытые долины они всегда заселяли в самую последнюю очередь. Вся их империя располагалась на вершинах и отрогах Анд, на плоскогорье Альтиплано и, конечно же, возле сердца всего высокогорья Южной Америки – озера Титикака. Из этих мест вышли предки народа, покорившего к началу шестнадцатого века неисчислимые просторы. До них там проживали более древние цивилизации, от которых инки унаследовали обработку камня, металла и гончарное мастерство.

Свои провинции инки соединили сетью уникальных дорог, пересекавших утёсы и лощины, которые казались абсолютно неприступными. Общее число транспортных артерий немногим уступало римским дорогам, но исключительный труд людей, затраченный на их строительство, многократно превышал те усилия, которые понадобились Римской империи, чтобы создать военные шоссе, отмеченные каменными верстовыми столбами. В Тауантинсуйу не возводили каменных мостов, зато некоторые подвесные становились истинными шедеврами строительства. Один из них был переброшен через горную реку Апуримак (Rio Apurimac), протекающую в каньоне глубиной в тысячу метров. Этот мост построили в середине четырнадцатого века по приказу Инки Рока. Он пережил века расцвета Тауантинсуйу и период испанской колонизации и только в 1880 году, спустя половину тысячелетия, сгинул в водах горной реки, унеся с собой несколько десятков человек, находившихся на нём в тот момент. Помимо подвесных мостов, инки возводили понтонные переправы и канатные дороги, по которым они перебирались с одной стороны ущелья на другую в корзине на натянутом канате.

Дороги инков – это совершенство. Вырубленные на гранях скал уступы в несколько метров шириной позволяли караванам и воинам в короткие сроки преодолевать огромные расстояния, а почтальоны всего за неделю доставляли сообщения из столицы в самые отдалённые районы империи. Инкские почтальоны-часки сменяли друг друга каждые два километра, с немыслимой быстротой принося устные сообщения или узелковое письмо кипу с одного края империи на другой. Дороги строились с помощью примитивных инструментов, и просто непостижимо, как людям, жившим в бронзовом веке, удавалось прокладывать пути среди отвесных ущелий и у вершин таких гор, как Салькантай (Salcantay), на высоте, превышающей пять тысяч метров. Часть этих дорог даже под натиском буйной растительности джунглей и разрушительных высокогорных ветров сохранилась в хорошем состоянии до наших дней. А жемчужиной транспортной сети инков стала Королевская дорога, протянувшаяся с севера на юг на 5200 километров и проходящая по территории шести современных государств. Тауантинсуйу не применяли колесо иначе как в качестве жернова, но, даже несмотря на это, совершили огромный рывок в техническом развитии, во многом опередив народы Старого Света.

Ореол волшебства и чудес, окружающий инков, не ограничивается одними лишь дорогами. Их письменность кипу, применявшаяся в основном для счёта и статистики, поражает своей простотой и неординарностью. Славяне тоже использовали узелковое письмо: такие выражения, как «двух слов не свяжет» или «завязка сюжета», уходят корнями в те времена, когда традиционной письменности ещё не было. Но наибольшее распространение и многообразие узелковое письмо приобрело именно у Тауантинсуйу, так что даже цвет ниток, вплетённых в узелки, здесь имел значение. Помимо такого вида сообщений, древние перуанцы пользовались орнаментами на тканях и глиняных изделиях, отчего европейцы долгое время отказывались признать существование этого вида пиктографического письма. При этом у верховного Инки были целые библиотеки с полотнами токапу, на которых описывались путешествия подданных в другие государства, история страны и религиозные мероприятия.

Быть может, однажды этот мир, полный ещё неразгаданных чудес, станет доступным для учёных, как когда-то египетский язык был расшифрован благодаря Розеттскому камню, древнеперсидский – Бехистунской скале, а этрусский – Скрижалям из Пирги. Но сколько ещё остаётся мёртвых языков и неразгаданных письменных источников, таких как Рукопись Войнича, Кодекс Рохонци или Фестский диск, которые ожидают своего Кнорозова, Шампольона или Гротефенда!

Государственным языком огромной империи был «руна сими», что можно перевести как «человеческий язык». Захватывая новые народы, Тауантинсуйу не касались их культурных традиций и языка, однако религиозные обряды и знание «руна сими» для государственных служащих становились обязательными. До прихода инков в одной долине площадью всего в несколько десятков квадратных километров могли жить племена, употреблявшие непонятные друг другу слова и выражения. Организаторские способности инков объединили многочисленные разрозненные группы в единую империю, жители которой подчинялись одним и тем же законам, поклонялись одинаковым богам и употребляли единый государственный язык. Созданные ими тесные культурные, политические и экономические связи оказались настолько крепки, что даже грубое вторжение испанцев не смогло полностью разбить устоявшийся порядок, и древний язык «руна сими» до сих пор является самым распространённым коренным индейским языком из всех, что сохранились в обеих Америках. Сегодня потомки Тауантинсуйу, представители народа кечуа, продолжают говорить на древнем языке предков, и несколько других народностей используют схожие диалекты. В их языке более 20 000 слов, способных передать богатый спектр эмоций и чувств, описать явления и предметы. Почти пятнадцать миллионов человек, как и их предки тысячи лет назад, восклицают миру «мамакууай!», что означает – «люби меня!».

Гладкий изогнутый пластик сидений волнами расходится в стороны, вовлекая в свои объятья множество людей. Огромные пролёты позволяют сотням посетителей разместиться под одной крышей. Но это не спортзал. Это очередной автобусный терминал, откуда мы начинаем своё знакомство с новой страной и новым миром древних преданий, уникальных технологий и необычных верований. Центр зала уставлен рядами сидений, а по краям, словно ларьки в российских переходах, выстроились длинными шеренгами магазинчики и кафе, едва вмещающие на своих десяти квадратных метрах пяток посетителей. На входе выставлена стойка с картошкой и жареной курицей, пирожками и лепёшками; магазины завешаны гроздьями пёстрых упаковок чипсов, сушёной рыбы, шоколада и печенья. Коренастые перуанки перекрикивают друг друга, зазывая покупателей, а поток людей течёт мимо, двигаясь от касс к выходам на платформы. На смену степенности и прагматичности чилийцев вновь пришла яркая и сочная гамма красок горных районов кечуа и аймара, а капиталистический мир шахтёров и промышленников сменился сельскохозяйственным укладом центральных Анд. Если бы я не знал точно, где нахожусь, я мог бы подумать, что опять вернулся в самобытную Боливию.

Ослепительно яркое солнце переливалось в брызгах фонтана центральной площади Арекипы. Стены домов сияли светом и чистотой. Город, одетый в белый воздушный палантин с коричневыми оборками из камня, был исполнен восхитительным благородством, какой-то средневековой правильностью и гармонией. По истечении веков он так и остался истинным испанским хозяином над раскинувшимися во все стороны от его границ ущельями, долинами и горными хребтами. Пыль времени словно не решилась коснуться его мостовых, фасадов фазенд и тенистых анфилад широких патио. Он не казался специально приготовленным для иностранцев, как многие современные города Европы. Он сам был той старой колониальной Европой, только без нечистот, мусора, чахотки и порока – без всего того, что отравляло жизнь любого жителя Старого Света в век Великих географических открытий. Это был красивый город, наряженный в ажурные шелка, но не для того чтобы показаться на людях в праздничный день, а потому что так ему комфортнее нежиться на солнце, гулять в тени своих аллей и встречать новых посетителей.

По центральной улице Меркадерес (Marcaderes) неспешно прогуливаются жители Арекипы. Дети держат воздушные шарики, кто-то ест мороженое, парочки фотографируются на фоне карликовых деревьев с пышными кронами и фасадов старых зданий. На соседних улицах гудят клаксонами такси, напоминающие коренастых жуков в белых и жёлтых панцирях металлического хитина. Кажется, от нетерпения они вот-вот раскроют крылья, скрытые под мощной стальной бронёй, и взмоют вверх, устремившись плотным роем к полям в дельтах полноводных рек.

Пройдя несколько кварталов от центра по улице Санта Каталина (Santa Catalina), выходишь к огромному монастырю, занявшему два гектара городской территории. Когда-то город был небольшим, и обитель Санта Каталина находилась за городом, но спустя несколько веков она оказалась прямо в историческом центре. Прежде здесь обитали четыре сотни сестёр из богатых семей. Основательница монастыря считала нищенство не заслугой, а пороком, и в кельи брали детей из богатых семей, для которых божья обитель становилась чем-то вроде университета благородных девиц. За массивными белыми стенами в четыре метра высотой укрылись десятки узких улочек, монашеских келий, небольших садиков, библиотек и молельных комнат. Это был огромный город в городе, со своей собственной инфраструктурой, часовнями, кладбищем, госпиталем, библиотекой и многим другим. Для связи с внешним миром служила лишь небольшая комната с низкими окошками, загороженными резными деревянными прутами: здесь монахини, не связанные обетом молчания, могли недолго пообщаться с посетителями – не чаще одного раза в месяц и под присмотром старших монахинь. В остальном община жила замкнуто и была изолирована от остального мира множеством правил и запретов.

Теперь здесь тихо и спокойно. Не слышны ни молитвы, ни звон колоколов, приглашающий на службу. Почти вся территория монастыря стала музеем под открытым небом. Лишь небольшая часть её продолжает оставаться действующим женским монастырём. Яркие красные и синие фасады оторочены черепичными кровлями, под карнизами домов висят плетёные горшки с цветами. Такие же цветы стоят в кадках на бетонных поребриках каменных мостовых. Массивные арки полосами расцвечивают неправдоподобно голубое небо, покрытое молочной пеной облаков. Здесь можно бродить часами, заглядывая в комнаты домиков, где сохранились старые выцветшие иконы с ликами святых, в кухни с огромными чанами для приготовления еды и керосиновыми лампами для освещения, во дворики с прудами и фонтанами.

Множество лестниц ведёт в никуда, заканчиваясь каменными стенами, словно на сюрреалистичных картинах европейских художников; по другим можно взобраться на плоские кровли, откуда монастырь виден как на ладони. Сверху город выглядит ещё более запутанным и мистическим, словно материализовавшийся антураж фильма Джима Хесона «Лабиринт». И кажется, что сейчас появятся Людо и Сэр Дидимус, за следующим поворотом возникнут две двери с говорящими дверными молотками, а следующий тупик будет всего лишь обманом зрения. И ты должен бежать по запутанным улицам сказочного города, так как время утекает сквозь пальцы, и Король Гоблинов вот-вот превратит твоего брата в своего преемника. Однако вместо пронырливых гоблинов из окон и переулков изредка выглядывают туристы, пытаясь сфотографироваться в неожиданном ракурсе, а вместо летучих мышей по небу летают стаи голубей, обретающих приют под многочисленными кровлями монастыря. И только время всё так же неумолимо бежит, обрекая нас на постоянные поиски и погоню, загоняя в нескончаемый лабиринт, где мы плутаем до самого последнего вздоха, чаще всего просто двигаясь по кругу.