Текст книги "Сквозь мутное время. Русский взгляд на необходимость сопротивления духу века сего (сборник)"

Процесс и третий путь

Сегодня выносят приговор пусям. Обсуждать их больше нет ни малейшего смысла. Они добились того, что хотели, – скандал, пиар и политическая карьера. Толоконникова объявила себя и подруг точкой консолидации моральных сил общества, прогресса и социального развития, а сам факт консолидации – Чудом. Аминь.

В этой точке сошлись интересы двух противоположных сил, получивших от чуда свои приятные бонусы.

Первая сила – либерально-западническая «общественность», «болотная» оппозиция, упражнявшаяся последние месяцы в ненависти к государству и православию.

Эта сила – пестрая, неоформленная – считает, что в ходе процесса пусей она консолидировалась, отхлестав при этом Кремль и МП РПЦ.

А по ходу дела заручилась поддержкой мирового либерального истеблишмента, то есть получила благословение мировых сил прогресса и демократии.

Очевидно, что без покровительства на каких-то вершинах российских власти и олигархата болотно-пусиная оппозиция не смогла бы так лихо провести эту кампанию.

На нее работали ведущие СМИ и в целом всякого рода сетевая общественность.

Главное – это сделать плохо «омерзительной власти». Каждое бранное слово в ее адрес – успех и удача.

В ходе процесса бранных слов вылилось целое море – это уже и не успех, а «огромная моральная победа». Практически моральный триумф. Можно ходить с гордо поднятой головой – сказано громко, публично и многократно!

Вторая сила – государственно-бюрократическая машина, втягивавшая шесть месяцев своих противников из политического протеста, опасного для власти, в процесс защиты трех карнавальных девок.

Эта машина полагает, что «болотная» оппозиция и оппозиция вообще, публично встав стеной за пусей, дискредитировала себя в глазах страны.

Страна же, по всем соцопросам, все-таки ассоциирует себя с традиционными и вполне консервативными ценностями, а не групповым сношением в биологическом музее, не с запихиванием курицы во влагалище, не с плясками посреди православного храма.

Очень жаль, но «болотных» предупреждали, что процесс пусей как смоляное чучелко – коснись его коготком, потом не отлипнешь.

Теперь «Справедливая Россия» и другие левые и либерально-левые партии, идя на региональные выборы, должны быть готовы к тому, что народу их будут претезентовать как «заступников тех девок, которые православный храм осквернили».

Об этом будут говорить по всем местным ТВ и радиоканалам, писать во всех местных газетах, сообщать в ходе предвыборной борьбы во всех местных церквях и монастырях – и черным пиаром это уже не назовешь.

Посмотрим, сбудуться ли аналитические фантазии либералов о том, что народу безразличны Церковь, религия и традиционные ценности.

Так что власть – вполне в выигрыше, независимо от приговора, который вынесут сегодня пусям.

И Путин, высказываясь о процессе вполне индифферентно, но с довольной улыбкой, именно это, похоже, и подразумевал – протест, угрожавший системе зимой и весной, к августу плотно упаковал себя в нечто, что, как говорили конкуренты пусей из группы «Война», именно эту войну и кормит.

На передний план общей картинки протеста выползли социальные маргиналы и авангардисты – странно выглядящие, нечистоплотные, лохматые, гениальные в своих фантазиях о свободе и формах ее воплощения.

Проблема всех подобных активистов в том, что они герои узкого круга и определенного ракурса. Широкий экран их губит, уничтожает их загадку, таинственность.

Власть через процесс вытащила их именно на широкий экран – и оппозиция обрела для страны новые лица.

Но это не суровые лица Удальцова или активистов левых профсоюзов, родителей и друзей убитых в Дагестане, Кабардино-Балкарии и Ингушетии молодых мусульман, даже не лица националистов из Русского марша, живущих идеей и мечтой, это лица пусей в разноцветных капюшонах и их сподвижников из «общественности».

Я не уверен, что они понравятся нашей мрачной державе…

Да, собственно, и остается третья сторона всего этого пиар-балагана – люди, народ. Им осточертел как бюрократический маразм с бесконечным восхвалением начальства всех мастей и хапанием всего что только можно, так и либеральный шабаш, поносящий Россию, открыто рассуждающий о ее распаде, упражняющийся в ненависти к религии вообще и православию в частности.

Этих людей – 95 процентов населения. Они только кажутся безмолвным большинством. Они очень даже себе на уме. И пока они не консолидированы. Они различаются местом жительства, религией и национальным происхождением.

Они все видят – самодовольный произвол коррумпированной бюрократии и безумие рвущихся к кормушке либералов; зажратость и «симонию» клерикалов и дикие богохульства их оппонентов.

Они пока живут по принципу, о котором напомнил Солженицын, повествуя о лагере: «Тебя не гребут – не подмахивай».

Нет политической партии, выражающей их интересы, их настроение, их взгляды, их отношение к происходящему. Пока нет. Но скоро появится. И те, кого сегодня стравливают бюрократы и оскорбляют либералы, – русские и нерусские, православные и иноверцы – увидят, что между ними нет серьезных противоречий и враги у них общие. Вот тогда это будет чудо.

Тот категорический императив, о котором напомнила нам всем из тюрьмы Толоконникова: «Кант сказал бы, что не видит иной причины этому Чуду, помимо морального начала в человечестве».

Уверен, что его слова сбудутся.

Все начинается с песенки

Приговор трем плясуньям – постыдный, неадекватный, жестокий и, главное… беспредельно глупый. Система публично высекла себя перед всем миром.

Но Система – не унтер-офицерская вдова, она жестокий и тупой Левиафан. Секущий сам себя, свирепо отдувающийся и важный монстр – что может быть смешнее и карикатурнее!

Против смеха у Системы нет защиты. Она не способна смеяться сама и, в ответ на смех, начинает пыхтеть, злиться и тащить всех в участок.

Придавая, таким образом, смеху политическое и практическое значение.

Система все это время видела перед собой панков и молодых девчонок, прошедших «крым и рым», сознательно отказавшихся от буржуазного и стабильного образа жизни, принципиальных нонконформисток и легкомысленно относящихся к морали стебщиц.

Вела же она себя так, будто перед ней три прогулявшие воскресную службу женщины, случайно изменившие своим примерным мужьям и попавшие в дурную компанию странноватых революционеров.

Апофеозом была встреча Аркадия Мамонтова с пусями в тюрьме. Какими глазами он и его попечители видят эту сцену, интересно?

Трех молодых женщин поочередно вводят в кабинет следователя, и дальше здоровенный мужик, которого нет в кадре, кстати, но которого страна видит как живого, спрашивает их: «Вам не стыдно?»

Естественно, в ответ с милой улыбкой – «нет», которое звучит как «да пошел ты…».

На чьей стороне симпатии зрителя – на стороне крашеных однотонных стен тюрьмы, баритона журналиста, напоминающего о мерзких школьных выволочках в кабинете директора школы – или арестанток, ни одной секунды не боящихся ни полиции, ни журналиста, ни всего государства с тюрьмами и атомными бомбами?

Подметали бы они улицы – об этом умоляли Систему с самого начала все, и либералы, и враги либералов, и священнослужители – над пусями самими бы смеялись до упаду. Что может быть смешнее – ниспровергательницы морали с метлами в руках!

Но Система искренне верит в силу тюрем как инструмента наказания и политической борьбы.

Это у Системы, кстати, от ее преклонения перед США – ее представители на разные лады любят повторять, как там здорово работают законы, суды и тюрьмы, как мы должны у них всему этому учиться!

Все эти пожизненные сроки, заключенные, одетые в яркие пижамы и сидящие в клетках со скованными ногами, вождение людей между камерами лицом вниз с заломанными назад и скованными руками – конвоир придерживает запястья (воспетое Соколовым-Митричем в незабвенной статье «Поза ку»), все эти современные каторги и одиночки – оттуда, из великой демократии.

И приговор пусям во многом оттуда. Это там надо не спорить с судьей, не вести себя дерзко (об этом в истерике шепчет адвокат, добивающийся соглашения с судом) перед его суровым лицом, не отказываться, когда тебе предлагают стучать и доносить (это называется соглашением со следствием), – и прочие мерзости, непривычные и неприемлемые нормальному человеку.

Это там судья – выразитель морального авторитета общества и государства, а юристы – привилегированный слой паразитов, крутящихся вокруг людей, опутанных законами и нормами, точно пчелы – паутиной.

Православные люди были и остаются оскорблены действиями плясуний и их промоутеров. Храм – в том числе и мемориальный храм Христа Спасителя – несмотря на сомнительный порой моральный облик иных священников, несмотря на то, что в его подвальных или иных помещениях или вокруг него порой происходит городская и порочная светская жизнь, – место личного глубокого молитвенного переживания для каждого.

Во время службы люди, хоть и молятся за патриарха, страну, воинство, благорастворение воздухов, за тех, кто строил храм и за всех христиан, переживают все, что происходит в храме сугубо лично, не как «члены РПЦ», а как община верных тому, что их привело именно в храм.

В этом дурацкая ошибка плясуний (если только они не хотели в принципе плюнуть в душу всем верующим): критика патриарха и власти вне похабного поведения в храме – доходчивее и живее была бы для ума и сердца каждого верующего.

Теперь «Богородица, Путина прогони!» стала усилиями Системы (суда, госпропаганды, ОМОНа) – не просто песенкой неудачниц из панк-группы, а гимном единой оппозиции.

Тюрьма в России не имеет позитивного образа. Люди в подавляющем большинстве сочувствуют тем, кто попадает в тюрьму. Сделать тюрьму в России приемлемой для общества нормой невозможно – это означает изменить саму суть России (сталинские пиар-мероприятия вкупе с террором создали лишь видимость народной поддержки тюрьмы и каторги).

Похоже, Системе не нужна Россия – она навязывает нам образ всенародного приятия приговора трем молодым женщинам за всего лишь оскорбительное для православных поведение в храме. Но за это, повторю, православным было достаточно подметания метлой вокруг храма. Система пытается спрятаться за православных. Но православные не должны ей верить.

Система – с пьяными игуменами на спорткарах и гелендвагенах, с роскошью суперхрамов в элитных поселках, с «солидным Господом для солидных господ», с Великим Инквизитором. А не с верой и Христом.

Россия просто не может поддержать тюрьму как метод исправления. Слишком хорошо Россия знает мерзость и ужас тюрьмы.

И никто теперь уже не поверит (благодаря приговору), что не за песенку…

Хочу вспомнить под конец историю с другой песенкой, пропетой русскими мальчиками из все того же Московского университета во время пирушки в 1834 году.

 
Русский император
В вечность отошел,
Ему оператор
Брюхо распорол.
Плачет государство,
Плачет весь народ,
Едет к ним на царство
Константин урод.
Но царю вселенной,
Богу высших сил,
Царь благословенный
Грамотку вручил.
Манифест читая,
Сжалился Творец,
Дал нам Николая, –
С… … подлец.
 

(Цитирую по Герцену «Былое и думы».)

Студент Соколовский, автор этих строк, умер, выпущенный через несколько лет из Шлиссельбурга, на Кавказе от чахотки.

Остальные получили кто крепость, кто ссылку в разных видах. Герцен и Огарев, которые вообще не присутствовали при коллективном застольном пении, прерванном арестом по доносу провокатора, были наказаны Николаем за «вольность мыслей» и стали отцами русской революции.

От приговора за песенку до Ипатьевского подвала – прямой путь. Тогда он был долгим – аж в 84 года! Просто письма дольше ходили – сегодня счет пойдет на годы, а то и быстрее…

Могли князь Голицын, назидая от имени императора юношей 1834 года жестоким приговором, предвидеть пылающие помещичьи усадьбы 1917 года? Конечно нет! Ему казалось, что Система незыблема и ее поддерживает большинство населения (как и сегодня Системе так кажется по опросам).

Дикие жестокости русской революции во многом вызревали под спудом Системы, не способной смеяться, не готовой прощать…

Сегодня Система, подражая былому имперскому величию, полагает, что деньги и телевидение изменили мир, но она такая же великая и имперская, имеющая право сажать за песенку. Праздничные парады, соцопросы и ОМОН убеждают ее в этом.

Тюрьма за песенку для панков и веселящихся студентов рождает ненависть и героев. Панки и студенты становятся революционерами и философами.

Сегодня у власти – не князья, а бюрократы и силовики, устроившиеся на бюджетах и ресурсах, считающие, что они праведные и страшные и что они и есть «государство Российское».

Их валят либералы, растлевающие и развращающие народы России, чтобы отдать ее по частям западным колонизаторам и прорваться к нефти, газу, деньгам и удовольствиям.

И те и другие – два лика одной и той же Системы – 90-х и 2000-х. И те и другие, судя по страстям, кипевшим вокруг приговора пусям, служат только самим себе.

Третья сила – молодежь на улицах Москвы и Махачкалы, которой плевать в равной степени на величие государства и властей и на либеральные соблазны западных поп-демократий с их промоутерами в России.

Эта молодежь имеет дело с тюрьмой – в Махачкале (и вообще на Кавказе) давно и всерьез (а кроме тюрьмы еще и с ежедневными убийствами и похищениями), в Москве недавно и как бы пока понарошку, через административный арест на несколько суток (никто не помнит НБП, Нину Силину и других, мотавшихся по тюрьмам).

Приговор в Хамовниках – это первый серьезный ответ Системы молодому поколению Москвы, переход от «понарошку» к настоящей тюрьме.

Думаю, ответ не заставит себя ждать. Это будет опять смех – более жестокий, провокативный, с готовностью драться всерьез.

Создать будущее, в котором не было бы ни первых, ни вторых ликов Системы, но были бы вера, свобода и справедливость, – вот задача.

 
ты веришь
что зима должна
забрать утраченное
в летние забавы?
и что она намерена сполна
вернуть
принадлежащее по праву?
 
 
душа моя мы лед во тьме ночной
мы холод в этой теплой круговерти
смерзаясь мы становимся одной
из тайн преодоленья зла и смерти
 
 
зима нас не отпустит никогда
мы ей нужны ведь мы ее защита
без нас она безмолвна и убита
без нас она лишь талая вода
 
 
ты веришь что пути иного нет
как нам ложиться снегом друг на друга
и на ухо шептать: когда б не вьюга
лежать бы так хоть сотню тысяч лет?
 

Почему мы говорим спасибо Ассанжу?

Джулиан Ассанж сделал огромный подарок всему человечеству, показав нам подлинное лицо того, к чему нас приучили относиться как к более святому, чем папа римский – к мировой бюрократии.

Оказывается, мировая бюрократия – это просто люди такие. Они тоже потеют, они глупыми тоже бывают, понимаете?

А вовсе они не могучие и страшные, в своих костюмах Brioni, восседающие в кабинетах, смотрящие на нас грозно, когда мы в эти кабинеты заходим, и держащие в руках печать и ручку Parker, чтобы печатью разрешить, а ручкой Parker запретить, например. Или наоборот.

Оказывается, они похожи на нас и даже более того – часто бывают гораздо более невежественны и смешны.

Миф о могучих бюрократических демократах, которые правят современным человечеством и являются инициаторами глобализации, развеян одним этим человеком. Спасибо тебе, Джулиан Ассанж.

Поэтому я предлагаю именно Джулиана Ассанжа выдвинуть на Нобелевскую премию мира. Могу сказать, что никто не сделал для дела мира, мира свободы, мира демократии, мира гражданского общества больше, чем Ассанж.

Могут ли публикации Wikileaks поставить под удар страну? Под удар может попасть не страна, а бюрократия, которая говорит от имени страны и от имени народа. А бюрократия и страна, народ – это не одно и то же.

И благодаря Wikileaks мы можем теперь представить себе еще раз, что это за деятели с каменными лицами сидят на пресс-конференциях, кто они такие.

В свое время большевики пришли к власти под лозунгом «Долой тайную дипломатию! Сделаем мир открытым! Долой тайный сговор и мир без аннексий и контрибуций!».

Но и сегодня тайная дипломатия никуда не делась. Сегодня она господствует в мире. И Wikileaks – это удар по практике тайной дипломатии.

Мы, народы мира, самые разные – русские, американцы, немцы, – хотим, чтобы нас перестали стравливать в интересах корпораций для того, чтобы где-то кто-то разжился Албанией или чтобы у кого-то, у Ротшильдов, или у Рокфеллеров, или там у кого-нибудь еще, повысились какие-то котировки.

Публикации Wikileaks не сталкивают народы. Они стравливают друг с другом бюрократов. Ну и бог с ними!

Наши судьбы, судьбы миллионов людей не должны зависеть от фобий, маний и стилистики каких-то людей, которые окончили МГИМО или Гарвард, которые работали тайно, делая карьеру, а потом внезапно, на сороковом году жизни, в кулуарах власти, или в кулуарах посольств, или где-то еще, пройдя энное количество километров тихим шагом, подобно Молчалиным, вдруг начали определять судьбы мира.

Грибоедов был прав: Молчалины господствуют на свете. Сегодня с этих Молчалиных сорвана маска благодаря Джулиану Ассанжу. Спасибо ему еще раз за это большое.

Что нового мы узнали из этих публикаций? Да ничего из того, о чем бы не говорили раньше! Ничего нового.

Мы знали, что это лживый, кровавый истеблишмент, который лжет и который описывает самым грязным образом своих друзей и союзников.

Мы знали, что США – это империя, в которой все построено на бюрократии, на торжестве денег, что они давно уже вытерли ноги о принципы отцов-основателей и о конституцию свою.

Мы знали, что европейский истеблишмент, прикидывающийся демократическим и свободолюбивым, на самом деле лижет подметки американцам и вертит перед ними куцым хвостиком. Что тут нового-то?

И про Россию там, кстати, ничего особенного нет. У нас долго тут смеялись, что вот «шакалят у посольств» – да как Путин смел так сказать!

А из переписки Wikileaks мы видим правду – у посольств шакалят многие, и американцы об этом, обо всех своих источниках, прекрасненько сообщают.

И даже дают оценки многим своим либеральным информаторам, рисующим им картину политической ситуации в России.

Теперь мы, по крайней мере, поняли, откуда у американского Госдепартамента складывается впечатление о том, что происходит в нашей стране.

Почему Муамар Каддафи – последний герой?

Муамар Каддафи – последний на земле политик, имеющий отношение к событиям середины XX века, которые мы можем называть пробуждением Африки, пробуждением третьего мира.

Хотя нет, есть еще Фидель Кастро, конечно. Фидель Кастро по масштабу гораздо больше, чем Каддафи. Рядом с ним Каддафи выглядит даже не как младший брат, а как младший внучатый племянник Фиделя Кастро – в политическом смысле.

Потому что даже все толстенные зеленые книги Каддафи, его многотомные произведения и экстравагантные одежды не стоят одной маленькой статьи Фиделя, одного его маленького очерка, размышления о том, почему США не хотят на самом деле никакого развития стран третьего мира.

Каддафи является тем, кем он является, и попытка снять Каддафи с доски истории, вычеркнуть его является попыткой зачеркнуть XX век целиком и полностью, с его надеждами, с его мечтами.

Сегодня Каддафи выглядит чудаком, но вспомним, каким он был в 1969 году, например, или в 1973-м. Это был молодой, подтянутый бербер, офицер с ярким лицом.

В самой личности молодого Каддафи, вступавшего в зрелый возраст, было что-то магическо-романтическое.

Он казался поэтической метафорой, бросившей вызов миру банала, миру простых истин на революционные темы, которые произносились мордатыми партийными работниками Советского Союза.

И вот Каддафи, который тогда смотрелся ярким и невероятным артефактом революционной эпохи, превращается в графа Дракулу.

Дракула в фильме Копполы тоже ходит в расписных, расшитых одеждах. То он молодой красавец с невероятными кудрями, в очочках, такой бледный. То он страшный жуткий монстр с морщинами на лице.

Вот и Каддафи такой же. Каддафи напоминает нам о том, что времена меняются и смена времен происходит все быстрее и быстрее.

Мы видим, как новые политические силы пробиваются из-под этого асфальта времени, с которым уже сливается Каддафи, в который он уже врастает, как когда-то красивый дом с годами врастает в землю.

Вообще, мы мало что знаем про старых героев и новые политические силы, потому что то, что нам показывают по телевизору, – это чистая мифология.

В интерпретации этой драмы есть некий Каддафи, некий монстр, и некая оппозиция. Но кто входит в эту оппозицию?

Почему-то нивелируется и сглаживается политическая составляющая как самого Каддафи, так и оппозиции.

Вообще одна из задач общества спектакля – снятие XX века, который был веком яркой политической фразы, напряженной политической позиции.

Задача современных делателей мирового спектакля – снятие реальной политической напряженности, политической остроты и превращение всего в противостояние каких-то театральных персонажей, некоей оппозиции и некоего Каддафи.

Это не важно, что происходит в Ливии. Там не происходит ничего такого чрезвычайного, чего не происходило бы в других странах.

Вся эта мистификация, трагедизация происходящего в Ливии – это ход публичной пропаганды. Но характерно распределение ролей в спектакле.

Мне кажется, мы не должны этому поддаваться. Мы должны пытаться напряженно вникать в программы и позиции тех политических сил, которые сегодня противостоят друг другу.

Попытаемся вскрыть, очень кратко, содержание этого спектакля и понять, что происходит в глобальном смысле.

Считаю, что реальный конфликт происходит не на Ближнем Востоке. Это просто сцена, на которой разыгрывается драма. Помимо того что там появилась целая когорта молодежи, которая не хочет жить по-старому, там проснулись политические силы типа братьев-мусульман и т. д.

Ближний Восток является ареной жесточайшей борьбы мировых элитных клубов. Совершенно очевидно, что, когда Каддафи, как и многие другие лидеры национально-освободительных движений, был предан Советским Союзом, был брошен на произвол судьбы, он должен был найти себе нового партнера.

И он нашел партнера, конечно, в американской администрации, поскольку все националисты рано или поздно обязательно прибегают к поддержке или покровительству США.

Потому что центр мирового национализма как идеи политического определения находится в Штатах.

Эта страна является покровителем всех националистов. Равно как Великобритания является покровителем всех тех, кто тяготеет к структурам так называемым традиционалистским, основанным на неких вариантах клерикализма, суфизма, исихазма, аристократизма.

Каддафи присягнул и стал вассалом американского националистического республиканского лобби.

Когда он стал с ними сотрудничать, сразу забыли все его прегрешения – и обвинение во взрыве самолета, и обвинение в поддержке терроризма, и все остальное.

И он перестал быть революционным вождем, а стал чудаковатым племенным лидером.

Но с приходом Обамы в США и во всем мире развернулась нешуточная борьба. Борьба между Pax Americana, который базируется на интересах американских националистов, которые группируются вокруг республиканской партии, и – миром глобальной экономики, глобальных денег, который в американском формате ассоциируется с Демократической партией, центром и мировоззренческим полюсом которого является, конечно, Лондон.

Современная Демократическая партия, ориентированная на глобализм, в американской ситуации является верным партнером или даже, можно сказать, инструментом политики британских глобальных элит.

Не британских, в смысле сидящих на британской земле, а британских как объемлющих принципы свободной торговли – Вест-Индская и Ост-Индская компании, модифицированные в XXI веке.

Ближний Восток как колонию националистическо-республиканского американского лобби необходимо было демонтировать.

Вот и происходит демонтаж Ближнего Востока. Демократы и глобалисты взялись за демонтаж всего того, что подпитывало американскую республиканскую систему.

И о Каддафи они споткнулись. Вот как объяснить, что Мубарак то уходил, то не уходил? В Вашингтоне велись напряженные консультации. Реальная война, реальные бои велись там, среди этих масонских американских клубов.

Потом Мубарак ушел. По Каддафи не было принято решение такого рода. Каддафи тоже партнер. Эти связи легко прослеживаются. Например, Берлускони, как партнер Каддафи, тоже имеет отношение к республиканской клиентуре.

Здесь у нас, в России, несмотря на грозные заявления в отношении США, российская элита, ассоциирующая себя с правительством, конечно, возникла и укрепилась в эпоху господства республиканцев, является партнером республиканцев.

Поэтому и Сечин, и все эти группы так завязаны на Ливии, в частности. Равно как «медведевцы» условные, это, конечно, «обамиты», дети эпохи Обамы, связывающие свои надежды с Обамой, с демократически-глобалистским проектом.

Но Каддафи не ушел, он стал сопротивляться.

Вся эта мировая медийная сфера, конечно, глобалистская. «Аль-Джазира», CNN. Этим, кстати, объясняется, казалось бы, парадоксальная информация о том, что Израиль поддерживает Каддафи.

Как это может быть, Каддафи был врагом Израиля, что за лицемерие? Каддафи лицемер? Израиль лицемер?

Нет, просто внутри Израиля тоже оформились две партии. Первая делает ставку на национал-фашизм и видит партнером американских баптистов, этих республиканских Бушей и т. д.

И вторая – это партия мирового еврейского финансового лобби, которая в Израиле тоже присутствует и которая хочет изменения, в том числе формата Израиля.

Поэтому не Израиль поддерживает Каддафи, а эти партнеры республиканцев вынуждены его поддерживать.

Они становятся звеньями одной цепи. Саудовская династия, израильские консерваторы-националисты, Каддафи, американские республиканцы – вот эта цепь.

Поэтому сопротивление Каддафи – это не столько сопротивление самого Каддафи, сколько американского правого националистически-республиканского лобби.

Это не значит, что они какие-то фашисты в старом понимании слова, просто они исходят из того, что Америка – империя и именно эта империя должна быть главной в мире.

Их оппоненты, «обамиты», парабританисты, так их назовем, исходят из того, что никаких империй больше не будет – ни американской, ни российской, ни европейской, ни китайской. Никакой.

Они исходят из того, что в мире будет свободное сообщество людей, в котором будут свободно циркулировать деньги.

И тот, кто смел, тот и съел, а кто съел, тот и потребил все эти либеральные блага, которые предоставляет современный мир.

Это и есть мировая война.

События в Ливии – одно из сражений глобальной мировой войны, которая на наших глазах набирает обороты.

Так и надо к этому относиться.

Не как к какой-то национальной революции, не как к студенческому бунту, не как к восстанию Аль-Каиды или братьев-мусульман, не как к попыткам тирана сохранить свою власть. А именно так и никак иначе.